"Джек Лондон. Киш, сын Киша." - читать интересную книгу автора

на людей танана, не слушал ни оскорблений, ни насмешек женщин других
племен. Когда рыбная ловля кончилась, Гноб со своим племенем, запасшись
вяленой и копченой рыбой, отправился на охоту в верховья реки Танана. Киш
смотрел, как они собирались в путь, но не пропустил ни одной службы в
миссии, где он постоянно молился и пел в хоре густым, могучим басом.
Преподобного Джексона Брауна приводил в восторг этот густой бас, и он
считал Киша самым надежным из всех обращенных. Однако Мэклрот сомневался в
этом; он не верил в обращение язычников и не считал нужным скрывать свое
мнение. Но мистер Браун был человек широких взглядов, и однажды долгой
осенней ночью он с таким жаром доказывал свою правоту, что в конце концов
торговец в отчаянии воскликнул:
- Провалиться мне на этом месте, Браун, но если Киш продержится еще
два года, я тоже стану ревностным христианином!
Не желая упускать такой случай, мистер Браун скрепил договор крепким
рукопожатием, и теперь от поведения Киша зависело, куда отправится после
смерти душа Мэклрота.
Однажды, когда на землю уже лег первый снег, в миссию св. Георгия
пришла весть. Человек из племени танана, приехавший за патронами,
рассказал, что Су-Су обратила свой взор на отважного охотника Ни-Ку,
который положил большой выкуп за нее у очага старого Гноба. Как раз в это
время его преподобие Джексон Браун встретил Киша на лесной тропе, ведущей
к реке. В упряжке Киша шли лучшие его собаки, на нартах лежала самая
большая и красивая пара лыж...
- Куда ты держишь путь, о Киш? Не на охоту ли? - спросил мистер
Браун, подражая речи индейцев.
Киш несколько мгновений пристально смотрел ему в глаза, потом погнал
собак. Но, пройдя несколько шагов, он обернулся, снова устремил
внимательный взгляд на миссионера и ответил:
- Нет, я держу путь прямо в ад!
На небольшой поляне, глубоко зарывшись в снег, словно пытаясь
спастись от безотрадного одиночества, ютились три жалких вигвама. Дремучий
лес подступал к ним со всех сторон. Над ними, скрывая ясное голубое небо,
нависла тусклая, туманная завеса, отягощенная снегом. Ни ветра, ни звука -
ничего, кроме снега и Белого Безмолвия. Даже обычной суеты не было на этой
стоянке, ибо охотникам удалось выследить стадо оленей-карибу и охота была
удачной. И вот после долгого поста пришло изобилие, и охотники крепко
спали средь бела дня в своих вигвамах из оленьих шкур.
У костра перед одним из вигвамов стояли пять пар лыж, и у костра
сидела Су-Су. Капюшон беличьей парки был крепко завязан вокруг шеи, но
руки проворно работали иглой с продернутой в нее жилой, нанося последние
замысловатые узоры на кожаный пояс, отделанный ярко-пунцовой тканью.
Где-то позади вигвамов раздался пронзительный собачий лай и тотчас же
стих. В вигваме захрипел и застонал во сне ее отец. "Дурной сон, -
подумала она и улыбнулась. - Отец стареет, не следовало ему давать эту
последнюю лопатку, он и так много съел".
Она нашла еще одну бусину, закрепила жилу узлом и подбросила хворосту
в огонь. Потом долго смотрела в костер и вдруг подняла голову, услышав на
жестком снегу скрип мокасин.
Перед ней, слегка сгибаясь под тяжестью ноши, стоял Киш. Ноша была
завернута в дубленую оленью кожу. Он небрежно сбросил ее на снег и сел у