"Маленькая польза" - читать интересную книгу автора (Джим Батчер)

Глава 1

Зима в тот год наступила рано; видимо, это было такое предупреждение.

В вечернем воздухе просвистел снежок и влетел в рот моей ученицы. Так как она бормотала мантру, когда это произошло, она завершила ее с полным ртом снега – хотя, может, для человека, который таскает на себе столько пирсинга, неожиданный контакт со снегом не был таким потрясающим, как для большинства людей.

Молли Карпентер продолжала мантру, плюясь снегом, и дети вокруг нее захохотали. Высокая, белокурая, и спортивная, наряженная в джинсы и тяжелое зимнее пальто, она выглядела естественной в снежном уборе, хотя ее щеки и нос покраснели от холода.

– Концентрация, Молли! – призвал я. Я очень старался, чтобы в моем голосе не проскользнул смех. – Вы должны сконцентрироваться! Снова!

Дети, ее младшие братья и сестры, немедленно начали готовить новые боеприпасы, чтобы швырнуть в нее. Задний двор дома Карпентеров был уже полностью разгромлен с начавшейся вечером зимней войны, и две низеньких крепостных стены смотрели друг на друга через десять ярдов открытой лужайки. Молли стояла между ними, дрожа, и посылая мне нетерпеливый взгляд.

– Не может быть, чтобы это было нужно для обучения, – сказала она дрожащим от холода голосом. – Вы делаете это для своего собственного больного развлечения, Гарри.

Я нежно улыбнулся ей и поймал свеженький снежок от маленькой Хоуп, которая, очевидно, назначила себя моим сквайром. Я серьезно поблагодарил маленькую девочку, и заставил снежок попрыгать на моей ладони несколько раз.

– Ерунда, – сказал я. – Это – замечательная практика. А вы хотели начать тренироваться сразу с настоящими пулями?

Молли подарила мне сердитый взгляд. Потом она глубоко вздохнула, нагнула голову и подняла свою левую руку с широко растопыренными пальцами. Она опять начала бормотать, и я чувствовал тонкое изменение перемещающихся энергий, поскольку она начала составлять волшебство вокруг себя в почти твердом барьере, щите, который возник между нею и начинающимся ракетным штормом.

– Готовьсь! – крикнул я. – Целься!

И каждый, включая меня, не сговариваясь, сделал бросок прежде, чем я добрался до конца команды, и воздух наполнился снежками, брошенными детьми, от самого старшего, Дэниела, которому было семнадцать, до самого маленького Гарри, который еще не был достаточно большим, чтобы суметь бросить снежок далеко, но все-таки не позволял, чтобы ему мешали сделать самый больший снежок, который он мог поднять.

Снежки врезались в щит моей ученицы, и он остановил первые две замороженные ракеты, взорвавшиеся в снежную пыль. Остальная часть их, тем не менее, прошла через щит, и теперь Молли была забрызгана несколькими фунтами снега. Маленький Гарри дошел до нее и бросил последний, обеими руками, и вопил с веселым триумфом, когда его снежок размером с буханку хлеба, разбрызгался на всем протяжении живота Молли.

– Пли! – рявкнул я запоздало.

Молли упала на попу в снег, еще продолжая бормотать, и смеясь. Гарри и Хоуп, самые маленькие дети, быстро запрыгнули на нее, и с этого момента урок защитной магии плавно превратился в давнишнюю традицию детей Карпентеров – сгрести как можно больше снега за шиворот друг другу. Я стоял и усмехался, смотря на них, и мгновение спустя увидел, что их мать стоит рядом со мной.

Черити Карпентер передала дочери свою окраску и телосложение. Черити и я не всегда ладили, фактически, мы почти никогда не ладили, но сегодня вечером она тоже улыбалась детским выходкам.

– Добрый вечер, господин Дрезден, – пробормотала она.

– Добрый день, Черити, – ответил я дружелюбно. – Это у вас часто случается?

– Почти всегда, после первого настоящего снегопада года, – сказала она. – Вообще, обычно это ближе к Рождеству, чем к Хэллоуину.

Я наблюдал за шумно играющими детьми. Хотя Молли уже сильно выросла во многих смыслах, сейчас она совсем легко вернулась к детству, и мне было приятно на это смотреть.

Я ощутил, что Черити разглядывает меня, и поглядел на нее, подняв вопросительно бровь.

– Вы никогда не играли в снежки с семьей, – сказала она спокойно, – верно?

Я покачал головой и переключился на детей. – Никакой семьи, чтобы было с кем играть, – сказал я. – Иногда дети пытались играть в школе, но учителя не позволяли. А некоторые дети делают это сердито, а не для развлечения. Всяко бывает.

Черити кивнула, и также стала смотреть на детей.

– Моя дочь. Как движется ее обучение?

– Хорошо, я думаю, – сказал я. – Ее таланты абсолютно не близки к моим. И она не собирается стать боевым волшебником.

Черити нахмурилась.

– Почему Вы говорите это? Вы думаете, что она не достаточно сильна?

– Сила не имеет к этому никакого отношения. Но ее самые большие таланты делают ее неподходящей для боевых действий.

– Я не понимаю.

– Видите ли, у нее хорошо получаются тонкие вещи. Деликатные вещи. Ее способности при обработке прекрасного, чувствительного волшебства являются выдающимися, и все время растут. Но та же самая чувствительность означает, что у нее есть проблемы, при встрече с психическими усилиями реального боя. Это также делает грубый физический материал реальным вызовом ей.

– Например, останавливать снежки? – спросила Черити.

– Снежки – хорошая практика, – сказал я. – Ничто не пострадало, кроме ее гордости.

Черити задумчиво кивнула.

– Но Вы учились не на снежках, верно?

Память о моем первом уроке ограждения при Джастине Дюморне не была особенно сентиментальна.

– Бейсбольные мячи.

– Боже милосердный – сказала Черити, качая головой. – Сколько Вам было лет?

– Тринадцать. – Я пожал плечом. – Боль – хороший фактор мотивации. Я быстро научился.

– Но Вы не пытаетесь преподавать моей дочери тем же самым путем, – сказала Черити.

– Нет такой срочности, – сказал я.

Детский шум стих, упал до шепота, и я подмигнул Черити. Она поглядела на детей, потом на меня, веселье просияло на ее лице. Почти тут же Молли крикнула, “Давай!” и множество снежков понеслось ко мне.

Я поднял левую руку, сосредотачивая мое желание, мою магию, и воплотил ее в форму широкого, плоского диска передо мной. Это не был достаточно хороший щит, чтобы остановить пули, или даже хорошо брошенные бейсбольные мячи, но для снежков это было просто прекрасно. Они разлетались в порошок на моем щите, в тех местах, где они ударялись о щит, появлялись небольшие вспышки светло-голубого света.

Дети хохотали и возмущались. Я крикнул, “Ха!” и вскинул триумфально кулак.

Тогда Черити, стоявшая позади меня, засунула мне здоровенную горсть снега за воротник.

Я заорал, как будто холод съел мой спинной мозг, подпрыгнул и затанцевал вокруг в попытке вытряхнуть снег из-под моей одежды. Дети подбадривали свою мать и начали бросать снежки в более или менее случайные цели, и во всем волнении и легкомыслии, я не понимал, что мы могли попасть под удар, пока в самом деле не начались неприятности.

Все вокруг погрузилось в темноту – исчезли широкие полосы света, освещающие задний двор Карпентеров, огни окон в соседних домах, и уличные фонари тоже резко погасли. Странный и неприятный отраженный свет исходил от снега. Тени внезапно зевнули, где их не было прежде, и запах чего-то на полпути между скунсом и баррелем гниющих яиц коснулся моих ноздрей.

Я выдернул свой жезл из держателя за отворотом плаща и сказал Черити, – Уведите их в дом.

– Чрезвычайная ситуация, – сказала Черити намного более спокойным голосом, чем я, – Все в безопасную комнату, точно так же, как практиковались.

Только дети начали двигаться, когда три существа, которые я никогда не видел прежде, возникли в снегу. Время замедлилось от всплеска адреналина, и я чувствовал, что у меня было как бы полчаса, чтобы изучить их.

Они не были слишком высоки, где-то пять с половиной футов, но они были мускулисты и покрыты белым мехом. У каждого была голова, почти как у козла, только рога были не выгнуты назад, а скорее напоминали бычьи. Их ноги были соединены какой-то перемычкой и заканчивались копытами, так что перемещались они при помощи серии прыжков, а не бежали. Выражение лиц было приблизительно, как у быка на эмблеме Чикаго Буллз, все это вместе означало, что я имею дело с кем-то, обладающим сверхъестественной силой.

Хотя, если подумать, я фактически не могу вспомнить последний раз, когда я имел дело с кем-то, у кого не было сверхъестественной силы, такой вот недостаток есть у волшебного бизнеса. Я хочу сказать, некоторые вещи более сильны, чем другие, но для моего черепа не очень имеет значение, двинул меня по черепу хулиган чем-то повседневным или некто, способный двинуть, скажем, рефрижератором.

Я направил наконечник своего жезла на лидирующего козла, и краем глаза увидел, как охапка снега упала сверху, и приземлилась около меня с мягким ударом.

Я бросился вперед, перекувыркнулся, и встал на ноги, уже переместившись в сторону. Таким образом я избежал встречи с четвертым козлом, который перед тем свалил охапку снега, а теперь прыгнул на меня с дерева у дома, который Майкл построил для своих детей. Он издал шипящее, пузырящееся рычание.

У меня не было времени, чтобы терять его на этого типа. Поэтому я поднял жезл, с его наконечника сорвалось алое пламя, следуя за моим желанием и возгласом, “Fuego!”

Копье чистого пламени толщиной с запястье сорвалось с конца жезла и обуглило верхнюю часть тела существа. Лишняя высокая температура расплавила весь снег вокруг него и подняла лавину ошпаривающего пара. Думаю, это причинило так же много боли, как и сам огонь.

Козел упал, и я понадеялся, что это было недостаточно живописно для обмана: дети Карпентеров кричали.

Я огляделся вокруг, подготавливая жезл снова, и не зная еще куда стрелять. Одно из бело-меховых существ тяжело бежало за Дэниелом, самым старшим братом Молли. Тот бежал держа в обеих руках за шкирку пальто маленького Гарри и Хоуп, самых младших детей, неся их как багаж.

Когда он подбежал к двери, существо было в трех метрах позади него, его неприятно выглядящие рожки опустились, прицеливаясь. Дэниел пролетел через дверь и закрыл ее ногой, нисколько не замедлившись, и существо врезалось в дверь головой.

Я не знал, что Майкл установил цельностальные, обшитые деревянными панелями двери безопасности на своем доме, такие же, как и у меня. Существо, вероятно, пробило бы насквозь деревянную дверь. На стальной двери образовалась вмятина.

Затем оно резко отшатнулось и издало вопль боли. Дым поднялся с его рогов, и оно зашаталось, ударяя по ним своими трехпалыми, когтистыми руками. Не много я видел существ, которые реагировали на контакт со сталью так, как это.

Другие два козла разделили свое внимание. Один преследовал Черити, которая несла маленькую Аманду и, похожая на ад, бежала к мастерской, которую Майкл соорудил из автономного гаража. Другой наскакивал на Молли, которая загораживала Алисию и Мэтью.

Не было времени, чтобы помочь обеим группам, и нельзя было терять его впустую на моральную дилемму трудного выбора.

Я повернул жезл на бестию, преследовавшую Черити, и поддал огня. Взрыв поразил ее в задницу и пробил до копыт. Она полетела боком, врезаясь в стену мастерской, и Черити, скрылась внутри с дочерью.

Я повернул свой жезл к другому существу, но уже знал, что я не успеваю. Существо нагнуло свои рожки и слишком приблизилось к Молли и ее брату с сестрой прежде, чем я мог подготовиться для другого выстрела.

– Молли! – крикнул я.

Моя ученица схватила руки Алисии и Мэтью, выпалила слово, и все трое резко исчезли.

Существо с разгону пронеслось мимо места, где они только что были, и кое-что, чего я не мог видеть, подставило ему подножку, и существо упало. Оно рухнуло на полной скорости, поднимая снег, и я почувствовал внезапную, жестокую волну восторга и гордости. Кузнечик не была в состоянии поднять приличный щит, но она умела делать завесы, и она держала свою концентрацию, и остроумие ее не покинуло.

Существо замедлилось, осмотрелось, и заметило, как снег проминается под невидимыми ногами, перемещаясь к дому. Оно издало воинственный крик и кинулось за ними, а я не смел рисковать другим взрывом пламени – не с домом Карпентеров на линии огня. Так что вместо этого я поднял свою правую руку, активизировал одно из тройных слоистых колец, и послал взрыв сырой силы в него.

Невидимая энергия ударила его в колени с такой силой, что оно врезалось головой в снег. Следы в снегу помчались вокруг к передней двери дома. Молли, должно быть, поняла, что деформация двери безопасности может помешать открыть ее, и еще раз я почувствовал жестокое одобрение.

Но это быстро прошло, когда козел, который лежал позади меня, врезался мне в спину, как локомотив.

Удар рогов был силен, и черт возьми, я его хорошо ощутил, но защитное волшебство на моем длинном черном кожаном плаще не позволило им пронзить меня. Но меня швырнуло в снег. Все стало запутанным в течение секунды, и затем я понял, что кто-то стоит на мне, разрывая мне шею сзади когтями. Я сгорбил свои плечи и покатился, меня пнули в нос раздвоенным копытом, и совершенно бесплатное количество боли шло в комплекте с кучей кружащихся звезд.

Я продолжал пытаться вывернуться, но мои движения были вялыми, и козел был быстрее меня.

Черити появилась из мастерской со стальным молотком в левой руке, и пистолетом для дюбелей в правой.

Она подняла пистолет на расстоянии в три метра и начала стрелять, идя вперед. Оружие произвело звуки phut-phut-phut, и мой обугленный козел начал кричать от боли. Он дико подпрыгнул, крутясь в отчаянных конвульсиях в воздухе, и упал на снег, пораженный. Я видел, что тяжелые гвозди выглянули из его спины, и дымящиеся раны отсвечивали зелено-белым огнем.

Он попытался бежать, но мне удалось пнуть его в копыта прежде, чем он смог восстановить равновесие.

Черити занесла молоток в вертикальном ударе, издавая резкий крик, и стальная голова инструмента пробила череп козла. Из раны прорвалось сероватое вещество, а потом зелено-белый огонь, и существо задергалось, огонь пошел дальше, и охватил все его тело.

Я встал, сжимая жезл в руке, и нашел оставшихся бестий раненными, но мобильными, их желтые глаза с прямоугольными зрачками глаза ярко блестели ненавистью и голодом.

Я убрал жезл и поднял детский совок для снега, окованный сталью, который оставился лежать рядом с одной из детских снежных крепостей. Черити подняла ее дюбельный пистолет, и мы пошли к ним.

Независимо от того, кто были эти типы, у них не было смелости для борьбы против смертных, вооруженных холодным оружием. Они задрожали, как будто до этого собирались жить вечно, потом повернулись и растворились в ночи.

Я стоял, задыхаясь и всматриваясь в пространство вокруг себя. И сплевывал кровь через каждые несколько вздохов. Мой нос чувствовал, что кто-то приклеил к нему суперклеем несколько тлеющих углей. Небольшие серебряные провода боли бежали по шее до места, куда меня двинули рогами, и вообще вся спина чувствовала себя как один огромный ушиб.

– Как ты? – спросила Черити.

– Фэйри, – пробормотал я – Почему, черт возьми, фэйри?

Глава 2

– Да, сказала Черити, – он сломан.

– Думаешь? – спросил я. Мягкое прикосновение ее пальцев на моем носу было, скажем так, не очень приятно, но я не дергался и не издавал звуков, в то время как она исследовала меня. Я же мужчина.

– По крайней мере, это не исключено, – сказал Майкл, сбивая снег с ботинок. – Пинок в нос – это не такая штука, которую тут же забываешь.

– Нашли что-нибудь? – спросил я его.

Он кивнул головой и установил вложенный в ножны палаш в углу против стены. Майкл только на несколько дюймов ниже меня, и гораздо более мускулистый. У него темные волосы и короткая борода с проседью, он носит синие джинсы, рабочие ботинки, и синюю-с-белым фланелевую рубашку. – Труп все еще там. Он почти полностью сожжен, но не распался.

– Да, – сказал я. – Фэйри не полностью существа мира духа. Они оставляют трупы.

– Кроме того, там есть следы, – проворчал Майкл, – но это все. Никаких признаков, что эти чертовы козы все еще где-то вокруг.- Он поглядел в столовую, где дети Карпентеров сидели за столом, взволнованно и громко разговаривая и жуя пиццу. Их отец отсутствовал, когда произошло нападение. – Соседи думают, что проблема со светом была, потому что выбило трансформатор.

– Это – такое же хорошее объяснение, как любое другое, – сказал я.

– Я благодарю Господа, что никто не пострадал, – сказал он. Для него это не было только выражение. Он подразумевал это буквально. Он действительно был очень набожным католиком, а также имел святой меч, лезвие которое было сделано из стали, в составе которой был гвоздь из креста, на котором был распят Христос. Он встряхнулся и дал мне короткую улыбку. – И тебя, конечно, Гарри.

– Благодарите Дэниела, Молли, и Черити, – сказал я. – Я только заставил наших посетителей напряженно трудиться. Ваша семья понимает, что значит безопасность. И Черити нанесла решающий удар.

Брови Майкла поднялись, и он повернулся к жене.

– Именно она?

Щеки Черити вспыхнули. Она подмела кусочки ваты и бинтов, пропитанные моей кровью, и вынесла их из комнаты, чтобы сжечь в камине в гостиной комнате. В нашем бизнесе Вы никогда не хотите, чтобы образцы вашей крови, волос, или ногтей кто-то нашел. Я кратко изложил Майклу обстоятельства борьбы, в то время как она ушла.

– Мой дюбельный пистолет? – спросил он с усмешкой, когда Черити возвратилась в кухню. – А как ты узнала, что это были фэйри?

– Я не знала, – сказала она. – Я захватила то, что было под рукой.

– Нам просто повезло, – сказал я.

Майкл выгнул бровь в мою сторону.

Я нахмурился.

– Не каждая хорошая вещь, которая случается, – это божественное вмешательство, Майкл.

– Правда, – сказал Майкл, – но я предпочитаю давать Ему кредит, если у меня нет серьезного основания, чтобы думать иначе. Мне это кажется более вежливым, чем наоборот

Пришла Черити и встала возле мужа. Хотя они и улыбались и говорили о нападении легко, я заметил, что они крепко сцепили руки, и глаза Черити продолжали дрейфовать к детям, как будто заверяя себя, что они все здесь и в целости-сохранности.

Я внезапно почувствовал себя лишним.

– Хорошо, – сказал я, поднимаясь, – похоже, что у меня есть новый проект.

Майкл кивнул. – Вы знаете мотив этого нападения?

– Это – предположение, – сказал я. Я натянул свой плащ, вздрагивая, поскольку это движение заставило меня двинуть шеей. – Я думаю, что это из-за меня. Нападение на детей было предлогом, чтобы дать тому на дереве возможность поразить меня в спину.

– Ты уверен? – спросила Черити спокойно.

– Нет, – сказал я. – Возможно, что они сердятся за то дело на Арктис-Тор ^[1].

Глаза Черити сузились и стали стальными. Арктис-Тор была сердцем Зимнего Двора, крепостью и святилищем Королевы Мэб. Некие нехорошие парни с Зимнего Двора украли Молли, поэтому мы с Черити, с небольшой помощью, штурмовали башню и забрали Молли силой. Дело получилось шумное, и мы конечно сильно обидели зимних фэйри в процессе его.

– Держите свои глаза открытыми, на всякий случай, – сказал я ей. – И скажите Молли, что я хотел бы, чтобы она осталась здесь в настоящее время.

Майкл поднял бровь.

– Вы думаете, что она нуждается в нашей защите?

– Нет, – сказал я. – Я думаю, что вы, возможно, нуждаетесь в ней.

Майкл моргнул. Черити слегка нахмурилась, но не возразила.

Я кивнул им обоим и уехал. Молли уже не восставала против всего, что я ей говорил делать, но все-таки лучшим способом избежать спора было поставить ее перед свершившимся фактом.

Я закрыл дверь дома Карпентеров за собой, отрезая аромат горячей пиццы и громкие звуки оживленных детских голосов, хриплых после волнения.

Ноябрьская ночь была тиха. И очень холодна.

Я прервал попытку задрожать и поспешил к своему автомобилю, старому потрепанному Фольксвагену Жук, который первоначально был голубым, но теперь представлял собой соединение красных, синих, зеленых, белых, желтых, а больше всего серых пятен на новом капоте. Некий анонимный шутник, который видел слишком много кинофильмов Диснея, нарисовал брызгалкой круг на капоте с номером 53 внутри, но все-таки имя автомобиля было Синий Жук, и таким оно и останется.

Я сел в машину и какое-то время смотрел на теплый золотой свет, льющийся из окон дома.

Потом я уговорил Жука ожить и поспешил домой.

Глава 3

– Ты уверен, что это были фэйри? – спросил Боб-череп.

Я нахмурился.

– Какие другие существа имеют кровь, вспыхивающую при контакте с железом и сталью, Боб? Да, я думаю, что я могу узнать фэйри, когда он ломает мне нос.

Я спустился в свою лабораторию, в которую ведет лазейка со сворачивающейся деревянной стремянкой из гостиной комнаты моей подвальной квартиры. Эта комната расположена достаточно глубоко под остальной частью пансиона, в котором я живу, и в ней постоянно прохладно. Летом это хорошо. Зимой не очень.

Центр лаборатории занимает деревянный стол, и множество рабочих столов и стеллажей тянется возле стен, оставляя узкий проход вокруг стола. Рабочие места заставлены всякими нужными вещами, а к стенам я прикрепил кучу стеллажей. Полки их покрыты огромным количеством разнообразных контейнеров, от освинцованного бокса до сумок из мешковины, от Tupperware [2] до кожаного мешочка, сделанного из мошонки (я не вру!) настоящего африканского льва.

Это был подарок. Не надо спрашивать.

Свечи горели вокруг комнаты, освещая ее мерцающим светом, отражаясь от оловянных зданий миниатюрной модели города Чикаго на центральном столе. Я опустился на единственный письменный стол для Молли – как-то вот сумел выкроить место для него – и ее блокнотам, и медленно накапливающейся коллекции нужных вещей почему-то удается остаться аккуратно организованной несмотря на крошечное место.

– Н-да, похоже, что кто-то обиделся на тебя за Арктис-Тор – сказал Боб. Череп, в чьих глазницах вспыхивали оранжевые огоньки, располагался на своей собственной полке на незагроможденной стене. Полдюжина любовных романов в мягких обложках валялась на полке вокруг него, а седьмой вообще упал и теперь лежит на полу, загораживая часть серебряного круга для вызова духов. – Фэйри очень злопамятны, босс.

Я кивнул черепу, поднял упавшую книгу, и положил ее на полку.

– Ты когда-либо слышал о чем-нибудь похожем на этих парней?

– Мое знание царств фейри главным образом ограничено Зимним двором, – сказал Боб. – Эти парни не походят ни на что, с чем я сталкивался.

– Тогда почему ты решил, что они обиделись на меня за Арктис Тор, Боб? – Я спросил. -Черт, на самом деле даже не мы напали на столицу Зимы. Мы только вломились в самом конце и всего лишь дрались с мальчиками на побегушках Зимы, которые захватили Молли.

– Возможно, некоторые из Зимних Сидхе привлекли их как рабочую силу на контракте. Может, это были дикие фэйри, знаешь ли. Ведь есть намного больше диких, чем тех, кого мы знаем. Может, это были сатиры? – Его глаза-огни прояснились. – Ты не видел нимф? Если есть сатиры, там обязательно должна быть нимфа или две где-нибудь близко.

– Нет, Боб.

– Ты в самом деле уверен? Голая девочка, потрясающе красивая, достаточно взрослая, чтобы знать, что почем, и достаточно молодая, чтобы не заботиться об этом?

– Я бы запомнил, если б увидел такую, – сказал я.

– Фе! – сказал Боб, его глаза-огни слегка потухли от разочарования. – Ты ничего не можешь сделать правильно, Гарри.

Я потер рукой шею сзади. Боль уже была не такая сильная, и тут я что-то начал вспоминать.

– Я видел где-то этих козьих парней, или читал о них прежде, – сказал я. – Или по крайней мере что-то похожее. Куда я засунул те тексты про окраины Небывальщины?

– Северная стена, зеленая пластмассовая коробка под столом,- немедленно сообщил Боб.

– Спасибо, – сказал я. Я вытащил тяжелую пластмассовую коробку. Она была заполнена книгами, в основном это были рукописные трактаты в кожаном переплете на различные сверхъестественные темы. За исключением одной книги, которая была компиляцией “Кэлвина и Хоббса” комиксы. Как она там оказалась?

Я поднял несколько книг, отнес их к той части стола, которая представляла собой модель Озера Мичиган, и положил там. Потом я подтянул туда свой табурет и начал просматривать их.

– Как прошла поездка в Даллас? – Боб спросил.

– Хмммм? А, отлично. Кое-кто преследовался Черным Псом. – Я поглядел на карту Соединенных Штатов, висящую на стене ниже полки Боба на толстом куске щита наружной рекламы. Я рассеянно отщипнул зеленую чертежную кнопку от щита и воткнул ее в Даллас, Техас, где она присоединилась к больше чем дюжине других зеленых кнопок, там еще было очень немного красных, где тревоги оказались ложными. – Они связывались со мной через ПараНет, и я показал им, как дать понять Фидо, чтоб он уносил задницу из города.

– Эта сеть поддержки, которую придумал ты с Элайн, в самом деле хорошая штука. – сказал Боб. – Обучаете пескарей, как собраться в кучу, когда большая рыба появляется чтобы съесть их.

– Я предпочитаю думать об этом как об обучении воробьев объединиться и выгнать ястребов, – сказал я, возвращаясь к моему месту.

– В любом случае, это означает меньшее подвергание опасности и меньше работы для тебя в конечном счете. Конструктивная трусость. Очень лукаво. Я одобряю. – Его голос стал задумчивым. – Я слышал, что у них там в Далласе одни из лучших стрипклубов в мире, Гарри.

Я строго посмотрел на Боба.

– Если ты не собираешься помогать мне, по крайней мере не отвлекай.

– О, – сказал Боб. – Заметано. – Роман, который я положил на полку, подрожал в течение секунды и затем перевернулся и открылся на первой странице. Череп повернулся к книге, оранжевый свет его глаз, упал на страницу.

Я пролистал одну старую книгу. Потом вторую. Потом третью. Черт возьми, я знал, что я видел или читал что-то нужное в одной из них.

– Сорвите с нее платье! – закричал Боб.

Боб-череп относится к романам в мягкой обложке очень серьезно. Страницы переворачивались настолько быстро, что он даже порвал бумагу немного. Боб еще более помешан на книгах, чем я.

– Это – именно то, о чем я говорю! – кричал Боб, переворачивая страницы дальше.

– Они не похожи на сатиров, – бормотал я вслух, пытаясь привести мои мысли в порядок. Нос чертовски болел и шея напоминала о себе. Такая боль достает вас быстро, даже если Вы – волшебник, который изучал его основы, будучи яростно засыпанным бейсбольными мячами. – У сатиров человеческие лица. У этих козлов – нет.

– Веркозлы? – предположил Боб. Он щелкнул другой страницей и продолжал читать. Боб – дух интеллекта, и он делает одновременно несколько дел лучше чем, ну, в общем, в значительной степени лучше, чем любой другой. – Или, возможно, Козловеры.

Я остановился на мгновение и сердито глянул на него.

– Я не могу поверить, что я только услышал это слово.

– Какое? – Боб спросил жизнерадостно. – Веркозлы?

– Веркозлы. Я совершенно уверен, что мог бы прожить совершенно богатую и со всех сторон удовлетворяющую жизнь, даже если бы я никогда не услышал это слово или не увидел то, что оно обозначает.

Боб захохотал.

– Черт возьми, Гарри, как здорово излагаешь!

– Веркозлы, – пробормотал я и возвратился к чтению. Закончив пятую книгу, я вернулся взять другую охапку. Боб кричал на свою книгу, подбадривая героев во время любовных сцен или перебивая во всех остальных случаях, как будто они были живыми людьми

Эта манера, вероятно, могла бы сказать мне кое-что важное о Бобе, если бы я был проницательным человеком. В конце концов, сам Боб был, по существу, духовным существом, созданным из энергии мысли. Характеры в пределах книги были, с определенной точки зрения, идентичны на небольшом количестве фундаментального уровня, там не было никаких изображений их, никакой физической осязаемости вообще. Они были картинами в голове читателя, конструкциями воображения и идей. Их создали работа автора, а также навык и воображение читателя. Родители, своего рода.

Мог ли Боб, поскольку он прочитал свои книги и вообразил их события, расценивать персонажей как … родных братьев, некоторого вида? Равных себе? Детей? Могло ли такое существо, как Боб, развивать некоторый приобретенный вкус к семье? Это было вполне возможно. Это могло бы объяснить его постоянное заигрывание с вымышленным предметом, имеющим отношение к происхождению смертной семьи.

С другой стороны, он мог бы просто использовать персонажей таким же образом, как некоторые мужчины пользуются надувными женщинами. Я был вполне уверен, что я не хочу этого знать.

Хорошо, что я не проницателен.

Я обнаружил наших нападавших в восьмой книге, примерно на середине пути через страницы, полные примечаний и эскизов.

– Святое дерьмо, – пробормотал я, выпрямляясь.

– Нашел их? – спросил Боб.

– Да, – сказал я и повернул книгу таким образом, чтобы он мог видеть эскиз. Это было очень похоже на наших козлоподобных нападавших, лучше чем большинство полицейских эскизов преступников. – Если книга не ошибается, мы столкнулись с граффами.

Любовный роман Боба шлепнулся на поверхность полки. Он издал задыхающийся звук.

– Гм. Ты сказал – граффы ^[3]?

Я нахмурился на него, а он начал хихикать. Череп грохотал об полку.

– Граффы? – хихикал он.

– Что такое? – спросил я оскорбленно.

– Как в ‘Трех Грубых Козлах’?” – Череп завыл от смеха. – Тебе только что надрали задницу детские рассказы?

– Я не сказал бы, что они надрали мне задницу, – сказал я.

Боб просто давился от смеха, и это, заметьте, при том, что у него не было никаких легких, как уж это ему удавалось?

– Да ты посмотри на себя, – он задыхался. – Нос совсем раздут, и вокруг глаз черно. Ты похож на енота. И говоришь, что не надрали задницу!

– Ты не видел этих ребят в действии, – сказал я. – Они сильны, и довольно умны. И их было четверо.

– Точно, как Четыре Всадника! – сказал. – Только из детской книжки!

Я нахмурился сильнее.

– Прекрасно, прекрасно, – сказал я. – Я рад, что смог развлечь тебя.

– О, супер, – сказал Боб, его голос пузырился от радости. – Помогите, помогите! Это – Грубые Козлы!

Я вспыхнул.

– Ты зациклился, Боб.

– Это ужасно забавно, – сказал он. – Я держу пари, что каждый Зимний Сидхе хихикает об этом.

– Только они не зимние, – сказал я. – Вот в чем суть. Граффы работают на Лето. Они – на посылках у Королевы Титании.

Смех Боба резко оборвался.

– О!

Я кивнул.

– После того дела в Арктис Тор я мог бы понять, если бы явился кто-то из Зимних на разборки. Но я никогда не конфликтовал с Летом.

– Ну, – сказал Боб, – однажды ты помог дочери Королевы Титании обойти запрет.

Я фыркнул.

– Да. Но почему посылают нападающих теперь? Это было несколько лет назад.

– Но это – фэйри, – сказал Боб. – Они никогда не страдали логикой.

Я зарычал.

– Жизнь должна быть проще. – Я стучал пальцами по книге, размышляя. – Нет, должно быть что-то большее. Я уверен в этом.

– Как высоко они в Летней иерархии? – спросил Боб.

– Довольно высоко, – сказал я. – Как группа, во всяком случае. У них репутация истребителей троллей. Вероятно, когда детский рассказ закончился.

– Истребители троллей, – сказал Боб. – Тролли. Как личная охрана Мэб, части которой Вы нашли рассеянными на всем протяжении Арктис Тора?

– Точно, – сказал я. – Но отметь, это был конфликт с Зимой, не с Летом.

– Я всегда восхищался твоей способностью быть односторонне раздражающим.

Я покачал головой.

– Нет. Я, должно быть, сделал что-то, что так или иначе нанесло Лету вред. – Я нахмурился. – Или помог Зиме. Боб, знаешь что…

Зазвонил телефон. Я поднял трубку, которую вывел вниз в лабораторию, после того, как Молли чуть не сломала свою шею, кинувшись по стремянке, чтобы ответить на звонок. Кинув взгляд на часы, стоящие на полке, я увидел, что уже заполночь. Никто не станет звонить мне так поздно, если не случилось чего-то плохого.

– Обдумай это, – сказал я Бобу.

– Это – я, – сказала Мёрфи, когда я ответил. – Ты мне нужен.

– Да, Сержант, я тронут, – сказал я. – Вы наконец признались. Сейчас заиграет романтическая музыка.

– Я серьезно, – сказала она. Ее голос был усталым и напряженным.

– Где? – спросил я ее.

Она дала мне адрес, и мы повесили трубку.

Я время от времени получал работу от Чикагской полиции, и между моими частыми поездками в другие города в качестве Стража, я не терял время зря. Моя стипендия Стража Белого Совета удерживала меня от банкротства, но мой счет в банке буквально истекал кровью, так что мне нужно было делать все возможное, чтобы оплачивать предъявляемые чеки.

Мне нужна была работа.

– Это была Мёрфи, – сказал я, – предлагает поработать.

– Ясно дело, куда еще так поздно вечером? – согласился Боб. – Береги свою спину, я настаиваю, босс.

– Почему это? – сказал я, пожимая плечами.

– Я не знаю, слушал ли ты в детстве эти рассказы, – сказал Боб, – но если слушал, то должен помнить, что у Грубых Козлов была целая куча братьев.

– Да, – сказал я, – и каждый следующий более крупный и сердитый, чем предыдущий.

Я направился наружу, чтобы встретиться с Мёрфи.

Веркозлы. Господи боже мой.

Глава 4.

Я стоял, разглядывая огни вместе с прочими зеваками, когда полицейский привел Мёрфи.

– Самое время, – сказала она напряженным голосом. Она подняла полицейскую ленту и пропустила меня. Я уже прицепил удостоверение консультанта к отвороту моего плаща. – Что так долго?

– Снегу навалило на целый фут, и он все еще идет, – ответил я.

Она поглядела на меня. Кэррин Мёрфи – совсем небольшого роста, и тяжелое зимнее пальто, которое она надела, делало ее еще меньше. Большие, пушистые снежинки, все еще падающие, цеплялись за ее золотые волосы и блестели на ее ресницах, придавая ее глазам ледниковый синий цвет.

– Твой игрушечный автомобиль застрял во льдах? А что у тебя с лицом?

Я огляделся вокруг.

– Я играл в снежки.

– И я чувствую, что ты проиграл, – проворчала Мёрфи.

– Ну! Ты еще не видела того, другого парня.

Мы стояли перед маленьким пятиэтажным жилым домом, часть которого, видимо, провалилась к черту.

Передняя часть здания исчезла, как бы отрезанная огромным топором. Мы могли видеть этажи и интерьеры пустых квартир, сквозь покров пыли и дыма, а также густой падающий снег. Огни горели в здании, иллюзорном позади тумана пламени и зимы. Щебень засыпал улицу до самого здания с другой стороны, и полиция огородила большую часть улицы. Битое стекло, сталь и кирпич лежат всюду. В воздухе висит резкое зловоние горящих материалов.

Несмотря на погоду, несколько сотен человек собрались в полицейских кордонах. Некая инициативная душа продавала горячий кофе из большого термоса, я не стал сильно гордиться и отдал доллар за чашку кофе Ява, с сухими сливками, и пакетиком сахара.

– Множество машин с огнями, – отметил я. – Но только одна санитарная машина. И команда пьет кофе, в то время как все остальные дрожат в холоде. – Я отпил из своей чашки. – Ублюдки.

– Здание не было заселено, – сказала Мёрфи. – Только как раз отремонтировано.

– То есть никто не пострадал, – сказал я. – Это плюс.

Мёрфи бросила на меня непонятный взгляд.

– Ты согласен работать неофициально? С оплатой за день?

Я отпил кофе, чтобы скрыть содрогание. Я уже давно предпочитаю двухдневный минимум.

– Я догадываюсь, что город не разбежался на много денег для консультанта, а?

– Мы собрали кофейные деньги, на случай, если нам что-то понадобится от тебя.

На сей раз я не потрудился скрывать содрогание. Брать деньги с городского правительства это одно. Брать деньги с полицейских спецотдела это другое.

Отдел Специальных Расследований был полицейской версией фильтра. В нем оседали вещи, которые не проходили через области интереса других отделов. Большей частью эти вещи включали поганую работу, которую никто больше не хотел делать, таким образом ОСР занимался исследованием всего от очевидных дождей из жаб и рэкета собачьих боев до сообщений о чупакабре [4], пристававшем к домашним животным по соседству от его логовища в местном коллекторе. Это была дерьмовая работа, совершенно в буквальном смысле, и в результате ОСР был расценен городом как своего рода убежище для некомпетентных. Это было совершенно не так, но обитатели ОСР вообще имели пару свойств – интеллект, достаточный, чтобы задавать вопросы, когда кое-что, казалось, не имело смысла, и непростительную нехватку способностей, когда дело касалось плавания в темных водах политики офиса.

Когда сержант Мёрфи была лейтенантом Мёрфи, она отвечала за ОСР. Потом она была разжалована за отсутствие в течение двадцати четырех особенно критических часов расследования. Это не было характерно для нее, но ведь она не могла сказать ее начальникам, что была занята штурмом крепости Зимы на территории Небывальщины, не так ли? Теперь ее старый партнер, Лейтенант Джон Сталлингс, отвечал за ОСР, и он управлял делом в условиях напряженного, часто перетянутого изношенным, завязанным узлами шнурком бюджета.

Из этого следует нехватка выгодной занятости для единственного профессионального волшебника Чикаго.

Я не мог взять их деньги. Было не похоже, чтобы они могли рассыпать их направо и налево. Но в то же время, у них была своя гордость. Я не мог и обидеть их тоже.

– За день? – сказал я ей. – Черт, мой счет в банке тоньше, чем моральное оправдание лоббиста табака. Я согласен ежечасно.

Мёрфи мгновение смотрела на меня с негодованием, затем сделала мне сдержанный благодарный поклон. Гордость не всегда перевешивает практичность.

– Так что у нас здесь? – спросил я. – Поджог?

Она пожала плечами.

– В некотором роде взрыв. Возможно, несчастный случай. Возможно, нет.

Я фыркнул.

– Да, ты мне всегда звонишь при возможно-несчастных-случаях.

– Пошли. – Мёрфи вытащила из кармана пальто маску-респиратор и надела ее.

Я вынул цветной платок и завязал его вокруг моего носа и рта. Теперь мне нужна была десятигаллонная шляпа и какие-нибудь шпоры, чтобы сформировать облик полностью.

Она оглянулась на меня, ее лицо трудно было разглядеть под маской, и привела меня к зданию, смежному с разрушенным. Партнер Мёрфи ждал нас.

Роулинз был крупным человеком лет пятидесяти, несколько избыточного веса, и выглядел столь же мягким, как грузовик. Он зарос бородой, серой с проседью, что резко контрастировало с его темной кожей, и носил потрепанное непогодой старое зимнее пальто.

– Дрезден, – сказал он легко. – Рад видеть тебя.

Я пожал ему руку.

– Как твоя нога?

– Болит, когда я собираюсь попроситься уехать, – сказал он спокойно. – Ой!

– Лучше, если тебе откажут, – сказала Мёрфи, складывая руки в жесте, который проницательный наблюдатель, возможно, характеризовал бы как тон упрямого аргумента. – У тебя есть семья, которую надо кормить.

Роулинз вздохнул.

– Да, да. Я буду на улице. – Он кивнул мне и ушел. Он уже почти выздоровел от ранения в ногу, и не хромал. Хорошо для него. И для меня тоже хорошо. Это ведь я тогда втянул его в те неприятности.

– Почему не отпустить его? – спросил я Мёрфи.

– Не было ничего определенного, – сказала Мёрфи, – но люди, курирующие ОСР, дали понять, что Вы – персона нон грата.

Меня это укололо немного, и мой голос приобрел более вредный оттенок, чем я хотел. – О, само собой. Способ, которым я продолжаю помогать полиции с вещами, с которыми они не могли справиться самостоятельно, совершенно непростителен.

– Я знаю, – сказала Мёрфи.

– Мне еще повезло, что они не обвинили меня в грубой компетентности и помощи общественному строю и не заперли меня.

Она устало махнула рукой.

– Это ведь всегда так. Это – способ, которым действуют организации.

– За исключением того, что, когда сельский клуб делает ошибку и решает, что кто-то должен отсутствовать, никто не умирает в результате, – сказал я и добавил, – обычно.

Мёрфи впилась взглядом в меня.

– Что ты хочешь, что бы я сделала с этим, Гарри? Я прозвонила каждый кусочек, который когда-либо собирала, чтобы сохранить мою гребаную работу. У меня нет никаких шансов вызвать реальные изменения в пределах отдела.

Я сжал челюсти и почувствовал, что кровь бросилась мне в лицо. Она не сказала этого, но она потеряла свою команду и любое яркое будущее для своей карьеры, потому что она прикрывала мою спину.

– Мёрф…

– Нет, – сказала она, ее тон был явно более спокойный и более устойчивый, чем то, что было внутри. – Я действительно хотела бы знать, Дрезден. Я плачу тебе из своего собственного кармана, когда город не желает тратиться. Остальная часть ОСР добавляет все деньги, которые они могут сэкономить, в копилку, чтобы быть в состоянии заплатить тебе, когда ты действительно нам нужен. Ты думаешь, возможно, что я должна подрабатывать по вечерам, готовя гамбургеры, чтобы платить эти взносы?

– Адские колокола [5], Мёрф, – сказал я. – Я ведь не о деньгах. Я ведь никогда о деньгах.

Она пожала плечами.

– Ладно, а о чем ты?

Я подумал об этом в течение секунды и сказал,

– Чтобы сделать твою работу, ты не должна отбивать чечетку вокруг требований всех альпинистов, которые лезут по служебной лестнице.

– Нет, – сказала она откровенно. – В разумном мире не должна. Но если ты не заметил, у того мира совсем другой междугородный код. И мне кажется, что ты тоже мог это заметить пару раз с твоими Стражами.

– Вот ещё, – сказал я. – И touche ^[6].

Она слабо улыбнулась.

– Это не радует, но так уж оно есть. Ты закончил скулить?

– Черт с этим, – сказал я. – Давай работать.

Мёрфи рывком повернулась к забитому щебнем переулку между поврежденным зданием и его соседом, и мы двинулись, перебираясь через завалы кирпичей и древесины, где необходимо.

Мы прошли совсем немного, когда зловоние серы резко ворвалось в мои ноздри, перебивая запах распотрошенного жилого дома. Есть только одна вещь, которая пахнет так.

– Дерьмо, – пробормотал я.

– Знакомый запах, верно, – сказала Мёрфи. – Как на задворках крепости, – Она поглядела на меня. – И … когда-то мне случалось такое нюхать.

Я бросил делать вид, что не замечаю ее взгляда.

– Да. Это – Адский огонь, – сказал я.

– Дальше он сильнее, – сказала Мёрфи спокойно. – Пошли.

Мы спустились по переулку, до края разрушенной части здания. Вот только что был полный разгром. Еще шаг, и кирпичная стена здания в полном порядке. Граница между порядком и разгромом была грубой, неровной линией, окутанной пылью, снегом и дымом – все за исключением части стены футов около пяти от основания.

Там, вместо ломаной линии ломаного кирпича и искривленной арматуры, был совершенно гладкий полукруглый участок стены.

Я наклонился ближе, морщась. Запах Адского огня становился более сильным, и я понял, что нечто проложило себе путь через кирпичную стену, расплавив ее, как бы просверлив гигантским сверлом. Это должно было быть невообразимо горячо, чтобы выпарить кирпич и бетон и сталь, оставляя как бы оправу области, которой это коснулось, поверхность гладкую, как стакан, хотя половина круга размером с баскетбольный мяч отсутствовала, обрушившись вместе со стеной.

Любой естественный источник высокой температуры как этот отослал бы тепловой расцвет, который будет обыскивать переулок, я помогал, оставляя это начернил и серия. Но переулок был замусорен обычными городскими осколками, где это не было забито щебнем, и ценность нескольких часов снега накопилась там также.

– Говори со мной, – сказала Мёрфи спокойно.

– Никакой нормальный огонь этого сделать не мог, – сказал я.

– Что ты имеешь в виду?

Я неопределенно покрутил руками.

– Огонь, созданный волшебством, это все-таки просто огонь, Мёрф. Я хочу сказать, волшебством можно вызвать очень высокую температуру, но потом она ведет себя, как высокая температура. То есть в соответствии с законами термодинамики.

– Таким образом, мы говорим о заклинании, – сказала Мёрфи.

– Ну, технически заклинание не…

Она вздохнула.

– Так мы имеем дело с волшебством или нет?

Как будто аромата Адского огня не было достаточно, чтобы понять это.

– Да.

Мёрфи кивнула.

– Ты все время вызываешь огонь, – сказала она. – Я видела, что при этом получается много вещей, которые не особо похожи на нормальный огонь.

– Да, конечно, – сказал я, проводя рукой по поверхности оплавленных кирпичей. Они были все еще теплы. – Но если хочешь управлять огнем, который вызываешь, нужна еще дополнительная энергия, чтобы дать огню нужное направление. Для управления огнем требуется такое же усилие, как для его вызова, если не больше.

– Ты мог бы сделать что-то подобное? – спросила она, показав на здание.

Когда-то давно она задала бы этот вопрос совсем по-другому, и я озаботился бы тем, не держат ли ее руки в карманах оружие или наручники. Но это было давным-давно. Конечно, тогда я наверняка не дал бы ей прямого ответа, такого, как теперь.

– Очень сомневаюсь, – сказал я спокойно. – Вряд ли я бы смог вызвать такое большое количество энергии, во-первых. И даже если бы я смог, у меня не осталось бы ничего, чтобы управлять этим. – Я закрыл глаза на мгновение, пытаясь уловить любые следы власти вокруг, но разрушение и как его следствие облака пыли и дыма (да еще и снег) спутали все, что можно, и я не нашел ничего, что, возможно, дало бы мне намек о том, как все это было сделано.

Впрочем, кое-что я заметил. Поверхность разреза не была перпендикулярна стене здания. Что бы это ни было, оно вошло под углом. Я хмурился и посмотрел назад под углом, пытаясь выстроить прямую линию до стены здания с другой стороны переулка.

Мёрфи знала меня достаточно, чтобы понять, что я заметил кое-что, и я знал ее достаточно, чтобы понять, что ее интерес проложил бороздку между ее бровями, так как она вынудила себя быть тихой и позволить мне работать.

Я встал и пошел в дальнюю сторону переулка. Легкое одеяние из снега и пыли закрывало стену.

– Смотрите, глаза, – мурлыкнул я, смотря искоса не глазами, а Зрением. Потом я поднял правую руку, сосредоточился, и пробормотал, “Ventas reductas.”

Ветер, который я вызвал, не был обычным порывом, который я всегда использовал. Этот был намного более легким, и устойчиво дул от моей протянутой руки. Та работа, которую я проделал, обучая Молли, позволила мне заново продумать много моих основных навыков быстрого и грязного волшебства, что волшебники используют в отчаянных и сильных ситуациях. Я пытался преподавать колдовство Молли, но у нее не было той сырой силы, которая была у меня, и такие жесткие методы могли просто пробить ее подсознательное. Я изменил свое обучение, чтобы получить удобный ей способ с использованием небольшого количества воздушного волшебства, и мы случайно изобрели колдовское олицетворение электрического фена.

Я использовал колдовство сушилки, чтобы мягко сдуть в сторону пыль и снег от стены. Меня потребовались приблизительно полторы минуты, и когда все было закончено, я учуял другой запах под зловонием самородной серы и сказал, “Двойное дерьмо.”

Мёрфи вышла вперед с ее фонарем и направила его на стену.

Символ был нарисован на стене чем-то густым и коричневым, что пахло, как кровь. Сначала я подумал, что это был пентакль, но тут же увидел различия.

– Гарри, – сказала Мёрфи спокойно. – Это человеческая?

– Скорее всего, – сказал я. – Смертная кровь – самые сильные чернила, которые можно использовать для символов в высокоэнергетическом колдовстве. Я не думаю, что что-нибудь еще могло содержать количество энергии, которая нужна, чтобы взорвать это здание.

– Это – пентакль, верно? – спросила Мёрфи. – Как тот, что ты использовал.

Я покачал своей головой.

– Совсем другой.

– Чем другой? – Уголок ее рта дернулся. – Я имею в виду, кроме крови.

– Пентакль – символ приказа, – сказал я спокойно. – Пять точек, пять сторон. Это представляет силы воздуха, земли, воды, огня и духа. Они содержатся в пределах круга, точки касаются внешнего кольца. Это представляет силы волшебства, связанного в пределах человеческого контроля. Сила сбалансирована со сдержанностью.- Я показал на символ. – А видишь здесь? Точки звезды выступают далеко из кольца.

Она нахмурилась.

– Что это означает?

– Понятия не имею, – сказал я.

– Черт возьми, – сказала она. – Ценный ответ.

– Ха-ха. Слушай, даже если я видел этот символ прежде, он может означать различные вещи для различных людей. У индусов и нацистов, например, совсем разные понятия о свастике.

– Но ты можешь высказать предположение?

Я пожал плечами.

– Просто из головы? Это несколько походит на комбинацию пентакля и символа анархии. Несдерживаемое волшебство.

– Анархисты-волшебники? – спросила Мёрфи.

– Это – только предположение, – сказал я. Но все мое нутро говорило мне, что это было хорошее предположение, и мне казалось, что Мёрфи чувствовала то же самое.

– Но для чего этот символ? – спросила Мёрфи. – Что он должен был сделать?

– Отразить энергию, – сказал я. – Я думаю, что энергия, которая пронзила здание, была отражена от этого символа, что означает …- я выстраивал логическую цепочку на ходу, – Что означает, что энергия должна была сначала войти где-то в другом месте. – Я медленно поворачивался, пытаясь определить угол. – Поступающий луч должен был пройти через разваленную ^[7] часть здания и -

– Луч?

Я указал на полукруглое отверстие в разрушенной стене.

– Да. Тепловая энергия, очень много.

Она изучила отверстие.

– Не похоже, чтобы этого было достаточно, чтобы обрушить здание.

– Да, этого недостаточно, – сказал я. – Не для взрыва, во всяком случае. Луч только просверлил отверстие. Возможно, начался огонь, но здание рухнуло не от этого.

Мёрфи хмурилась, наклоняя голову.

– А от чего?

– Я думаю об этом, – пробормотал я. Я определил углы как можно лучше, и отправился вниз по переулку. Пожарные все еще трудились на здании, и мы старались не попасть под шланги, когда вышли на улицу позади жилого дома. Я пересек улицу и подошел к зданию на другой стороне, моя рука поднялась, я искал любое остаточное волшебство. Я не увидел ничего, но снова почувствовал запах Адского огня, и несколькими футами позже я нашел другой не-пентакль, идентичный первому, также скрытый под легким слоем снега.

Я продолжал идти по часовой стрелке вокруг разрушенного здания. Я нашел еще два символа на неповрежденном здании на его следующей стороне, и еще один через улицу со стороны разрушенных квартир, а затем я закончил круг, возвратившись к нашему первому отражателю.

Пять точек отражения, которые вели действительно чертовски пугающее количество энергии через здание, формируя на своем пути одну огромную форму.

– Это – пентаграмма, – сказал я спокойно.

Мёрфи нахмурилась.

– Что?

Я коснулся круга, гладкой метки на стене разрушенного здания.

– Луч энергии, который прошел сквозь здание, был одной из пяти сторон пентаграммы. Пятиконечной звезды.

Мёрфи никак не откликнулась.

Я полез в карман и вытащил кусок мела.

– Хорошо, смотри. Все учатся рисовать это в начальной школе, верно? – Я быстро схематически изобразил звезду на чистом участке кирпичной стены. Пять штрихов мела, соединяющих пять точек. – Верно?

– Верно, – сказала Мёрфи. – Их получают от учителя, когда получают A ^[8].

– Это – еще один пример символов, имеющих несоизмеримые значения, – сказал я. – Но смотри сюда, в середину. Я обвел закрытую форму в центре звезды. – Это – пентагон, видишь? Центр пентаграммы. Это – место, где содержат то, что нужно содержать.

– Что ты имеешь в виду, содержать?

– Пентаграмма является символом власти, – сказал я. – Есть много способов ее использования, в зависимости от того, что нужно. Но чаще всего это используют, чтобы изолировать или содержать некую сущность.

– Ты имеешь в виду вызов демона, – сказала Мёрфи.

– Ну да, – сказал я. – Но можно использовать это также, чтобы заманить что-то в ловушку, если все сделать правильно. Помнишь круг власти в имении Харли Макфинна ^[9]? Пять свечей на нем формировали пентаграмму.

Мёрфи вздрогнула.

– Я помню. Но он не был таким большим.

– Не был, – согласился я. – И чем больше пентаграмма, тем больше сил нужно, чтобы контролировать ее. Я, никогда не слышал, чтобы с ее помощью можно было энергию активизировать.

Я подрисовал небольшие иксы в точках звезды и повел мел от одного до следующего, утолщая линии пентаграммы.

– Видишь? Луч тек от одного отражателя до следующего сквозь здание. Отражатели сформировали луч в одну огромную пентаграмму на уровне земли, более или менее так.

Мёрфи нахмурилась и посмотрела искоса на чертеж.

– Центр той фигуры, уж наверное, не покрыл целое здание.

– Нет, – сказал я. – Нужна бы хорошая карта, чтобы убедиться, но я думаю, что центр пентаграммы, должно быть, находится приблизительно в двадцати футах позади от передней двери. Что объясняет, почему только передняя половина здания разрушилась.

– Взрыв возник в этом пентагоне? Волшебный TНT ^[10]?

Я пожал плечами.

– Взрыв возник в центре пентаграммы, но не обязательно от пентаграммы. Я хочу сказать, это, возможно, было обычное взрывное устройство.

– Площадь в середине гигантской, страшной пентаграммы? – спросила Мёрфи.

– Возможно, – сказал я, кивнув. – Это зависит от того, для чего использовалась пентаграмма. И хорошо бы знать, где ее вершина. – Я обвел самую верхнюю точку магической фигуры мелом. – Направление первой линии, я имею в виду.

– Это имеет значение?

– Да, – сказал я. – Почти каждый рисует звезды точно так же, как я сделал. Из левого нижнего угла вверх – первая линия. Так рисуют, когда хотят защитить что-то, отправить что-то далеко от его местоположения, или изгнать духа.

– Так, возможно, это было колдовство изгнания? – спросила Мёрфи.

– Это возможно. Но можно сделать много других вещей, если рисовать ее по-другому.

– Например, построить клетку для чего-то, – сказала Мёрфи.

– Да. – Я был обеспокоен. – Или открыть дверной проем для чего-то.

– Что было бы очень плохо, судя по твоему лицу.

– Я… – я покачал головой. Я даже знать не хотел, какой разновидности террора будет нужна такая огромная пентаграмма, чтобы проникнуть в наш мир. – Я думаю, что если что-то размером с эту пентаграмму вошло через нее сюда, вероятно, это важнее, чем одно здание в огне.

– О, – сказала Мёрфи спокойно.

– Слушай, я пока не знаю, какова была цель этой пентаграммы, все, что я могу сделать, это размышлять. И есть еще кое-что странное здесь.

– Что именно?

– Здесь нет следов остаточной магии, а они должны быть. Черт, с такой большой силой, брошенной вокруг, должно фактически пылать все вокруг. А этого нет.

Мёрфи медленно кивнула.

– Ты хочешь сказать, что они стерли свои отпечатки.

Я скривился.

– Точно, и я понятия не имею, как это сделано. Черт возьми, я вообще не знал, что это возможно.

Я потягивал свой кофе в тишине и чувствовал, что по моей спине бегут мурашки, как от холода. Я передал чашку Мёрфи, она отпила глоток с противоположной стороны и передала ее мне обратно.

– Итак, – сказала она, – у нас получились такие вопросы. Что за сверхъестественный нападающий высшей лиги размещает огромную пентаграмму под пустым жилым домом? Зачем он это делает?

– И почему здание после этого взрывается? – Я нахмурился и тут мне пришел в голову лучший вопрос. – Почему это здание? – Я повернулся к Мёрфи. – Кому оно принадлежит?

– Предприятия озера Мичиган, – ответила Мёрфи, – филиал Митигейшен Анлимитед, президент которого…

– Тройное дерьмо, – сплюнул я. – Джентльмен Джонни Марконе.

Глава 5

Я попытался собрать часть крови из отражающих символов и использовать ее в колдовстве прослеживания, чтобы найти ее владельца, но ничего не вышло. Или кровь была уже слишком суха, чтобы ее использовать или человек, который пожертвовал ее, был мертв. У меня было плохое чувство, что виноват был не зимний воздух, который заставил колдовство потерпеть неудачу.

Впрочем, это типично. Ничто никогда не бывает просто, когда дело касается Марконе.

Джентльмен Джонни Марконе был бароном грабителей чикагских улиц и бесспорным лордом его преступного мира. Хотя он долго был под юридической осадой, оплоты документов, защищаемые легионами адвокатов, никогда не завоевывались, и его власть росла устойчиво и спокойно. Власти, возможно, попытались бы жестче прижать его, но бессердечный факт состоял в том, что стиль, который Марконе практиковал в управлении своими подданными, был лучшей альтернативой, чем любая другая. Он выдавал гражданских преступников, тем самым резко сокращая насилие против гражданских лиц, и обеспечивал правопорядок. Это не делало его бизнес менее уродливым, только более опрятным, но это, на самом деле, было еще хуже, поскольку городские власти были заинтересованы.

Конечно, власти не знали, что это было хуже. Марконе начал расширять свою власть в сверхъестественный мир также, позиционируя себя перед сверхъестественными сообществами, как свободный владетельный лорд. Это сделало его, в глазах властей сверхъестественного мира, своего рода маленьким, нейтральным государством, то есть распознаваемой властью, и я не сомневался, что он начал использовать новые возможности на полную катушку.

Причем все это стало возможным благодаря Гарри Дрездену. И самая раздражающая вещь во всей этой ситуации – это то, что это действительно было наименьшим злом из тех вариантов, которые были доступны для меня в то время ^[11].

Я поднял глаза от круга, который нарисовал мелом на бетоне ниже защищенного выступа в переулке и покачал головой.

– Жаль. Ничего не получается. Возможно, кровь уже совсем высохла. Возможно, ее владелец мертв.

Мёрфи кивнула.

– Тогда надо проследить за моргами.

Я сильным ударом руки сломал круг и поднялся с коленей.

– Я могу спросить у тебя кое-что? – сказала Мёрфи.

– Конечно.

– Почему ты никогда не используешь пентаграммы? Насколько я в курсе, ты всегда создаешь круги.

Я пожал плечами.

– Общественное мнение, главным образом. Только попробуй использовать пятиконечную звезду в этой стране и люди начнут кричать о Сатане. Все, включая сатанистов. У меня и без того достаточно проблем. Если мне нужна пентаграмма, я обычно просто воображаю ее.

– Ты можешь сделать это?

– Волшебство у нас в голове, главным образом. Построй изображение в уме и держи его там. Теоретически можно сделать все без всякого мела или символов или чего-нибудь еще.

– Тогда почему так не делают?

– Потому, что это – бессмысленно трудное усилие для идентичных результатов. – Я смотрел искоса на все еще падающий снег. – Ты – полицейский. Мне нужен пончик.

Мы как раз выходили из переулка. Она фыркнула.

– Стереотипно мыслишь, Дрезден.

– Полицейские много времени проводят в автомобилях, и не всегда могут планировать свое время, Мёрф. Иногда они не могут оставить сцену преступления, чтобы смотаться перекусить. Таким образом, им нужна пища, которая может лежать в автомобиле в течение многих часов и при этом не испортиться. Например, пончики.

– Существуют гранола-бары ^[12].

– Разве Роулинс – мазохист?

Мёрфи толкнула меня плечом в руку, заставляя пошатнуться, и я усмехнулся. Мы вышли на почти пустую улицу. Пожарные уже сворачивали свою работу, когда я приехал, а теперь они отбыли. Как только потух огонь, шоу было закончено, и больше не было никаких зевак. Только несколько полицейских были в поле зрения, большинство из них сидели в автомобилях.

– Так что случилось с твоим лицом? – спросила Мёрфи.

Я рассказал ей.

Она скрыла улыбку.

– «Три Грубые Козла»?

– Эй. Они в самом деле жесткие, понимаешь? Они убивают троллей.

– Я видела, что ты сделал это однажды. Это было очень трудно?

Я усмехнулся.

– У меня была маленькая помощь ^[13].

Мёрфи вернула мне усмешку.

– Еще одна короткая шутка и я пну тебя в коленную чашечку.

– Мёрфи, – упрекнул я, – мелкое насилие ниже тебя. Каждый может сказать что-нибудь.

– Продолжай, мудрый парень. Я всегда могу стать выше тебя, как только ты ляжешь без сознания на землю.

– Ты права. Это было низко. Я попытаюсь подняться выше этого.

Она показала мне сжатый кулак.

– Ну ты и тип, Дрезден.

Мы дошли до автомобиля Мёрфи. Роулинс сидел на пассажирском месте, симулируя храп.

– Итак, Лето сделало набег на тебя, – сказала Мёрфи. – Ты думаешь, что нападение на здание Марконе связано с этим?

– Я давно утратил веру в совпадения, – сказал я.

– Садись, – сказала она. – Я отвезу тебя домой.

Я покачал головой.

– Есть кое-что, что я могу сделать здесь, но для этого я должен быть один. И мне нужен пончик.

Мёрфи выгнула тонкую темно-золотую бровь.

– Ooooooo-кей.

– Вытащи свой ум из сточной канавы и дай мне этот чертов пончик.

Мёрфи покачала головой и села в автомобиль. Она бросила мне мешок с пончиками Dunkin’, который стоял на приборной панели возле Роулинса.

– Эй! – запротестовал Роулинс, не открывая глаз.

– Это на добрые дела, – сказал я ему, благодарно кивая Мёрфи. – Я позвоню, когда узнаю кое-что.

Она нахмурившись глядела на мой нос.

– Ты уверен, что хочешь остаться один?

Я подмигнул ей своим почерневшим глазом.

– Некоторые вещи волшебник должен сделать для себя, – сказал я.

Роулинс проглотил хихиканье.

Я не пользуюсь уважением.

Они уехали и оставили меня в тихо падающем снегу, время было предрассветное. Здесь еще оставались несколько пожарных команд и одиночных полицейских, последние блокировали улицы, хотя тушить уже было нечего. Здание практически отсутствовало, и покрылось слоем льда – но мне казалось что там, возможно, было кое-что скрытое в стенах и готовое высунуться снова. Я услышал, как один из них говорит другому, что дорожная команда, которая, как предполагалось, уберет щебень с улицы, помогает городским снегоуборочным машинам убирать снег, и будет здесь, как только сможет.

Я прошел дальше, нашел переулок не перекрытым, и вошел в него со своим пончиком. Я чуток поспорил с собой, какой подход я проявлю. Мои отношения с этим специфическим источником изменились за эти годы. Разум указывал, что придерживаться давнишней процедуры было моим лучшим выбором. Инстинкт сказал мне, что разум меня не раз разочаровывал, и никогда не думал о долгосрочной перспективе.

За эти годы я и мои инстинкты очень сроднились.

Итак, вместо того, чтобы обеспокоиться простой приманкой-и-ловушкой, я обвел кругом свои ноги, протянул ладонь правой руки, поместив пончик в нее, как предложение, и пробормотал Имя.

Имена – это тоже капитал, и имеют власть. Если Вы знаете Имя какого-то существа, у Вас автоматически есть как бы трубопровод, по которому Вы можете протянуться и коснуться его, он для вас всегда дома. Но иногда это может быть действительно плохой идеей. Называя Имя большого, злого духа, можно дотронуться до него, все верно – но и он может дотронуться до Вас, и большие парни имеют тенденцию делать это намного тяжелее, чем любой смертный. Так что неплохо сначала поразмыслить, стоит ли это делать.

Но Небывальщина – большое место, и как говорится, есть много рыбы в этом море. Есть буквально бесчисленное количество существ гораздо меньшего метафизического значения, и не так трудно, взывая к его Имени, заставить одного из них контактировать с Вами за приемлемую цену.

(У людей тоже есть Имена. В некотором смысле. Но у смертных есть эта противная привычка к постоянной переоценке их личной идентичности, их ценностей, верований, и это делает использование Имени смертного намного более скользким бизнесом).

Я знаю несколько Имен. Я призвал его негромко и так мягко, как только мог, чтобы быть вежливым.

Это не заняло у меня много времени, может всего дюжину повторений Имени до того, как его владелец появился. Глобус размером с баскетбольный мяч синего света вынырнул из снега наверху и пронесся вниз в переулок прямо к моему лицу.

Я стоял устойчиво, когда он прибыл. Даже имея дело с относительно незначительным созданием, никогда не позволяйте ему увидеть, что Вы вздрагиваете.

Глобус мгновенно остановился на расстоянии приблизительно в один фут от пончика, и я смог разобрать люминесцентную форму крошечной гуманоидной фигуры в пределах его. Крошечный, но не такой крошечный, как в последний раз, когда я видел его. Черт возьми, да он, кажется, в два раза выше, чем был в последний раз, когда мы говорили.

– Тук-Тук, – сказал я, кивая эльфу.

Тук-Тук, довольный привлеченным вниманием, рявкнул:

– Милорд!

Эльф выглядел как стройный атлетически сложенный юноша, одетый в броню, сделанную из всякого ненужного хлама. Его шлем был сделан из крышечки от трехлитровой бутылки Coca-Cola, и пряди его прекрасных волос цвета лаванды дрейфовали вокруг его ободка. Он носил нагрудник, сделанный из того, что было похоже на тщательно обработанную бутылку Пепто-Бисмола ^[14], а также канцелярский нож-резак, в футляре из оранжевой пластмассы на ремне из круглой резинки по одному плечу. Грубая надпись на футляре, написанная, кажется, черным лаком для ногтей, объявляла: «Пицца или Смерть!» Длинный гвоздь с рукоятью, тщательно обернутой слоями изоляционной ленты, был вложен в ножны из шестиугольного пластмассового кожуха шариковой ручки. Ботинки он, должно быть, снял с куклы Кена.

– Ты вырос, – сказал я смущенно.

– Да, милорд, – рявкнул Тук-Тук.

Я выгнул бровь.

– Это – тот нож, который я тебе дал?

– Да, милорд! – взвыл он. – Это – мой нож! Есть многие, кому они нравится, но этот – мой! – Слова Тук-Тука были решительно точны, и я понял, что он подражал сержанту-инструктору по строевой подготовке из «Цельнометаллической Оболочки» ^[15]. Я задушил внезапную улыбку до того, как она появилась на моем лице. Было видно, что он относится к этому серьезно, и я не хотел сокрушить его крошечные чувства.

Что ж, черт возьми. Я мог подыграть.

– Вольно, солдат.

– Милорд! – сказал он. Затем отсалютовал, вскинув руку ко лбу, и затем сделал быстрый круг вокруг пончика, пристально на него уставившись.

– Это, – объявил он голосом намного более звучным, чем его обычный, – пончик. Это – мой пончик, Гарри?

– Возможно, – сказал я. – Я предлагаю его, как оплату.

Тук пожал плечами незаинтересованно, но стрекозьи крылья эльфа гудели в волнении.

– За что?

– Информация, – сказал я и кивнул в сторону упавшего здания. – Здесь была проделана серьезно большая колдовская работа и вокруг этого здания, и внутри несколько часов назад. Мне нужно знать что-нибудь, что Маленький Народ знает о том, что случилось. – Небольшая лесть никому еще не повредила. – А когда я нуждаюсь в информации от Маленького Народа, лучше тебя никого нет, Тук.

Его Пепто-бронированная грудь раздулась от гордости.

– Многие из моего народа признательны тебе за то, что ты освободил их от бледных охотников ^[16], Гарри. Некоторые из них присоединились к охране Ца-Лорда ^[17].

«Пицца Лорд» было название, которым Маленький Народ наградил меня в значительной степени потому, что я предоставлял им еженедельную взятку в виде пиццы. Большинство не знает этого, даже в моих кругах, но Маленький Народ всюду, и они видят намного больше, чем кто-либо ожидает. Моя политика моццарелла ^[18]-управляемой доброжелательности обеспечила мне привязанности большого количества местных жителей. А когда я потребовал, чтобы эльфы, которых захватили вампиры, были освобожены, я поднялся еще выше в их коллективной оценке.

Но даже в этом случае, “Охрана Ца-Лорда ” была для меня что-то новенькое.

– А у меня есть охрана? – спросил я.

Тук-Тук выпятил грудь.

– Конечно! А как Вы думаете, кто препятствует Страшному Зверю Мистеру убивать домовых, когда они приходят, чтобы прибрать Вашу квартиру? Мы препятствуем! Кто укладывает мышей и крыс и уродливых больших пауков, которые могли бы заползать в Вашу кровать и откусывать пальцы на Ваших ногах? Мы укладываем! Не бойтесь, Ца-Лорд! Ни самые грязные из крыс, ни самые умные из насекомых не нарушат покоя в Вашем доме, пока мы дышим!

Я и не знал, что в дополнение к услугам по уборке, я приобрел также истребителей. Удобно, черт возьми, тем не менее. Были вещи в моей лаборатории, которые грызуны могли бы повредить.

– Круто! – сказал я ему. – Но ты хочешь пончик или нет?

Тук-Тук не ответил. Он только взвился вверх, как безудержный бумажный фонарь, причем настолько быстро, что падающий снег завихрился, обозначая его траекторию.

Вообще, фэйри имеют обыкновение добиваться цели в спешке – когда хотят, во всяком случае. И вот сейчас у меня хватило времени только, чтобы промурлыкать "Загадай Желание на Звезду”, а Тук-Тук уже возвратился. Края сферы света вокруг него изменили цвет, вспыхивающий возбужденно алым.

– Бегите! – прокричал он, несясь вниз в переулок. – Бегите, милорд!

Я моргнул. Из всех вещей, которые я предполагал получить от маленького фэйри по его возвращении, этого в моем списке не было.

– Бегите! – пронзительно кричал он, испуганно описывая круги вокруг моей головы.

До меня все еще не доходило.

– Так что насчет пончика? – спросил я, как идиот.

Тук-Тук пронесся ко мне, его плечи оказались против моего лба и толкнул изо всех сил. Он был более сильным, чем выглядел. Я вынужден был сделать несколько шагов назад, чтобы не потерять равновесие.

– Забудьте про пончик! – крикнул он. – Бегите, милорд!

Забудьте про пончик?

Это заявление, больше чем что-либо другое, наконец сдвинуло меня с места. Тук-Тук был не из тех ребят, которые легко впадают в панику. Наоборот, маленький фэйри, всегда казалось, вообще не знал, что такое опасность. Раньше он и внимания не обратил бы на какую-то опасность, когда ему предлагали человеческую пищу.

В тишине снежного вечера я услышал звук, приближающийся из далекого конца переулка. Шаги, тихие и медленные.

Дрожащий тихий голосок в моей голове сказал мне слушаться Тука, я ощутил, как мое сердце зачастило, я развернулся и рванул в направлении, которое он указал.

Я вылетел из переулка и повернул налево, пробиваясь через углубляющийся снег. В двух-трех кварталах отсюда было отделение полиции. Там светло и там есть люди, и это по всей вероятности отпугнет неизвестную опасность. Тук-Тук летел около меня, над самым плечом, он свистел в маленький пластмассовый спортивный свисток. Он дул в него в остром ритме, и через падающий снег я смутно видел полдюжину сфер света различных цветов, размером меньших, чем Тук, которые появлялись из ночи и сопровождали нас.

Я пробежал один квартал, потом второй, и все сильнее и сильнее чувствовал, что нечто идет по моему следу. Это была тревожное чувство, напоминающее ощущение мурашек по телу, покалывание в конце шеи, и я был уверен, что я привлек внимание чего-то действительно ужасного. Страх нарастал, и я бежал изо всех сил.

Я повернул направо и увидел отделение полиции, его освещенный фасад обещал безопасность, вокруг огней были ореолы от падающего снега.

Тут налетел ветер, и целый мир стал замороженным и белым. Я ничего не видел, даже собственных ног, которыми я пробивался через снег, даже руку, которой я пытался прикрывать лицо. Я поскользнулся и упал, и тут же вскочил в страхе, что если мой преследователь поймает меня лежащим, подняться он мне не даст.

Я налетел на что-то плечом, и меня шатнуло назад. Я не мог сказать, каким образом я оказался в белой тьме. Не вышел ли я на проезжую часть? Вроде, автомобилей не было, но если бы были, даже медленно движущиеся, я б не увидел их вовремя, чтобы уйти с пути. Вряд ли даже я услышу гудок.

Снег уже валил настолько густой, что стало трудно дышать. Я выбрал направление, которое, кажется, должно привести меня к отделению полиции и поспешно пошел. Через несколько шагов я наткнулся вытянутой рукой на здание. И дальше пошел, опираясь рукой о твердую стену. Футов этак двадцать все было отлично, затем стена закончилась, и я ввалился боком в переулок.

Воющий ветер стих, и внезапная неподвижность вокруг меня была шоком для моих чувств. Я оперся руками о колени и огляделся. На улице все так же вертелся слепящий занавес снега, толстый и белый и непроницаемый, начинаясь внезапно, как стена. В переулке снег был только один дюйм глубиной, и за исключением отдаленного стона ветра было тихо.

В этот момент я понял, что тишина не была пустой.

Я был не один.

Блестящий снег в переулке взвихрился, смешался, и из него возникло сверкающее белое платье, слегка окрашенное тут и там полосами морозного синего или ледникового зеленого цвета. Я поднял глаза.

Она носила платье с нечеловеческой элегантностью, ткань легко колеблясь подчеркивала женское совершенство, ее тело представляло собой прекрасный баланс выпуклостей и впадин, красоты и силы. Платье было вырезано низко, и оставило ее плечи и руки голыми. Ее кожа заставляла снег казаться немного болезненным в сравнении. Блестящие цвета мерцали на ее запястьях, шее и на пальцах, все время меняясь от глубоко сине-зеленой до фиолетовой переливчатости. Ее ногти блестели с теми же самыми невозможно движущимися оттенками.

На ее голове был головной убор изо льда, изящный и запутанный, как будто сформированный из единственной прозрачной снежинки. Ее волосы были длинными, они спадали ниже бедер, длинные, шелковистые и белые, смешиваясь с платьем и снегом. Ее губы – ее великолепные, чувственные губы – были цвета замороженной малины.

Она была видением той красоты, что вдохновляет художников в течение многих столетий, бессмертная красота, которую трудно вообразить, и уж тем более увидеть на самом деле. Такая красота должна была вышибить из меня всякий разум. Она должна была заставить меня плакать и благодарить Всевышнего, что мне разрешили увидеть это. Она должна была остановить мое дыхание и заставить сердце зайтись от восхищения.

Она этого не сделала.

Она ужаснула меня.

Она ужаснула меня, потому что я видел ее глаза. Это были широкие, кошачьи глаза, с вертикальным зрачками, как у кошки. Они меняли цвет одновременно с ее драгоценными камнями – или, что более вероятно, драгоценные камни меняли цвет одновременно с ее глазами. И хотя они также были нечеловечески красивы, это были холодные глаза, жестокие глаза, в них были и интеллект, и желание, но не было ни сострадания, ни жалости.

Я знал эти глаза. Я знал ее.

Если бы страх не сковал меня, я убежал бы.

Вторая фигура возникла из темноты позади нее и колебалась в тенях на ее стороне, как спутник. Она напоминало контурами кошку – если домашняя кошка когда-либо становилась настолько большой. Я не мог видеть цвет ее меха, но ее зелено-золотые глаза отражали холодный синий свет, люминесцентный и жуткий.

– И кланяйся хорошенько, смертный, – промяукала кошачья фигура. Его голос был дьявольски жуткий, пульсирующий в странных интонациях, производя человеческий звук из нечеловеческого горла. – Склонись перед Мэб, Королевой Воздуха и Тьмы. Склонись перед Императрицей Зимней Династии Сидхе.

Глава 6

Я сжал зубы и попробовал собраться. Это не получилось. Я был слишком испуган – и с серьезными на то основаниями.

Вспомните все сказки про злодеек, которые вы когда-либо слышали. Вспомните о злых ведьмах, жестоких королевах, безумных чаровницах. Вспомните об очаровательных сиренах, голодных людоедках, диких бестиях. Вспомните о них и знайте, что где-то, когда-то, все они были реальны.

Мэб давала им уроки.

Черт, я не удивился бы, узнав, что она настроила своего рода процесс сертификации, чтоб удостовериться, что они достигли достаточных высот.

Мэб была правительницей половины Волшебного царства, тех областей Небывальщины, мира духов, самого близкого к нашему собственному, и все ее уважали и боялись. Я видел ее, видел с беспощадной ясностью моего колдовского Зрения, и я знал – не только подозревал, но точно знал, каким существом она была.

Дьявольски ужасающим существом, вот каким. Настолько ужасающим, что я не мог собрать мысли для одной разумной фразы, а такого со мной никогда не бывало.

Я не мог говорить, но я мог двигаться. Я выпрямился и твердо встал на ноги. Я дрожал от холода и страха, но встал перед Королевой Фэйри и задрал подбородок. Как только я сделал это, доказал себе, что знаю, где моя основа, я оказался в состоянии использовать ее как опорную точку, чтобы найти свою гортань. Мой голос вышел грубый, хриплый от предчувствия.

– Что Вам нужно от меня?

Уголки рта Мэб задрожали, приподнимаясь в самых крошечных из улыбок. Снова заговорил кошачий голос, а Мэб только наклонила свою голову.

– Мне нужно, чтобы ты принес мне пользу.

Я нахмурившись поглядел на нее, а затем на смутную кошачью фигуру позади нее.

– Это – Грималкин там сзади?

Глаза кошачьей формы замерцали.

– Именно так, – сказал Грималкин. – Слуга позади меня носит это имя.

Я заморгал в течение секунды, замешательство утащило часть моего ужаса.

– Слуга позади тебя? Позади тебя никого нет, Грималкин.

По лицу Мэб пронеслось раздражение, ее губы сжались в тонкую линию. Снова заговорил Грималкин, в его голосе было то же самое выражение.

– Слуга – мой голос в настоящее время, чародей. И ничего больше.

– А, – сказал я. Я поглядел в пространство между этими двумя, и мое любопытство воспользовалось возможностью, чтобы обмануть ужас, в то время как замешательство отвлеклось. Я почувствовал, что мои руки перестали дрожать.

– Почему это Королева Воздуха и Тьмы нуждается в переводчике?

Мэб подняла свой подбородок в жесте гордости, и другая крошечная улыбка странно исказила ее рот.

– Ты уже находишься у меня в долгу, – сообщил жуткий, суррогатный голос. – Если тебе непременно нужен ответ на этот вопрос, твой долг увеличится. Я не подаю милостыню.

– Вы меня потрясли, – пробормотал я. Гмм. Моя железа подшучивания не отмерла пока. – Но, думаю, Вы не поняли суть вопроса. Почему бы это Мэб нуждалась в такой вещи? Она – бессмертная, полубог.

Мэб открыла свой рот, и Грималкин сказал:

– Ах. Я чувствую. Ты сомневаешься относительно моей идентичности. – Она слегка откинула голову назад, открыла рот, и жуткий тихий смех послышался со стороны ее слуги. – Так же, как ты сомневался при нашей первой встрече.

Я нахмурился. Это была правда. Когда Мэб впервые пришла в мой офис в смертном облике несколько лет назад, я заметил, что кое-что отсутствовало и затем обнаружил, кем она действительно была ^[19]. Насколько я знал, никто больше не был посвящен в ту встречу.

– Возможно, ты хотел вспомнить прежние времена, – промяукал жуткий голос. Мэб подмигнула мне.

Дерьмо. Она сделала это в последний раз, когда я столкнулся с ней. И еще раз, никто больше ничего не знал об этом. Я пытался принять желаемое за действительное, надеясь, что она была фальшивкой. Она была реальной Мэб.

Мэб показала мне свои зубы.

– Три поручения ты был должен мне, – сказала Мэб – через переводчика, понятно. – Два все еще остаются. Я хочу дать тебе возможность уменьшить их число на одно.

– Угу, – сказал я. – И как Вы собираетесь это сделать?

Ее улыбка расширилась, показывая мне ее изящно заостренные клыки.

– Я собираюсь помочь тебе.

Да.

Это совсем нехорошо.

Я очень постарался, чтоб мой голос не дрогнул.

– Что Вы имеете в виду?

– Созерцай. – Мэб сделала несколько жестов правой рукой, и слой снега на тротуаре взвихрился, закрутился и постепенно принял форму здания, приблизительно восемнадцать дюймов ^[20] высотой. Это походило на то, как волна размывает замок из песка, только наоборот.

Мне показалось, что я узнал здание.

– Это – …?

– Здание, которое леди-рыцарь попросила тебя исследовать, – подтвердил суррогатный голос Мэб. Офигеть, к чему можно привыкнуть, если твоя суточная доза причуд достаточно высока. – Как это было перед тем.

Другие формы начали возникать из снега. Просто смущающе детализированные формы автомобилей, которые катят около здания, типичное чикагское движение – пока один из них, дорогой автомобиль, не свернул в переулок около здания, тот самый, из которого я не так давно вышел. Я сделал несколько шагов, чтобы следовать за ним, а он зарулил на стоянку и остановился. Двери снежного автомобиля открылись, и человеческие фигуры, размером с действующих лиц старых Звездных войн, спеша, выбрались из него.

Я узнал их. Первым был хулиган без шеи и с квадратной головой по имени Хендрикс, личный телохранитель Марконе и водитель. Его мать, видимо, была медведицей Кадьяк ^[21]; а отец был танком Aбрамс ^[22]. Он вышел из автомобиля, снова полез в него и достал небольшой автомат, который он нес в одной руке.

В то время как Хендрикс это делал, с другой стороны автомобиля вышла женщина. Она была высокая, шесть футов или около того, хотя рядом с Хендриксом казалась миниатюрной. Она была одета в деловой костюм и длинное непромокаемое пальто, и пока я наблюдал, она открыла багажник автомобиля и вытащила палаш и цельнометаллический щит около двух футов в поперечнике. Она провела рукой по поверхности щита, и затем быстро покрыла его куском ткани, видимо специально для этого предназначенной.

Оба они двигались быстро, точно, в них чувствовались профессионалы.

Третий человек, появившийся из автомобиля был Марконе собственной персоной, это человек среднего роста и телосложения, носит костюмы, которые стоят больше, чем мой автомобиль. Он выглядел столь же расслабленным и спокойным, как и обычно. Марконе был преступником и подонком, но надо отдать крысе должное – характер у него имелся.

Голова Марконе вдруг резко повернулась в сторону, откуда они только что прибыли, хотя ни Хендрикс, ни Гард еще никак не среагировали. Он выхватил оружие с такой скоростью, что почти казалось, что это волшебство, и небольшие затяжки мороза засверкали из морды изваянного из снега оружия.

Хендрикс немедленно повернулся, чтобы пустить в ход свое кошмарное оружие, и крошечные пятнышки синего света высветили низ переулка, представляя собой огонь трассирующих снарядов. Гард загородила Марконе щитом и своим телом от того, что было в конце переулка. Они поспешили войти в боковую дверь здания, того самого, что было сейчас разрушено. Хендрикс следовал за ними, все еще посылая взрывы огня вниз в переулок. Потом он тоже исчез в здании.

– Адские колокола, – выдохнул я. – Марконе был внутри?

Мэб щелкнула своей рукой в резком жесте, и верхние две трети небольшого снежного здания исчезли, как бы снесенные миниатюрной арктической бурей. Теперь я видел срезанное изображение интерьера здания. Марконе и его телохранители двигались через это место, как крысы через лабиринт. Они сбежали вниз по лестнице. В самом низу Марконе набрал что-то на панели короткими, острыми, точными движениями и затем стал ждать.

Тяжелые листы того, что было похоже на сталь, упали на это место и основание лестницы одновременно, и я мог почти услышать зловещий бум! когда они встали на место. Гард подошла и тронула центр ближайшей двери, и была вспышка огней, достаточно яркая, чтобы оставить небольшие пятна в моем зрении. Тогда они быстро спустились в маленькую прихожую к другой панели и повторили процесс. Снова дверь, снова вспышки света.

– Закрываясь в …- пробормотал я, морщась. И тут до меня дошло. – Защита. Двери со взрывом. Это – убежище. Он построил убежище.

Грималкин издал низкий, ленивый воющий звук, который я понял, как согласие.

Моя собственная квартира имела подобный набор защит, которые я мог призвать, если бы было необходимо, тем не менее, полагаю, мои установки были немного больше, чем у Мерлина и немного меньше, чем у Бонда. Но я должен был задаться вопросом что, черт возьми, испугало Марконе настолько, что он ушел в глухую защиту.

Тут голова Гард вскинулась, смотря на то место, где сейчас стояла Мэб, как будто небольшая снежная скульптура могла каким-то образом увидеть колоссальную фигуру Зимней Королевы, смотрящую вниз на нее. Гард сунула руку в карман пальто, вытянула что-то похожее на тонкую деревянную коробку, в каких иногда продаются наборы высококачественных ручек, и достала маленькую, прямоугольную дощечку из коробки. Она подняла ее, снова глядя на Мэб, и сломала дощечку пальцами.

Вся скульптура снега разрушилась и исчезла.

– Они увидели скрытую камеру, – пробормотал я.

– Внутри своих пределов Та, Кто Выбирает ^[23], находчива и умна, – ответила Мэб. – Барону хватило мудрости, чтобы приобрести ее услуги.

Я поглядел на Мэб.

– И что потом?

– Вся видимость была омрачена в течение некоторого времени. Потом вот.

При следующем жесте здание переформировалось, но на этот раз несколько облаков мороза моделировали густой дым, замутивший все вокруг него, затеняющий много деталей. Все изображение, фактически, выглядело более туманным, гранулированным, как будто Мэб хотела формировать его из снежинок слишком больших, чтобы иллюстрировать детали.

Но даже в этом случае, я узнал Марконе, когда он вышел, спотыкаясь, в переднюю дверь здания. Несколько фигур бросились к нему. Они окружили его. Из ночи появился простой фургон, и неизвестные фигуры бросили его в открытую дверь. И они уехали.

Когда фургон укатил, здание задрожало и разрушилось, принимая тот вид крушения, который я видел.

– Я выбрала тебя моим эмиссаром, – сказала Мэб мне. – Ты принесешь мне пользу в счет долга. Ты найдешь Барона.

– Черта с два я буду его искать, – сказал я, не раздумывая.

Мэб издала низкий, хриплый смех.

– Ты будешь, дитя-чародей. Ты хочешь жить, у тебя нет никакого выбора.

Гнев вспыхнул в моей груди, пролетел по мозгу, и вылетел через рот.

– Мы так не договаривались, – рявкнул я, – Наша сделка предусматривает, что я могу выбирать, какое поручение выполнять, и что Вы не должны принуждать меня.

Губы цвета замороженной ягоды поднялись в бесшумном рычании, и мир превратился в занавес белого мучения, которое сосредоточилось на моих глазах. Никогда я не чувствовал такой боли. Я упал, но мне не хватило удачи удариться головой и потерять сознание. Я не мог двинуться. Я не мог дышать. Я не мог кричать.

Потом что-то холодное оказалось около меня. И что-то очень мягкое и очень холодное коснулось моего уха. Я почувствовал нечто, очень далекое от боли. Губы. Губы Мэб. Королева Воздуха и Тьмы поместила нежный ряд поцелуев вниз по внешнему краю моего уха, а затем взяла мочку в рот и очень мягко потянула.

В другом ухе я услышал голос Грималкина, говорящий низким, напряженным, голодным шепотом.

– Смертный скот. Не касаясь твоего прошлого, не касаясь твоего будущего, вот что ты должен знать: я – Мэб, и я соблюдаю свои сделки. Попробуй еще раз подвергнуть сомнению мои обещания, обезьяна, и я полностью заморожу воду в твоих глазах.

Боль уменьшилась до просто мучительной, и я сжал зубы, чтобы удержать крик. Я снова мог двигаться. Я отшатнулся далеко от нее и отползал, пока моя спина не оперлась о стену. Тогда я закрыл глаза руками и почувствовал укол замороженных ресниц.

Я сидел так в течение минуты, изо всех сил пытаясь управлять болью, и видел цвета, постепенно меняющиеся от белого к глубокой красноте, и затем к черному. Я открыл свои глаза. Попытался сфокусировать их. Почувствовал влагу на своем лице, коснулся ее пальцем. В моих слезах была кровь.

– Я не принуждала тебя, не посылала никаких моих агентов, чтобы сделать это, – продолжала Мэб, как будто в беседе не было никакого перерыва. – Тем не менее, если ты хочешь выжить, то ты будешь служить мне. Я уверяю тебя, что агенты Лета не будут отдыхать, пока ты не умрешь.

Я уставился на нее в течение секунды, все еще полуошеломленный от боли и еще раз глубоко и мудро напуганный.

– Это – другой пункт соглашения между Вами и Титанией.

– Когда один Двор движется, другой по необходимости движется с ним, – сказала Мэб.

– Титания хочет мертвого Марконе? – прокаркал я.

– Откажись, – ответила она, – и ее эмиссары продолжат искать твою смерть. Только найдя Барона и сохранив ему жизнь, ты сохранишь свою собственную. – Она сделала паузу. – Если …

– Если?

– Если ты не согласишься поднять мантию Зимнего Рыцаря, – сказала Мэб, улыбаясь, – если ты это сделаешь, я буду вынуждена выбрать другого эмиссара, и твоя причастность к этому вопросу закончится. – Ее веки томно опустились, и ее суррогатный голос стал текучим, опрометчивым, в нем послышалась нежность. – Как мой Рыцарь, ты узнал бы власть и удовольствие, какие немногие смертные испытывали.

Зимний Рыцарь. Смертный защитник Зимнего Двора. Предыдущий парень, у которого была такая работа, насколько мне известно, все еще висел распятый на замороженном дереве среди ледяных глыб, его замучивали почти до смерти, и затем исцеляли, чтобы начать процесс снова. Он уже сошел с ума где-то в одном из этих циклов. Он не был хорошим человеком, когда я знал его, но ни одному человеку не пришлось так страдать, как ему.

– Нет, – сказал я. – Я не хочу закончить, как Ллойд Слэйт.

– Он страдает от твоего решения, – сказала она. – Он остаётся живым, пока ты не принимаешь мантию. Прими мое предложение, дитя-чародей. Отпусти его. Сохрани свою жизнь. Вкус власти не похож ни на что, знакомое тебе. – Ее глаза, казалось, все увеличивались, становясь почти люминесцентными, и ее не-голос был наркотиком, обещанием. – Есть очень многое, чему я могу тебя научить.

Приличный человек отклонил бы ее предложение.

Я – не всегда мог быть таким.

Я мог бы предъявить вам некоторые оправдания, если хотите. Я мог бы сказать вам, что уже шести лет я был сиротой. Я мог бы сказать вам, что приёмный отец, который меня воспитывал, подвергал меня большему количеству форм психологического и физического злоупотребления, чем вы могли бы сосчитать. Я мог бы сказать вам, что меня несправедливо подозревали всю взрослую жизнь в Белом Совете, принципы которого и идеалы я поддерживал изо всех сил. Или возможно я мог бы сказать, что я слишком часто видел, как хорошим людям причиняли боль, или что c моим колдовским Зрением я рассмотрел много противных вещей. Я мог бы сказать вам, что меня самого неоднократно ловили и оскорбляли существа ночи, и что я никогда по-настоящему не мог возобладать над ними. Я мог бы сказать вам, что я уже сто лет не трахался.

И все это была бы правда.

Но на самом деле штука в том, что есть часть меня, которая не настолько хороша. Есть часть меня, который вырывается, чтобы нанести удары моим врагам, которая устала от незаслуженных оскорблений. Существует этот тихий голос в моей голове, который иногда хочет выбросить к черту правила, прекратить пытаться быть ответственным, и просто взять то, что я хочу.

И в течение минуты, я задавался вопросом, на что это могло бы походить, если принять предложение Мэб. Жизнь среди Сидхе была бы … интенсивной. В любом смысле, который смертный может вообразить. На что это походило бы, если жить в доме? Черт, вероятно, в большом доме, даже в чертовом замке. Деньги. Горячий душ каждый день. Каждый прием пищи – банкет. Я мог бы позволить себе любую одежду, любую машину. Я мог бы отправиться в путешествие, увидеть места, которые я всегда хотел увидеть. Гавайи. Италия. Австралия. Я мог бы научиться ходить под парусом.

Женщины, о, да. Горячие и хладнокровные девочки. Жестоко красивые, чувственные существа, все как одна передо мной. У Зимнего Рыцаря были статус и власть, а они – даже не касаясь афродизиака фэйри – чертовски привлекательны для женщин.

У меня могло бы быть … почти что угодно.

Платой за все это была бы моя душа.

И нет, я не говорю ни о чем волшебном или метафизическом. Я говорю о ядре моей личности, о том, что делает Гарри Дрездена самим собой. Если я потеряю эту сущность, ту сущность, которая определяет меня, то, что останется?

Только куча физических процессов – и сожаление.

Я знал это. Но все равно, я все еще чувствовал прохладные губы Мэб на моем ухе, они посылали медленную, приятную рябь ощущений через все мое тело, когда я дышал. И этого было достаточно, чтобы заставить меня колебаться.

– Нет, Мэб, – сказал я наконец. – Я не хочу эту работу.

Она изучила мое лицо спокойными, тяжелыми глазами.

– Лгун, – сказала она спокойно. – Ты хочешь. Я могу видеть это в тебе.

Я сжал зубы.

– Та часть меня, которая хочет этого, не имеет права голоса, – сказал я. – Я не собираюсь устраиваться на работу. Точка.

Она наклонила голову и уставилась на меня.

– Однажды, чародей, ты будешь стоять на коленях у моих ног и просить, чтобы я даровала тебе мантию.

– Но не сегодня.

– Нет, – сказала Мэб. – Сегодня ты возмещаешь мне пользу. То есть, как я и сказала, что ты будешь.

Я не хотел думать об этом, и я не хотел открыто соглашаться с нею. Так что вместо этого я кивнул на участок тротуара, где только что была скульптура.

– Кто захватил Марконе?

– Я не знаю. Это – одна из причин, почему я выбрала тебя, эмиссар. У тебя есть дар находить то, что потеряно.

– Если Вы хотите, чтобы я сделал это для Вас, я должен задать Вам несколько вопросов, – сказал я.

Мэб поглядела, как будто консультируясь со звездами через все еще падающий снег.

– Время, время, время. Никогда этому не будет конца? – Она покачала головой. – Дитя-чародей, час почти прошел. У меня есть обязанности, которые надо выполнять – так же, как и у тебя. А сейчас ты должен подняться и уйти из этого места немедленно.

– Почему? – спросил я осторожно. Я поднялся на ноги.

– Когда твой маленький слуга предупреждал тебя об опасности, дитя-чародей, он имел в виду вовсе не меня.

На улице за пределами переулка уже не было ни ветра, ни метели. На другой стороне улицы, как раз напротив переулка стояли двое мужчин в длинных пальто и больших шляпах. Я внезапно почувствовал вес их внимания, и мне показалось, что они были удивлены, увидев меня.

Я повернулся, чтобы сказать Мэб… но ее уже не было. Грималкина тоже, они оба исчезли без следа. Остаточной магии или отпечатков, как сказала Мерфи, не было тоже.

Я повернулся к улице как раз вовремя, чтобы увидеть, что две фигуры сходят с тротуара и движутся ко мне длинными шагами. Они были высоки, почти с меня ростом, и плотного сложения. Снегопад утих, и улица была гладким полем нетронутого снега.

Они оставляли на нем раздвоенные следы.

– Дерьмо, – сплюнул я, и побежал, отступая в узкий, невыразительный переулок.

Глава 7

При этом признаке отступления мужчины откинули назад головы и издали пронзительные, блеющие крики. Их шляпы свалились, когда они это сделали, открывая закрученные рожки граффов и прочие козлиные признаки. Однако они были больше, чем первая команда нападавших, больше, сильнее, и быстрее.

И поскольку они были довольно близко ко мне, я заметил кое-что еще.

Они оба достали автоматы из-под пальто.

– О, господи, – пожаловался я уже на бегу. – Это же просто несправедливо.

Они начали стрелять в меня, и это было плохой новостью. Чародей ты или нет, пуля в голову разбрызгает твои мозги в точности так же, как у любого другого. Действительно же плохие новости были в том, что они вовсе не распыляли пули повсюду. Даже с автоматическим оружием, не так легко поразить движущуюся цель, и старый метод вести огонь “брызгай и молись” полагался на слепую удачу, замаскированную под закон средних чисел: Выпустите достаточное количество пуль, и в конечном счете вы должны во что-нибудь попасть. Используя этот метод стрельбы, и иногда можно достичь намеченной цели, а иногда нет.

Но граффы стреляли, как профессионалы. Они выпускали короткие очереди прицельного огня, и при этом еще сами передвигались.

Я чувствовал, что нечто ударило мне в спину, чуть левее от позвоночника, воздействие, которое как бы простучало по спине и отложилось в суставе. Это было острое, неприятное ощущение, но оно меня больше удивило и напугало, чем нанесло вред. Я продолжал бежать, наклоняя голову вниз, и насколько мог, сгорбив плечи. Защитное волшебство, которое было вложено в мое плащ, могло, очевидно, остановить любые пули, которые использовали граффы, но, допустим, рикошет в любое место вокруг плаща – в ноги, например, – убил бы меня точно так же, как попадание в голову. Только потребовалось бы немного больше усилий со стороны граффов, вот и все.

Трудно думать, когда кто-то пытается убить тебя. Мы, люди, не приспособлены к тому, чтобы быть рациональными и творческими, когда дело касается нашей жизни, когда мы подвергаемся риску быстрого и жестокого конца. У самого тела есть определенные идеи, но в основном из стратегий выживания оно предпочитает обниматься, а остальные сводятся к “разорвать угрозу на части”, или “бежать изо всех сил.” Никаких размышлений в это время, работают инстинкты.

Наши инстинкты помогали нам долгое время, тем не менее, теперь существуют угрозы, которые такими методами не нейтрализуешь. Вы не можете опередить пулю, и нет смысла идти на бандита врукопашную. Скорость и бессмысленная агрессия не собирались поддерживать меня. Я должен был найти выход.

Я почувствовал, что другая пуля поразила более низкую часть моего плаща. Она ударилась об усиленную колдовством кожу и толкнула ее вперед, приблизительно так, как это сделал бы кинутый камень. Хотя, по общему мнению, камень при ударе не производит неприятного шума и не напоминает сердитого шершня. Я сваливал мусор позади себя, надеясь, что это собьет с толку граффов хоть на какие-то секунды и предоставит мне немного времени.

Эй, ты пытаешься придумать убедительный, рациональный курс действий, перебегая засыпанный снегом переулок с настоящими персонажами из сказки за спиной, причем они еще и стреляют в тебя. Это не так просто, как может показаться.

Я не смел повернуться к ним лицом. Я, возможно, мог поднять щит, чтобы остановить этот огонь, но как только я прекращу двигаться, я буду иметь дело сразу с двумя фантастическими противниками, один из них просто перепрыгнет через меня, как какое-нибудь экстра-кунг-фу, и они нападут на меня с двух сторон сразу.

Фактически, если бы я был ими, и поймал меня в том переулке …

В этот момент огонь по мне прекратился, и я понял, что случилось.

Я выхватил свой жезл и, подбегая к концу переулка, направил его передо мной, и крикнул, “Forzare!”

Выбранный мною момент времени не был идеален. Невидимая сила, которую я выпустил из конца жезла, вылетела передо мной невидимым тараном. Она ударила третьего граффа, который как фэйри-головорез притаился за углом, как ударила бы массивная дубовая дубинка, что была у него в руках. Взрыв не поразил его прямо. Так бы его просто отбросило бы в сторону. Вместо этого удар пришелся по правой стороне его тела, отбросив дубинку далеко от него и посылая граффа в пьяное, колеблющееся вращение.

Я не очень много знаю о козах, но кое-что узнал о лошадях, заботясь о верховых лошадях моего второго наставника Эбенезера Маккоя на его небольшой ферме в Миссури. Их ноги ужасно уязвимы, особенно учитывая, сколько веса они принимают на такую относительно маленькую область. Любая из ста небольших вещей может пойти не так, как надо. Одна из них – возможность, что некоторые из удивительно хрупких небольших костей выше копыта могут быть сломаны или раздроблены. Травма бабки или сустава могут сделать лошадь хромой на несколько недель и даже месяцев.

Так что, когда я поравнялся с крутящимся граффом, я раскачал свой посох, как бейсбольную биту, нацеливаясь позади одного из его копыт. Я почувствовал отдачу от удара в руке и услышал резкий треск. Графф издал высокий и совершенно козлиный крик удивления и боли, и упал на снег. Я почти полетел огромными шагами, пересекая улицу, чтобы добраться до самого близкого угла, прежде, чем его приятели опомнятся и смогут выстрелить в меня.

Когда вы ведете игру, вы, черт возьми, можете хорошенько убедиться, что тот, кого вы считаете добычей, готов ко всему и способен на многое.

Я нырнул за следующий угол всего за половину секунды до того, как оружие позади меня закашляло, изрыгая пули, отбивая кирпичную крошку от стены. На той стороне здания была стальная дверь, дверь только для выхода без ручки на внешней стороне. Но я не мог долгое время стоять здесь, ожидая граффов. Я рискнул, остановился, и нажал рукой на дверь, надеясь, как безумный, что у нее там толчковый отпирающий механизм, а не мертвый болт.

Мне повезло. Я почувствовал задвижку с другой стороны, протянулся моей волей и прошептав "Forzare", направил силу по ту сторону двери. Она затрещала, открываясь. Я нырнул внутрь и закрыл дверь за собой.

Здание было темным, тихим, и почти неприятно теплым в отличие от ночи снаружи. Я повалился на металлическую дверь, переводя дыхание.

– Хорошая дверь, – прохрипел я. – Отличная дверь. Отличная, запертая, враждебная к фэйри дверь.

Мое ухо прижималось к двери, и по этой причине, я немедленно услышал движение на другой стороне. Тихо хрустнул снег.

Я замер.

Я услышал скоблящий звук, и фырканье, похожее на лошадиное. Потом ничего.

Меня потребовалось, возможно, секунды три, чтобы понять, что графф с другой стороны двери делает то же самое, что и я: слушает, чтобы понять, есть ли кто-нибудь с другой стороны.

Между нами было каких-то шесть дюймов.

И я стоял там в полной темноте. Если бы что-то пошло не так, как надо, и графф вошел следом за мной, то я не мог бы убежать. Я не видел ни пола, ни стен, ни любых других препятствий, которые могли бы помешать. Например, лестницу. Или насыпь ржавых лезвий.

Я замер, не смея двинуться. Металлическая дверь или нет, если у граффа был настоящий автомат и настоящие боеприпасы, он мог бы пронзить меня насквозь прямо через сталь. И мало ли что у него могло быть с собой еще. Я когда-то видел очень отрезвляющую демонстрацию того, как кого-то пронзили мечом с другой стороны металлической двери, и это не было симпатично.

Таким образом, я стоял на месте и пытался думать спокойно.

Именно тогда я вспомнил один из тех кинофильмов с маньяком в призрачной маске, где один из детей прислоняется к стенке душевой кабины, прислушиваясь точно таким же способом, как я сейчас. Убийца в соседней кабинке всаживает нож в ухо жертвы.

Это была мысль, стимулировавшая панику, и внезапно мне пришлось бороться с желанием бежать. Мое ухо начало испытывать неистовый зуд. Если бы я не знал, что граффы пытались прогнать меня, как кролика от его участка колючего кустарника, то мне, возможно, не удалось сохранить мое самообладание. Это было сложно, но я сделал это.

Полторы недели прошли прежде, чем я услышал еще один выдох от большей, чем у человека, груди, и пару быстрых, легких хрустов раздвоенных копыт на снегу.

Я отодвинулся от двери так тихо, как только мог, дрожа от выброса адреналина, усталости, и холода. Мне нужно думать быстрее этих жоп, если я хочу выйти отсюда целым. Инки, Бинки и Пинки знали, что я вошел здесь, и они не собирались бросать преследование. Прямо сейчас один из них наблюдал за дверью, в которую я вошел, чтобы я не мог выскочить. Двое других пошли вокруг здания, ища путь внутрь.

Я был совершенно уверен, что я не хочу оказаться рядом, когда они найдут его.

Я снял амулет, который я ношу на шее, пробормотал заклинание, и послал крошечное усилие желания. Амулет запылал нежным синим светом.

Я стоял в каком-то служебном коридоре. Голый бетонированный пол соседствовал с некрашеными стенами. Было несколько дверей на правой стороне зала, и еще одна в дальнем конце. Я проверил их. Первая дверь открылась в комнату, содержащую несколько видов нагревателей и кондиционеров, соединенные осьминогом системы труб. Мне это ничем не поможет.

Следующая комната была заперта на висячий замок. Я почувствовал себя немного плохо при мысли о взломе, но вынул свой жезл, закрыл глаза и сконцентрировался, а затем послал импульс энергии, сосредоточенный в лезвие чистой силы. Оно прошло через засов и вонзилось в тяжелую дверь за ним. Замок упал на пол, его чисто разрезанная сталь, светилась тускло-оранжевым цветом на краях.

Комната по другую сторону была, вероятно, инструментальной мастера здания. Она была небольшой, но очень аккуратно организованной. Там были инструменты для работы по дереву, а также различные лампочки, воздушные фильтры для кондиционеров по соседству, сменные части для дверей, сливов, и туалетов. Я позаимствовал несколько вещей и положил две двадцатки на рабочее место в качестве извинения. Потом я отступил обратно в прихожую и продолжил обследовать здание.

Следующая дверь была также заперта. Ее пришлось открыть ломом, который я взял из инструментальной. Это было немного шумно.

Со стороны металлической двери послышался горловой крик, как кричат животные. Что-то хлопнуло там, и звук сопровождался непосредственным воем от боли. Я обнажил свои зубы в усмешке.

Дверь открылась в вестибюль офисного здания. На панели с кнопками, рядом с дверью, которую я только что открыл, мигал свет. Очевидно, я потревожил систему безопасности здания. Это было прекрасно. Ближайшее отделение полиции было чуть дальше, чем в квартале отсюда, а появление смертных полицейских, вероятно, заставят граффов исчезнуть и ждать лучшего момента, чтобы разделаться со мной.

Но подождите. Если у здания была система безопасности, я, должно быть, нарушил защиту, когда вошел в боковую дверь, а это было несколько минут назад. Почему же полицейских до сих пор нет?

Погода, по всей вероятности. По таким сугробам быстро не проедешь. Дороги завалены снегом, вызывая все виды проблем коммуникации. Наверное, дорожные происшествия, тем более, что бригады расчистки были отвлечены на разрушенное здание Марконе. Может понадобиться на несколько минут больше, чем обычно для полиции, чтобы среагировать.

Тень появилась за передней дверью здания, а потом и сам графф.

У меня не было этих минут.

Я кинулся к лифтам быстрее, чем понял, что я делаю. Стальные ворота безопасности за дверью не дадут граффу пролезть через стекло, но не помешают ему снять автомат и открыть по мне огонь.

Звук, который издало оружие, походил на тяжелый разрыв холста, только в тысячу раз громче. Окно разбилось, и стекла полетели повсюду. Некоторые из пуль ударили в ворота безопасности, отбрасывая искры, парочка дико подпрыгивала вокруг вестибюля. Остальные прилетели ко мне.

Я протянул свою левую руку к граффу, пока бежал, и моя воля была сосредоточена на браслете на моем запястье. Цепь браслета была сплетена из разных металлов, и на ней висело множество очаровашек в форме средневековых щитов. Энергия моей воли помчалась в браслет, сфокусировалась там и воплотилась в вогнутый купол едва видимой синей энергии между мной и граффом, и пули хлопнули по нему, разрушаясь во взрывах света, который слегка колебался по поверхности щита энергии, как крошечные волны в водоеме.

Все три лифта стояли с открытыми дверями, я влетел в самый близкий и быстро нажал кнопки для каждого этажа до вершины здания. Потом выпрыгнул, повторил процесс во втором лифте, и затем вскочил в третий и здесь нажал прямо на вершину. Не было никакого смысла помогать граффам следовать за мной, и даже малейшая их задержка могла бы предоставить мне время, в котором я нуждался.

Двери лифта закрылись – и, гудя, открылись снова.

– Давай! – крикнул я, и вдавил кнопку с такой силой, что чуть не выбил себе большой палец.

Я, рыча, наблюдал, как лифт дернулся закрыться снова, и затем опять открылся с грустным тихим звоном, появляющимся из полуфункционирующего звонка. Я тыкал кнопку, как сумасшедший, когда графф продемонстрировал свое мнение относительно смертных систем безопасности.

Несомненно, контакт с металлом был анафемой существам Волшебного царства. Несомненно, они не могли пройти через металлическую дверь или ударить в ворота из тяжелого металла.

Кирпичные стены, как выяснилось, представили меньше проблем.

Сначала очень громко треснуло, и стена около передней двери, взорвалась внутрь. Я не сказал, что она обрушилась. Она буквально взорвалась, когда импульс сверхчеловеческой силы ударил в стену и разрушил ее. Куски кирпича полетели, как пули. Разлетелся керамический горшок с пластиковым растением. Несколько кусков влетели в лифт и отскочили, ударившись о стенку. Облако кирпичной пыли поднялось в вестибюле.

Графф, который только что переиграл Большого Плохого Волка, прокладывал себе путь через облако, рожками вперед. Он сделал несколько шагов, качая головой, затем увидел меня и издал блеющее завывание.

– A-а-а! – закричал я на лифт, тыкая кнопку. – Давай, давай, давай!

И он наконец закрылся. И пошел вверх в то время, как ошеломленный графф выхватил оружие и открыл огонь. Пули прошли через относительно тонкий металл двери лифта, но мой защитный браслет их остановил, и ни одна из них не достигла своей цели – я завыл, захохотал, пьяный от избытка адреналина, а лифт поднимался дальше.

Правильно говорят: нет ничего более возбуждающего, чем когда в тебя стреляют и не попадают. Ну, а если при этом стрелок оказывается сказочным персонажем, это только добавляет интереса.

Четырнадцать этажей спустя я вывалился в затемненную прихожую и, освещая себе путь поднятым амулетом, нашел дверь на крышу. Это была внешняя дверь с тяжелой мертвой задвижкой, и не было никакого способа, кроме лома, чтобы это дело открыть.

Я сделал пару шагов назад, поднял жезл, и сосредоточился на двери. Когда-то давно я лупил бы по ней изо всей силы, разламывая на куски. Вместо этого я указал концом жезла на самый нижний стержень на этой стороне и рявкнул, “Forzare!”

Лезвие невидимой энергии, такое же, как то, что я использовал на замке, разъединило стержень миниатюрной трещиной. Потом я сделал это же со стержнями в середине и внизу двери, затем с помощью лома, выдернул тяжелую дверь из ее петель и выбежал на крышу.

Здесь было здорово ветрено, даже при том, что ночь была уже довольно спокойна. Башни города могли превратить даже умеренный бриз в настоящую бурю, и сегодня вечером эта крыша была конечным пунктом. Ветер рванул мой плащ к одной стороне, и я должен был прислониться к стенке. По крайней мере здесь не было большого количества снега – кроме места, где часть архитектуры создала заслон против ветра. Там был сугроб.

Меня потребовалась секунда, чтобы сориентироваться. Когда под тобой – четырнадцать этажей, это дает какую-то иностранную перспективу улиц и зданий, которые были знакомыми. Я прикинул, на какой стороне здания я вошел и поторопился туда, ища запасной выход, который я определил по пути.

Это не были пожарные лестницы, которые украшали две стороны. Эти штуки являются шумными, как черт знает что, и граффы наверняка наблюдали за ними. Вместо этого я высунулся за край и рассмотрел нишу в кирпичной стене. Она шла по всей вертикальной длине здания, приблизительно три фута шириной и два фута глубиной. Такие ниши были с обеих сторон каждого угла здания, вероятно в качестве эстетической ценности, проходя как трехокруженный стеной дымоход от основания до крыши.

Мое дыхание стало немного прерывистым. Четырнадцать этажей – это довольно длинный путь вниз, особенно если не пользоваться такими вещами, как лифты и пожарные лестницы. Тем более, что, как я заметил, фасад здания здорово обледенел.

Мне понадобилась одна минута, чтобы обсудить здравомыслие этого плана. Я трактовал разногласия в свою пользу, предполагая, что на сей раз на мной охотились только три граффа. Один должен присматривать за лифтами. Другой – за пожарной лестницей. Значит, остается только один, чтобы активно преследовать меня. Я не знал, как быстро графф доберется до крыши, но наверное довольно скоро.

У идеи простого сталкивания граффа с крыши с помощью жезла было определенное преимущество, но я отказался от этой идеи. Падение с крыши четырнадцатиэтажного дома могло бы заставить граффа обмочиться, но оно же абсолютно точно подтвердит мое местоположение. Было бы лучше убежать и оставить их задаваться вопросом, не скрываюсь ли я где-то в здании.

Таким образом я поднялся на выступ среди порывов ветров. Мой нос и пальцы почти немедленно оцепенели. Я попытался проигнорировать это и, спустив ноги в углубление в стене, уперся ими в кирпичи с обеих сторон. Сердце грохотало просто безумно, я, осторожно изгибаясь, опускал бедра, и пока давление ног, которыми я упирался в кирпичи, было единственной вещью, которая препятствовала мне поцеловать тротуар. Как только мои руки опустились достаточно низко, я смог также упереться ими в кирпичи, помогая ногам.

Я, возможно, не смогу объяснить, насколько я был напуган и смущен. Падающий снег не давал мне возможности видеть землю. Как только я начал, уже невозможно будет вернуться. Один промах, один просчет, один неудобно расположенный участок льда, и я смогу добавить "блин" к моему репертуару олицетворения.

Я уперся руками и расслабил ноги. Я сдвинул их вниз на несколько дюймов и снова уперся, перенося весь вес на них. Потом я расслабил руки и спустился на несколько дюймов, снова остановился, снова уперся руками и так далее.

Я начал спускаться вниз, перемещая ноги и руки поочередно, пять или шесть дюймов за один раз, в кирпичном углублении архитектурных изысков. Я спустился уже футов на десять прежде, чем у меня в голове возникла картинка: графф, направляет свое оружие вниз и на расстоянии в несколько футов небрежно всаживает мне несколько пуль в макушку.

Я начал спускаться быстрее, живот закрутило, такая была реакция на высоту и страх. Я услышал, что издаю отчаянные тихие ворчащие звуки. Ветер выл, низовая метель дула прямо глаза. Ресницы заиндевели. Мой плащ не мог защитить меня от ветра, циркулирующего по всей длине моего тела, и я начал неудержимо дрожать.

Я потерял посох, когда уже был приблизительно в пятьдесяти футах от земли. Он выпал из моих онемевших пальцев, и я затаил дыхание. Шум его падения мог привлечь внимание граффа и лишить мой сумасшедший маршрут всякого смысла.

Но посох абсолютно тихо канул в снег и исчез в нем. Я решил, что надо подражать ему, только не так быстро.

Когда до земли осталось десять футов, я заскользил. Падение удалось хорошо, главным образом потому, что я приземлился в том же самом сугробе, куда упал мой посох. Я начал рыться в нем, и чуть не упал, когда посох запутался у меня в ногах. Я поднял его в совершенно обессиленных руках и зашатался.

Сфера света хлестнула из одного конца переулка в другой, затем вновь появлялась и примчалась ко мне.

Лицо Тук-Тука было необычно трезвым, даже мрачным. Он пронесся ко мне и прижал палец к губам. Я кивнул ему и показал, что мне нужно выбираться отсюда.

Сфера света, слегка качнулась в подтверждении и затем унеслась. Я ждал. Другие шары пылающего света носились о небесах, мерцая, так что их можно было заметить, если знать, что искать. Я принял меры предосторожности и стал ждать.

Как и прежде, ждать пришлось недолго. Тук возвратился буквально мгновение спустя и подозвал меня. Он взял на себя инициативу, и я следовал за ним. Я все больше замерзал. Спуск по стене покрыл меня легким слоем снега, который тут же растаял. Влажная одежда – точно худшая вещь при такой погоде. Я должен был продолжать двигаться. Гипотермия не столь драматическая смерть, как если тебя изрешетят пулями, но все-таки тоже смерть.

Когда я добрался до дальнего конца переулка, до меня донесся другой крик блеения от граффа, дрейфующий на стонущем ветру, смягченный падающим снегом. Я оглянулся и заметил движение, поскольку графф спускался по стороне здания тем же самым путем, что и я – хотя намного более стремительно.

Секунду спустя возник отчаянный, жестокий крик, поскольку графф добрался до земли и обнаружил, что снег скрывает коробку гвоздей, которые я украл в комнате с инструментами и очень подробно рассыпал по земле. Крики продолжались. Один из гвоздей, должно быть, проник граффу в копыто, и какой бы я усталый и холодный ни был, у меня хватило энергии, чтобы усмехнуться. Танцевать с эльфами этот тип сможет, наверное, нескоро.

Я вывел из строя двоих из них, и полагал, что этого достаточно, чтобы заставить их замедлить преследование, по крайней мере, в настоящий момент. Но никогда нельзя сказать наверняка. Я не стал терять впустую времени и в сопровождении Тук-Тука ушел через глухие переулки подальше от эмиссаров Лета. Вокруг меня порхали маленькие пылающие Рождественские шары, гвардия Ца-Лорда, они бросались назад и вперед, охраняя круг, который перемещался вместе со мной.

Пройдя пару кварталов, я нашел ночной продуктовый магазин и, шатаясь, вошел. Клерк впивался взглядом в меня, пока я прохромал к прилавку, неуклюже вырыл мелочь из карманов, и оставил ее рядом с кассовым аппаратом прежде, чем передвинуться к прилавку с кофе. В этот момент клерк, очевидно, решил, что ему не нужно будет вынимать дробовик или что там у него было позади прилавка, и возвратился к рассматриванию пейзажа за окном.

Там было несколько других покупателей, и я слышал хруст патрульной машины по снегу на улице снаружи, вероятно спешившей на тревогу в здании. Хороший магазин и общественный. Вероятно, безопасный. Мне было так холодно, что я еле наполнил стакан. Кофе, который слегка обжег мне язык, был абсолютно восхитителен, пусть даже его приготовил афроамериканец. Я жадно пил горячий напиток и чувствовал, что ощущения начали возвращаться к моему телу.

Я постоял мгновение с закрытыми глазами и допил кофе. Потом смял бумажный стаканчик и бросил его в мусор.

Кто-то схватил Джона Марконе, и я должен был найти его и защитить. У меня было чувство, что Мёрфи не очень будет волноваться обстоятельствами вокруг этого. Адские колокола, я не был счастлив этим. Но все-таки совсем не это беспокоило меня.

На самом деле меня волновало, что здесь делала Мэб.

Зачем ей понадобился Грималкин, чтобы разговаривать? Ну, я имею в виду, кроме того, чтобы произвести впечатление. Ну и, конечно, Мэб, возможно, казалась довольно откровенной, но говорила она далеко не всё.

Например: Мэб сказала, что наемные убийцы Лета ищут меня, потому что Мэб выбрала меня своим эмиссаром. Но если это правда, она, должно быть, сделала это несколько часов назад, по крайней мере за какое-то время до того, как первая команда граффов напала на меня во дворе Карпентеров.

А это случилось за несколько часов до того, как плохие парни захватили Марконе.

Кто-то вел игру, это было ясно. Кто-то хранил тайны.

У меня было паршивое чувство что, если я не узнаю, кто, почему и как, Мэб швырнет меня в мусор, как использованный бумажный стаканчик.

Прямо после того, как сомнет, конечно.

Глава 8

Широкоосный, тяжелый, военного типа грузовик продрался через снежную улицу и зарулил на стоянку возле магазинчика. Его огни ярко светили внутрь через двери. Я посмотрел на него искоса. Через минуту гудок Хаммера проревел два коротких звуковых сигнала.

– О, Вы, наверно, шутите надо мной, – пробормотал я. Я захромал к двери, а потом к грузовику, который, казалось, смешивался с фоном и с передним планом, и вообще с большей частью воздуха.

Окно со стороны водителя опустилось и показало молодого человека, в которого отцы дочерей-подростков будут стрелять, едва увидев. У него была бледная кожа и глубокие серые глаза. Его темные, немного вьющиеся волосы были достаточно длинные, чтобы декларировать протест, и взъерошенные с небрежным совершенством. Он был одет в черный кожаный пиджак и белую рубашку, и то и другое было дороже, чем любые два предмета мебели в моей квартире. Ярким контрастом был шарф, связанный неопытной рукой из толстой белой пряжи, обернутый вокруг его шеи, под воротником пиджака. Он смотрел прямо вперед, так, что я видел только его профиль, но я был совершенно уверен, что с другой стороны его лица он ухмылялся.

– Томас, – сказал я. – Человек менее высокий, чем я, возненавидел бы тебя.

Он усмехнулся.

– Там в самом деле есть кто-то меньше, чем ты? – Он вытаращил глаза на меня при этих словах, но сказано это было совершенно невозмутимо, и его лицо замерзло в выражении абсолютного нейтралитета. И оставалось таким в течение нескольких секунд. – Плохая ночь, Гарри. Ты похож на …

– Десять миль плохой дороги?

Он слегка улыбнулся, но совсем чуть-чуть.

– Я собирался сравнить тебя с енотом.

– Ну и дела. Спасибо.

– Да на здоровье.

Он щелкнул пультом, чтобы отпереть пассажирскую боковую дверь. Я уже отходил от стресса, и замечал каждую небольшую боль в своем теле, особенно пульсирующий ожог, сосредоточенный на моем сломанном носу. Я забросил свой посох в кузов грузовика, наполовину ожидая отзывающийся эхом грохот, когда он приземлился. Я сел, закрыл дверь, и надел свой ремень безопасности, в то время как Томас начал движение. Он тщательно всматривался в тяжелый снег, по-видимому, ища разные маленькие машины, на которые он по нечаянности мог наехать.

– У тебя где-то болит, – сказал он немного спустя.

– Только, когда я дышу, – сказал я раздражительно. – Что ты так долго добирался?

– Ну, ты знаешь, как я люблю вскакивать посреди ночи, тащиться через снег и лед, чтобы изобразить шофера для сварливых исследователей бедного образа жизни. Вот поэтому так долго.

Я проворчал нечто, что, возможно, могло быть рассмотрено, как извинение, кем-то, кто знал меня.

Томас так и понял.

– Что случилось?

Я рассказал ему все.

Томас – мой брат по матери, моя единственная семья.

Он слушал.

– И затем, – закончил я, – я отправился в поездку на грузовике-монстре.

Рот Томаса дернулся в быстрой улыбке.

– Это уж-ж-жасно мужественно, не так ли?

Я посмотрел искоса вокруг грузовика.

– Не боишься пропустить свои любимые передачи?

– Кого это волнует? – сказал Томас. – На это есть TiVo ^[24].

– Хорошо, – сказал я. – Потому, что, наверное, пройдет некоторое время прежде, чем я возвращу тебя твоей регулярно запланированной программе.

Томас издал театральный вздох.

– Почему я?

– Потому что, если я хочу найти Марконе, лучше всего начать с его людей. Но так как нет никакого сообщения, что он пропал, то некоторые из них могут как-то среагировать, когда я приеду и начну шпионить вокруг. Так что ты будешь прикрывать мне спину.

– А что, если я не хочу прикрывать твою спину?

– Придется, – сказал я бессердечно. – Мы – семья.

– Ну ладно, – допустил он. – Но интересно, ты все это хорошо продумал?

– Я пытаюсь продумывать на ходу.

Томас покачал головой.

– Слушай, ты знаешь, что я никогда не пытаюсь учить тебя, как делать твое дело.

– Кроме сегодня, очевидно, – сказал я.

– Марконе – большой мальчик, – сказал Томас. – Он связался с Сообществом сам. Он знал, что делал, и для чего он туда пошел.

– И? – сказал я.

– И… А там – джунгли, – сказал Томас. Он смотрел искоса через густой снег. – Красиво выражаясь.

Я порычал.

– Он сам стелил себе постель, так пусть же там и спит?

– Что-то в этом роде, – сказал Томас. – И не забывай, что Мёрфи и полиция не будут особо озабочены кампанией «Спасайте Короля!»

– Я знаю, – сказал я, – я и сам хотел бы отступить в сторону и оттуда глядеть на то, как идут дела. Но речь идет не о Марконе.

– А о чем?

– Мэб сожрет меня живьем, если я не сделаю, что она хочет.

– Подожди, Гарри, – сказал Томас. – Не думаешь же ты в самом деле, что побуждения и планы Мэб такие прямые, как она излагает. – Он запустил дворники. – Она хочет Марконе по какой-то причине. Еще вопрос, пойдет ли ему на пользу, если ты его спасешь от имени Мэб.

Я нахмурился как ночь.

Он поднял руку, и начал загибать пальцы

– Ну и предположим, что, первое, он жив и здоров сейчас. Второе, что ты сможешь найти его. Третье, что ты сможешь вывести его живым. И четвертое, что противник не убьет тебя и не покалечит.

– Что ты хочешь сказать? – спросил я.

– То, что ты играешь против игрока с краплёной колодой, и что ты понятия не имеешь, собирается ли Мэб поддерживать тебя, когда плохие парни начнут тебя прессовать. – Он покачал головой. – Было бы более разумно уехать из города. Куда-нибудь в теплые края на несколько недель.

– Мэб примет это как личное, – сказал я.

– Мэб – деловая женщина, – сказал Томас. – Жуткая и фантастическая, но холодная. Расчетливая. Пока ты все еще представляешь собой потенциального рекрута для нее, я сомневаюсь, что она стала бы обесценивать твое значение преждевременно.

– Обесценивать. Мне нравится это. Наверное, ты прав – если возвратиться к оригинальной метафоре, Мэб играет нечисто. За последние годы свидетельств тому куча. Но у меня есть чувство, – я кивнул за окно, – что у меня было бы еще больше неприятностей с граффами, чем есть, если мы не были в середине чертовой снежной бури. Если я отправлюсь куда-нибудь в Майами, то я просто стану намного ближе к агентам Лета – а они вообще-то планируют меня убить.

Томас нахмурился, но ничего не сказал.

– Я могу бежать, но не смогу скрыться, – сказал я. – Лучше пережить это здесь, имея опору в виде родного дома, пока я еще относительно отдохнувший, – Тут я очень в тему громко и протяжно зевнул, – вместо того, чтобы ждать от фееричных жлобов из одного Двора или другого, как ты сказал? обесценивания меня врасплох после того, как я пробегаю от них несколько недель.

– А что относительно Совета? – потребовал Томас. – Ты носил серый плащ довольно долго, и что теперь? Ты же боролся за них сколько времени?

Я покачал головой.

– Прямо сейчас Совет все еще натянут до предела. Мы не можем вступить в открытое сражение с Красной Коллегией в настоящее время, но у Совета и Стражей было несколько лет, чтобы подтянуть эту работу.- Я чувствовал, что моя челюсть напряглась. – Но в последние несколько лет появилось довольно много молодых колдунов. Стражи работают сверхурочно, чтобы получить контроль над ними.

– Ты хочешь сказать, убивают их, – сказал Томас.

– Да, и убивают их. А большинство из них подростки, – Я покачал головой. – Люччио знает мое мнение по этому вопросу. Она отказывается назначить любого из них ко мне. Что означает, что другие Стражи вынуждены собирать все резервы. Короче, я не собираюсь втравлять их в это дерьмо.

– Ты только сам в него влезаешь, – отметил Томас.

Я фыркнул.

– Поэтому я и уважаю их.

– Пока мы сможем остаться чистыми, – сказал он.

Мы проехали мимо городского снегоочистителя. Он был полузасыпан снегом, как некое металлическое животное Ледникового периода, пойманное в ловушку ямы со смолой. Я потрясенно смотрел на него, в то время как грузовик Томаса, медленно, устойчиво обходил его.

– Между прочим, – спросил он, – что ты собираешься делать?

– Ну, во-первых, – сказал я. – Мне надо поесть.

– Тебе надо поспать.

– Тик-так. Пока еда готовится, – я показал. – Давай вон туда.

Томас ввел грузовик в медленный, устойчивый поворот.

– А потом что?

– Я буду задавать людям дерзкие вопросы, – сказал я, – И будем надеяться , получу подходящие ответы.

– И будем надеяться, что никто не убьёт тебя во время процесса.

– Именно поэтому я держу в качестве телохранителя вампира.

Томас устроился сразу на три места на крошечной стоянке Международного Дома Блинов.

– Мне нравится шарф, – сказал я. Я наклонился и вдохнул носом изо всей силы. Я укололся, но обнаружил слабое дуновение ванили и земляники. – Она сама его связала?

Томас молча кивнул. Пальцы в кожаной перчатке погладили мягкую, простую пряжу. Он выглядел спокойно грустным. Я плохо себя чувствовал, упомянув Жюстину, потерянную любовь моего брата. Я вдруг понял, почему он носил перчатки: Если она сделала этот шарф для него с любовью, он не мог касаться его своей вампирской кожей. Это обожгло бы его, как горячая сковорода. Таким образом, он носил шарф, закрывшись, достаточно, чтобы чувствовать ее запах на нем, но не смея касаться его голой рукой.

Каждый раз, когда я думаю, что моя личная жизнь – пустошь, я смотрю на своего брата и вижу, насколько хуже это может быть.

Томас покачал головой, заглушил двигатель, и мы сидели мгновение в тишине.

Таким образом мы ясно услышали, как глубокий мужской голос вне грузовика сказал, – Не двигайтесь. – затем послышался щелчок взведенных курков дробовика. – Или я убью вас.

Глава 9

Когда на тебя направлено огнестрельное оружие, у тебя есть два варианта действий: или ты двигаешься, быстро и неожиданно, и надеешься, что тебе повезет, или ты замираешь и пытаешься очень ясно разговаривать. Учитывая, что помещение, где мы находились, было слишком маленьким, чтобы попытаться прятаться или бежать, я выбрал вариант Б: держаться тихо.

– Я предполагаю, – спросил я с надеждой, – что это – полностью военная модель?

– Есть индивидуальный подогрев сидений и проигрыватель с переключателем компактов на шесть дисков, – сказал Томас.

Я нахмурился.

– Угу. Это куда круче, чем такие глупости, как броня и пуленепробиваемое стекло.

– Эй, – сказал Томас, – это не моя ошибка, это у тебя такие специальные потребности.

– Гарри, – сказал человек с дробовиком, – покажи свою правую руку, пожалуйста.

Я выгнул бровь на это. Для головорезов, приставляющих пушку к вашей голове, не очень типично употреблять такие слова, как «пожалуйста».

– Хочешь, я убью его? – пробормотал Томас, едва слышно.

Я дернул головой в крошечном отрицательном движении. Потом я поднял правую руку, растопырив пальцы.

– Поверни ее, – сказал человек снаружи. – Дай мне увидеть внутреннюю часть твоего запястья.

Я так и сделал.

– Ну, слава Богу, – вздохнул голос.

Я наконец понял, кто это. Я повернул голову и сказал через стекло,

– Эй, там, Хват. Это ты мне дробовик направил в голову, или ты просто рад меня видеть?

Хват был молодым, стройным человеком среднего роста. Его волосы были серебряно-белыми и очень красивыми, и хотя никто никогда не обвинял его в красоте, была в нем уверенность и надежность, которые придавали ему несомненную привлекательность. Он очень далеко ушел от того возбужденного, худого паренька, с которым я встретился впервые несколько лет назад ^[25].

Он был одет в джинсы и зеленую шелковую рубашку – и ничего больше. Он очевидно должен был замерзнуть, и так же очевидно не замерзал. Плотно падающие снежинки не касались его. Каждая, казалось, нашла свой путь к земле так или иначе мимо него. Он держал дробовик прикладом против плеча, и носил на поясе у бедра меч.

– Гарри, – сказал он ровным голосом. Его тон не был враждебным. – Можем мы вежливо поговорить?

– Наверное, могли бы, – сказал я, – если б ты не начал с того, что взял меня на прицел.

– Необходимая предосторожность, – сказал он. – Я должен был убедиться, что ты не принял предложение Мэб.

– И не стал новым Зимним Рыцарем? – спросил я, – ты мог бы просто спросить меня, Хват.

– Если б ты стал рыцарем Мэб, – сказал Хват, – ты мог бы и солгать. Это изменило бы тебя. Сделало тебя продолжением ее воли. Я не мог доверять тебе.

– Ты – Летний Рыцарь, – ответил я. – Таким образом, я должен задаться вопросом, не сделало ли это тебя таким же управляемым и ненадежным. Лето как-то не очень расположено ко мне сейчас, это очевидно. Возможно ты – только продолжение воли Лета.

Хват уставился на меня поверх дробовика. Потом он резко опустил его и сказал – Touche ^[26].

Томас произвел из ниоткуда полуавтоматический пистолет, примерно того же размера, что и грузовик, и направил его в голову Хвата прежде, чем тот закончил говорить слово.

Глаза Хвата расширились.

– Святое дерьмо.

Я вздохнул и мягко отобрал пистолет у Томаса.

– Не надо. У него может сложиться неверное представление о природе этой беседы.

Хват медленно выдохнул.

– Спасибо, Гарри. Я…

Я направил оружие на голову Хвата, и он замер с полуоткрытым ртом.

– Брось дробовик, – сказал я ему. Я не пытался казаться дружелюбным.

Его рот закрылся, губы сжались в тонкую линию, но он повиновался.

– Отойди от него, – сказал я.

Он так и сделал.

Я вышел из автомобиля, тщательно фиксируя оружие на его голове. Я поднял дробовик и перепасовал его назад Томасу. Потом я встал перед серебряноволосым Летним Рыцарем, была мертвая тишина, только снег падал.

– Хват, – сказал я спокойно. – Я знаю, что ты провел много времени в сверхъестественных кругах в последнее время. Я знаю, что такие простые старые вещи как оружие не походят на существенную угрозу, до некоторой степени. Я знаю, что ты, вероятно, подразумевал это как сообщение, что ты не собирался пускать его в ход, и думал, что я пойму это просто, как символ сдерживания. – Я посмотрел искоса вниз на пистолет Томаса. – Но ты пересек линию. Ты направил оружие мне в голову. Друзья так не делают.

Еще больше тишины и снегопада.

– Еще так сделаешь, – сказал я спокойно, – и ты, черт возьми, хорошо познакомишься со спусковым механизмом. Ты меня понимаешь?

Глаза Хвата сузились. Он кивнул.

Я дал ему посмотреть на пистолет еще несколько секунд и затем опустил его.

– Ладно, успокоились, – сказал я. – Чего ты хотел?

– Я приехал сюда, чтобы предупредить тебя, Гарри, – сказал Хват. – Я знаю, что Мэб выбрала тебя своим эмиссаром. Ты не знаешь, куда влезаешь. Я приехал, чтобы сказать тебе держаться в стороне от этого.

– Или что?

– Или тебе причинят боль, – сказал Хват спокойно. Он казался усталым. – Возможно, убьют. Ну, и по пути может быть всякий косвенный ущерб. – Он поднял руку и продолжил поспешно, – Пожалуйста, пойми. Я не угрожаю тебе, Гарри. Я только говорю тебе о последствиях.

– Мне было бы проще разговаривать, если бы ты не начал беседу, угрожая убить меня, – сказал я.

– Прежний Летний Рыцарь был убит его Зимним коллегой, – сказал Хват. – Фактически, именно так и умирает большинство из нас. Если бы ты стал Рыцарем Мэб, у меня не было бы шансов в честной борьбе против тебя, и мы знаем это. Я сделал так, чтобы иметь возможность предупредить тебя, но и себя при этом защитить.

– О, – сказал я. – Это был предупредительный дробовик, нацеленный мне в голову. Это все меняет.

– Черт возьми, Дрезден, – сказал Хват. – Что мне сделать, чтоб ты выслушал меня?

– Веди себя каким-нибудь заслуживающим доверия способом, – сказал я. – Например, следующий раз, когда ты узнаешь, что нападающие Лета собираются сделать набег на меня, ты мог бы вызвать меня по телефону и слегка предупредить.

Хват сделал гримасу. Его лицо искривилось в выражении усилия. Когда он заговорил, его челюсти остались стиснутыми вместе, но я, хоть и с трудом, мог понять слова. – Я не смогу.

– О, – сказал я. Испарился большой кусок моего гнева. Такое уже случалось. На Хвата было наложено заклятие королевой, он не мог говорить со мной на эту тему. – Я не могу отступить.

Он втянул воздух и понимающе кивнул – У Мэб есть ключ к тебе.

– Ну, пока.

Он довольно холодно улыбнулся.

– Она не из тех, кто отпускает того, кого хочет удержать.

– А я не из тех, кого можно так удержать, – ответил я.

– Может быть, – сказал Хват, но он, казалось, сомневается. – Но ты уверен, что не передумаешь?

– Иногда мы бываем вынуждены…

– Иисусе, – сказал Хват, отведя взгляд. – Я не хочу выступать против тебя, Дрезден.

– Так не выступай.

Он спокойно смотрел на меня, его лицо было серьезно.

– Я тоже не могу отступить. Ты мне нравишься, Гарри. Но я не могу тебе ничего обещать.

– Мы играем за противоположные команды, – сказал я. – Ничего личного. Но мы сделаем то, что мы должны сделать.

Хват кивнул.

И мы ничего не говорили почти целую минуту.

Потом я положил дробовик в снег, кивнул, и возвратился в грузовик Томаса. Я отдал огнестрельного монстра обратно своему брату. Хват не сделал движения к дробовику.

– Гарри, – сказал он, когда грузовик начал отъезжать. Его рот дернулся несколько раз прежде, чем он смог сказать, – Помнишь, Лилия дала тебе лист.

Я, нахмурившись, поглядел на него, и кивнул.

Томас вывел грузовик, и мы поехали. Стеклоочистители пищали. Снег хрустел под шинами, такой устойчивый белый шум.

– Хорошо, – сказал Томас. – Что же это такое было? Парень предлагал себя в друзья, и он убедил тебя. Сначала ты держал его на прицеле, а потом чуть не расплакался.

– Метафорически говоря, – сказал я устало.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Он находится под заклятием, Томас.

Томас нахмурился.

– Лилия поставила ему на мозги замок?

– Я сомневаюсь, что это сделала она.

– Кто тогда?

– Я бы поставил на Титанию, Летнюю Королеву. Если она сказала ему держать свой рот закрытым и не помогать мне, то у него не было выбора. Вероятно, поэтому он явился вооруженный и пытался угрожать мне. Он не мог говорить со мной напрямую, но если он угрожает, это могло позволить ему обойти запрет.

– Что-то слишком тонко для меня. Ты веришь ему?

– Это затеяла Титания. И она здорово не любит меня.

– Ну, ты убил чью-то дочь, так уж случилось, – сказал он.

Я устало пожал плечами, у меня все кости ныли. Комбинация боли, холода, и многократных взрывов адреналина вымотала меня намного больше, чем мне казалось. Я опять не смог остановить зевок.

– Что он там говорил, когда мы уезжали оттуда?

– А, – пробормотал я. – После тех событий в Арктис Тор Лилия дала мне серебряную булавку в форме листа дуба. Это делает меня Эсквайром Лета. Возможно, я могу использовать ее, чтобы призвать помощь от Двора Титании. Это – их благодарность за то, что мы сделали тогда.

– Всегда хорошо, когда кто-то должен тебе какую-то пользу, – согласился Томас. – Эта штука у тебя с собой?

– Да, – сказал я. Лист был в небольшой коробке во внутреннем кармане моего плаща. Я вытащил его и показал Томасу.

Он присвистнул.

– Великолепная работа.

– Сидхе умеют, – согласился я.

– Может, используя эту штуку, ты можешь заставить их отступить.

Я фыркнул.

– Ну, я думаю, здесь не так все просто. Титания может решить, что лучший способ помочь мне будет состоять в том, чтобы сломать мне позвоночник, чтобы меня парализовало ниже пояса, и я валялся бы на больничной койке, таким образом, ее граффы уже не должны были убивать меня.

Томас хмыкнул.

– Тогда почему Хват напомнил об этом?

– Возможно, он был вынужден сделать это, – сказал я. – Возможно, Титания надеется, что я буду звать на помощь, и у нее будет шанс раздавить меня лично. Или возможно …

Мой голос затих на мгновение, потому что в это время мой несчастный мозг, уже лежащий в животе, подбросил мне идею.

– Или возможно, – сказал я, – что он хотел предупредить меня вот о чем. Граффы находили меня дважды, и, скажем мягко, непонятно, как. Ни одно из этих мест не было местом, где я бываю регулярно. И как меня нашел сам Хват, здесь и сейчас, в середине снежной бури? Вряд ли это было чисто случайно, по моему скромному мнению.

Глаза Томаса расширились в понимании.

– Это – устройство прослеживания.

Я нахмурился на красивый небольшой серебряный лист и сказал, не без определенного количества сдержанного восхищения, – Титания. Ах ты, сука.

– Проклятье, – сказал Томас. – Мне теперь немного стыдно, что я тыкал в него пистолетом.

– Мне бы тоже было, – сказал я, – если я не был так удручен тем фактом, что Хват становится таким же чокнутым, как остальные Сидхе.

– Лучше избавься от этой вещи прежде, чем еще кто-нибудь припрется – проворчал Томас.

Он нажал кнопку, открывающую пассажирское окно. Оно закашляло, загрохотало, задергалось, прежде чем пришло в движение, вместо того, чтобы гладко скользить вниз. Волшебники и технологии, похоже, совсем несовместимы. Для оборудования на основе высоких технологий я – живое олицетворение Закона Мёрфи: Чем дольше я остаюсь в солнечном новеньком нефтяном танкере Томаса, тем больше вещей, которые, в принципе, могли пойти не так, как надо, пойдут не так, как надо.

Я уже поднял лист, чтобы выкинуть его, но тут что-то заставило меня заколебаться.

– Нет, – пробормотал я.

Томас заморгал.

– Нет?

– Нет, – сказал я уже увереннее, и сжал в кулаке предательский серебряный лист. – У меня есть идея получше.

Глава 10

Я закончил колдовство, которое, как я думал, заставит граффов напряженно трудиться, устало поднялся из моей лаборатории, и нашел Томаса, сидящим перед камином. Мой большой серый пес по имени Мыш лежал около него, его мех отражал отблески камина, он с большим интересом наблюдал за работой Томаса.

Мой брат сидел со скрещенными ногами на полу, перед ним на мягкой кожаной ткани у очага располагалось мое оружие, разобранное на запчасти. У него было серьезное, сосредоточенное лицо, и он полировал части оружия с помощью щетки, мягкой ткани, и маленькой бутылки машинного масла.

Мистер, мой громадный кот, уловил минуту, когда я открыл люк в лабораторию, и быстро спустился по стремянке в подвал.

– Иди займись, тигра, – пробормотал я ему вслед. – Заставь их поработать копытами.

Я оставил дверь открытой, дотащился до кушетки, и упал на нее. Хвост Мыша мягко стучал по полу.

– Как ты? – спросил Томас.

– Устал, – сказал я. – Большое колдовство.

– Угу, – сказал он, усердно работая над барабаном оружия. – Какое-нибудь здание сжег дотла?

– Твою квартиру сожгу, если не прекратишь отпускать такие комментарии, – сказал я. – Дай мне минуту, и поедем.

Томас кинул на меня боковой, испытующий взгляд.

– Мне тоже понадобится пара минут, так или иначе. Когда ты в последний раз чистил эту штуку?

– Мм. Кто у нас президент сейчас?

Томас фыркнул сквозь зубы в неодобрении и возвратился к оружию.

– Сообщи мне, когда будешь готов.

– Дай мне минутку, чтобы отдышаться, – сказал я.

Когда я проснулся, в комнате был тусклый свет, прибывающий из моих подвальных окон, а моя шея чувствовала, что кости в ней были сварены вместе ужасно обученным работником. Различные травмы, которые я получил в эту ночь, объединились в корпорацию и делали попытку враждебного поглощения моей нервной системы. Я застонал и огляделся.

Томас сидел спиной к стене около камина, расслабленный и терпеливый, как тигр. Его оружие, мое, и кукри ^[27] – нож с изогнутым лезвием, его любимец в последнее время, лежали близко под рукой.

Внизу в моей лаборатории что-то летело на пол с полок или столов. Я услышал бег лап Мистера по металлической поверхности стола, который в центре.

– Что ты усмехаешься? – спросил мой брат.

– Мистер, – сказал я.

– Он стучит там все утро, – сказал Томас. – Я собирался выгнать его, пока он не сломал что-нибудь важное, но череп сказал мне оставить его в покое.

– Да, – сказал я. Я со скрипом встал на ноги и протащился к небольшому алькову с имитацией кухни. Я вынул бутылку аспирина и вытряхнул таблетки в стакан с водой. – Это для твоей собственной безопасности. Мистер расстраивается, когда кто-то пытается встать между ним и его пакетом кошачьей мяты.

Я прошкандыбал к лаборатории и всмотрелся вниз. Все нормально, небольшая тканевая сумка, содержащая кошачью мяту и серебряную булавку в форме листа дуба, все еще была подвешена на экстра-большой круглой резинке к потолку непосредственно над Маленьким Чикаго. Пока я наблюдал, Мистер прыгнул на рабочий стол, затем летучей мышью перенесся по воздуху к тканевой сумке. Он тащил ее вниз, вцепившись когтями в ткань, и приземлился на модели Парка Линкольна. Мгновение мой кот исступленно терся мордой о сумку, затем выпустил ее и игриво шлепал по ней, пока сумка качалась на резинке взад и вперед около него.

Тут он, казалось, понял, что за ним наблюдают. Он поднял свою морду ко мне, самодовольно мяукнул, небрежно щелкнул огрызком хвоста, и прыгнул на пол.

– Боб? – позвал я. – Колдовство еще работает?

– Да, кэп, – сказал Боб.

– Что это? – пробормотал Томас прямо около меня.

Я дернулся, рывком поднялся с пола, и впился взглядом в него.

– Я говорил тебе, чтоб ты прекратил так делать?

Он кивнул, его лицо было серьезно, только углы рта дрожали от усилия не улыбнуться.

– Прости. Правда. Забыл.

Я еще поворчал и назвал его какими-то недобрыми, но точными словами.

– Он не прекращает просить меня брать его с собой, чтобы посмотреть кино про пиратов. А когда я взял его с собой в последний раз, он вошел в фильм! Это удалось замять, но если он назовет меня «приятель» еще раз, то я его укушу.

– Это интересно, – сказал Томас, – но я не об этом спрашивал.

– А, ну да, – сказал я. Я указал на сумку с кошачьей мятой. – Лист там.

– И что, он не привлечет жлобов Лета сюда?

Я издал злорадный смех.

– Нет. Они не могут видеть через защиту вокруг лаборатории.

– А зачем большая круглая резинка?

– Я связал колдовство их листа с матрицей вокруг Маленького Чикаго. Каждый раз, когда лист оказывается в пределах фута от модели, мое колдовство передает сигнал соответствующему месту в городе.

Томас сузил свои глаза, размышляя, и затем внезапно понимающе усмехнулся, поскольку Мистер атаковал кошачью мяту снова, на сей раз приземляясь около Сельскохозяйственного Музея.

– Если они будут следовать за навигатором, то будут бегать по всему городу.

– В двух с половиной футах снега, – подтвердил я, усмехаясь.

– Ты садист.

– Спасибо, – сказал я торжественно.

– Разве они это не поймут?

– Рано или поздно, конечно, поймут – допустил я, – но все равно это предоставит нам немного времени, чтобы спокойно работать. Извини…

Я дотащился до двери и надел свой плащ.

– Куда сначала? – спросил Томас.

– Никуда пока. Сиди жди. – Я достал свою квадратную лопату для снега из ведерка от попкорна, что стоит у двери, где она обычно проживает вместе с моим посохом, тростью-шпагой и легендарным волшебным мечом, Фиделаккиусом. Мыш сопровождал меня. Нелегко было даже просто открыть дверь, очень много снега навалило на порог. Я начал с очистки ступенек и обработал всю дорожку, такой вот могильщик наоборот.

Когда это было сделано, я сгреб снег с небольшого тротуара, переднего подъезда пансиона, и внешней лестницы, ведущей до квартиры Виллоуби на втором этаже. Потом я вырыл путь к гнезду почтовых ящиков. Заняло это меньше времени, чем я думал. Да, было много снега, но он еще не схватился коркой льда, просто своего рода порошок. Мышь нес вахту, а я старался не попасть снегом в него.

Мы возвратились домой, и я забросил лопату обратно.

Томас, нахмурившись, глядел на меня.

– Ты обязательно должен был расчистить улицу? Гарри … слушай, у меня сильное впечатление, что ты не чувствуешь срочности дела.

– Во-первых, – сказал я, – я не настолько хорошо мотивирован, чтобы упираться, пытаясь спасти одетую в Армани задницу Джона Марконе. Я не буду из-за него не спать ночей. Во-вторых, мои соседи – пожилые люди, и если кто-нибудь не расчистит дорожку для прогулки, то они застрянут здесь. В-третьих, я должен делать то, что могу, чтобы быть на хорошем счету у моей домовладелицы. Госпожа Спанкелкриф почти глухая, но все-таки трудно скрыть, когда демоны убийцы или бригады зомби вышибают дверь. Она прощает мне случайную оргию, потому что я делаю хорошие вещи вроде расчистки дорожки.

– Легче сменить квартиру, чем твою задницу, – сказал Томас.

Я пожал плечами.

– Я настолько умаялся вчера, мне нужно было сделать что-то, чтобы размять мышцы. Так и так время бы на это ушло. А так я еще и позаботился о моих соседях. – Я поморщился. – Кроме того…

– Ты плохо себя чувствуешь оттого, что здание твоей домовладелицы иногда разрушается, потому что ты в нем живешь, – сказал Томас. Он покачал головой и фыркнул. – Это типично.

– Ну, да. Но не только это.

Он, нахмурившись, глядел на меня, слушая.

Я изо всех сил пытался найти правильные слова.

– Есть много вещей, которыми я не могу управлять. Я не знаю то, что может случиться в следующие несколько дней. Я не знаю, где я окажусь, какой выбор мне придется делать. Я не могу предсказать это. Я не могу управлять этим. Это слишком большое. – Я кивнул на лопату. – А это я могу предсказать. Я знаю, что, если я беру лопату и счищаю снег с проходов, то моим соседям будет жить более безопасно и более счастливо. – Я поглядел на него и пожал плечами. – Это стоящее дело, я так считаю. Дай мне минуту, чтобы умыться.

Он разглядывал меня в течение секунды и затем кивнул.

– О, – сказал он, с самой крошечной из улыбок. Он имитировал сопение и слабую гримасу. – Я подожду. С удовольствием.

Я вымылся. Мы были на пути к двери, когда зазвонил телефон.

– Гарри, – сказала Мёрфи. – Что, черт возьми, там продолжается?

– Ты о чем? – спросил я. – Что, черт возьми, там продолжается?

– У нас было по крайней мере две дюжины … хорошо, я думаю, что правильнее сказать – «наблюдений». Все от Йети до таинственных светящихся шаров. Естественно, это все тут же передается в ОСР.

Я начал было отвечать ей, но потом замолчал. Все-таки речь шла о Марконе. Хотя Марконе и не имел той степени влияния на гражданские власти, как он, возможно, хотел, у него всегда были источники информации в полицейских кругах, к которым его подчиненные могли, по-видимому, обратиться так же, как он. Было бы лучше немножко поостеречься.

– Ты звонишь из участка? – спросил я ее.

– Да.

– Нам надо поговорить, – сказал я.

Мёрфи не хотела признать, что люди, с которыми она работает, могут куда-то сливать информацию, но она не была человеком, который не верит правде только потому, что она ему не нравится.

– Понимаю, – сказала она. – Где?

– У МакЭнелли, – сказал я. И проверил часы. – В три часа?

– Увидимся там.

Я повесил трубку и пошел к двери. Мыш следовал за мной, как пришитый к моим пяткам, но я повернулся и мягко подтолкнул его назад ногой.

– Не на сей раз, мальчик, – сказал я ему. – У плохих парней есть много трудовых ресурсов, доступ к квалифицированному волшебству, а мне нужно безопасное место, чтобы прийти домой. Если ты будешь здесь, я уверен, что никто не сумеет сюда пробраться и оставить мне подарок, который потом взорвется.

Мыш раздраженно вздохнул, но сел.

– Присмотри за Мистером, хорошо? Если он начнет заболевать, убери кошачью мяту.

Мой пес кинул на дверь в лабораторию сомневающийся взгляд.

– Ой, вот этого не надо, – сказал я. – Ты в семь раз больше его.

Мыш выглядел совершенно не уверенным.

Томас переводил глаза то на меня, то на пса.

– Он что, понимает тебя?

– Когда захочет, – сварливо сообщил я, – Он более умен, чем множество людей, которых я знаю.

Томас застыл на момент, переваривая это, и затем присел перед Мышом немного смущенный. – Мм, хорошо, слушай. Что я говорил о Гарри раньше… Я это не серьезно, хорошо? Это была полностью шутка.

Мыш щелкнул ушами и отвернул нос от Томаса с большим благородством.

– Что? – спросил я, смотря между ними. – Что ты говорил?

– Пойду прогрею автомобиль, – сказал Томас, и убежал к своему замороженному мамонту на открытом воздухе.

– Это – мой дом, – сказал я в пространство, не обращаясь ни к кому в частности. – Почему люди позволяют себе отпускать шутки на мой счет в моем собственном чертовом доме?

Мыш отказался давать комментарии.

Я запер дверь за собой, магически и физически, сел на пассажирское место и закрепил ремень. Утро было холодным, тем более, что я был только что из душа, но место было приятно теплое. Разумеется, я ни за что не признаюсь Томасу, что эти роскошные штучки лучше, чем бронированное стекло, но, черт возьми, это было удобно.

– Итак, – сказал Томас. – Куда мы направляемся?

– Туда, где меня принимают, как короля, – сказал я.

– В «Королевский Бургер»?

Я потер лоб тыльной стороной ладони и мысленно записал братоубийство в список ближайших дел, начал обдумывать, как я буду обстоятельно объяснять временное безумие и убийство при смягчающих вину обстоятельствах, в результате чего успокоился достаточно, чтобы говорить вежливо.

– Поворот налево и двинули. Пожалуйста.

– Хорошо, – сказал Томас, усмехаясь, – раз ты сказал «пожалуйста».

Глава 11

Клуб «ЗДОРОВЬЕ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО» предоставляет своим клиентам самую исключительную гимнастику в городе. Расположенный в центре города Чикаго, он занимает весь второй этаж здания, которое раньше было одной из великих старых гостиниц. У него офисы на верхних уровнях и миниатюрный торговый центр на первом этаже.

Далеко не каждый может подняться на второй этаж. Для этого нужно быть членом клуба здоровья, а членство строго контролировалось и стоило чрезвычайно дорого. Только у самых богатых и самых влиятельных мужчин был членский билет.

Да, и у меня.

Магнитная полоса на конце карточки не сработала, когда я провел ею через картридер. Почему я не удивлен? Я таскал эту штуку в бумажнике нескольких месяцев, и очень сомневаюсь, что магнитная подпись, сохраненная на карте, продержалась больше, чем несколько дней. Я нажал кнопку селекторной связи на пульте.

– ПРЕВЫШЕ ВСЕГО, – сказал голос веселой молодой женщины. – Это – Билли, как я могу служить Вам?

Томас поглядел на меня и выгнул бровь, повторив слова.

– Служить Вам?

– Ты увидишь, – пробормотал я. И обратился к селекторной связи.

– Моя карта, кажется, прекратила работать. Гарри Дрезден и гость, пожалуйста.

– Один момент, сэр, – сказала Билли. И через несколько секунд вернулась. – Прошу прощения за проблемы с Вашим членским билетом, сэр. Я открываю лифт для Вас.

Верный ее слову, лифт открылся, и мы с Томасом вошли.

Затем дверь открылась в главный зал клуба.

– Ты разыгрываешь меня, – сказал Томас. – С каких пор ты ходишь на гимнастику?

Помещение выглядело довольно типично, подобно многим другим гимнастическим залам. Великое множество тренажеров и скамей веса, и гирь, и зеркал; статические велосипеды и беговые дорожки стояли в аккуратно украшенных секциях. Они заплатили какому-то сумасшедшему, который думал, что он декоратор, много денег, чтобы это место выглядело модным и уникальным. Возможно, мне не хватает знания моды, но я думал, что лучше бы они взяли одну из тех горилл, которые учились красить. Результаты были бы точно такими же по качеству, но гораздо дешевле.

Тут и там мужчины, главным образом белые, главным образом после сорока, выполняли множество физических действий. Возле каждого из них был свой личный тренер, тренирующий, поддерживающий, помогающий.

Все тренеры были женщинами, ни одна из них не была старше тридцати. Они все носили смехотворно короткие шорты для бега трусцой, настолько плотно на них сидящие, что должно было здесь присутствовать какое-то незначительное чудо, которое позволяло крови продолжать течь через ноги девочек. Они все носили футболки с эмблемой гимнастики, напечатанной на них, также очень облегающие – и у каждой девочки было совершенно роскошное тело. Ни у какой гимнастики в мире не было так много великолепных девочек в работе.

– Ах, – сказал Томас, оглядевшись. – Это не типичный клуб здоровья, не так ли?

– Добро пожаловать в самый заботящийся о здоровье бордель в истории человечества, – сказал я ему.

Томас присвистнул через зубы, рассматривая место.

– Я слышал, что «Бархатный салон» был переоборудован. Это – он?

– Да, – сказал я.

Девочка с каштановыми волосами спешила к нам, ее рот был раздвинут в улыбке с конкурса красоты, и в течение секунды я думал, что ее рубашка сейчас взорвется на груди. Яркая золотая надпись по ее левой груди гласила, БИЛЛИ.

– Добрый день, Мистер Дрезден, – прощебетала она. И слегка наклонила голову к Томасу. – Сэр. Добро пожаловать в ПРЕВЫШЕ ВСЕГО. Не желаете ли напитки перед разминкой? Разрешите взять Ваши пальто?

Я отвел ее руку.

– Спасибо, Билли, но нет. Я здесь не для упражнений.

Ее улыбка осталась запертой на лице, симпатичном и непонимающем, она наклонила голову в сторону.

– Мне нужно поговорить с госпожой Деметрой, – сказал я.

– Я сожалею, сэр, – сказала Билли. – Ее здесь нет.

Девочка была просто конфеткой для глаз, и я чувствовал уверенность, что для других четырех чувств она будет такой же усладой, если проявить чуть-чуть снисходительности, но врать она не умела.

– Она здесь, – сказал я. – Скажите ей, что пришел Гарри Дрезден.

– Я сожалею, сэр, – сказала она снова, как машина, поставленная на повторение. – Госпожи Деметры нет в здании.

Я выделил ей свою свою самую зубастую улыбку.

– Вы ведь новенькая здесь, да, Билли?

Улыбка замерцала, а затем стабилизировалась снова.

– Томас. – Я вздохнул. – Покажи ей что-нибудь.

Мой брат огляделся, затем перешел к соседней стойке стальных гирь и достал оттуда самые большие наборы, по одному в каждой руке. Приблизительно с таким усилием, что я использовал бы, чтобы связать прутья, он крутил все это железо друг вокруг друга, формируя асимметричные X-фигуры. Он делал это, пока не удостоверился, что Билли смотрит на него, а затем бросил их на пол к ее ногам. Веса приземлились с грохотом, и Билли вздрогнула, когда это случилось.

– Вокруг нас есть множество вещей, которые он может согнуть или сломать, – сказал я. – Дорогие тренажеры, дорогая мебель, дорогие клиенты. Я не знаю, как много он может разбросать здесь всякого железа вокруг, но я солгал бы, если б сказал вам, что мне это неинтересно.- Я наклонился к ней немного ближе и сказал, – Билли, возможно, вы должны пересмотреть свою позицию. Я не хотел бы, чтобы их стоимость вычли из вашей зарплаты.

– Я сейчас вернусь, сэр, – сказала Билли писклявым шепотом, и унеслась прочь.

– Тонко, – отметил Томас.

Я пожал плечами.

– Это экономит время.

– А как тебе удалось получить членство в таком месте?

– Оно принадлежит Марконе. Он думает, вряд ли я буду громить его, если буду ослеплен дружелюбными болванами.

– Не могу сказать, что я обвиняю его, – произнес Томас. Его глаза остановились на одной исключительной девочке, которая сидела за столом, заполняя документы. Она замерла, и затем медленно огляделась. Ее губы раскрылись, когда она уставилась на Томаса, а темные глаза расширились. Она начала дышать быстрее, затем встряхнулась и поспешно посмотрела вниз снова, симулируя, что читает документы.

Мой брат медленно закрыл свои глаза и затем повернул голову далеко от девочки с видом устойчивого, преднамеренного движения, которое каждый использует, чтобы закрыть тяжелую дверь. Когда он открыл их снова, их цвет изменился от глубокого серого к бледному серо-белому, почти серебряному.

– Ты в порядке? – спросил я его спокойно.

– Мммм, – пробормотал он. – Извини. Отвлекся. Здесь … очень специфическая энергия.

А я, наверное, должен был об этом подумать, черт возьми. Это здание являлось источником постоянных, регулярных актов жажды и желания. Эти виды действий оставили своего рода психический отпечаток вокруг себя, Томас не мог этого не ощущать.

Такие вампиры, как мой брат, питаются не кровью, а жизненной энергией от своих жертв. Хвастовство его сверхъестественной силой, возможно, упростило кое-что для нас, но это также стоило Томасу части той энергии, точно также, как день пешего туризма мог бы оставить вас и меня здорово голодными.

Обычно вампиры Белого Суда питаются во время полового акта. Они могут вызвать желание в других, сокрушая своих жертв с помощью основного инстинкта. Если бы Томас захотел, он мог парализовать волю девочки, тут же на месте, и сделать все, что угодно, независимо от того, понравился ли он ей. Она ничего могла бы сделать, чтобы остановить его. Черт, она просила бы его делать больше, и торопиться при этом.

Но он не делает этого. Больше не делает, во всяком случае. Он боролся с этой частью себя в течение многих лет, и наконец нашел способ держать ее под контролем – он питался с помощью крошечного, безопасного откусывания энергии от клиентов в салоне красоты высшей категории, которым он управлял. Я заключил, что, в то время как этот способ действительно позволял ему остаться активным и контролировать себя, но не удовлетворял его так, как приобретение энергии старомодным путем – в соблазнении, преследовании, достигающем высшей точки во взрыве жажды и экстаза.

Я знал, что его Голод, что жестокая часть его души, которую вела голая потребность, требовала от него, чтобы он сделал это. Но если бы он сделал, то это могло бы причинить девочке серьезный вред, даже убить ее. Мой брат не хотел этого – но отрицание его Голода не было естественно. Это была борьба. И я знал, что привело его к этому.

– Та девочка немного похожа на Жюстину, – прокомментировал я.

Он замер, слыша это имя, выражение его лица изменилось. Постепенно его глаза потемнели к своему обычному цвету. Томас покачал головой и выдал мне кривую улыбку.

– Похожа?

– Да, похожа, – сказал я, – ты в порядке?

– Как всегда, – сказал он. Он фактически не благодарил меня, но благодарность была в его голосе. Я притворился, что я не услышал этого там, а он, впрочем, и ожидал, что я так сделаю.

Это – мужские дела.

Билли прилетела обратно к нам.

– Следуйте за мной, пожалуйста, сэр, – сказала она, ее фирменная улыбка была на месте. Она несколько нервно вела нас через гимнастический зал, затем в холл, который вел к душам и приватным комнатам "терапии". Затем мы попали в очень простой, деловой холл, который можно найти в любом офисном здании. Она кивнула на последнюю дверь в зале, угловой офис, и отступила спокойно.

Я прошел к двери, стукнул один раз и затем открыл ее, чтобы увидеть госпожу Деметру, сидящей в ее большом, но практичном офисе за большим, но практичным столом. Она была хорошо выглядящая женщина ранне-среднего возраста, стройная, хорошо одетая, и сдержанная. Ее настоящее имя было не Деметра, но она предпочла профессиональное прозвище, и сейчас было не время подкалывать ее.

– Госпожа Деметра, – сказал я нейтральным тоном. – Добрый день.

Она закончила выключать ее ноутбук, свернула его, и убрала в ящик прежде, чем посмотрела на меня и тихо склонила голову.

– Мистер Дрезден. Что случилось с Вашим лицом?

– Я всегда так выгляжу, – сказал я. – Просто сегодня забыл наложить косметику.

– А, – сказала она. – Присядете?

– Спасибо, – сказал я. И сел через стол от нее. – Прошу прощения, если я причинил Вам беспокойство.

Ее плечо дернулось в микроскопическом пожатии.

– Хорошо знать границы возможностей тех, кого назначил своим регистратором, – ответила она. – Что я могу сделать для Вас? – Тут она подняла руку. – Подождите. Позвольте мне сформулировать точнее. Что я могу сделать, чтобы наиболее быстро избавиться от Вас?

Чувствительный парень, возможно, почувствовал бы небольшой дискомфорт от этого замечания. Хорошо, что я – не такой.

– Я ищу Марконе, – сказал я ей.

– Вы позвонили в его офис?

Я прищурился на нее. И повторил, – Я ищу Марконе.

– Я поняла, что Вы ищете, – сказала Деметра, выражение ее лица оставалось спокойным. – Какое это имеет отношение ко мне?

Я почувствовал, что напряженная улыбка раздвинула мои губы.

– Госпожа Ди, я не могу не задаться вопросом, почему Вы проинструктировали своего регистратора говорить всем, кто справляется о Вас, что Вас нет в офисе.

– Возможно, у меня были некоторые документы, которые я должна была обработать.

– Или, возможно, Вы знаете, что Марконе отсутствует, и Вы используете такую тактику, чтобы остановить любого из его лейтенантов, которые приезжают, разнюхивая, не пора ли занять пустующее место.

Она уставилась на меня на мгновение, ее лицо ничего не выражало.

– Я действительно не знаю, о чем Вы говорите, мистер Дрезден.

– Вы уверены, что хотите избавиться от меня? – спросил я. – Или хотите, чтобы я остался здесь и давил на Вас? Я в самом деле могу устроить дополнительные сложности для вашего бизнеса, если у меня будет хорошая мотивация.

– Я уверена, – ответила Деметра. – Почему Вы хотели бы его найти?

Я скривился.

– Я должен помочь ему.

Она выгнула одну хорошо выщипанную бровь.

– Должны?

– Это сложно, – сказал я.

– И не очень вероятно, – ответила она. – Я хорошо знаю Ваше мнение о Джоне Марконе. И даже если предположить, что у меня была бы какая-то информация относительно его местонахождения, я не уверена, что я желала бы сделать плохую ситуацию еще хуже.

– Как здесь можно сделать хуже? – спросил я.

– Привлекая Вас к этому делу, – ответила она. – Вы, само собой, не собираетесь иметь в виду насущные интересы мистера Марконе, и Ваша причастность могла бы вынудить его похитителей к крутым действиям. Я сомневаюсь, что Вы потеряете сон, если его убьют.

Я мог бы вернуть ей остроумную реплику, если бы ее слова не были правдой, я сам сказал недавно нечто подобное.

– Но сэр! – послышался протестующий голос Билли из холла снаружи.

Дверной проем позади меня потемнел, я повернулся и увидел несколько больших мужчин, стоящих там. Самым первым стоял большой парень, лет сорока с хорошим гаком, по его виду было понятно, что он обожает пиво, или возможно макароны. Он носил свое сердце на пузе. Его элегантный костюм главным образом скрывал его кишки, но не мог скрыть буровую установку плеч и рук.

– Деметра, – сказал большой человек. – Мне нужно поговорить с тобой конфиденциально.

– Я не могу принять Вас, Торелли, – ответила Деметра ровно. – У меня сейчас деловая встреча.

– Скажи одной из твоих шлюх развлечь его, – сказал Торелли. – Нам надо поговорить.

Она выгнула бровь.

– Относительно чего?

– Мне нужен список ваших счетов в банке, пароли безопасности, и копии отчетов за полгода. – Он нахмурился и принял угрожающую позу ^[28]. У Торелли был вид парня, который привык получать, что хотел, если как следует нахмурится и примет угрожающую позу. Я знал таких типов. Я попытался поглядеть мимо жлобов, чтобы увидеть, был ли Томас в прихожей, но не обнаружил никаких признаков его.

– Было б удивительно, если б Вы в них разобрались, – сказала Деметра. – С какой стати я должна предоставить Вам свои отчеты, счета, и прочее?

– Дела здесь теперь пойдут по-другому, шлюха. И начнем с твоего положения.

Торелли поглядел на двух из четырех мужчин позади него и кивнул на Деметру. Эти два жлоба, оба среднего калибра чикагские хулиганы, обошли Торелли и направились к ней.

Я скривился. Меня не заботила Деметра лично, но она была мне нужна, и вряд ли она сможет сказать что-то полезное для меня, лежа в палате интенсивной терапии. Кроме того, она была девочкой, и если ты сам не обижаешь девочек, то и не дашь делать это нанятым хулиганам.

Я встал и повернулся, чтобы стоять перед мужчинами Торелли с посохом в руке. Я бросил на них свой самый твердый взгляд, но это их нисколько не замедлило. Тот, что справа, бросил что-то мне в лицо, и у меня не было времени решить, что бы это могло быть. Я отклонился, опознал это как пеструю зимнюю перчатку, и понял, что это было просто отвлечение.

Парень слева придвинулся ко мне, когда я отклонился, и пнул обитым сталью носком ботинка меня в колено. Я повернул свою ногу и удар пришелся на голень. Это было больно, черт, но по крайней мере я все еще мог двигаться. Я перекатился в сторону, размещая жлоба с левой стороны между мной и жлобом справа. Он выбросил правую руку в мою сторону, и я встретил его суставы своим посохом. Суставы захрустели. Жлоб взвыл.

Другой кинулся мимо своего ошеломленного болью партнера и прыгнул на меня, очевидно, планируя прижать меня к полу так, чтобы все его приятели могли окружить и попинать меня некоторое время.

Но так не получилось. Потому что я поднял свою правую руку, сжатую в кулак, обнажая четыре тройных кольца, по одному на каждом пальце. С мыслью и словом я выпустил кинетическую энергию, сохраненную в одном из колец. Это поразило жлоба, как локомотив, он отлетел назад и рухнул на пол с очень удовлетворяющим глухим стуком.

Я повернулся и пнул ошеломленного первого жлоба в обе голени, затем поставил одну из моих пяток против его бедра и пихнул его к полу. Он свалился.

Я повернулся, и увидел дуло пистолета Торелли.

– Неплохо, пацан, – сказала потенциальная центральная фигура. – Это дзюдо или еще что?

– Что-то вроде того.

– Мне бы пригодился человек с твоими навыками, когда мой клуб здоровья закроется – он кинул на Деметру кислый взгляд – Реструктуризация.

– Боюсь, я тебе не по карману, – сказал я.

– Я могу хорошо заплатить, – сказал он. – Скажи, сколько.

– Сто пятьдесят шесть гажильонов долларов, – сказал я быстро.

Он смотрел искоса на меня, как будто пытаясь решить, шучу я или нет. Или, возможно, он пытался понять, о каком количестве нолей я говорю.

– Думаешь, что ты очень умный, а?

– Я чертовски восхитительный, – сказал я. – Особенно с лицом енота я здесь просто нарасхват.

Лицо Торелли потемнело.

– Пацан. Ты только что сделал последнюю ошибку в своей жизни.

– Боже! – сказал я. – Я прошу…

Томас приставил ствол своего Десерт Игла [29] к затылку Торелли и сказал приятным голосом,

– Урони свою железку, спокойно и медленно.

Торелли удивленно напрягся, но не стал тратить впустую времени и подчинился. Он повернул немного свою голову, ища других двух своих жлобов. Я мог видеть пару ног, лежащих в прихожей, но никаких других признаков их присутствия не было.

Я подошел к нему и сказал спокойно,

– Забирай своих мужчин и уходи. Не возвращайся.

Он измерил меня унылыми глазами, затем сжал губы, кивнул и начал собирать своих мужчин. Томас поднял оружие Торелли и прикрепил его к поясу. Он спокойно подошел и встал около меня, его глаза отслеживали каждое движение, которое делали головорезы.

Они отбыли, волоча бедного ублюдка со сломанной рукой, в то время как двое из прихожей шли сами, правда, шатаясь, еле-еле придя в сознание.

Когда они ушли, я повернулся к Деметре.

– Так на чем мы остановились?

– Я подвергала сомнению Ваши побуждения, – сказала она.

Я покачал головой.

– Хелен. Вы знаете, кто я. Вы знаете, что я делаю. Да, я думаю, что Марконе – поганый сукин сын, который, вероятно, давно заслужил, чтоб его убили. Но это не означает, что я планирую это сделать.

Она молча смотрела на меня в упор секунд десять или пятнадцать. Тогда она повернулась к своему столу, вытянула блокнот, и написала кое-что на листке бумаги. Она свернула его и протянула мне. Я взял листок, но она его не отпустила.

– Обещайте мне, – сказала она. – Дайте мне свое слово, что Вы сделаете все, что Вы можете, чтобы помочь ему.

Я вздохнул. Ну, конечно.

Слова были на вкус как прогорклый рассол, голая соль и уксус, но мне удалось сказать их.

– Да, хорошо. У Вас есть мое слово.

Деметра отпустила бумагу. Я посмотрел. Адрес, ничего больше.

– Может, это поможет Вам, – сказала она. – Может, нет.

– Это – больше, чем я имел минуту назад, – сказал я. И кивнул Томасу. – Пошли.

– Дрезден, – Деметра сказал, когда я шел к двери.

Я притормозил.

– Спасибо. За то, как Вы обошлись с Торелли. Он причинил бы боль некоторым моим девочкам сегодня вечером.

Я оглянулся и кивнул.

И мы с Томасом отправились в пригород.

Глава 12

Деловые интересы Марконе были широки и различны. Так и должно быть, когда нужно отмыть так много денег, как у него. У него были рестораны, холдинговые компании, фирмы импорта/экспорта, инвестиционные фирмы, финансовые фирмы разных видов – и строительные компании.

Сансет Пойнт был одним из этих гнойников на лице планеты. Место, расположенное в получасе к северу от Чикаго, здесь когда-то была приятная поросшая небольшым лесом холмистая местность вокруг единственной крошечной реки. Деревья и холмы были все разбиты на участки бульдозерами, выставляя к небу голую землю. Небольшая река была забита в грязное корыто. Под снежным покровом место выглядело столь же гладким, белым и бесплодным, как внутренняя часть нового рефрижератора.

– Посмотри на это, – сказал я Томасу. Я показал на здания, фундамент каждого из которых намного превышал ширину почтовой марки. – И люди еще платят, чтобы жить в таких местах, как это?

– Ты живешь в подвале пансиона, – сказал Томас.

– Я живу в большом городе, и я арендую, – сказал я. – Такие здания, как эти, идут за несколько сотен тысяч долларов, если не больше. Потребуется тридцать лет, чтобы заплатить за них.

– Это – хорошие здания, – сказал Томас.

– Это – хорошие клетки, – я ответил. – Вокруг них совсем нет никакого места. Ничего живого. Такие места превращают человека в песчанку. Он приходит домой и несется внутрь. И остается там, пока он не приходит время возвратиться к работе, он ведь должен работать так, чтобы можно было делать платежи заклада за эту среду обитания песчанки.

– Но они симпатичнее, чем твоя квартира, – сказал Томас.

– Полностью.

Он остановил Хаммер в снегу, все сильнее залепляющем ветровое стекло.

– Проклятый снег. Я только догадываюсь, где улицы в этом пойнте.

– Главное – не въехать в какой-нибудь фундамент, – сказал я. – Мы прошли Двадцать третий минуту назад. Уже должно быть близко.

– Двадцать третье что? Двор, место, улица, терраса, или авеню? – спросил Томас.

– Круг.

– Проклятые тупики. – Он двинулся вперед снова, очень медленно.

– Там, – сказал он, кивая на следующий знак, возникающий из тумана. – Это он?

– Да. – Рядом с улицей, изготовленной на заказ, был стандартный дорожный знак, объявляющий Двадцать четвертую Террасу-тупик.

– Проклятое предзнаменование, – пробормотал я.

– Что тебе не нравится?

– Ничего.

Мы ехали через нечто темно-серое и белое из тяжелого снегопада, сияющего легким люминесцентным светом, без источника, просто отраженного от миллиардов кристаллов льда. Двигатель Хаммера едва слышно мурлыкал. В сравнении с ним хруст его шин на снегу был ужасным шумом. Мы проехали полдюжину образцовых зданий, все они были прекрасны и пусты. Снег накапливался вокруг окон, которые зияли как глазные отверстия в полупохороненном черепе.

Что-то было неправильно. Я не мог сказать, что именно, но я чувствовал это так же явно, как я чувствовал дерево посоха, который держал в своих руках.

Мы были не одни.

Томас тоже чувствовал это. Осторожно двигаясь, он протянул руку на места позади водителя и вынул свой поясной меч. Вообще, это была старая американская кавалерийская сабля, которую он использовал в ряде рискованных случаев, парой к ней служила более свежая игрушка, он нынче любил, просто обожал искривленный нож, называемый кукри, из тех, что носили гуркхи.

– Что это? – спросил он спокойно.

Я закрыл глаза на мгновение, протягиваясь моими тайными чувствами, пытаясь обнаружить любые энергии, которые могли бы приближаться к нам. Падающий снег приглушал мое волшебное восприятие так же, как и мои физические чувства.

– Непонятно, – сказал я спокойно. – Но независимо от того, что это, могу поспорить, что оно видит нас здесь.

– Что думаешь делать, если что-то начнется?

– У меня нет ничего, чтобы быть убедительным, – сказал я. – Наверное, убежим, как маленькие девочки.

– Да я согласен. Только не давай Мёрфи услышать от тебя что-то такое.

– Да. Она сверхчувствительна к слову «маленький».

Мои плечи оставались напряженными, пока Томас двигался вперед медленно и тщательно. Он остановил автомобиль около последнего дома на улице. У этого был завершенный вид, кустарник его озеленения несчастно выглядывал через снег. Были занавески в окнах, и слабые следы шин, не совсем засыпанных новым снегопадом, вели к закрытому гаражу.

– Что-то позади того третьего окна, – сказал Томас спокойно. – Я видел движение.

Я ничего не видел, но я и не был сверхъестественным хищником с полной корзиной сверхъестественно острых чувств. Я кивнул, чтоб он понял, что я услышал его, и осмотрел основание вокруг дома. Снег был нетронутым.

– Мы – первые посетители, – сказал я. – Мы, наверно, раздражим кого-то.

– Бандиты?

– Вероятно, – сказал я. – Таково большинство людей Марконе. Пошли.

– Ты не хочешь, чтобы я подождал тебя здесь?

Я покачал головой.

– Здесь есть что-то еще. Может быть это и ничего, но ты был бы легкой добычей в автомобиле. Возможно, если б это была бронированная версия …

– Ой, все бы ты ворчал, – сказал Томас.

– Давай будем спокойными и дружественными, – сказал я. Я открыл дверь Хаммера и вышел в снег, который был уже по колено. Я старался, чтобы не двигаться слишком быстро, и держал руки навиду. С другой стороны Хаммера Томас делал то же самое.

– Привет, дом! – позвал я. – Есть здесь кто-нибудь? – У моего голоса был тот плоский, тяжелый тембр, который получается, когда вокруг много снега, почти как если бы мы стояли внутри. – Меня зовут Дрезден. Нужно поговорить.

Тишина. Снег начал впитываться через мои ботинки и мои джинсы.

Томас рывком повернул свою голову к концу небольшой улицы, где закончилась стройка, и начался лес. И мгновение пристально смотрел туда.

– Это находится в деревьях, – сообщил он спокойно.

Волосы на моей шее встали, и я пылко понадеялся, что независимо от того, что было там, у него нет оружия.

– Я здесь не для неприятностей! – воззвал я к дому. Поднял два пальца и сказал, – Слово Бойскаута.

На сей раз я увидел подергивание занавеса, и поймал слабое движение позади него. Внутренняя дверь в дом открылась, и человеческий голос сказал,

– Входи. Руки держи, чтоб я мог видеть их.

Я кивнул Томасу. Он поднял руку, держа в ней ключи от машины, и указал на Хаммер. Эта штучка издала глухой звук и прощебетала, двери замкнулись. Он пошел вокруг автомобиля, держа меч в ножнах, нависающим над плечом, в то время как я начал протаптывать тропинку к переднему подъезду. Я утоптал так много снега, как только мог, используя это как оправдание, на самом деле я оттягивал время, чтобы подготовить щит моего правого браслета. Как-то не особенно хотелось переступать через темный дверной проем, подставляя профиль в качестве мишени любому бандиту внутри, не приняв мер предосторожности. Когда я вошел, передо мной был щит, тихий и невидимый.

– Остановись там, – прорычал голос. – Посох вниз. Покажи свои руки.

Я оперся посохом на стену и показал. Я узнал бы эти односложные реплики где угодно.

– Привет, Хендрикс.

Массивный человек появился из полумрака следующей комнаты, держа полицейский автомат в руках, которые делали его похожим на игрушку ребенка. Он был построен как бык, и вы могли бы применить эпитет «толстый и подобный скале» к примерно всему в его анатомии, особенно если начать с черепа. Он подошел достаточно близко, чтобы позволить мне видеть его коротко подстриженные красные волосы.

– Дрезден. Отойди в сторону.

Я так и сделал, и дробовик остановился на моем брате.

– Ты, вампир. Меч вниз. Руки на затылок.

Томас закатил глаза и подчинился.

– Почему бы и нет?

– Никогда бы не общался с ним, – ответил Хендрикс. Узкие глаза – бусинки, как орудийные башни, повернулись назад ко мне. – Что тебе надо?

Я не уверен, что когда-либо слышал, что Хендрикс сказал законченное предложение, тем более, несколько фраз. На меня это подействовало дезорганизующе, вроде как это было бы, если бы Мистер внезапно развил способность открывать свои собственные консервы кошачьей пищи. Меня потребовалась секунда, чтобы возобладать над этим умственным ударом.

– Мм, сказал я. – Я хочу к…

Я понял, как паршиво это прозвучит. Я стиснул зубы и сказал это быстро.

– Я хочу помочь твоему боссу.

Раздался щелкающий звук от стены, звуковой спикер проснулся. Женский голос сказал:

– Пусть чародей поднимется.

– Ты уверена? – прорычал Хендрикс.

– Пусть поднимется. Вампир остается внизу.

Хендрикс проворчал что-то и наклонил голову.

– Туда и вверх по лестнице, Дрезден. Двигайся.

– Гарри, – сказал Томас спокойно.

Хендрикс направил дробовик на Томаса.

– Не ты, красавчик. Ты остаешься здесь. Или вы оба уходите.

– Все нормально, – сказал я спокойно моему брату. – Я чувствую себя лучше, если кто-то, кому я доверяю, наблюдает за дверью. На тот случай, если кто-то еще обнаружится. – Я показал глазами в направлении леса, где, как сказал Томас, кое-что скрывалось.

Он покачал головой.

– Всегда пожалуйста. – Затем он прислонился к стене, легкомысленный и расслабленный, его руки остались на затылке, как бы в виде подушки для головы.

Я прошел мимо Хендрикса. Не замедляясь и не оглядываясь, я сказал,

– Осторожнее с оружием. Оно может причинить боль, и это будет плохо для тебя, Хендрикс.

Хендрикс проигнорировал меня. У меня было чувство, что это его самая сильная диалоговая уловка.

Я пошел вверх по лестнице, отмечая разные детали, пока шел. Во-первых, то, что ковер был еще более дешевым, чем мой, что по какой-то неясной причине придало мне уверенности.

Во-вторых, на нем были пятна крови. Довольно много.

На верху лестницы я нашел еще больше пятен крови, включая длинное пятно вдоль одной стены. Я последовал за ним к одной из трех спален на верхнем уровне дома. Там я сделал паузу и постучал в дверь.

– Входи, Дрезден, – сказал женский голос.

Я вошел.

Мисс Гард лежала в кровати. Кровать была отбуксирована к окну так, чтобы она могла смотреть из него. Рядом с ней была тяжелая винтовка, марку которой я не распознал. Деревянная ручка двуглавого боевого топора прислонялась к кровати в пределах досягаемости ее руки. Гард была белокурой, высокой, спортивной, и хотя она не была красива, она была поразительной женщиной, с определенными особенностями, ледяными синими глазами, и атлетическим телосложением.

Она была вся в крови.

Она была пропитана кровью. Как и кровать под ней. Ее рубашка была расстегнута, открывая черный спортивный лифчик и длинную рану, которая тянулась по всей ширине ее живота, чуть ниже пупка. Гладкие серо-красные тягучие петли немного высовывались из раны.

Мой живот скрутило, и я отвел взгляд.

– С ума сойти, – сказала мисс Гард, ее голос был тихий и хриплый, лицо бледное. – Можно подумать, что ты никогда не видел такого раньше.

– Только меньше, – сказал я. И вынудил себя вести себя естественно. – Сегодня первый раз я столкнулся с кем-то, кто выглядит хуже, чем я.

Она выдавила утомленную улыбку на мгновение.

– Тебе нужен доктор, – сказал я.

Она покачала головой.

– Нет.

– Да, – сказал я. – Нужен. Я удивлен, что ты вообще еще не истекла кровью. Подумай об этом, а то Монос секьюрити придется искать тебе замену.

– Не придется. Со мной все будет отлично. У компании очень большой пакет здравоохранения. – Она подняла с кровати маленький тюбик чего-то похожего на сверхпрочный клей моделирования. – Это не первый раз, когда мне выпустили кишки. Это не забава, но я справлюсь.

– Проклятье, – сказал я, искренне впечатленный. – А еще работников они нанимают?

Вопрос выиграл другую слабую улыбку.

– Ты совсем не похож на служащего.

– Просто я не люблю подчиняться, – сказал я.

Гард устало покачала головой.

– Как ты нашел нас?

– Деметра, – сказал я.

Она подняла золотую бровь.

– Я предполагаю, что не должна удивляться. Хотя я предупреждала его. Он слишком доверчив.

– Марконе? Слишком доверчив? – Я вытаращил глаза на нее. – Леди, Вы можете открыть собственную параноидную лигу.

– Это не паранойя, только практический опыт. Безопасный дом не безопасен, если это не является секретом. – Она опустила руки вниз и нажала окровавленными пальцами против петли запекшейся крови, мягко проталкивая ее назад в рану. Она издавала шипение боли, когда это делала, но она не позволяла такой мелочи, как торчащий наружу внутренний орган, мешать беседе. – Вы угрожали ей?

– Мм. Главным образом я сказал ей, что помогу Марконе.

Она сняла крышку с тюбика клея и выдавила часть клея на ту сторону раны, куда она задвинула свои кишки обратно внутрь. Она кровоточила немного больше. Я отметил, что несколько дюймов раны были уже закрыты и запечатаны вместе.

– Ты дал ей свое слово? – спросила Гард.

– Мм, да, но… – я не мог видеть этого больше. – Слушай, ты не можешь не делать этого, пока мы говорим? А то мне трудно сосредоточиться на беседе.

Она прижимала края раны друг к другу, издавая хриплые проклятия на языке, которого я не знал.

– Ты знаешь, – сказала она, – что этот вид клея изначально разрабатывался, как чрезвычайный шов на поле боя?

– Ты хочешь узнать, что я сегодня ел на завтрак? – возразил я.

– Я не знаю, правильно ли я делаю, – продолжала она. – Я видела это в кино. С… черт возьми, с оборотнями. – Она выдохнула и медленно отняла руки от раны. Еще пара дюймов плоти были теперь схвачены клеем. Выглядела Гард ужасно, ее лицо было серое и смятое болью.

– Да, Дрезден? Почему ты ищешь Марконе?

– Короткая версия? Пострадает моя задница, если я этого не сделаю.

Она посмотрела искоса на меня.

– Это личное?

– В значительной степени. Я могу дать тебе свое слово, если хочешь.

Она покачала своей головой.

– Нет… В твоем слове я не сомневаюсь. Это всегда … хорошо. – Она закрыла глаза от боли и задыхалась несколько секунд. – Но мне нужно другое от тебя.

– Что?

– Белый Совет, – прохрипела она. – Я хочу, чтобы ты призвал Белый Совет возвратить Марконе.

Я заморгал.

– Мм. Что?

Она скривилась и начала упаковывать следующую пару дюймов кишечника назад в живот.

– Соглашения были нарушены. Нужно послать вызов. Вызвать эмиссара. Как у стража – она задохнулась на мгновение, и затем выдавила новую порцию клея на новое место – у тебя есть власть сделать вызов.

Ее пальцы ослабли, и рана рывком открылась снова. Она стала белая от боли.

– Черт возьми, Сигран [30], – сказал я, более потрясенный ее болью, чем ее условием, и подошел помочь ей. – Убери руки оттуда. – Когда она убрала, мне удалось закрыть рану даже немного больше, давая клею шанс связать закрытую плоть.

Она попробовала улыбнуться мне.

– Мы … мы хорошо поработали вместе на фестивале пива. Вы – профессионал. Я уважаю таких.

– Я держу пари, что ты это говоришь всем парням, которые склеивают тебе живот.

– Позови Совет, – сказала Гард. – Пошли вызов.

– У меня есть лучше идея, – сказал я. – Скажи мне, где Марконе, я пойду, получу его и приведу домой, и это все будет закончено.

Она начала зажимать следующий кусочек раны в то время, как я ждал с клеем.

– Так просто не получится. Я не знаю, где он.

Я уловил смысл.

– Но ты знаешь, кто захватил его.

– Да. Другие подписавшие Соглашение, так же, как Марконе теперь. У меня нет никакой власти бросить вызов их действиям. Но ты можешь. Ты можешь вытащить их за свет, организовать давление всех членов Соглашения против них.

– О, безусловно, – сказал я, выдавливая больше клея. – Совет ужасно любит, когда один из самых молодых участников тянет всю организацию в борьбу, которая не является их собственной борьбой.

– Вы знали бы, не так ли? – прохрипела Гард. – Это ведь не первый раз случилось.

Я скрепил рану клеем.

– Я не могу, – сказал я спокойно.

Она дышала слишком быстро, слишком трудно. Я мог только держать рану закрытой.

– Неважно, что ты … хххх … говоришь. После всего … твоя задница пострадает.

Я нахмурился и медленно отнял пальцы, удостоверяясь, что рана остается закрытой. Мы закрыли последние несколько дюймов, и отверстие больше не зияло.

– Не могу отрицать этого, – сказал я. Потом посмотрел искоса на нее. – Кто это? – спросил я. – Кто подписавший Соглашение захватил Марконе?

– Ты уже встречал их однажды, – сказала Гард.

Тут снизу внезапно закричал Томас.

– Гарри!

Я крутнулся к двери, и в это время окно позади меня взорвалось брызгами стекла. Осколки отскочили от моего усиленного колдовством кожаного плаща, но я почувствовал пару горячих жал, поскольку кусочки стекла порезали мне шею и ухо. Я попытался повернуться и почувствовал, как что-то бросается мне в лицо. Я отбил это в сторону левой рукой, и затем неловко отпрыгнул назад от злоумышленника.

Оно приземлилось в наклоне на кровать, одной ногой прямо на раненый живот беспомощной Гард, это было существо размером чуть больше ребенка. Оно было красно-черное, неопределенно гуманоидное по форме, но покрытое хитином насекомого. Его глаза были слишком большими для его головы, многогранными, а руки заканчивались зазубренными зажимами, как у богомола. Перепончатые крылья трепетали на его спине, издавая низкое и невыносимое гудение.

И это было еще ничего.

Его глаза мерцали внутренним огнем, оранжево-красным жаром – и прямо над ними располагался другой набор глаз, эти сверкали болезненной зеленой люминесценцией, мигали и сосредотачивались независимо от первой пары. Ангельский знак горел на хитине лба насекомого.

Я внезапно ужасно пожалел о том, что мой посох находится на расстоянии в двадцать футов вниз по лестнице. Это сейчас было все равно, что на луне, в смысле пользы для меня.

И только я это подумал, как Рыцарь Почерневшего Динария открыл свою инсектоидную пасть, издал вызывающий вопль гнева и бросился мне в лицо.

Глава 13

Однажды в моей жизни уже было, что меняющий форму, одержимый демоном маньяк, ворвался в окно и пытался вырвать мне лицо, он меня тогда сильно и неприятно удивил.

Но то время уже прошло.

Я провел несколько прошлых лет на разных краях сверхъестественной войны между Белым Советом волшебников и Вампирской Коллегией. И в эти годы мне пришлось здорово поднатаскаться. Волшебники, которые идут в борьбу, не подготавливая свои действия, имеют тенденцию не приходить домой. Хуже того, люди, полагающиеся на их защиту, тоже сильно страдают.

Второе самое важное правило боевого колдовства – простое: не позволяйте им дотронуться до вас.

Говорим ли мы о вампирах или людоедах, или каких-то других чудовищах, большинство из них может сделать самые отвратительные вещи с вами, если подпустить их достаточно близко для прикосновения, и это даже меньший член клана граффов продемонстрировал на моем носу прошлой ночью.

Первое правило боевого колдовства также очень простое: будьте подготовлены.

Чародеи могут (потенциально) обладать огромной властью против чего угодно, что может явиться незваным – если мы готовы воспользоваться ею. Проблема состоит в том, что те, кто являются незваными, тоже об этом знают, поэтому основная их тактика – внезапная засада. Волшебники могли бы жить долгое время, но не всегда выдерживают неожиданную проверку. Так что нужно думать заранее, чтобы быстро действовать, когда станет жарко.

Я научился быть готовым и преподавал молодым волшебникам с меньшим количеством опыта чем у меня, как быть готовым к любому случаю, например, такому как этот.

Катушка стальной цепи в моем кармане плаща вышла гладко, когда я потянул за нее, потому что я практиковался много раз, и я хлестнул другим ее концом в лицо богомола.

Это существо было быстрее меня, конечно. Они обычно быстрее. Два его зажима захватили конец цепи. Челюсти богомола перехватили ее, и существо выдернуло цепь из моих рук рывком верхней части тела, более быстрой, чем мысль.

И это было очень хорошо, нет, в самом деле. У богомола не было времени, чтобы заметить две важные детали о цепи: во-первых, то, что вся она была покрыта медью.

Во-вторых, то, что стандартный электрический штепсель был присоединен к другому концу.

Я щелкнул своими пальцами у самой стены и рявкнул, “Galvineus!”

Штепсель рванулся, как поразительная змея, и запрыгнул в розетку.

Свет замерцал и стал тусклым. Динарианец прыгнул резко в воздух и затем снизился, безумно дергаясь, пораженный током. Электричество вынудило мускулы в его челюстях и зажимах сжаться, и существо не могло выпустить цепь. Резкий дым стал выходить от различных точек на его щитке.

– Чародей! – крикнула Гард, задыхаясь. Она захватила деревянную ручку ее топора и бросила его слабо ко мне. Я услышал снизу крик и рев дробовика. Это осталось на заднем плане, незначительная информация. Все, что имело значение для меня, было почти в пределах длины руки.

Топор подпрыгнул и ударился в мою ногу, но мой плащ препятствовал тому, чтобы это травмировало меня. Я вознес топор, – Христос, какой он тяжелый! – отступил назад и обрушил вниз на Динарианца, как будто я раскалывал деревянный брусок.

Топор пробил грудную клетку Динарианца и застрял в ней. Конвульсии существа вырвали оружие из моих рук – и штепсель из розетки.

Голова богомола бросилась ко мне, она страшно кричала. Топор сорвался и падая, ударил его по ногам.

– Пригнись! – прохрипела Гард.

Я нырнул в сторону и на пол.

Раненная женщина разрядила свою винтовку в богомола, две или три секунды воющего грома, она стреляла от бедра на расстоянии приблизительно в три фута.

Слова не могут передать, как грязно было вокруг. Будет достаточно сказать, что для того, чтобы удалить все это дело, проще будет ободрать и вновь отполировать стены, пол, и потолок.

Гард задохнулась, и пустая винтовка выскользнула из ее пальцев. Она задрожала и прижала свои руки к животу.

Я двинулся в ее сторону и подобрал ее, пытаясь не напрягать ее живот. Она была тяжела. Не как борец сумо или что-то такое, но она была шесть футов высотой без каблуков и имела больше чем обычное количество мускулов. Она чувствовалась по крайней мере столь же тяжелой, как Томас. Я проворчал с усилием, перехватил ее крепче, и двинулся к двери.

Гард издала небольшое каркающее хныканье, и из ее раны хлынула кровь. Слабые муки сочувствующей боли замерцали через мой собственный живот. Ее глаза закатились. Много было нужно, чтобы превысить порог боли Гард, но, похоже, что Динарианцу со своим неуместным визитом это удалось.

Этот день уже не мог стать более тревожащим.

Пока разбрызганная масса, которая была Динарианцем, не начала дрожать и двигаться.

– О, Вы должно быть разыгрываете меня! – воскликнул я.

Где только что было одно существо, теперь были тысячи маленьких подобных богомолу существ. Они все начали собираться к центру комнаты, накапливаясь в две насыпи, которые постепенно начинали принимать форму инсектоидных ног.

Дробовик внизу загрохотал снова, и бегущие шаги приблизились.

– Гарри! – прокричал Томас. Он появился на нижней площадке лестницы с мечом в руке, в то время, как я поспешил наружу, неся Гард.

– У нас была здесь интересная компания! – сообщил я. И начал спускаться по лестнице так быстро и аккуратно, как только мог.

– Я думаю, что здесь их еще три штуки, – сказал Томас, спускаясь за мной. Он быстро но внимательно посмотрел на Гард. – Святое дерьмо.

Труп лежал на полу холла. Это существо было черным, пушистым и большим, и я не мог сказать о нем что-то большее. Четыре пятых его головы отсутствовало и по-видимому было размазано на всем протяжении противоположной стены. Его кишки были разбросаны с обеих сторон его тела, от них поднимался пар, хорошо заметный в холодном воздухе, поступающем через разрушенную переднюю дверь. Хендрикс присел в затененной гостиной комнате, прикрывая лестничную площадку своим дробовиком.

Что-то проскребло по половицам потолка выше нас.

– Что это? – спросил Томас.

– Гигантский демон-богомол тащит себя по полу.

Томас закрыл глаза на меня.

– Я так предполагаю, – сказал я.

– Как она? – прорычал Хендрикс.

– Не особо хорошо, – сказал я. – Здесь нельзя оставаться. Невозможно обороняться здесь, здесь даже порога нет, ^[31] чтобы заговорить его. Надо уходить.

– Нельзя ее двигать, – сказал Хендрикс. – Она может умереть.

– Если ее не двигать, она точно умрет, – возразил я. – И мы тоже.

Хендрикс уставился на меня, но спорить не стал.

Томас уже сунул руку в карман. Он был напряжен, его глаза рыскали беспокойно, видимо, в попытке отследить вещи, передвижение которых он мог услышать снаружи. Он вытащил брелок-ключи от машины и зажал его зубами. Потом он взял свою саблю в одну руку, своего монстра Десерт Игл в другую, и начал мурлыкать “Фрогги пошел на свидание” одним дыханием.

Гард медленно расслабилась, ее голова склонилась. Мне стало трудно держать ее устойчиво.

– Хендрикс, – сказал я, кивая на Гард.

Без слов он отложил дробовик и взял женщину на руки. Я видел его глаза, когда он это делал, в них были беспокойство и страх – и не за себя. Он взял ее очень мягко, вот уж никогда бы не подумал о нем такое, и проворчал,

– Откуда я знаю, что вы не бросите нас? Дадите им разорвать нас, а сами в это время сбежите?

– Ниоткуда, – сказал я кратко, подбирая мой посох. – Оставайтесь, если хочешь. Эти штуки убьют вас обоих; я гарантирую это. Или можешь рискнуть с нами. Тебе решать.

Хендрикс впился взглядом в меня, потом мельком взглянул на женщину, лежащую без сознания в его руках, и его скалистый угрюмый вид исчез. Он кивнул.

– Гарри? – спросил Томас. – Как ты собираешься это сделать?

– Мы движемся прямо на твой нефтяной танкер, – сказал я. – Самым коротким маршрутом между двумя пунктами и все.

– Они следят за дверью, – сказал Томас.

– Я надеюсь, что так.

– Хорошо, – сказал он, закатывая глаза. – Раз у нас такой план.

Шаги пересекли пол выше нас, и сделали паузу наверху лестницы.

Оружие Томаса повернулось к лестнице. Я не поворачивался. Я прикрывал дверной проем.

Голос, похожий на расстроенные скрипичные струны, по которым скользит гниющая кобра, дрейфовал вниз по лестнице.

– Чародей.

– Я слышу тебя, – сказал я.

– Эта ситуация могла бы быть решена без дальнейшего конфликта. Вы согласны вести переговоры?

– Почему нет, – ответил я. Я не отворачивался от двери.

– Вы даете мне гарантии безопасности?

– А ты?

– Я даю Вам слово, – ответил голос.

– Хорошо, – сказал я. Я понизил свой голос к почти мысленному шепоту, я был уверен, что только Томас сможет это услышать. – Следи за ними. Они попробуют что-то другое, они получают шанс.

– Зачем давать им возможность? – пробормотал Томас.

– Может, удастся узнать что-то важное. Гораздо труднее расспрашивать трупы. Поменяйся со мной.

Мы поменялись местами, и я держал мой жезл направленным на лестницу, по которой чуть спустился демон-богомол. Существо присело на самой верхней ступеньке, которую могло занять, так чтобы видеть холл. Оно выглядело ничуть не хуже, чем до близкого знакомства с винтовкой Гард.

Существо присело, движением жутким и чуждым наклонило свою голову почти полностью горизонтально, сначала в одну сторону, потом в другую, продолжая смотреть на нас. Потом его живот поднялся. В течение секунды я думал, что бы это значило, и тут желто-розовая слизь начала появляться из его рта. Через секунду оно подняло свои подобные зажиму когти и захватило свою голову, и отогнуло ее движением, странно знакомым, так выправляют воротник водолазки. Человеческое лицо появилось из слизи, в то время как щиток расколотой головы барахтался на ее груди и верхней части спины.

Динарианец был похож на девушку приблизительно пятнадцати лет, и разве только ее волосы нарушали образ, они были серебристо-серые, короткие, и почти приклеенные к черепу. У нее были огромные и великолепные зеленые глаза, сердцевидное лицо, и тонкий, заостренный подбородок. Ее кожа была бледна и ясна, скулы высокие, и все черты прекрасные и симметричные. Второй набор зеленых глаз и символ ангельского подлинника все еще пылали слабо на ее лбу.

Она медленно улыбнулась.

– Я не ожидала цепь. Я думала, что Ваше оружие – огонь и энергия.

– Ты стояла на человеке, – сказал я. – У меня не было желания жечь ее или взрывать.

– Глупо, – пробормотала девочка.

– Я все еще здесь.

– Но я тоже.

– У тебя есть пять секунд, чтобы добраться до гребаной темы, – сказал я. – Я не собираюсь трепаться с тобой, в то время как твои приятели занимают позицию.

Девочка-Богомол сузила глаза. Глаза на ее лбу сузились также. Очень жутко. Она кивнула в сторону Хендрикса и Гард.

– У меня дело к ним. Не к Вам, O Страж Белого Совета. Отдайте их мне. Вы можете уехать с миром. Как только они будут мертвы, я соберу моих соотечественников, и мы покинем город без всякого вреда любым невинным.

– А что, если они нужны мне живые? – проворчал я.

– Если Вы желаете, я могу подождать, пока Вы не опросите их.

– Да, это – именно то, чего я хочу: чтобы ты стояла у меня за спиной.

Она подняла коготь.

– Я даю Вам свое торжественное слово. Никакого вреда не будет ни Вам, ни Вашему компаньону.

– Соблазнительно, – сказал я.

– Хотите, я добавлю материальную награду? – спросила Девочка-Богомол. – Я заплачу Вам двести тысяч, в наличных деньгах.

– С какой это стати?

Она пожала плечом.

– Моя ссора с выскочкой Бароном и его подданными – не с Белым Советом. Я предпочла бы продемонстрировать мое уважение к Совету, вместо того, чтобы вызвать неблагоприятное препирательство с ним по вопросу Вашей смерти.

– Угу.

Ее улыбка стала более острой.

– Если Вы захотите, я могла бы предложить развлекать Вас, как только дело будет сделано.

Я резко хохотнул.

– О, – сказал я, все еще смеясь. – О, о, о. Это забавно.

Она мигнула и уставилась на меня, не понимая.

Выражение ее лица заставило меня смеяться еще сильнее.

– Ты …, Ты хочешь меня к …, Адские колокола, ты думаешь, что я не знаю, что случается с партнером богомола, как только дело сделано?

Она обнажила свои зубы во внезапном гневе. Они были блестящие и черные.

– Ты хочешь, чтобы я доверял вам, – продолжал я, все еще смеясь, – и ты думаешь, что посулишь мне все, что я хочу, и какая-то добыча во мне пойдет на это? Боже, это так мило, я сейчас посажу тебя в карман и возьму с собой.

– Не отказывайте мне в том, что является моим, чародей, – проскрипела она. – Так или иначе, я их получу. Заключите со мной договор. Я буду соблюдать его.

– Да, – сказал я. – Я видел, как ваши люди соблюдают договоры. Позволь мне сделать тебе встречное предложение. Отдай мне Марконе, в целости и сохранности, и можешь выезжать из города хоть сейчас, и я позволю тебе жить.

– Предположим, мы примем ваше предложение. Почему я должна верить, что Вы позволили бы нам уезжать с миром?

Я слабо улыбнулся и спокойно перефразировал мертвого друга.

– Потому что я знаю, что Ваше слово стоит, Динарианец. А Вы знаете, сколько стоит мое.

Она уставилась на меня на мгновение. Потом она сказала,

– Мне нужно посоветоваться с моими компаньонами, я вернусь через пять минут.

Я слегка наклонил свою голову. Она возвратила жест и помчалась вверх по лестнице.

Она исчезла из вида. Где-то наверху разбилось стекло.

Потом красно-черное пятно, ринулось вниз по лестнице к нам, одновременно с хором адских криков снаружи.

Предательство не срабатывает так хорошо, когда другой человек ожидает его, и у меня было колдовство, готовое к работе в ту же секунду, когда она вернулась. Девочка-Богомол не добралась до низа лестницы, я указал своим жезлом на нее и прорычал, “Forzare!”

Молоток чистой кинетической энергии ударил ее. Она отлетела обратно тем же путем, которым она пришла, достигла вершины лестницы и вылетела через стену дома с страшным хрустом.

И больше не было никакого времени. Нечто прибыло через дверной проем и было встречено мечом Томаса и пистолетом. Мне некогда было долго смотреть на это, но я успел получить впечатление от спиральных рогов и зеленой чешуи. Я сосредоточился на своем желании, указал жезлом на переднюю стену дома и пробормотал, "Forzare", посылая медленный импульс движения. Я позволил ему сначала нажать против передней стены дома, а затем вложил туда больше энергии, создавая единую ударную поверхность.

Потом я отодвинулся и действительно ударил, ревя “Forzare!” изо всех моих легких. Я вложил все, что я имел, во взрыв энергии, которая ударилась в пластину силы, которую я только что создал. Был огромный звук кричащего леса и стали, и вся передняя стена дома как бы взорвалась, полностью освобождая свою структуру.

Выли демонические голоса. Я повернулся и увидел, что Томас, используя в своих интересах отвлекающий момент, хлещет саблей, как косой, (rondello-стиль называется ^[32]), превращая своего противника в ленты. Обрубленный Динарианец кричал от боли.

– Черт возьми! – закричал Томас на меня. – Там – совершенно новый автомобиль!

– Перестань скулить и иди! – крикнул я, облекая слова в действие. Передняя стена дома снизилась, как приливная волна и разрушилась в маленький океан щебня, покрывая капот Хаммера. Где-то глубоко под щебнем можно было слышать другого Динарианца, пытающегося освободиться.

Мы помчались к Хаммеру и запрыгнули туда. Томас уже начал отъезжать, когда Девочка-Богомол появилась сверху и хлопнулась на капот Хаммера, вдавливая его.

– Бог возьми! – зарычал Томас. Он переключил машину на реверс и начал двигаться назад – одновременно стреляя в Девочку-Богомола. Взрывы трепещущих форм насекомого взлетали от выстрелов вместо брызг крови, но судя по крику, это причинило ей много боли. Она свалилась с капота и исчезла.

Томас направил машину в поворот, и мы уехали, направляясь обратно в тяжелый снегопад.

Какое-то время в машине стояла полная тишина, потом постепенно сердца вернулись к нормальному ритму, а питаемый ужасом порыв адреналина иссяк.

Тогда Томас сказал, – мне не кажется, что мы много узнали.

– Ну не скажи, – ответил я.

– То есть?

– Мы узнали, что в городе есть больше чем пять Динарианцев. И мы узнали, что они – подписавшие Соглашение – вполне очевидно возражают против недавнего возвышения Марконе.

Томас хмыкнул, соглашаясь.

– И что теперь?

Я устало покачал головой. То, последнее, колдовство меня вымотало.

– Теперь? Я думаю … – я повернул голову и посмотрел на остающуюся без сознания Гард. – Я думаю, что нужно вызвать Совет.

Глава 14

Теперь, когда уже не одна, на целых две сверхъестественных команды с серьезными основаниями гонялись за мной, варианты моих действий стали несколько ограничены. В сущности, было только одно место, где я мог оставить Гард и Хендрикса, и не подвергать при этом опасности жизни невинных: Церковь Ангелов Пресвятой Девы Марии.

Но я сказал Томасу везти нас к дому Карпентеров.

– Я все-таки думаю, что это – плохая идея, – сказал Томас спокойно. Снегоуборочные машины упорно трудились, но пока они только держали слабое равновесие со снегом, гарантируя, что маршруты в больницы уже расчищены. Улицы в некоторых местах были похожи на траншеи Первой мировой войны, снег накопился просто какими-то брустверами с обеих сторон.

– Динарианцы знают, что мы используем церковь как явочную квартиру, – сказал я. – Они будут наблюдать за ней.

Томас пробурчал что-то и проверил зеркало заднего обзора. Гард все еще была без сознания, но дышала. Глаза Хендрикса были закрыты, рот немного открыт. Я не обвинял его. Я не стоял, следя за раненным товарищем всю ночь, но и я чувствовал, что неплохо бы слегка подремать также.

– Что это были за штуки? – спросил Томас.

– Рыцари Почерневшего Динария, – ответил я. – Ты помнишь меч Майкла? С гвоздем, вделанным в рукоятку?

– Само собой, – сказал Томас.

– Есть еще два таких, – сказал я. – Три меча. Три гвоздя.

Глаза Томаса расширились на мгновение.

– Подожди. Это те гвозди? От Распятия на кресте?

Я кивнул.

– Да, именно так.

– И где эти мечи? У партнеров Майкла?

– Да. А у каждого из тех динарианских типов есть серебряная монета.

– Три серебряных монеты, – сказал Томас. – Что, не так?

– Тридцать, – поправил я его.

Томас издал задыхающийся звук.

– Тридцать?

– Потенциально. Но у Майкла и других есть несколько монет, которые они охраняют в настоящее время.

– Тридцать сребренников, – сказал Томас, понимающе.

Я кивнул.

– Каждая монета заключает в себе дух одного из Падших ангелов, он там в ловушке внутри. Кто обладает одной из монет, может пользоваться властью Падшего ангела. Они используют это, например, для превращения в те формы, которые мы видели, могут излечивать раны, в общем, полный комплект.

– Такие крутые?

– Сертифицированный ночной кошмар, – сказал я. – Многие из них живут достаточно долго, чтобы развить в себе неплохие способности к волшебству.

– Ха, – сказал Томас. – Тот, который вломился через дверь, не походил на такого задиру. Уродливый, это да, но он не был Суперменом.

– Может, тебе просто повезло, – сказал я. – Пока у них есть монета, их почти невозможно убить.

– А, – сказал Томас. – Ну, это все объясняет.

– В смысле? – спросил я.

Томас сунул руку в карман штанов и вытащил серебряную монету, размером немного больше, чем никель ^[33], почерневшую от возраста, за исключением формы единственного символа, чисто блестящего через тусклость. – Когда я распотрошил Капитана Уродство, это вылетело из него.

– Адские колокола! – выдохнул я, и отшатнулся от монеты.

Томас удивленно дернулся, и машину занесло на снегу. Он повернулся туда, восстановил управление транспортным средством, не отводя глаз от меня.

– Стоп, Гарри. Что?

Я вжался в дверь Хаммера, отодвигаясь, насколько я физически мог, от этой штуки.

– Слушай, только … только не двигайся, хорошо?

Он выгнул бровь.

– Ooooкей. Почему нет?

– Потому, что если эта штука коснется твоей кожи, ты проклят, – сказал я. – Заткнись на секунду и дай мне подумать.

Перчатки. На Томасе были перчатки еще раньше, когда перебирал шарф Жюстины. Он не коснулся монеты своей кожей, или он бы уже знал, в какие неприятности влип. Хорошо. Но монета была угрозой, и я, черт возьми, небезосновательно подозревал, что сущность, заключенная в ней, и без прикосновения может влиять на физический мир вокруг себя, вокруг полно тонких путей, достаточно, чтобы укатясь далеко от своего прежнего владельца, например, так или иначе манипулировать Томасом.

Спокойно. Ее надо куда-то положить. Я завозился в своих карманах. Единственный контейнер, который я таскал с собой, был старый мешочек от виски Королевская Корона, я в нем держал мой небольшой набор для игры в кости. Я высыпал их в карман и открыл мешочек.

У меня тоже была перчатка на левой руке. Моя лапа уже более-менее оправилась от ужасных ожогов, которые это получила за несколько лет до того, но все-таки еще было рано называть ее здоровой рукой. Я держал ее закрытой из любезности ко всем, кто мог бы поглядеть на нее. Я раскрыл мешочек двумя пальцами моей левой руки и сказал,

– Положи ее сюда. И ради Бога, не бросай и не дотрагивайся до меня этой штукой.

Глаза Томаса расширились сильнее. Он прикусил свою нижнюю губу и, очень осторожно двигая рукой, положил маленький безобидный диск в мешочек Королевской Короны.

Я туго затянул завязки, монета была внутри, и завязал узлом. Потом я открыл пепельницу Хаммера, засунул мешочек внутрь, и захлопнул ее снова.

И только тогда я медленно выдохнул, и снова сел ровно на свое место.

– Иисусе, – сказал Томас спокойно. Он поколебался мгновение и затем сказал,

– Гарри … это что, действительно так плохо?

– Это еще хуже, – сказал я. – Но я не могу придумать никаких других предосторожностей, что бы еще можно сделать.

– Что случилось бы, если бы я коснулся этого?

– Падший, внутренняя часть монеты, вторгся бы в твое сознание, – сказал я. – Он предложил бы тебе власть. Искушения. Как только ты втянулся бы, он бы установил над тобой контроль.

– Я сопротивлялся искушению и прежде, Гарри.

– О, это совсем не то.- Я посмотрел на него откровенно и пристально. – Это – Падший ангел, а ты человек. Ему тысячи и тысячи лет. Оно знает, как думают люди. Оно знает, как эксплуатировать их.

Его голос обострился немного.

– Я происхожу из семьи, где все демоны или суккубы. Я думаю, что я кое-что знаю слегка об искушениях.

– Тогда ты должен знать, как бы он зацапал тебя. – Я понизил свой голос и сказал мягко, – Он мог бы отпустить Жюстину к тебе, Томас. Ты бы мог дотронуться до нее снова.

Он уставился на меня в течение секунды, вспышки дикой тоски полыхнули далеко сзади в его глазах. Потом он медленно повернул свою голову назад к дороге, выражение лица превратилось в нейтральную маску.

– О, – сказал он спокойно. И немного спустя, – Нам нужно, вероятно, избавиться от нее.

– Мы так и сделаем, – сказал я. – Церковь была против динарианцев в течение нескольких тысяч лет. Они могут принять кой-какие меры.

Томас мельком глянул на пепельницу, затем оторвал глаза и посмотрел с негодованием на вдавленный капот Хаммера.

– Не могли они явиться шесть месяцев назад? Когда я водил бьюик.

Я фыркнул.

– Насколько же ты привержен к порядку!

– Я только встретил их, но уже ненавижу этих парней, – сказал Томас. – Но почему они здесь? И почему теперь?

– Без церемоний? Я сказал бы, что они утащили Марконе, чтобы доказать другим членам Соглашения, что простым смертным нет места среди нас, извращенцев, я имею в виду – супернатуралов.

– Они – члены Соглашения?

– Надо бы выяснить вот что,- сказал я. – Я сомневаюсь, что кто-то нанял их как ‘Орден одержимых психопатическим демоном.’ Но что-то об этом Девочка-Богомол говорила, да.

– Ну, и какой отсюда вывод? Зачем им Марконе?

Я пожал плечами. Я уже сам задал себе эти самые вопросы и был в не состоянии придумать какие-либо ответы.

– Неясно, – сказал я. – Но они это сделали, по пути разрушив то здание, они обошли или прошли через его охрану, и все-таки захватили его.

– И каким боком, черт возьми, королевы фэйри здесь? – спросил Томас.

Я снова пожал плечами. Об этом я тоже уже себя спрашивал. Я ненавижу просто, когда я должен отвечать на свои собственные вопросы.

Мы проехали оставшуюся часть пути к дому Майкла в серо-белой тишине.

Его улица была на одном из уже расчищенных маршрутов, и мы тихо-мирно до них добрались. Сам Майкл с двумя самыми высокими сыновьями, каждый с большой лопатой, трудились, чтобы очистить дорогу и тротуар и подъезд от продолжающегося снега.

Майкл внимательно посмотрел на Хаммер и сжал губы, заметив Томаса. Он сказал сыновьям что-то, что заставило их переглянуться друг с другом, и уйти внутрь. Майкл спустился с дороги к моей стороне грузовика и внимательно посмотрел на моего брата, а затем на пассажиров сзади.

Я опустил стекло.

– Эй, – сказал я.

– Гарри, – сказал он спокойно. – Какими судьбами?

– Я только что беседовал с Девочкой-Богомолом, – сказал я. Я показал ему блокнот, где я набросал ангельский символ, в то время как он еще был свежим в моей памяти.

Майкл глубоко вздохнул и скривился. Потом кивнул.

– У меня было такое чувство, что они могут быть в городе.

– Да? – спросил я.

Передняя дверь дома открылась, и появился большой, темнокожий человек, одетый в синие джинсы и темный кожаный жакет. На широком плече его висела спортивная сумка, и одна его рука небрежно отдыхала там. Он вышел в холод и снег спокойно, как будто был одет полностью по-зимнему, и преследовал к нам.

Как только он оказался достаточно близко, чтобы разобрать детали, его лицо раздвинулось в широкой, краткой усмешке, и он остановился около Майкла.

– Гарри! – сказал он глубоким густым голосом с российским акцентом. – Мы встречаемся снова.

Я ответил на его улыбку.

– Саня, – сказал я, протягивая руку. Он встряхнул ее с силой, достаточной, чтобы сломать кости. – Что ты делаешь здесь?

– Мимо шел, – сказал Саня, и захватил горсть снега. – Я прибыл последним рейсом прежде, чем они закрыли аэропорт. Похоже, что я остаюсь здесь на несколько дней. – Его глаза перешли с моего лица на блокнот, и приятное выражение с его лица, моментально исчезло.

– Кто-то знакомый? – спросил я.

– Тесса, – сказал он. – И Имариэль.

– Вы встречались, а?

Его челюсти сжались снова.

– Тесса … рекрутировала меня. Тесса здесь?

– С друзьями.

Я сделал набросок символа, который я видел на почерневшем Динарии, который лежал в мешочке и показал им.

Саня покачал головой и поглядел на Майкла.

– Акариэль, – сразу сказал Майкл.

Я кивнул.

– Он у нас тут в мешочке в пепельнице.

Майкл заморгал. Саня тоже.

– Я надеюсь, что у вас есть один из тех святых носовых платков. Я отнес бы его Отцу Фортхиллу, но думаю, что они будут за ним наблюдать. Мне нужно тихое место, где можно скрываться.

Саня и Майкл обменялись длинным, тихим взглядом.

Саня нахмурился, разглядывая моего брата.

– Кто этот вампир?

Я почувствовал, как Томас удивленно напрягся. Как правило, даже члены сверхъестественного мира не могут обнаружить вампира Белого Суда, если он не делает в это время чего-то специфически вампирского. Это – естественный камуфляж для его вида, и они полагаются на него так же, как леопард на свои пятна.

Но, видимо, трудно скрыть такие вещи от Рыцаря Креста. Возможно это – часть власти, которая им дарована, или возможно это – только часть индивидуальности мужчин, выбранных для такого дела, я не знаю. У меня нет четкого мнения по проблемам веры и Всемогущего, и я плаваю в этих водах с чрезвычайной осторожностью и так кратко, как только можно. Я только знаю, что плохие парни очень редко могут что-то скрыть от Рыцаря Креста, у Рыцарей есть способность к обнаружению правды.

Я встретил пристальный Санин взгляд и сказал,

– Он со мной. И именно – причина, по которой Акариэль потерял свое помещение.

Саня, казалось, обдумывал это какое-то мгновение. Он поглядел на Майкла, тот кивнул.

Младший Рыцарь в раздумье наморщил губы, его пристальный взгляд переместился на место сзади.

Хендрикс проснулся, но не двигался. Он наблюдал за Саней своими внимательными глазами-бусинками.

– Женщина, – сказал Sanya, хмурясь. – Что с ней?

– Ранена, – сказал я.

Что-то вроде огорчения промелькнуло на его лице.

– Да ^[34], конечно. Вы не принесли бы ее сюда, если б думали, что она опасна.

– Не тебе или мне, – сказал я. – У Тессы может быть свое особое мнение.

Брови Сани поднялись.

– Так это она ее ранила?

– Нет, она появилась позже.

– В самом деле. – Саня придвинулся, всматриваясь в Гард.

– Ну-ка, назад, – прогрохотал Хендрикс. – Товарищ.

Саня осветился быстрой улыбкой и показал открытые ладони Хендриксу.

Майкл кивнул Томасу.

– Поставь грузовик у задней стены дома. Со всем этим наваленным снегом его не будет видно с улицы.

– Спасибо, Майкл, – сказал я.

Он покачал головой.

– В мастерской есть обогреватель и несколько раскладушек. Я не буду трогать с места детей.

– Я понимаю.

– В самом деле? – спросил Майкл мягко. Он слегка шлепнул по вдавленному капоту грузовика, и манул Томасу, чтоб он въезжал.

Двадцать минут спустя мы все были в тепле, расположившись в мастерской Майкла.

Гард лежит на кушетке и спит, цвет ее лица явно улучшился. Хендрикс сидит спиной к стене около ее раскладушки, по-видимому на часах, но впрочем он начал храпеть в течение нескольких минут. Саня, с помощью Молли и ее братьев, готовит поесть.

Я наблюдал, как Майкл обернул монету Акариэля в чистый белый платок, с вышитым на нем серебряным крестом, бормоча молитву в течение всего времени своих действий. Свернутый платок он уложил в простую деревянную коробку, также украшенную серебряным крестом.

– Извините меня, – сказал он. – Мне нужно сделать это.

– Где они держат эти штуки? – спросил Томас, когда Майкл отбыл.

Я пожал плечами.

– Какой-нибудь большой склад с гажильоном идентичных коробок, вероятно.

Томас фыркнул.

– Даже не думай об этом, – сказал я. – Не стоит оно того.

Томас водил затянутыми в перчатку пальцами по белому шарфу.

– Да?

– Ты же видел, как эти штуки работают. Они бы управляли твоими эмоциями и самообладанием, и с Жюстиной случилось бы что-то плохое. Или они подождали бы, пока ты втянешься, а потом сделали тебя своей марионеткой. И с Жюстиной случилось бы что-то плохое.

Томас пожал плечами.

– У меня уже есть один демон в голове. Что мне еще один?

Я изучил его профиль.

– Да, у тебя уже есть один монстр в голове, – возразил я. – Это ей удалось пережить.

Он застыл на мгновение. Потом хлопнул локтем назад по стене мастерской в жесте чистого расстройства. Древесина раскололась, и в щель потянуло холодным воздухом.

– Наверно, ты прав, – сказал он унылым голосом.

– Святое дерьмо, – сказал я. Новая идея кристаллизовалась в моей голове и холодом спускалась по спинному хребту.

Томас слегка потер свой локоть.

– Что?

– У меня только что появилась действительно неприятная мысль. – Я сделал жест в сторону опустошенных работников Марконе. – Я не думаю, что динарианцы захватили Марконе, чтобы стереть его в порошок в назидание другим.

Мой брат пожал плечами.

– А зачем бы еще им его захватывать?

Я закусил губу, мой живот закрутило неудобными щелчками.

– Может быть, – сказал я, – они хотят взять его на работу.

Глава 15

Томас остался присмотреть за нашими спящими красавицами, а я пошел в дом, чтобы поговорить с Майклом и Саней за кухонным столом Карпентеров.

Я раскрыл все карты. Я уже упоминал о том, что вообще нет смысла лгать Рыцарям Креста, и кроме того, оба они были более чем достойны моего доверия. Весь рассказ занял не так и много времени.

– Поэтому, – сказал я, – я думаю, что нужно действовать быстро, и вырвать Марконе у них прежде, чем они вынудят его присоединиться.

Майкл хмурился, положив свои широкие, травмированные работой руки на стол перед собой.

– Почему ты думаешь, что он собирается сказать им «нет»?

– Марконе мерзавец, – сказал я. – Но он – очень сам по себе мерзавец. Он не будет работать ни на кого.

– Ты уверен? – спросил Саня, задумчиво хмурясь.

– Да, – сказал я. – Я думаю, именно поэтому они хотели захватить Хендрикса и Гард вместо того, чтобы убить их. Таким образом, они могли бы вынудить его взять монету, угрожая, что убьют его людей.

– Это – часто используемая тактика. – проворчал Майкл

– Не для Тессы, – сказал Саня совершенно уверенно. – Она предпочитает находить тех, кто уже хорошо мотивирован, чтобы принять монету. Она расценивает их потенциальные таланты как вторичный фактор, главное – чтобы человек хотел.

Майкл кивнул, соглашаясь.

– Но это значит только, что не Тесса делает заказ.

Саня оскалил зубы во внезапной, жестокой усмешке.

– Никодимус здесь.

– Ё… – начал я, но поглядел на Майкла и изменил фразу на… – Ёрничать не буду. Никодимус почти убил нас всех в последний раз, когда он был в городе. И он убил Широ.

Оба Рыцаря кивнули. Майкл склонил голову и пробормотал краткую молитву.

– Парни, – сказал я, – я знаю, что ваши основные инстинкты велят вам стоять на вахте против сил ночи, подставлять другую щеку, и так далее. Но здесь тип, сила которого, возможно, даже возросла со времен последнего посещения. Если мы будем ждать, пока он покажется, он нас просто порвет.

– Согласен, – сказал Саня твердо. – Надо проявить инициативу. Найти и поразить змею прежде, чем она подготовится ударить.

Майкл покачал головой.

– Брат, ты забываешь нашу цель. Нам дали власть не для того, чтобы мы могли поразить своих врагов, независимо от того насколько они это заслужили. Наша цель состоит в том, чтобы спасти несчастные души, пойманные в ловушку Падшим.

– Никодимус не хочет быть спасен, – сказал я. – Он полностью доволен своим сотрудничеством с демоном.

– Это ничего не меняет в наших обязанностях, – сказал он. – Любой, даже Никодимус, может искать искупления, независимо от того, что он сделал, пока у него достаточно дыхания, чтобы испросить прощение.

– Я так предполагаю, что пара ран в грудь вас бы удовлетворила? – спросил я его. – Ну, раз они так нужны, меня надо пощекотать, чтобы обеспечить их.

Саня хохотнул.

Майкл улыбнулся, но очень коротко и напряженно.

– Мое мнение такое – мы можем предпринять такие агрессивные действия при только самых страшных обстоятельствах.

– Фейри стоят на краю внутренней войны, – сказал я. – Которая, вероятно, повторно зажжет войну между Советом и Вампирскими Коллегиями – и в пользу плохих парней, я мог бы добавить. Один из самых опасных мужчин, которых я когда-либо знал, может получить доступ к знаниям и власти Падшего ангела, что предоставило бы динарианцам доступ к главному влиянию в пределах Соединенных Штатов. Даже не буду упоминать серьезные личные последствия для меня, если они преуспеют в этом. – Я посмотрел на одного Рыцаря, потом на другого и поднял одну руку над головой. – Я голосую за нападение. Кто «за»?

Майкл поймал санину руку на полпути, и мягко прижал к столу.

– Это не демократия, Гарри. Мы служим Царю небесному

Саня нахмурился на мгновение, глядя на меня. Но потом он откинулся назад на стуле в тихом утверждении поддержки Майклу.

– Ты хочешь говорить с ними? – спросил я Майкла. – Ты, наверное, меня разыгрываешь.

– Я не говорил этого, – ответил Майкл. – Но я не собираюсь просто убивать их и все. Это – решение, Гарри. Правда, недостаточно хорошее.

Я откинулся назад на стуле и потер голову рукой. Там формировалась боль.

– Хорошо -, сказал я спокойно, пытаясь составлять план, по мере продвижения. – Что, если … я устрою разговор? Вы могли бы скрываться поблизости, ну, как бы в резерве?

Майкл вздохнул.

– Есть доля софистики в этом. Ты знаешь, что они попытаются предать тебя, если им покажется, что в этом будет для них преимущество.

– Да. И это будет их выбор. Это – то, что ты ищешь, не так ли? Какой-то способ работать с проблемой, давая ей возможность первого хода? При этом желательно, чтобы хороших парней было убито не очень много?

Майкл выглядел огорченным, но кивнул.

– Прекрасно, – сказал я. – Я попытаюсь устроить это.

– Как? – спросил Саня.

– Давайте этим займусь я, – сказал я. Я глянул на часы на стене. – Дерьмо. Я опаздываю на встречу. Могу я воспользоваться твоим телефоном?

– Конечно, – сказал Майкл.

По пути к телефону я заметил, что в доме никого нет.

– Эй, а где все?

– Черити увезла их в другое место на несколько дней, – сказал Майкл. – Так или иначе, заниматься в таком кавардаке все равно невозможно.

– А Молли где? – проворчал я.

Майкл задумался, а затем покачал головой.

– Не знаю. Не думаю, что она пошла с ними.

Я поразмыслил мгновение и подумал, что я знаю, где она. Я кивнул вокруг себя.

– А где вы держите вещи, ломающиеся рядом с Молли? Я думаю, что они ломаются налево и направо.

– Ну, кое-что в гарантийной мастерской, – ответил Майкл спокойно. – А основную массу я сам ремонтирую.

– Мне жаль.

Он улыбнулся.

– Маленькая цена. Она стоит того.

Причины, по которым мне нравится Майкл, не имеют никакого отношения к мечам и борьбе со злом.

Я снял трубку и набрал Паб Мак-Энелли.

– Мак, – ответил Мак, очень лаконичный владелец паба.

– Это – Гарри Дрезден, – сказал я. – Сержант Мёрфи там?

Мак проворчал утвердительно.

– Дай ей пива за мой счет и скажи ей, что я скоро буду.

Мак проворчал «да» еще раз.

– Спасибо, Мак.

Он повесил трубку, не говоря до свидания.

Я сделал другой звонок, и мне ответил человек со славянским акцентом, а также без чувства юмора. Сначала я пробормотал свой пароль, так, чтобы никто в кухне не услышал его, но связь была настолько плохая, что в конце концов мне пришлось его орать в трубку. Этого следовало ожидать, когда на обоих концах провода по чародею.

Веселому северному человеку потребовалось приблизительно десять минут, чтобы позвать к телефону нужного мне человека.

– Люччио, – сказал молодой женский голос. – Что-то пошло не так, как надо, Гарри?

– Эй! – запротестовал я. – Это – самая ужасная вещь, которую можно сказать человеку, Капитан. То, что я звоню, еще не означает, что есть некоторый кризис.

– Но в этом есть смысл, я полагаю. А почему ты звонишь?

– Ну, ладно. Есть кризис.

– Мммммм, – протянула она.

– Группа, известная как Рыцари Почерневшего Динария, похитила Барона Марконе.

– Криминального лорда, за которого вы поручились, чтобы помочь ему присоединиться к Соглашению? – спросила Люччио веселым голосом. – Какое отношение это имеет к Белому Совету?

– Эти динарианские гады тоже подписали Соглашение, – сказал я. – Подданные Марконе очень недовольны. Они попросили, чтобы я выразил формальный протест похищению и вызвал эмиссара, чтобы решить спор.

Секунды тикающей тишины.

– Какое отношение, – повторила Люччио, ее голос значительно потяжелел на сей раз, – это имеет к Белому Совету?

– Соглашение ничего не означает, если оно не проведено в жизнь и не поддерживается, – сказал я. – В конечном счете, в наших собственных насущных интересах удостовериться, что оно поддерживается теперь, прежде, чем прецедент будет установлен и…

– Не неси чепуху мне тут, – зарычала Капитан Стражей, намек итальянского акцента появился в ее речи. – Если мы предпримем формальные действия, это может спровоцировать войну – a войну мы просто не можем позволить себе. Все мы знаем, что Красная Коллегия уже отдышалась. Мы и так понесли большие потери, меньше всего нам нужен новый конфликт.

Я напрягся, чтобы держать мой голос устойчивым, мрачным.

– Со мной связалась королева Мэб лично. Она настоятельно указала, что вмешаться было бы в наших собственных насущных интересах.

Это не была чистая ложь. Я не определил, кого я подразумеваю под «мы». И при удаче упоминание о Мэб заняло бы внимание Люччио полностью. Единственная причина, по какой Красной Коллегии не удалось истребить нас в затяжной войне, было то, что Мэб дала Совету право проезда через части Небывальщины, находящиеся под ее контролем, позволив таким образом нам, волшебникам, быть столь же мобильными, как наши противники, у которых было значительно меньше трудностей в использовании человеческих транспортных средств для маневрирования войсками.

– Иисусе! – сказала Люччо. – Она хочет забрать наше право проезда по территории Зимы, если мы не примем ее требования.

– Ну, – сказал я, – фактически она этого не сказала.

– Конечно, не сказала. Она вообще никогда не говорит ничего явно.

– Но при этом хорошо контролирует свои дела, – указал я.

– Она не делает дел, из которых она не сможет вовремя выскользнуть. Она запретила своим людям, а также диким феям пересекаться с нами на этих путях, такой жест любезности. Все, что она нужно сделать сейчас, это ослабить свой запрет против диких фей, и мы вынуждены будем ждать нападения каждый раз, когда пользуемся Путем.

– Она – трусливая сука, – согласился я. И скрестил пальцы.

Люччио сильно выдохнула через нос.

– Очень хорошо. Я отправлю соответствующие уведомления, чтобы подготовить одобрение Старшим Советом. Какого эмиссара вы предпочли бы?

– Архив. Мы уже работали вместе.

Люччио снова протянула «Мммм». Я услышал царапанье карандаша.

– Дрезден, – сказала она, – я не могу не подчеркнуть специально для Вас, насколько жизненно важно для нас избежать общих военных действий, даже с относительно маленькой властью.

Перевод: не начинайте вторую войну, Гарри.

– Но, – продолжала она, – потерять пути по территории Зимы мы тоже не можем.

Перевод: Безотносительно к реальности.

– Я слышу, – сказал я. – Я приложу все усилия.

– Добейся большего успеха, – сказала Люччио тупым тоном. – На Старшем Совете есть те, кто придерживается мнения, что мы уже ведем одну войну из-за твоей некомпетентности.

Я почувствовал, как у меня вспыхнула шея.

– Если они поднимут этот вопрос, напомните им, что моя некомпетентность – единственная причина, они не были все разорваны на молекулы новорожденным богом, – выдал я в ответ. – А после этого напомните им, что из-за моей некомпетентности мы наслаждаемся перемирием, и можем отчасти возместить свои потери. А после этого…

– Достаточно, Страж, – сказала Капитан.

Я взял себя в руки и закрыл рот.

Эй, мне надо бы сходить в отпуск. Это – время чудес.

– Я уведомлю тебя, когда изучу кое-что, – сказала Люччо и повесила трубку.

Я шваркнул трубку на рычаг, повернулся и увидел, что Майкла и Саня смотрят на меня.

– Гарри, – сказал Майкл спокойно, – ведь ты говорил с Капитаном Люччио, разве нет?

– Да, – сказал я.

– А нам ты не говорил, что Мэб угрожала разорвать соглашение.

– Этого и не было.

Майкл наблюдал за мной обеспокоенными глазами.

– Раз она этого не делала, ты только что солгал Люччио.

– Да, – сказал я коротко. – Потому что я нуждаюсь во власти Совета, чтобы устроить встречу. Потому что я должен устроить встречу так, чтобы у бригады ублюдков-убийц, которые замучили Широ до смерти, был шанс доказать тебе, что они могут сделать такую дрянь еще раз.

– Гарри, если Совет узнает, что ты ввел их в заблуждение…

– Они, вероятно, обвинят меня в измене, – сказал я.

Майкл поднялся со своего места.

– Но…

Я ткнул в его сторону пальцем.

– Чем дольше мы тянем, тем дольше эти гады остаются в городе, тем дольше наемные убийцы Лета гоняются за мной, и выше вероятность, что пострадают невинные люди. Нужно двигаться быстро, и лучший способ заставить двигаться Совет состоит в том, чтобы позволить ему думать, что его собственная задница собирается упасть в огонь.

– Гарри… – начал Майкл.

– Не надо, – сказал я. – Не надо толкать мне речь о искуплении и милосердии, и как все заслуживают второго шанса. Я – полностью за то, чтобы делать правильные вещи, Майкл. Ты знаешь это. Но сейчас не время.

– Разве правильно так делать, только потому, что мы спешим? – он спросил мягко.

– Даже ваша Книга говорит, что есть время для всех вещей, – сказал я. – Время, чтобы жить – и время, чтобы убивать.

Майкл перевел взгляд с меня на угол черного хода, где его Амораккиус отдыхал в скромных кожаных ножнах, его плоская в стиле крестоносцев рукоять была в оплетке из проводов.

– Это не так, Гарри. А что они могут сделать, я видел гораздо больше тебя. У меня нет никакой растерянности перед борьбой с ними, если придется делать это.

– Они уже взорвали здание, попытались убить меня, при этом создалась ситуация, когда твои собственные дети попали под перекрестный огонь. Это все еще значит, что придется?

Вместо ответа Майкл покачал головой, поднял Амораккиус, и пошел дальше в дом.

Я смотрел ему вслед и тихо рычал.

– Ты смутил его, – сказал Саня.

Я поглядел на темнокожего Рыцаря.

– Что?

– Ты смутил его, – повторил Саня, – тем, что ты сделал.

– Что сделал? Наврал Совету? Я не вижу, чтобы у меня был большой выбор.

– Но ты это сделал, – сказал Саня спокойно. Он поднял спортивную сумку с полу рядом с собой и вытянул длинную саблю, старое оружие конницы – Эспераккиус. Гвоздь, вделанный в рукоятку, давал понять, что это брат меча Майкла. Он начал осматривать лезвие. – Тебе, возможно, просто придется напасть на них.

– Одного? Я больной, но не настолько.

– Он – твой друг. Он пошел бы с тобой. Ты знаешь это.

Я покачал своей головой.

– Он – мой друг. Точка. Друзей не подставляют.

– Точно, – сказал Саня. – И вместо этого ты поместил свою собственную жизнь в опасность, чтобы защитить его верования. Ты рискуешь своим телом, чтобы сохранить его сердце. – Он достал гладкий точильный камень и начал править лезвие сабли. – Я думаю, что он считает это особенно мессианским актом.

– Я не поэтому так сделал, – сказал я.

– Конечно, нет. Он знает это. Это нелегко для него. Обычно это он – тот, кто защищает других, и платит ту цену, какую требуется.

Я вздохнул и поглядел вслед Майклу.

– Я не знаю, что еще мне придется сделать.

– Да, – согласился Саня. – Но еще он боится за тебя.- И он замолчал, а его камень скользил вдоль лезвия меча.

– Ничего, если я спрошу тебя о чем-то? – сказал я.

Большой человек продолжал точить меч устойчивой рукой.

– Пожалуйста.

– Ты как-то необычно выглядел, когда возникло имя Тессы, – сказал я.

Саня глядел на меня в течение секунды, в его глазах ничего нельзя было прочитать. Он пожал плечом и возвратился к его работе.

– Она ошиблась с тобой?

– Едва ли она замечала меня. Или говорила со мной, – сказал Саня. – Для нее я был только служащим. Еще одно лицо. Она не заботилась, кем я был.

– А другая? Та, что тебя привлекла.

Мускул вдоль линии его подбородка дернулся.

– Ее звали Розанна.

– Это она ошиблась, – сказал я.

– Зачем тебе это?

– Затем, что когда ты говоришь о ней, твое лицо, говорит, что с тобой она ошиблась.

Он коротко улыбнулся.

– Ты знаешь, сколько черных людей живет в России, Дрезден?

– Нет. То есть, я думаю, что очень немного.

Саня остановился на середине движения и поглядел на меня, выгнув бровь.

– Да, – сказал он сухим тоном. – Мягко говоря.

– Не так, как в Штатах, я думаю.

– Для Москвы я был очень, очень странный. А если я выезжал в какие-нибудь меньшие города, то нужно было быть осторожным на оживленных улицах. Я мог вызвать автомобильные катастрофы, потому что водители отводили взгляд от дороги, чтобы уставиться на меня. Буквально. Множество людей в той части мира никогда не видели черного человека собственными глазами. Сейчас нас таких становится больше, немного, но больше, а тогда я был вообще один, обезьяна, монстр. Ненормальный.

Я начал понимать.

– Все это должно было сделать молодого человека немного обиженным.

Он возвратился к заточке меча.

– О, да.

– Таким образом, когда ты говоришь, что Тесса предпочитает брать новичков, которые, как она знает, будут стремиться принять монету …

– Я говорю на основании опыта, – сказал Саня, кивая. – Розанна была всем, о чем только мог мечтать сердитый, бедный, отчаянный молодой человек. Красивая. Сильная. Чувственная. И ей было неважно, какой у меня цвет кожи. – Саня покачал головой. – Мне было шестнадцать.

Я вздрогнул.

– Да. Хороший возраст для того, чтобы принимать действительно плохие решения. Я это тоже знаю по опыту.

– Она предложила мне монету, – сказал Саня. – И я взял ее. И в течение пяти лет существо, известное как Магог, Розанна и я путешествовали по миру, потворствовали себе в любом пороке, который только может вообразить молодой человек, и … повиновались командам Тессы. – Он покачал головой и поглядел на меня. – К концу того времени, Дрезден, я уже был просто животное, которое ходило вертикально. О, у меня были мысли и чувства, но все они были рабами моих желаний. Я сделал много вещей, о которых я не… – Он прервался и отвернулся от меня. – Я сделал много…

– Она манипулировала тобой, – сказал я спокойно. – Розанна. Она провоцировала тебя вроде как попробовать наркотик, верно? Один маленький шаг за один раз. Развращая тебя и позволяя Падшему взять на себя управление.

Он кивнул.

– И все время я даже не подозревал этого. Я думал, что она просто заботилась обо мне так же, как я заботился о ней. – Он слабо улыбнулся. – Понимаешь, я никогда не утверждал, что был очень сообразительный.

– Кто вывел тебя? – спросил я его. – Широ?

– В некотором смысле, – сказал Саня. – Широ вел Тессу по одному из ее проектов в … Антверпене, кажется. Она приехала, ворвалась в квартиру Розанны в Венеции, она была в ярости. У нее с Розанной были споры, которые я никогда полностью не понимал – но когда мне сказали уехать, я остался послушать их разговор. И я услышал то, что Розанна на самом деле чувствует ко мне, услышал, что она говорит Тессе обо мне. И я наконец понял, каким идиотом я был. Я бросил монету в канал и никогда не оглядывался назад.

Я посмотрел на него.

– Это, наверное, было трудно.

– Вся моя жизнь была как снежок в аду, – сказал Саня бодро. – Хотя метафору, возможно, следует перевернуть. В то время я считал, что мое действие эквивалентно самоубийству, так как Тесса могла запросто разыскать меня и убить меня – но Широ следовал за нею по Венеции, и он нашел меня вместо нее. Майкл – не чикагский Майкл, другой – встретил нас на Мальте и принес Эспераккиус, предлагая мне шанс работать против того зла, которое я помог создать. Так я стал рыцарем. Хорошая работа. Много путешествий, много интересных людей, вообще всегда что-то новенькое.

Я покачал головой и засмеялся.

– Такое положительное вращение вокруг тебя.

– Ну, разница есть, – сказал Саня просто и каменно-основательно. – А как ты, Дрезден? Ты обдумал возможность поднять Фиделаккиус? Присоединиться к нам?

– Нет, – сказал я спокойно.

– Почему нет? – спросил Саня, его тон был спокойно-разумный. – Ты знаешь, за что мы боремся. Ты знаешь, какую пользу мы приносим для других. Твоя мотивация близка к нашей: защищать тех, кто не может защитить себя сам; вставать против сил насилия и смерти, когда они возникают.

– Я не могу сказать, что я верю в Бога, – сказал я.

– Так и я – агностик, – ответил Саня.

Я фыркнул.

– Адские колокола. Скажи мне, как это может быть. Ты несешь святой меч и общаешься с ангелами.

– У меча есть власть, это верно. Существа, с которыми соединяется эта власть, … да, несколько ангельские. Но я встречал много странных и могущественных вещей с тех пор, как поднял меч. Если бы ты назвал их ‘иностранцами вместо ‘ангелов ', то это только означало бы, что я работал дружно с сильными существами – и не обязательно это буквальные силы Небес, или буквальный Создатель.- Саня усмехнулся. – Философски это очень интересно, все так, но я не подготовлен обсуждать это. То, что мы делаем, – достойно, не касаясь вопросов веры, религии, или Бога.

– Не буду спорить с этим, – допустил я.

– Так скажи мне, – сказал Саня, – почему ты не готов поднять меч?

Я думал об этом в течение секунды и сказал, – потому что это не для меня. И Широ сказал, что я узнаю, кому отдать его.

Саня пожал плечами, а потом кивнул головой, уступая.

– Ну ладно, – он вздохнул. – Мы могли бы использовать власть Фиделаккиуса в этом конфликте. Мне жаль, что Широ нет с нами теперь.

– Хороший человек, – согласился я спокойно. – Он был королем, ты знаешь?

– Я думал, что ему только нравится музыка Короля.

– Нет, нет, – сказал я. – Сам Широ непосредственно. Он был прямым потомком последнего короля Окинавы. Несколько поколений назад, но его семья была королевская.

Саня пожал широкими плечами.

– Было много королей в истории, мой друг, и много лет для их родословных, чтобы распространиться в народные массы. Моя собственная семья может проследить свои корни назад к Салахаддину.

Я почувствовал, что мои брови полезли вверх. – Салахаддин. Вы имеешь в виду Саладин? Король Сирии и Египта во времена Крестовых походов?

Саня кивнул.

– Это одно и то же. – Он сделал остановку, посмотрел на меня, его глаза расширились.

– Я знаю, что ты – агностик, – сказал я. – Но ты веришь в совпадения?

– Не так, чтобы очень, – ответил Саня.

– Это не может быть совпадением. В вас обоих есть королевская кровь. – Я пожевал губу. – Это может иметь отношение к вопросу, кто может поднять один из мечей?

– Я – солдат и философ-любитель, – сказал Саня. – Ты – чародей. Это может быть существенно?

Я покачал рукой в пространстве.

– И да, и нет. Я хочу сказать, есть много факторов, которые связывают волшебство с делами генетического наследования или как-то иначе. Много старых обрядов было глубоко связано с политическими правителями.

– Король и его земля едины, – провозгласил торжественно Саня.

– Ну, да, именно.

Саня кивнул.

– Майкл показывал мне это кино.

– Мерлин – единственное, что есть хорошего в кино. И еще Капитан Пикар с большим топором ^[35]. – Я махнул рукой. – Дело в том, что во многих культурах, король или султан или неважно как называется, в общем, это положение связано с властью, как духовной, так и физической. Возможно, с этим были связаны определенные энергии, придавая древним королям различные формы метафизического значения.

– Возможно, это что-то подобное власти Мечей? – спросил Саня.

Я пожал плечами.

– Возможно. К тому времени, когда я родился, планета снизила уровень производства монархов. Теперь все не так, как было раньше.

Саня улыбнулся.

– Хорошо. Теперь нам нужно найти принца или принцессу, кто согласится устроить свою жизнь в соответствии с нашими принципами. Ты знаешь такого?

– Не так много, – сказал я. – Но у меня есть чувство, что мы его найдем. – Я поглядел на часы на стене. – Я опаздываю. Я вернусь приблизительно через два часа, или позвоню.

– Да, – сказал Саня . – Мы присмотрим за твоими преступниками.

– Спасибо, – сказал я, и вернулся в мастерскую. Хендрикс лежал на полу и спал. Гард фактически храпела. Томас беспокойно шагал, когда я вернулся.

– Ну, что? – спросил он.

– Теперь нужно добраться до Мака и поговорить с Мёрфи, – сказал я. – Поехали.

Томас кивнул и пошел к двери.

Я подошел к мусорному ведру за дверью, вынул пустую банку из под моторного масла и бросил ее в наименее загроможденный угол мастерской. Нечто подпрыгнуло в воздушном пространстве, и мгновение спустя там с визгом появилась Молли, потирая рукой бедро.

– Откуда она появилась? – раздраженно спросил Томас.

– Что я упустила? – потребовала Молли немного оскорбленным тоном. – У меня были все чувства закрыты. Даже Томас не знал, что я была там.

– Ничего ты не упустила, – сказал я. – Просто я знаю, как ты рассуждаешь, кузнечик. Если я не могу заставить тебя остаться там, где безопасно, лучше, чтоб ты была на глазах. Может, ты даже будешь полезна. Идем с нами.

Глаза Молли замерцали.

– Превосходно, – сказала она, и поспешила присоединиться ко мне.

Глава 16

Я опоздал больше чем на час, и Мёрфи не была удивлена.

– Твой нос выглядит хуже, чем вчера, – сказала она, когда я сел за стол. – И черные круги вокруг глаз тоже стали больше.

– Черт возьми, какая ты симпатичная, когда сердишься, – ответил я.

Ее глаза опасно сузились.

– От этого твой маленький носик розовеет, а глаза наливаются кровью и становятся еще более синими.

– У тебя есть еще что сказать, Дрезден, или я могу задушить тебя прямо сейчас?

– Мак! – позвал я, поднимая руку. – Два светлого!

Она посмотрела на меня пристально и сказала, – не думай, что ты можешь подкупить меня хорошим пивом.

– Я и не думаю, – сказал я, поднимаясь. – Просто это в самом деле хорошее пиво.

Я подошел к бару, где Мак установил две бутылки его доморощенной жидкой нирваны и снял с них крышечки ловким завихрением руки, презирая открывалку для бутылок. Я поморгал, взял обе бутылки, и вернулся назад к Мёрфи.

Я отдал ей ее бутылку, поднял свою, и мы выпили. Она сделала паузу после первого глотка и прикрыла глаза прежде, чем выпить снова. – Это пиво, – высказалась она после этого, – только что спасло твою жизнь.

– Мак суперски варит пиво, – ответил я. Я никогда не говорил этого ему, но сейчас мне хотелось, чтобы он охлаждал свое варево. Тогда я мог бы прислонить морозную бутылку к моей больной голове. Мне кажется, что даже боль от проклятого сломанного носа исчезла бы в конечном счете. Пока что все продолжало упрямо гореть.

Мы устроились за столом вдоль одной стены паба. Всего в комнате тринадцать столов, и тринадцать деревянных столбов, на каждом из них вырезаны сцены главным образом из сказок Старого Света. Бар изогнут и имеет тринадцать табуретов, и тринадцать потолочных вентиляторов лениво шумят наверху. Все помещение было устроено таким образом, чтобы развеивать и преломлять случайные волшебные энергии, которые часто скапливаются вокруг чародеев-практиков, когда они устали или сердиты. Это мера защиты от накопленных отрицательных энергий, для того, чтобы раздражающие или угнетающие веяния не мешали общаться клиентуре паба.

Здесь не бывает никакой сверхъестественной шушеры – почему и висит знак над дверью. Паб Мака юридически признан нейтральной территорией среди членов Соглашения, и член любой из наций, подписавших его, будет нести ответственность, если затеет конфликт в таком месте, так что пусть по крайней мере выйдет за порог.

Однако, нейтральная территория безопасна только, пока кто-то не вздумает, что он может избежать неприятностей с нарушением Соглашения. Лучше все-таки быть осторожным и там.

– С другой стороны, – сказала Мёрфи более спокойно, – возможно, было бы слишком жестоко избивать тебя до смерти прямо сейчас.

– Ты имеешь в виду мой нос. По сравнению с тем, что когда-то чувствовала моя рука, это – фигня, – сказал я.

– Это не особо забавно.

– Ну, да. Не забавно.

Она наблюдала за мной, делая следующий глоток, а затем сказала, – Ты собираешься разыграть волшебную карту и предлагаешь мне присоединиться.

– Не совсем, – сказал я.

Она подарила мне специфически полицейский взгляд и кивнула.

– Рассказывай.

– Помнишь парней в аэропорту несколько лет назад?

– Да. Убитый пожилой парень с Окинавы в часовне. Он умер очень плохо.

Я слабо улыбнулся.

– Я думаю, что он, вероятно, обсудил бы этот пункт, если бы мог.

Она пожала плечами и сказала спокойным ровным тоном, – Это было неприятно.

– Парни, которые стояли за этим, вернулись. Они похитили Марконе.

Мёрфи нахмурилась, ее глаза стали отсутствующими, она прикидывала варианты.

– Они захватывают его бизнес?

– Или принуждают его войти в их команду, – сказал я. – Я еще не уверен. Мы работаем над этим.

– Мы?

– Ты помнишь Майкла? – спросил я.

– Муж Черити?

– Да.

– Я помню, что в аэропорту мы нашли нескольких мужчин без языков и поддельными документами. Они были убиты длинным лезвием. Мечом, например, если предположить, что в наши дни кто-то пользуется мечом. Это было грязно, Гарри. – Она положила руки на стол и наклонилась ко мне. – Мне не нравится, когда грязно.

– Я всем сердцем сожалею об этом, Мёрф, – сказал я. Возможно, что пара зерен сарказма проскользнули в моем ответе. – Следующий раз я обязательно попрошу, чтобы они надели лайковые перчатки. Если я переживу свой вопрос, то сообщу тебе, что они скажут.

Мёрфи осталась спокойной.

– Так значит, теперь они вернулись.

Я кивнул.

– Только на сей раз они набрали больше народа в команду.

Она кивнула.

– И где они?

– Нет, Мёрф.

– Где они, Гарри? – спросила Мёрф, ее голос стал тяжелым. – Если они настолько опасны, я не буду ждать, когда они нанесут удар. Мы пойдем на них прямо сейчас, прежде, чем у них будет шанс причинить боль кому-либо еще.

– Это была бы резня, Мёрфи.

– Возможно, – сказала она. – А, возможно, и нет. Ты будешь удивлен, какие ресурсы добыл наш отдел, хватит на целую войну с Террором.

– Надо же. А что ты собираешься сказать Вашим боссам?

– Что те же самые террористы, которые нападали на аэропорт и убили женщину на пристани для яхт, находятся в городе, планируя другую операцию. Что единственный способ гарантировать безопасность его граждан состоит в том, чтобы нанести предупреждающий удар. Тогда мы сможем подключить ОМОН, ОСР, каждого полицейского в городе, может быть и ФБР, и даже военных.

Я откинулся на стуле, пораженный тоном Мёрфи – а также открывшимися возможностями.

Ад! Огневая мощь, о которой она говорила, могла бы подавить динарианцев. И учитывая текущее положение, террористический заговор в самом деле постараются прихлопнуть подавляющей силой. О, конечно, самое современное вооружение не особо эффективно на сверхъестественных целях, поскольку без знания, что тебя ожидает, трудно быть эффективным – но даже если жало одной пчелы мало значит, множество пчелиных жал может быть столь же смертельным, как нож в сердце.

Роль человечества в сверхъестественной политике несколько двойственна. С одной стороны их презирают потому, что они вполне очевидно неспособны взаимодействовать с действительностью, даже там, где сверхъестественный мир едва дает себе труд скрываться от них. Средний человек старается рационализировать самые причудливые из столкновений, свести их к “необычным, но объяснимым” событиям. Они упоминаются в качестве животных большим количеством существ, которые охотятся на них, и часто замучивают их, играя.

С другой стороны, никто не хочет с ними связываться. Человечество, будучи напуганным и сердитым, является силой, с которой даже сверхъестественный мир вынужден считаться. Факелы и вилы вполне смертельны даже сами по себе, своей численностью и простым гневом, так было всегда – и по моему мнению, большая часть сверхъестественной толпы совершенно не представляет, как выросло человечество в прошлом столетии в смысле разрушения и опасности.

Конечно, все это было основано на идее, что вовлеченные люди a) знают, против чего они идут, и b) относятся к этому серьезно и сотрудничают достаточно тесно, чтобы сделать дело. У Мёрфи и парней в ОСР могло бы быть довольно хорошее схватывание ситуации, но другие не способны на это. Они будут ожидать что-то вроде кино про войну, а получат вместо этого фильм ужасов. Ни одной секунды я не полагал, что Мёрфи или Сталлингс или кто-либо еще в Чикаго смогут привлечь кого-либо, рассказывая о демонах и монстрах.

Я потер голову снова, думая о Сане. Возможно, мы могли бы попытаться объяснить это в более доступных терминах. Вместо “меняющие форму демоны” мы могли сказать им, что террористы будут в “экспериментальных генетически спроектированных биомимикрирующих бронированных костюмах.” Возможно, это помогло бы дать людям нужное понятие, с кем им придется иметь дело.

А возможно и нет. Возможно, столкнувшись с чем-то из ночных кошмаров, они начали бы просто кричать в страхе. Координация и контроль пошли бы нафиг, особенно если у динарианцев есть кто-то с достаточным количеством волшебных способностей, которые не уложить в понятие «технология». Тогда получилась бы паника и резня и ужас.

– Это – идея, – сказал я Мёрфи. – Возможно, даже осуществимая идея. Но я не думаю, что ее время настало. По крайней мере, пока.

Ее глаза вспыхнули очень синим.

– И ты – тот, кто это решает.

Я еще глотнул пива и, подчеркнуто не торопясь, опустил бутылку вниз.

– Очевидно.

– Кто это сказал? – потребовала Мёрфи.

Я откинулся назад на своем стуле.

– Во-первых, – сказал я спокойно, – даже если мы сможем задействовать всю эту огневую мощь, лучшее, на что мы можем надеяться, это ужасно кровавая, дорогостоящая победа. Во-вторых, есть шанс, что я могу решить это дело через каналы Совета – или, по крайней мере, удостовериться, что, когда полетят клочья, мы не будем находиться в середине города.

– Но ты…

– И в-третьих, – продолжил я, – я не знаю, где они.

Мёрфи сузила глаза, а затем часть напряженности в ней резко испарилась.

– Ты говоришь правду.

– Как обычно, – сказал я. – Я могу, вероятно, разыскать их, учитывая день или тому подобное. Но это не в один момент.

Какое-то мгновение она изучала мое лицо.

– Но ты же не думаешь, что разговор остановит то, что они делают здесь.

– Нет шансов только в аду. Но, мы надеемся, что я смогу добиться, чтобы они ушли.

– А что, если кому-то причинят вред, в то время как ты интригуешь? – спросила она. – Те люди, что столкнулись с ними вчера вечером, более-менее в порядке. Пока непоправимого не случилось, но это в любой момент может измениться. Я не собираюсь терпеть это.

– Есть кое-что еще, – сказал я устало. – Но это, думаю, не будет угрозой общественности. – И я рассказал ей о нападающих Лета.

Она допила остаток пива из своей бутылки, затем вздохнула.

– Как с тобой все сложно всегда.

Я скромно пожал плечами.

– Это проблема, Гарри, – сказала она спокойно. – Когда в прошлый раз эти маньяки были здесь, были жертвы. И были сообщения. Несколько свидетелей дали довольно хорошее описание тебя.

– И ничего не вышло из этого, – сказал я.

– Ничего не вышло из этого, потому что я отвечала за расследование, – поправила меня Мёрфи немного взвинченным тоном. – Но дело не закрыто. И если подобные события поднимут этот вопрос снова, я не смогу защитить тебя.

– А Сталлингс не мог бы …?

– Джон вероятно попробовал бы, – сказала Мёрфи. – Но Рудольф лезет вверх по служебной лестнице, и если он узнает хоть что-то, то он поднимет жуткий шум, в надежде подняться и получить контроля над ОСР.

Я, нахмурившись, глядел на нее и медленно крутил мою бутылку в руках.

– Хорошо, – сказал я, – это может осложнить дело.

Мёрфи закатила глаза.

– Ты думаешь? Черт возьми, Гарри. Давным-давно я согласилась с тобой, что в некоторые вещи, ОСР лучше не влезать. Я обещала не поднимать тревоги каждый раз, когда вещи становятся похожими на что-то потустороннее. – Она наклонилась немного вперед, глядя мне в глаза. – Но я – полицейский, Гарри. Прежде всего прочего. Моя работа состоит в том, чтобы защищать людей этого города.

– А я по-твоему, что делаю?

– Лучшее из того, что умеешь, – сказала она без особого пыла. – Я знаю, что у тебя доброе сердце. Но можно быть полностью искренним и все-таки неправым. – Она сделала паузу, чтобы сделать глоток. – И если ты неправ, что это может стоить чьей-то жизни. Жизни, которую я поклялась защитить.

Я ничего не сказал.

– Ты попросил, чтобы я уважала вашу специфику, и я уважаю, – сказала она спокойно. – И ожидаю, что ты тоже будешь так делать. Но если я пойму, что из-за этого могут погибнуть невинные, я не буду стоять спокойно в стороне. Я войду и принесу все, что я смогу достать с собой. И если я сделаю это, я рассчитываю на твою полную поддержку.

– И ты – тот, кто решает, когда это случится? – потребовал я.

Выражение ее лица не изменилось ни на миллиметр.

– Очевидно.

Я откинулся назад на стуле и потягивал пиво своими закрытыми глазами.

Мёрфи не знала всего, что было под угрозой здесь. Да, она знала больше чем кто-либо еще из силовых структур, но все-таки это было только частичное знание. Если она сделает неправильные выводы, то может здорово напортить и неважно, что из лучших побуждений.

Она, вероятно, думала то же самое обо мне, и не первый раз.

А я много попросил у Мёрфи, когда попросил, чтобы она доверяла мне.

Как я мог не помочь ей и все еще называть себя ее другом?

Очень просто.

Никак не мог.

Черт, если бы она решила войти, то она сделала бы это со мной или без меня. При таких обстоятельствах мое присутствие могло означать разницу между кровавой победой и бедствием, и …

И я внезапно почувствовал намного больше сочувствия к позиции Майкла.

Я открыл глаза снова и сказал спокойно,

– Когда ты решишь ввести в дело силы полиции, я конечно же буду помогать. Но ты должна верить мне: Еще не время для такого решения.

Она водила большим пальцем по шраму на деревянном столе.

– А что, если б это здание было полно людей, Гарри? Так могли быть семьи. Эти динарианцы, возможно, убили бы сотни…

– Дай мне время, – сказал я.

Она поставила свои руки на край стола и поднялась передо мной, глядя все теми же самыми нейтральными глазами. Когда она начала говорить, у меня возникло неприятное извилистое ощущение в животе.

– Мне очень жаль, – сказала она, – но…

Дверь в паб громко хлопнула, широко открываясь, и оставила вмятину на старой деревянной стене.

… некое существо … проникало через дверь. Даже трудно это описать, что было сначала. Вообразите большого человека, пытающегося влезть в собачью конуру. Он должен бы присесть вниз и войти боком, одно плечо за один раз, двигаясь очень тщательно, чтобы не ободраться об косяки. Вот приблизительно такое было это существо. Но с рожками и раздвоенными копытами.

Огромный графф – на несколько футов более высокий, чем любой людоед или тролль, которого я когда-либо видел – протиснулся через дверь и затем поднялся, наклонившись. Его голова, плечи, и основная часть его спины уперлись в потолок. Неловко сгорбленный, он медленно осматривал комнату, его золотые глаза мерцали вокруг прямоугольных зрачков. Каждый сустав его сжатых кулаков был размером с чертову мускусную дыню, и тяжелый, острый аромат животного заполнил воздух.

Благодаря снегу паб не был переполнен, только несколько постоянных клиентов, плюс Мёрфи и я. Но теперь зал оказался как бы совсем заполненным.

Пристальный взгляд граффа остановился на мне.

Тогда он вперевалку двинулся к моему столу. Мак бросился к выключателю, который вырубает вентиляторы, но первые два вращающихся лезвия графф задел своим закрученным рогом – и они разлетелись на кусочки. Он даже не моргнул. Он остановился около моего стола, подробно рассмотрел Мёрфи, затем повернул свой огромный, тяжелый пристальный взгляд ко мне.

– Чародей, – прогрохотал он голосом настолько глубоким, что я лучше чувствовал всем телом вибрацию, чем слышал его. – Я приехал, чтобы говорить с тобой о моих младших братьях, – огромные глаза граффа сузились, и суставы в его сжатых кулаках заскрипели, как будто что-то тащат на буксире, – и о вреде, который ты им нанес.

Глава 17

Я подобрал свой посох и поднялся, чтобы стоять перед огромным граффом.

Мёрфи наблюдала за мной с очень, очень широко открытыми глазами.

– Это – нейтральная территория, – сказал я спокойно.

– Да, – согласился графф. – Одно только Соглашение держит твою шею несломанной, а череп неразбитым.

– Или твоя огромная сырая задница, – ответил я, смерив его взглядом и стискивая зубы. – Не надо думать, что это легко сделать, Крошка.

– Может, да, может, нет, – прогрохотал графф. – Это решится на поле.

Я дышал так неглубоко, как только мог. Не то, чтобы огромный граф как-то плохо пахнул, но, черт возьми, запаха было очень много.

– Говори.

– У нас разногласия, друг Зимы, – прогрохотал граф.

– Друг Лета, также, – сказал я. – Они дали мне драгоценности и все такое.

– Да, – сказал огромный графф. – Ты оказал хорошую услугу моему Двору, если не моей Королеве. В таком случае я удивлен, что ты использовал отраву против двоих младших из моей семьи.

– Отраву? – сказала Мёрфи спокойно.

– Железо, – объяснил я. И повернулся к граффу. – Они пытались убить меня. Я хотел выжить.

– Никакой друг любого Двора не стал бы использовать отраву, чародей, – зарычал графф. – Разве ты не знаешь это? Это – больше чем простое оружие, оно вызывает больше, чем просто боль. Это – яд для тела и духа, вот что ты использовал против нас.

Я впился взглядом в этого большого идиота.

– Они пытались убить меня, – повторил я, только более медленно, наверное, это звучало оскорбительно. – Я хотел выжить.

Графф сузил глаза.

– Так ты собираешься продолжать в том же духе?

– Я хочу выжить, – ответил я. – Я не просил этой борьбы. Я не начинал ее.

– Ты обречен умереть в любом случае, смертный, рано или поздно. Почему бы не сделать это с честью и чтобы твое существование было более мирным?

– Мирным? – спросил я, чуть ли не со смехом. – Если я начинаю борьбу, Крошка, я планирую, что она будет настолько немирной, насколько будет нужно. – Я ткнул пальцем в его сторону. – У меня ничего нет против тебя и твоих братьев, Крошка, за исключением того, что вы пытаетесь, черт возьми, меня убить. Уйдите, и все будет в порядке.

Графф зарычал. Это походило на звук работающего самосвала.

– Я этого не буду делать. Я буду служить моей Королеве.

– Тогда и не ждите ничего хорошего от меня, – ответил я.

– Ты также вел бы себя со слугами Зимы? – недоверчиво спросил графф. – Ты, кто ударил сердце Арктис Тор? Тебя поддерживает Темная Королева, смертный?

– Извини, Крошка, но ты вовсе не такой особенный, как ты похоже думаешь. Я веду себя именно так каждый раз, когда кто-то пытается убить меня. – Я ткнул в него своим посохом. – Так что, если ты приехал сюда, чтобы попытаться уговорить меня лечь и умереть, то можешь сразу же идти обратно. А если ты прибыл договариваться, у тебя должно быть больше мозгов, чем у твоих братьев, или я превращу вас всех в большую груду мясного ассорти и ребрышек.

Графф зарычал снова и отвесил мне жесткий поклон.

– Тогда давай выйдем. И уладим этот вопрос.

Мм. Мм ох.

Демонстративная бравада перед плохим парнем – или не таким плохим парнем, в зависимости от обстоятельств – является необходимой манерой, как бы меткой территории. Но я не собирался равняться с явной массой Малыша граффа, и я действительно не думал, что буду пробовать мои силы против него без всякой чертовой подготовки сначала. Я также должен был помнить, что большой не обязательно равно глупый.

Фактически, большинство подданных Летнего Двора знает огромное количество способов противоволшебства. Если Крошка имел хотя бы половину способностей, которые мне были продемонстрированы в прошлом, у меня были бы реальные неприятности в прямой борьбе. В принципе, все, что он должен был сделать, это встать снаружи и ждать. У пивной Мака была только одна дверь.

Хуже того, Томас и Молли ждали меня снаружи в барже Томаса, они увидят и кинутся помогать. Я не был уверен, что могло случиться в этом случае. Оставляя полностью в стороне факт, что мы ссорились бы в середине Чикаго средь бела дня, я должен был учитывать, что у граффа вполне может быть кто-то в резерве, ждущий поблизости, чтобы вмешаться, если понадобится. Молли имела ограниченные способности к боевой магии, а Томас полагал, что лучший способ ввязаться в любой бой это максимум энергии, скорости, и агрессивной свирепости.

Дело действительно могло стать грязным, и очень быстро.

Я еще пытался сообразить, как выйти из этой ситуации без того, чтобы кто-то был убит, когда Мёрфи подняла пистолет над столом и сказала очень ясным, громким голосом, – Я этого не позволю.

Графф повернулся и уставился на нее в удивлении.

И Мак тоже.

И все остальные тоже.

Черт, и я тоже.

Мёрфи стояла прямо, повернувшись лицом к граффу и слегка расставив ноги. – Я своей властью запрещаю подобный вызов.

Графф наклонил голову в сторону. Его рожки прочертили борозды в деревянном потолке.

Maк вздрогнул.

– Леди? – прогрохотал графф.

– Вы знаете, кто я? – спросила Мёрфи.

– Леди Рыцарь, защитник смертных этого владения, – ответил графф. – Э… представитель закона, так, кажется, это называют.”

– Правильно, – сказала она спокойно.

– Я не делаю вызова Вашей власти, Дама …

– Мёрфи, – сказала она.

– Дама Мёрфи, – прогрохотал графф.

– Нет, Вы делаете, – сказала Мёрфи. – Вы угрожали тому, кого я поклялась защищать.

Граф заморгал – значительный жест в его масштабах – и поглядел на меня.

– Этого чародея?

– Да, – сказала Мёрфи. – Он – житель Чикаго, а я поклялась защищать их против тех, кто вредил бы им.

– Дама Мёрфи, – сказал графф натянуто, – этот вопрос не должен беспокоить смертных.

– Черта с два, – сказала Мёрфи. – Этот человек живет в Чикаго. Он платит налоги городу. Он соблюдает его законы. – Она быстро глянула на меня, и ее рот слегка дернулся. – Если он переносит головные боли населения, а так и есть, тогда будет справедливо и законно, что он должен пользоваться защитой, предлагаемой каждому гражданину. Поэтому он находится под моей защитой, и если Вы ссоритесь с ним, Вы также ссоритесь со мной.

Графф уставился на нее, размышляя, глаза его сузились.

– Вполне ли Вы уверены в своей позиции, Дама Мёрфи?

– Совершенно уверена, – ответила она.

– Даже зная, что обязанность, которая торжественно возложена на меня и мою семью, может потребовать, чтобы мы убили Вас?

– Мастер Графф, – ответила Мёрфи, баюкая оружие в ладони, – а подумайте чуть-чуть, что бы Вы почувствовали, если бы покрытая стальным кожухом пуля вошла в Вашу плоть.

Графф щелкнул ушами в удивлении. С поверхности соседнего стола улетели салфетки.

– Вы смеете нацеливать отравленное оружие на законного чемпиона Летнего Двора?

– В Вашем случае, Мастер Графф, – сказала Мёрфи, – я просто должна буду прицелиться, – она подняла оружие и нацелила его прямо в глаза граффу.

Я начал паниковать. Поскольку я видел, что Мёрфи пытается защитить меня, мне нужно было срочно что-то придумать, чтобы не допустить беды.

Граф затрещал суставами снова.

– Это, – прорычал он, – нейтральная территория.

– Город Чикаго, – возразила она, – не подписывал ваше Соглашение. Я выполняю свои обязанности.

– Нападите на меня здесь, – сказал графф, – и я сокрушу Вас.

– Сокрушите меня здесь, – сказала Мёрфи, – и Вы нарушите Соглашение, действуя от имени Вашей Королевы. Для этого Вы сюда прибыли?

Графф заскрипел зубами, звук был как от работающих жерновов.

– Моя ссора не с Вами.

– Если Вы пытаетесь взять жизнь гражданина Чикаго, которого я поклялась защищать, Вы делаете это ссорой со мной, Мастер Графф. Ваша Королева желает объявить войну смертным властям Чикаго? Или она оставила это на Ваше усмотрение?

Графф уставился на нее, очевидно обдумывая.

– У леди есть пунктик, Крошка, – сказал я, растягивая слова. – Ты здесь ничего не найдешь кроме неприятностей, но и ничего не потерял кроме времени. Уходи. Вы найдете меня снова достаточно быстро.

Графф уставился на Мёрфи, потом на меня. Если бы я был менее бесстрашен, то я задерживал бы свое дыхание, надеясь избежать борьбы. Но я считал, что задерживаю дыхание, чтобы сократить запах.

Наконец графф склонил голову к Мёрфи, попутно смахнув кучу пыли с потолка и заставив вздрогнуть бармена.

– Храбрость, – прогрохотал он, – достойна уважения. Хотя Вы меньше человека, который чародей, а скрывается позади смертного, однако Вы гораздо более отважны.

Я выдохнул так тихо, как только мог, и сказал, – Черт возьми. Так или иначе, я попытаюсь выжить самостоятельно.

– Долго у тебя это не получится. Это я обещаю. – Графф кивнул Мёрфи, затем повернулся и вышел вон тем же сложным способом, что и входил. И даже закрыл за собой дверь.

Мёрфи выдохнула и убрала свое оружие в кобуру на плече. Ей потребовались две или три попытки.

Я опустился на свой стул, ощущая, как ослабли ноги.

– Да, – сказал я Мёрфи, – ну, ты и горячая штучка.

Она подарила мне слабую улыбку.

– А, теперь ты заметил. – Она поглядела на дверь. – Он действительно ушел?

– Да, – сказал я. – Я думаю, что ушел. Летний Двор, конечно, не сахар, но у них есть понятие чести, и если какое-нибудь волшебное царство дает слово, это в самом деле слово.

И тут Мак сделал кое-что, что я очень редко видел, чтобы он делал.

Он достал три черных бутылки из нижнего бара и принес их к нам на стол. Он открутил крышечки и поставил одну передо мной, и другую перед Мёрфи, а третью оставил себе.

Я поднял бутылку и принюхался. Пиво было незнакомое, но у него был такой богатый аромат, что мой рот наполнился слюной.

Без слов Мак поднял свою бутылку в приветствии к Мёрфи.

Я присоединился к нему. Мёрфи устало покачала головой и возвратила приветствие.

Мы выпили вместе, и мой язык решил, что любое другое варево, которое ему когда-либо придется иметь, вероятно, будет горьким разочарованием с этого дня и впредь. Слишком много ароматов, невозможно подсчитать, смешивались вместе в такой букет, что я не мог бы описать, даже если мне на это дали неделю. Я никогда не пил ничего подобного. Такое пиво пьет Бог.

Мак выпил бутылку за один глоток с закрытыми глазами. Потом он опустил бутылку, посмотрел на Мёрфи и сказал, – Это было смело.

Лицо Мёрфи вспыхнуло от удовольствия, а также было видно, что пиво ей также понравилось, как и мне. Я сомневаюсь, что Мак все это понял, но я-то знал Мёрфи достаточно долго, чтобы увидеть, что она сейчас начнет краснеть.

Мак возвратился к бару, оставляя Мёрфи и меня допивать нашу разлитую в бутылки амброзию.

– Хорошо, – сказала Мёрфи слабым голосом. – На чем мы остановились?

– Ты собиралась сказать мне, что ты думаешь, что я неправ, и что Чикагская полиция должна вмешаться.

– А, – сказала Мёрфи. – Верно. – Она посмотрела вслед ушедшему граффу на мгновение. -Ты сказал, что этот тип был более крупным по сравнению с теми, что за тобой гонялись?

– Да, – сказал я.

– Мы поднимались против сверхъестественных три раза, – сказала она спокойно. – Дважды это закончилось ужасно.

Мы означало полицейских, конечно. Я кивнул. В одном из тех случаев был убит ее партнер, Рон Кармайкл. Он не был ангелом или чем-нибудь, но он был хорошим человеком и настоящим полицейским.

– Хорошо, – сказала она спокойно. – Я согласна пока подождать. При одном условии.

– При каком?

– Нам пора идти. Ты, очевидно, нуждаешься в защите от больших, плохих козлов.

Я фыркнул. – Да, очевидно.

Она подняла последнюю из ее бутылок. Я поднял свою.

Мы чокнулись ими, прикончили их, и вышли в зимний холод вместе.

Глава 18

– Ну, ладно, – сказал я. – предлагаю начать военный совет.

Мы все сидели в моей крошечной гостиной комнате, поедая Королевские Бургеры. Томас и Молли голосовали за Макдональдс, но так как деньги были мои, то я серьезно сообщил им, что нефиг разводить демократию, и купил Королевские Бургеры.

Слава Королю, детка.

Мёрфи только закатывала глаза на все это.

– Военный совет? – спросила Молли наивно. – Мы собираемся начать другую войну?

– Это следует расценивать, как метафору, – сказал я, и удостоверился, что отношение горчицы и кетчупа на моем бургере было в пределах приемлемых параметров. – Я должен сделать свой следующий шаг, а меня в последнее время били по голове несколько раз. Моим утомленным мозгам нужна небольшая помощь.

– Может их совсем вышибить, как считаешь? – промурлыкал Томас.

– Тихо, ты, – проворчал я. – Идея состоит в том, чтобы произвести полезные мысли прямо здесь и сейчас.

– Не смешно, – сказала Молли, подавляя смех.

Я посмотрел на нее. Она лопала французское жаркое.

Мёрфи потягивала диетическую кока-колу.

– Хорошо, – сказала она, – я не могу дать никаких советов, пока я не знаю твоей позиции, против чего ты.

– Я сказал тебе в автомобиле, – сказал я. – Рыцари Почерневшего Динария.

– Падшие ангелы, старые почерневшие монеты, психотические убийцы, это я поняла, – сказала Мёрфи. – Но это ничего не говорит мне о их способностях.

– У нее пунктик, – сказал Томас спокойно. – Ты мало рассказывал об этих парнях.

Я выдохнул и откусил большой кусок гамбургера, чтобы дать себе время подумать, пока жую.

– Они много, что умеют, – сказал я потом. – Но главным образом, кажется, монеты позволяют им изменять свою физическую форму во что-то, больше подходящее для боя, чем обычное человеческое тело.

– Сражаться против меняющих форму, – сказала Молли. – Круто.

– Ничего не круто, – сказал я ей. Потом сделал паузу и добавил, – Ладно, может немного. Это делает их устойчивее к повреждениям. Это делает их быстрее. Это дает им различные формы вооружения. Когти, клыки, всякое такое. У Кассиуса , например, был ядовитый укус. Дикий Урсиэль мог превратиться в огромного медведя с когтями и клыками и еще с рожками. Еще одна превращала свои волосы приблизительно в миллион полосок титановых лезвий, и они летали везде и простреливали через стену. Длиной эдак двадцать или тридцать футов.

– У меня тоже есть похожие клиентки, – язвительно заметил Томас.

Мёрфи моргнула и поглядела на него.

Я откашлялся и отвлек внимание от Томаса.

– Другой тип, Никодимус, кажется, сам ни в кого не перекидывается, но его чертова тень может прыгнуть со стены и задушить тебя. Жуть на цыпочках.

– То есть у них нет, как это сказать, униформы или что-то в этом роде? – спросила Молли.

– Даже близко нет, – ответил я. – У каждого из Падших, кажется, есть свое собственное специфическое предпочтение. И я подозреваю, что это предпочтение он приспосабливает к различным держателям монет. Квинтус -Кассиусов Падший – обожает змеиные мотивы, и волшебство Кассиуса тоже было интенсивно змеиное. Но он полностью отличался от Урсиэля, а тот полностью отличался от Девочки Богомола, которая также отличается от другого динарианцев, которых я видел.

Мёрфи кивнула.

– Что-нибудь еще?

– Жлобы, – сказал я. – Натуральный культ, в самом деле. У Никодимуса было много последователей, у которых были вырезаны языки. Они были фанатиками, тяжело вооруженными, и достаточно сумасшедшими, чтобы совершить самоубийство, но не быть захваченными врагами.”

Она вздрогнула.

– Аэропорт?

– Да.

– Это всё?

– Нет, – сказал я. – У Никодимуса также были эти …, называют их сторожевыми собаками, я думаю. За исключением того, что они не были собаками. Я не знаю, кто они были, но они были уродливы, бегали быстро и имели большие зубы. Но не это делало их опасными.

– Нет? – сказал Томас. – Тогда, что?

– Падший, – ответил я.

Комната затихла.

– Они – существа, старше чем время, те, кто провел две тысячи лет, изучая входы и выходы смертного мира и смертного ума, – сказал я спокойно. – Они понимают вещи, которые мы буквально не замечаем. Они видели каждую уловку, изучили каждое движение, и они используют держателя монеты, как оружие – даже если они не стоят у руля. У каждого из них прекрасная память, в его непосредственном распоряжении библиотека информации, и интриган, который заставляет Кардинала Ришелье быть похожим на Мать Терезу, бродит в мозгу держателя, как советник.

Томас на миг жестко уставился на меня, сморщившись. Я попытался проигнорировать его.

Мёрфи покачала головой.

– Давайте подведем итог: неизвестное число врагов с неизвестными способностями, их поддерживают бригада сумасшедших, стая агрессивных животных, и сверхчеловеческие интеллектуальные возможности в кармане. – Она посмотрела на меня. – Сложно строить планы, когда мы столького не знаем.

– Хорошо, так мы ведь этим и занимаемся, не так ли? – спросила Молли, она рвалась действовать. – Стараемся узнать больше о них?

Томас щелкнул взглядом по Молли и кивнул.

– Чтобы сделать это, нужно, как минимум, найти их, – сказал я.

– Следящее колдовство? – предложила Молли.

– У меня нет никаких образцов, чтобы работать с ним, – ответил я. – И даже если бы были, кто-то в их команде умеет ставить защиту на уровне Мэб. Мне до такого уровня очень далеко. Моему колдовству остается только молиться.

– Если у них такое большое окружение, как они могут торчать где-либо незамеченными общественностью, – размышляла Мёрфи. – Бригада последователей без языков? Если динарианцы находятся в городе, будет относительно легко определить их местонахождение.

– Последний раз они скрывались в Подземном городе, – сказал я. – Поверь мне, там очень много места.

– Что относительно мира духов? – спросил Томас спокойно. – Есть ведь пара духов, кто мог бы сказать нам кое-что.

– Возможно, – сказал я. – Я поддерживаю отношения кое-с-кем из них. Но такая информация или дорога, или ненадежна. Иногда и то и другое. И не забывай, о ком мы говорим. Падшие – тяжеловесы в мире духов. Вряд ли кто захочет пересекаться с ними.

Молли издала разочарованный звук.

– Если мы не можем отследить их с помощью волшебства, и мы не можем найти их физически, как мы тогда узнаем о них больше?

– Точно, ребенок, – сказал я. – Поэтому я и объявил военный совет.

В течение нескольких минут мы просто жевали в тишине. Потом Мёрфи сказала,

– Мы рассматриваем проблему с неправильной стороны.

– А? – сказал я остроумно.

– Мы думаем как хорошие парни. Мы должны думать как плохие парни. Представить себе, какие перед ними стоят проблемы, и как их обойти.

Я наклонился вперед и кивнул ей, чтобы продолжала.

– Я не знаю так много о сверхъестественных аспектах этой ситуации, – сказала она. – Я не знаю большую часть об этих динарианцах. Но я неплохо знаю некоторые вещи о Марконе. Например, я знаю, что, даже если у него есть некоторые подчиненные, которые хотят улучшить свое положение, он должен знать, кто из них действительно лоялен, а кто посчитает, что подставив ему ногу, можно получить большую прибыль.

– Да, – сказал я, наклоняя голову к ней. – И?

– Я думаю, у него должна быть какая-то страховка на такой паршивый случай. Что-то, что помешало бы им просто так скрыться.

– Адские колокола, да. – проворчал я, – уж Марконе точно все планировал заранее. У него была та секретная комната, полностью готовая. Фактически … – Мои глаза расширились. – а местоположение вашего секретного укрытия должно быть ужасной тайной, как вы думаете?

– Само собой, – сказала Молли. – Что это за потайное место, если все знают, где оно?

– А динарианцы точно знали, куда он шел, – сказал я. – Колдовство, которое они применили, чтобы разрушить обороноспособность того здания, не было импровизацией – оно было слишком сложное. Его готовили заранее.

– Сукин сын, – прорычал Томас. – Кто-то в организации Марконе продал его.

– Так, если мы найдем крысу… – сказала Мёрфи, улавливая смысл.

– У нас будет след, который ведет к никелевым головам, – закончил я с жестокой усмешкой. – Так военный совет был блестящей идеей или как?

Молли захихикала.

– Никелевые головы.

– Дарю тебе, – сказал я скромно. И добавил, понизив голос, – И прекрати хихикать. Волшебники не хихикают. Плохо влияет на образ.

Молли прекратила хихиканье, набрав полный рот жаркого.

Я отхлебнул кока-колы и повернулся к Мёрфи.

– Итак, тот, кого нам надо найти, является фигурой из ближайшего окружения Марконе. Кто-то, достаточно высокопоставленный, чтобы знать местоположение тайной квартиры, и кто получит прибыль из-за отсутствия Марконе.

– Вы предполагаешь, что осведомитель сделал это сознательно, – сказала Мёрфи. – Это не обязательно так. Кто-то, возможно, по неосторожности выдал информацию, или был вынужден сотрудничать.

Я сделал паузу, чтобы подумать об этом.

– Верно. Таким образом, нам придется рассмотреть всех, кто знал об убежище.

Мёрфи пропустила пальцы через свои темно-золотые волосы, хмурясь своим мыслям.

– Честно говоря, ОСР не так часто отслеживает оборудование. Мне нужно бы сделать некоторые запросы.

Томас побарабанил пальцами по спинке стула.

– У ФБР, наверно, больше возможностей, да?

– А Вы знаете того парня, его Рик зовут, правильно? – сказала Молли. – Ну. тот, кто помогал тому толчку опрашивать меня?

Глаза Мёрфи сузились. Она что-то буркнула, что не было согласием, но и не было настоящим опровержением. У Мёрфи есть проблемы с ее бывшим мужем.

Молли потребовалась приблизительно половина секунды, чтобы понять выражение на лице Мёрфи. Она отчаянно осмотрела комнату.

– Мм, так, Гарри, что с Мистером? Он спит неподвижно все время, пока мы здесь.

– И давайте рассмотрим вторую часть проблемы, – сказал я. – Нападающие от Летнего Двора. Я думаю, есть хорошие шансы, что мое жилье у них под наблюдением.

Томас выгнул бровь.

– Я ничего не чувствовал, когда мы входили.

– Ты ничего не чувствовал, когда кто-то входил в дверь паба, – сказала Мёрфи лукаво.

– Я крутился вокруг дома, – сказал Томас раздраженно. – Середина проклятой снежной бури и невозможно найти место для стоянки. Я ненавижу этот город.

– У меня есть предупреждалка, которая реагирует, когда вокруг этого места распространяется колдовство, – сказал я. – Если что-нибудь появится около дома, я по всей вероятности буду знать об этом. И нужно очень постараться, чтобы прокрасться мимо Мыша.

Мыш, который сидел перед Молли и делал проникновенные глаза на ее куриный бутерброд, поглядел на меня и завилял хвостом.

– Если бы они были близко, то я бы знал это. Они, вероятно, дежурят в свободном кольце, наблюдая, кто приходит и уходит, – сказал я. – вряд ли граффы собираются пинать дверь моей квартиры, во всяком случае. И у меня есть чувство, что они сейчас не в лучшей форме из-за всего этого снега.

Молли нахмурилась.

– Ты думаешь, что Мэб влияет на погоду для тебя?

– Ну, может, такой нескончаемый рекордный снегопад – просто совпадение, – сказал я. – Но если так, это очень удобно совпало.

– Никогда ничего не бывает удобно рядом с тобой, Дрезден, – сказала Мёрфи.

– Точно, это мой пунктик. – Я потер свою челюсть. Надо было побриться, но мой пульсирующий нос давал достаточно плохих ощущений, и добавлять к ним порезы бритвой мне как-то не хотелось. Сейчас у меня были недостаточно твердые руки. Слишком много страшных вещей крутилось у меня в голове, и если бы я начал думать об этой дряни подробнее, меня бы, наверное, просто втянуло в воронку.

Не думай, Гарри. Ты и так знаешь слишком много о том, против чего ты попер.

Анализируй, решай, и действуй.

– Ну ладно. Мы можем предположить, что Летняя команда видела, как мы вошли. Пока мы не уехали, они предполагают, что мы все еще здесь.

Молли сказала:

– Ага. А я удивлялась, почему ты меня позвал.

Я подмигнул ей.

– Ты умница, кузнечик. Да. Когда мы будем уезжать, я хочу, чтобы ты сделала так, чтобы граффы этого не заметили. Я надеюсь, что так мы выиграем еще некоторое время, пока они будут играть в терпеливого охотника и ждать меня, чтобы изловить снова.

– Ха, – хмыкнул Томас. – Изловить.

Мёрфи бросила в него луковое кольцо, которое он поймал и сунул в рот.

– Тем временем, у меня есть новая игрушка для тебя, Томас.

Мой брат поднял брови и сосредоточил свое внимание на мне.

Я зашел в свою крошечную спальню и возвратился с маленькой статуэткой, грубой глиняной фигуркой, которая напоминала Гамби ^[36] больше чем что-нибудь. Я поднес ее к своему рту, подышал на нее, затем пробормотал заклинание, сказал, "Лови".

И кинул ее Томасу. Мой брат поймал ее и… внезапно высокий человек, слишком долговязый, чтобы выглядеть здоровым и со слишком многими грубыми линиями, чтобы быть красивым, оказался на стуле Томаса, наряженный в его одежду. Его волосы были слегка волнистыми, и выглядели ужасно беспорядочно. Его глаза были немного заплывшими от постоянного недосыпа, но линия подбородка, сильная и чистая, заставляла его выглядеть более твердым и более острым, чем он, возможно, являлся.

Адские колокола! Я действительно так выгляжу? Наверное, мне нужен имиджмэйкер или что-то такое.

Мёрфи, затаив дыхание, смотрела то на Томаса в его новом облике, то на меня. Молли не потрудилась пытаться скрыть свою реакцию, она сказала, "Круто".

– Что? – спросил Томас. Хотя выговор фигуры был похож на мой, тембр голоса моего брата был неизменен, и пятно кетчупа от его бургера, все еще виднелось на одной стороне его рта. Мгновение он озирался по сторонам, затем нахмурился, поднялся, и нырнул в мою спальню, чтобы посмотреть на себя в небольшом зеркале для бритья.

– Ты изобрел куклу, которая превращает людей в их уродливых братьев, да?

– Держи себя в руках, красавчик, – сказал я.

– Если ты думаешь, что я позволю тебе сломать мой нос, чтобы закончить образ, ты просто спятил.

– Да, это – проблема, – проворчал я. – Надо было сделать это раньше, чтоб ты выглядел совсем, как я.

– Это не проблема, – сказала Молли сразу. – У меня есть косметичка и я подкрашу ему глаза, по крайней мере. Я не знаю, что можно сделать с носом, но на расстоянии он будет смотреться классно.

– Если он выглядит, как ты, Гарри, – сказала Мёрфи, – разве это не значит, что он привлечет к себе враждебное внимание?

Томас фыркнул и появился в дверном проеме моей спальни, кетчупа на лице уже не было.

– Гарри ходит в таком виде все время. Пока, это не так ужасно. Думаю, я переживу это в течение нескольких часов.

– Не становись симпатичным сразу, – сказал я. – Дай нам время сделать дело, часа два или три, и потом сваливай. Будь все время на дороге и не останавливайся. Не давай им шанса окружить тебя. У тебя есть сотовый телефон?

– Ну, надо полагать, – сказал он. – Но поскольку мне придется бродить вокруг да около больше двух часов, а погода плохая, я сказал бы, что у меня есть возражения против такой работы.

Я проворчал и бросил ему мой кожаный плащ и посох. Он поймал их и нахмурился.

– Ты уверен, что обойдешься без них?

– Только не потеряй, – сказал я. – Если бы граффы увидели моего двойника без плаща, им бы могло показаться это странным. Идея состоит в том, чтобы не вызывать у них подозрений. Эта штука должна действовать еще часов шесть, может, даже семь. Как только она начнет выдыхаться, возвращайся сюда.

– Да, да, – сказал Томас, накидывая мой плащ. Волшебство иллюзии не могло заставить вещь соответствовать ему, и он немного подогнул рукава, чтобы было похоже.

– Кэррин, не позволяй ему делать глупости.

Мёрфи кивнула.

– Я попробую. Но ты же знаешь, какой он. – Она взяла свое пальто и накинула на плечи. – Куда мы идем?

– Назад к Гард, – сказал я. – В дом Карпентеров. Я держу пари, что Марконе оставил ей образец своих волос, чтобы можно было разыскать его, именно для такого случая как этот.

– Но ты сказал, что ты не можешь пройти, мм … волшебство затемнения, которое Никелевые головы делают.

– Вероятно, не смогу. Но насколько я знаю Марконе, у него также должны быть собраны образцы волос или крови от его людей. Чтобы найти их, если они будут нуждаться в помощи или …

Мёрфи скривилась.

– Или отправить досрочно на пенсию.

– Я надеюсь, что Гард может дать нам какие-нибудь зацепки и по обнаружению утечки, – сказал я.

Тем временем Молли поспешила к Томасу с ее комплектом косметики и начала красить его лицо. Лицо Томаса было на уровне с подбородком иллюзорного меня, если не немного ниже, но я преподавал Молли навыки видеть сквозь волшебство иллюзии – так вот как сейчас. Мой навык с иллюзиями был довольно мощным, да и не будет он противостоять никакой серьезной экспертизе. А у Молли очень неплохо получалось видеть сквозь нее.

Молли застала конец моды на готику в молодежной культуре, и это отразилось в ее косметике. У нее было много голубого и пурпурного и красноты, чтобы затемнить глаза Томаса, и иллюзия моего лица стала очень близка к моему собственному, все еще раздутому носу.

– Нормально, – сказал я. – Мёрф, ты поведешь. Молли, если ты не против.

Моя ученица усмехнулась, поспешно надевая пальто. Потом она зажала язык между зубами, отчаянно нахмурилась, и сделала несколько жестов в мою сторону, что-то шепча при этом. Я почувствовал, что завеса малышки растеклась по мне, как прохладный тонкий слой желе, такое неустойчивое и скользкое ощущение. Мир стал немного расплывчатым, как будто я смотрел на все через туманную зеленую воду, но лицо Мёрфи раздвинулось в усмешке.

– Очень хорошо, – сказала она. – Я его вообще не вижу.

Лицо Молли оставалось сосредоточенным, поскольку она поддерживала колдовство, но она поглядела на Мёрфи и кивнула головой, подтверждая.

– Ну ладно, – сказал я. – Пошли, Мыш.

Мой пес вскочил на ноги и кинулся к двери, нетерпеливо махая хвостом.

Мёрфи смотрела на меня, выгнув бровь.

– Если граффы не купятся на нашу уловку, я хочу иметь самое дальнее обнаружение, какое только можно, – сказал я ей.

Она понизила свой голос и пробормотала,

– Ты, наверно, немного волнуешься, что выходишь без плаща и посоха?

– Возможно, – сказал я.

Это была только половина лжи. Оскорбительно прозвище или нет, нужны мне плащ и посох или нет, чем больше я думал о том, против чего мы выступаем, тем больше волновался.

Я не был возбужден.

Я был здорово напуган.

Глава 19

К тому времени, когда мы добрались до дома Карпентеров, стало уже темно, и мы уже начали тормозить, чтобы свернуть к ним, когда Мёрфи сказала, – За нами хвост.

– Продолжай движение, – сказал я сразу. Я скрючился на заднем сиденье Сатурна Мёрфи. И чувствовал себя подобно сурку, пытающемуся скрыться в дерне на поле для гольфа. – Иди мимо дома.

Мёрфи снова набрала скорость, очень медленно и тщательно ускоряясь на засыпанных снегом улицах.

Я чуть-чуть поднял голову, настолько, чтобы всмотреться в ночь позади нас. Мыш сидел рядом со мной и смотрел торжественно и тщательно в заднее стекло.

– Автомобиль, у которого одна фара смотрит немного налево? – спросил я.

– Да, это – он. Я его заметила приблизительно десять минут назад. Ты не можешь увидеть его номер?

Я посмотрел искоса.

– Нет, не могу через этот снег, да и он светит прямо в глаза.

Молли повернулась и встала на колени на пассажирском месте, всматриваясь в заднее окно.

– А как вы думаете, кто это?

– Молли, сядь, – рявкнула Мёрфи. – Мы не хотим, чтобы они знали, что мы их заметили.

Фары автомобиля позади нас стали более яркими, и расстояние между нами сократилось.

– Мёрф, они видели ее. Они приближаются.

– Ой, простите! – сказала Молли. – Простите!

– Пристегните ремни безопасности, – прорычала Мёрфи.

Мёрфи стала набирать скорость, но наш преследователь покрыл это расстояние в течение нескольких секунд. Фары становились более яркими, и я уже слышал рев большого старого хриплого двигателя. Я поднялся на заднем месте и схватил ремень безопасности, но Мыш сидел на другой его конце, где застежка, и прежде, чем я мог добыть это из-под него, Мёрфи закричала, – Держитесь!

Столкновения всегда громче, чем ожидаешь, и это не было исключением. Автомобиль преследования влепился в тыл Сатурна на скорости, наверное, сорок миль в час.

Затрещал металл.

Полетели стекла.

Я как раз достал ремень, захлопнул защелку и вляпался носом в спинку водительского сиденья.

Мыш тоже подпрыгнул.

Закричала Молли.

Мёрф выругалась и вывернула руль.

Напрасно она это. Да, Мёрфи несколько смягчила воздействие, но Сатурн развернуло на снежной улице и он начал вращаться в изящном балете замедленной съемки.

Мой нос после удара об спинку места водителя чувствовал себя не очень хорошо. Фактически, он и так чувствовал себя не очень хорошо, и я можно сказать ослеп на несколько секунд. Я чувствовал, что автомобиль вращается, периодически врезаясь в поверхность огромной насыпи снега.

Двигатель Сатурна закашлял и затих. Сердце громыхало в ушах и пульсировало болью в носу. Я услышал хлопанье автомобильной дверцы где-то поблизости.

Я услышал, как Мёрфи крутнулась на своем сиденье и прохрипела, "Оружие". Она вытащила свой пистолет, отцепила свой ремень безопасности, и попробовала открыть дверь. И уткнулась в твердую белую стену. Она зарычала и переползла через колени ошеломленной Молли, возящейся с дверью.

Я откачнулся к другой стороне автомобиля и дергал за дверь, пока это не открылась. И тогда я увидел косо стоящий посреди улицы автомобиль, с распахнутыми дверцами. Двое мужчин бежали к нам через снег. У обоих у руках было что-то похожее на дробовик, и у одного ещк и автоматическое оружие в другой руке.

Мёрфи выпрыгнула из автомобиля и бросилась в стороне. Не трудно было понять, почему – если бы она начала стрелять немедленно, Молли оказалась бы на линии ответного огня. Мёрфи, стремительно двигаясь, присела очень низко, но на это ушла драгоценная секунда.

Дробовик заревел и плюнул огнем.

Выстрел кинул Мёрфи на землю, как удар кувалды.

Это пробудило мой замороженный мозг. Я сосредоточился, вытянул руку, и закричал, “Ventas servitas!”

Ветер сорвался с кончиков моих протянутых пальцев. Я направил его на заснеженную землю перед нашими нападавшими, и внезапный шторм летящих кусков льда и снега охватил бандитов.

Я держал давление на них, поддерживая колдовство, и крикнул,

– Молли! Доберись до Мёрфи! Завеса и первая помощь!

Молли потрясла головой и вытаращила глаза, но тут же выскочила из автомобиля и бросилась к Мёрфи. Секунду спустя они обе исчезли из вида.

Я ослабил силу ветра. Перемещение большого количества воздуха, нужное чтобы создать бурю, является намного большим количеством работы, чем можно подумать. Ветер поутих, не считая нескольких водоворотов ветра, завихряющих снег, как говорится, дьяволы мороза танцуют. Стало видно двух бандитов, которые низко приседали, их руки были подняты, чтобы защитить глаза от ветра и жалящих хлопьев снега и льда.

Я скучал по своему посоху. Я отдал свой плащ. Но я не отдавал револьвер 44 калибра, который я вытащил из кармана своего пальто и нацелил на плохих парней, в то же время поднимая левую руку, освобождая защитный браслет из-под рукава моего пальто.

Я узнал одного из этих двух бандитов, того, что с двумя пистолетами. Его звали Барт, или что-то вроде того, и он был наемником, довольно дешевым наемником, но по крайней мере вы могли получить то, за что заплатили. Барт был парнем того сорта, которых вызывают, когда нужно сломать кому-то ребра, но не очень дорого.

Другой парень мне тоже был знаком, но я не мог вспомнить его имени. Ну, не могу же я помнить всех. Кроме того, все, что я действительно должен был знать, было то, что это он стрелял в Мёрфи.

Я пошел вперед, прямо на них, и остановился на расстоянии около пятнадцати футов. К тому времени, когда я добрался туда, они протирали глаза от льда и снега. Я не стал дожидаться, пока они будут хорошо видеть. Я тщательно прицелился и загнал пулю в правое колено парня с дробовиком.

Он закричал, и кричал долго.

Барт повернулся ко мне и поднял оба оружия, но мой защитный браслет был уже готов. Я послал желание, и полушарие мерцающей прозрачной серебряной силы возникло между Бартом и мной. Он начал стрелять в меня с двух рук, но с таким же успехом он мог стрелять из водяного пистолета. Мой щит поймал каждый выстрел, а я поворачивал его, чтобы отклонять пули в воздух, а не в здания по соседству вокруг нас.

Оружие Барта защелкало, обоймы кончились.

Я понизил щит и поднял револьвер, пока он возился в карманах, ища новые обоймы.

– Барт, – упрекнул я его, – Продумай это как следует.

Он замер на месте, а затем медленно отодвинул руки далеко от карманов.

– Спасибо. Теперь подумай, что я хочу, чтобы ты сделал потом?

Он бросил свое оружие. Барту было лет тридцать с чем-то, он был красив, высок, с фигурой человека, который провел много времени в гимнастике. У него были небольшие глаза, как у ласки, но тем не менее, темные и блестящие. Они метались туда и сюда, ища возможные способы спасения.

– Не заставляй меня стрелять тебе в спину, Барт, – сказал я. – Пуля может поразить твой спинной хребет, парализовать тебя, не убивая. Это было бы ужасно. – Я подходил к нему, держа оружие направленным на него и держа в поле зрения другого бандита. Он все еще кричал, хотя теперь это был хриплый слабый звук. – Ты знаешь, кто я?

– Господи, Дрезден, – сказал Барт. – Ничего личного, мужик.

– Ты пытался убить меня, Барт. Вообще-то это здорово личное.

– Это была работа, – сказал он. – Просто работа.

И я внезапно вспомнил, где я видел другого парня прежде: он валялся без сознания в прихожей офиса Деметры в «Превыше всего». Он был одним из слуг Торелли, и у него, казалось, было ненамного больше здравого смысла, чем у его босса.

– Твоя работа убьет тебя однажды, Барт, – сказал я. – Возможно даже прямо сейчас. – Я позвал, – Молли? Как она?

Голос Мёрфи откликнулся мне вместо Молли.

– Все хорошо, – сказала она. Слова были подрезаны, чувствовалось, что ей больно. – Жилет остановил все пули, кроме одной, так что все не так плохо.

– Она ранена в руку, Гарри, – сказала Молли взволнованно. – Кровь не останавливается, я что-то не могу больше ничего сделать.

– Мёрф, возвращайся в автомобиль. Там тепло.

– Черт, Гарри. Я буду…

Я закончил предложение для нее.

– У тебя шок. Не глупи, Мёрф. Я не смогу тащить тебя без сознания и держать этих парней под контролем.

Мёрфи прорычала что-то неопределенно угрожающее, но я услышал, что Молли сказала,

– Дай я тебе помогу.

Глаза-бусинки Барта почти выскакивали из его головы, поскольку он искал источник звука голоса Молли.

– Что? Что, черт возьми?

К настоящему времени, я был уверен, люди в зданиях вокруг нас уже вызвали полицию. Я был уверен, что полицейские будут добираться дольше, чем обычно. Я хотел уйти к этому времени, а это означал, что времени у меня не особо много. Но Барт не должен был этого знать. А еще Барт понятия не имел, во что он вляпался.

У меня по всей вероятности не было времени, чтобы поджарить даже одного из бандитов. Рыло от Торелли было ранено и вероятно плохо соображало сейчас. Кроме того, он был более лояльным к Торелли, раз он был личным телохранителем. Поэтому я выбрал Барта для того, чтобы получить кой-какую информацию.

Я вышел вперед, переложил пистолет в левую руку, и протянул правую вперед. Я произнес тихое слово и сфера огня, яркая, как крошечное солнце, возникло в воздухе чуть выше моей правой руки. Я медленно повернулся, смотря на Барта, и сделал несколько шагов к нему.

Головорез вздрогнул, подскользнулся и упал на задницу на снег.

Я отпустил сферу огня, и она поплыла к Барту.

– Слушай, большой парень, – сказал я любезным тоном. – У меня недавно был отпуск несколько дней. И я должен сказать, что сжигать чье-то лицо – отличный способ расслабиться.

– Меня просто наняли! – пробормотал Барт, запинаясь, и отползая на заднице от огня. – Я только водитель!

– Наняли, чтобы сделать что? – спросил я его.

– Я должен был остановить вас и прикрывать стрелка, – Барт почти кричал. Он показал пальцем на раненого парня. – Его.

Я раздвинул пальцы немного шире, и пылающая сфера продвинулась на несколько дюймов ближе к лицу жлоба.

– Барт, Барт. Давай не будем врать. Это все между нами.

– Меня просто наняли на один раз! – Барт почти кричал, корчась, чтобы отодвинуть свое лицо дальше от огня. – Они ничего не говорят таким парням, как я!

– Такие парни, как ты, всегда знают больше, чем им говорят, – сказал я. – Таким образом у тебя есть кое-что, что ты можете рассказать полиции, чтобы вытащить себя из тюрьмы.

– Я ничего не знаю! – сказал Барт. – Я клянусь!

Я улыбнулся ему и придвинул сферу огня еще немного ближе.

– Вдохни синий, – сказал я. – Выдохни розовый. Эй, это очень расслабляет.

– Торелли! – закричал Барт, выбрасывая руки вперед. – Иисусе, это был Торелли! Торелли меня нанял! Он хочет закопать Марконе!

– Как давно? – потребовал я.

– Я не знаю. Несколько недель, наверно. Это, когда они наняли меня! О, Иисусе!

Я сжал руку в кулак и разрушил сферу огня прежде, чем она сделала что-то большее, чем опалить рукав пальто Барта. Он лежал там на земле, тяжело дыша, и не опуская руки.

Звук сирен приближался. Пора было идти.

– Он говорил с кем-то последнее время? – потребовал я. – С кем-то новым? Устраивал союз?

Барт покачал головой, дрожа.

– Я его вообще редко видел. Я не замечал ничего такого.

– Гарри! – крикнула Молли.

Я слишком увлекся беседой с Бартом, и я слишком был взволнован по поводу Мёрфи, и выпустил из вида второго бандита. А он поднял свой дробовик и уже перезарядил его. Я повернулся к нему, поднимая защитный браслет. Проблема состояла в том, что мой элегантный перепроектированный браслет имел большее количество способов применения, чем старый, но и требовал больше силы для использования, и в результате я не мог поднять его очень быстро. Я бросился на землю, стараясь, чтобы Барт оказался между мной и нападающим. Барт отчаянно отползал, чтобы очистить линию огня, а я чувствовал, что я не успеваю поставить щит вовремя.

Мыш, должно быть, выскочил из машины в самом начале конфронтации, потому что он возник из теней и снега, буквально ворвавшись на сцену. Он двигался настолько быстро, что волна летящего снега сопровождала его, это было похоже на то, как быстроходный катер прорубает воду. Он схватил бандита в тот момент, когда он потянул спусковой механизм.

Дробовик рявкнул. Барт выкрикнул ругательство.

Мыш схватил бандита за его раненую ногу, в которую я выстрелил минуту назад, и начал трясти его так легко, как терьер трясет крысу. Жлоб издал еще один пронзительный крик, казалось, что это кричит боров на скотобойне. Дробовик вылетел из его пальцев, и он, видимо, потерял сознание от боли, так как стал напоминать тряпочную куклу.

Сирены становились громче, и я встал на ноги. Барт лежал на земле, извиваясь взад и вперед и крича. Выстрел из дробовика поразил его прямо в задницу. Было много крови на его джинсах, но не столько, как если б была задета главная артерия. Впрочем, такая рана могла потенциально искалечить, или возможно даже убить его, если бы было какое-нибудь внутреннее кровотечение. Но бывают и более неприятные ранения, а от всего адреналина, что бурлил во мне, это казалось довольно забавным.

С усмешкой я позвал Мыша и побежал к автомобилю.

Молли уже усадила Мёрфи на пассажирское место, прикрепила ремнем. Я должен был перелезть через нее, чтобы добраться до стороны водителя. Она издала горячее проклятие, когда я случайно задел ее руку. Сиденье водителя был фактически занято рулем, и в течение секунды я думал, что мне придется отталкивать педали одной рукой и вести другой, но мне удалось найти рычаг, который отодвинул сиденье назад, и автомобиль все-таки запустился с первой попытки.

– Черт возьми, Дрезден, – прохрипел Мёрфи. – Тут присутствовало оружие. Мы должны вернуться.

Мыш запрыгнул на заднее место через открытую дверь, и Молли закрыла обе двери на той стороне автомобиля. Я повернул руль и пошевелил Сатурном, освобождая его от снега, а затем двинулся вниз по улице. На моем лице все еще была иррациональная улыбка. Просто щеки свело.

– Совсем не должны, Мёрфи.

– Мы не можем просто позволить им уйти.

Я подавил следующий приступ адреналинового хихиканья.

– Они никуда не денутся. А я – персона нон грата, помнишь? Ты хочешь, чтоб мы с тобой были замешанными в стрельбе на улице?

– Но…

– Черт возьми, Мёрфи, – сказал я сердито. – Ты хочешь, чтоб я сел в тюрьму? Если мы вернемся теперь, жлоб Торелли скажет им, что я стрелял в него. Они возьмут мое оружие, и если они смогут найти пулю, или если она все еще находится в его ноге, это – нападение со смертельным оружием.

– Нет, если ты защищался, – возразила Мёрфи.

– В справедливом мире, возможно, – сказал я. – А здесь, если нет никого, кроме двух парней с известной репутацией, оба они ранены, полицейские предположат, что они поссорились и стреляли в друг друга. Два плохих парня уходят,ты хранишь верность своей работе, и я не сажусь в тюрьму – что было бы все равно, что быть убитым. – Я поглядел на нее. – Кому от этого плохо?

Мёрфи ничего не говорила какое-то время. Потом она сказала,

– Все проигрывают, Гарри. Закон должен защищать всех. Он должен применяться одинаково ко всем.

Я вздохнул и перевел внимание на дорогу. Я поездил в течение нескольких минут, чтобы убедиться, что за нами никто не тащится, и затем развернулся назад к дому Майкла.

– Ты принимаешь желаемое за действительное, Мёрф, и ты знаешь это. Адвокаты Марконе любят такие штучки.

– Закон не совершенен, – ответила она спокойно. – Но это не значит, что мы не должны пытаться заставить его работать.

– Сделай для меня кое-что, – сказал я.

– Что?

– Закрой свой нос, чтоб был Филадельфийский акцент, и скажи: ‘я – закон.’ [37]

Мёрфи фыркнула и покачала головой. Я поглядел на нее. Ее лицо было бледно от боли, глаза казались стеклянными. Ее левая рука была обернута чем-то, что было похоже на полосы, оторванные от футболки Молли.

Я глянул в зеркало заднего обзора. Мой ученица, действительно, была одета только в зеленый лифчик под ее зимним пальто. Она обняла Мыша обеими руками и уткнулась лицом в его запорошенный снегом мех.

– Эй, там сзади, – сказал я. – Вы не пострадали?

Мыш зевнул, но Молли ощупала его кругом.

– Нет. Мы оба в порядке.

– Круто, – сказал я. Я быстро глянул через плечо, чтобы улыбнуться Молли.

– Отличная была завеса. И как быстро! Ты молодец, кузнечик.

Молли просияла.

– У меня тоже бывает такое лицо, как у тебя, когда ты делал тот маленький файрбол?

– Я предпочитаю думать об этом, как о маленьком световом шаре, – сказал я. – И ты была как древнегреческий стоик, кузнечик. Ты тоже хорошо поработал, мохнатая морда, – сказал я Мышу. – За мной должок.

Мыш открыл рот в собачьей усмешке и завилял хвостом. С хвоста разлетелся снег прямо на голую кожу Молли. Она завизжала, срываясь на смех.

Мёрфи и я обменялись взглядами. Если бы бандит выстрелил на одну сотую секунды раньше или позже, Мёрфи была бы мертва. Пуля, возможно, попала бы ей в голову или шею, или порвала артерию. Без Мыша я тоже, вероятно, был бы мертв. А если бы они убили меня и Мёрфи, я сомневался, что они оставили бы в живых Молли, зачем им свидетель против них.

Тот каждый был близок – никакая сверхъествественная необходимая оппозиция. Молли не могла бы понять, что все же, но Мёрфи и я сделали.

– Как рука, Мёрф? – спросил я спокойно.

– Только мышца пробита, – сказала она, закрывая глаза. – Это больно, черт, но не смертельно.

– Везти тебя в больницу?

Мёрфи не ответила сразу же. Было намного больше в этом вопросе, чем слова в нем. Доктора согласно закону должны сообщить о любом огнестрельном ранении властям. Если бы Мёрф занялась надлежащим лечением, то они сообщили бы об этом полиции. А так как она была полицейским, это означает, что она должна будет ответить на кучу вопросов, и это будет вероятно означать, что вся правда о том, что случилось с нами, вылезет наружу.

Но ответственный, законопослушный человек так бы и сделал.

– Нет, Гарри, – она сказала наконец, и закрыла глаза.

Я медленно выдохнул, расслабляясь. Этот ответ стоил ей кое-чего. Мои руки начали дрожать на руле. Вообще говоря, это хорошо, когда есть кризис в продвижении. Это позже, что это начинает добираться до моих нервов.

– Не волнуйся, – сказал я. – Мы починим тебя.

– Езжай давай, – сказала она устало.

И я поехал.

Глава 20

– Все это становится ужасно темным, Гарри, – сказал Майкл, обеспокоенным голосом. – Мне не нравится это.

Снег хрустел под нашими ногами, пока мы шли от дома к мастерской. Дневной свет исчезал, поскольку второй облачный фронт поражал город, затемняя небеса с обещанием большего количества снега.

– Мне тоже очень это не нравится, – ответил я. – Но никто не примчался подарить мне варианты. – Я остановился в снегу. – Как Мёрфи?

Майкл остановился около меня.

– Черити – вот у кого было настоящее медицинское обучение, но эта рана оказалась достаточно простой и для меня. Бандаж остановил кровотечение, и мы убрали рану полностью. Конечно, она должна поберечься в течение следующих нескольких дней, но я думаю, что все будет в порядке.

– Ей очень больно? – спросил я.

– Черити всегда держит немного кодеина под рукой. Это не такое сильное болеутоляющее, как в больнице, но это позволит ей уснуть, по крайней мере.

Я скривился и кивнул.

– Я собираюсь выследить динарианцев, Майкл.

Он глубоко вздохнул.

– Ты собираешься напасть на них?

– Я должен, – сказал я, немного более резко, чем надо бы. – Поскольку есть люди, которые не заслуживают второго шанса, Майкл, и если эти ребята не занесены в постоянный список дерьма, я уж и не знаю, кто там записан.

Майкл слегка улыбнулся мне.

– Все мы там, Гарри.

По мне прошла дрожь, но я не позволил ей показаться на моем лице. Я только закатил глаза.

– Ну, да, ну, да. Первородный грех, Божья Благодать, я уже слышал это и раньше. – Я вздохнул. – Но я не планирую нападать на них. Я только хочу узнать о них все, что смогу, прежде, чем мы столкнемся с ними.

Майкл кивнул.

– Мне нужна любая информация, которую ты можешь мне дать. Но мне не нужны философские дебаты.

– Я уже связался с Отцом Фортхиллом. – проворчал Майкл. – Он прислал сообщение о том, кто, как мы думаем, мог бы быть в городе с Тессой.

Я провел несколько секунд, чувствуя себя настырным сопляком.

– О, – сказал я. – Спасибо. Это …, здорово может помочь.

Майкл пожал плечами.

– Мы научились опасаться даже своей собственной разведки. Падшие – мастера обмана, Гарри. Иногда требуются столетия, чтобы поймать одного из них на лжи.

– Я знаю, – сказал я. – Но у вас должна быть какая-то уверенность.

– Немного, – сказал он. – Мы довольно уверены, что Тесса и Имариэль являются вторыми по старшинству из динарианцев. Только Никодимус и Эндуриэль действовали дольше.

– Тесса и Никодимус конкуренты? – спросил я.

– Вообще, да – ответил Майкл. – Хотя я предполагаю, если стоит это упоминать, что они – также муж и жена.

– Брак, Заключенный в Аду, а?

– Не то, чтобы это значило много для любого из них. Они очень редко сотрудничают, и когда это случается, не нужно ждать ничего хорошего. Последний такой случай, согласно отчетам Церкви, был непосредственно перед тем, как Черная чума прибыла в Европу.

– Эпидемия? Никелевые головы сделали это в последний раз, когда они были в городе. – Я покачал головой. – Но, наверное, есть не одна мелодия в репертуаре семейной пары, которые вместе так долго.

– Разнообразие – ключ к счастливому браку, – согласился Майкл торжественно. Его рот дрогнул. – Никелевые головы?

– Я решил, что их прежнее название придавало им слишком большое достоинство, учитывая то, каковы они. Я исправляю это.

– Те, кто недооценивает их, долго не живут, – сказал Майкл. – Будь осторожен.

– Ты меня знаешь.

– Да, – сказал он. – Где мы остановились?

– Эпидемии.

– Ах, да. Никелевые головы использовали эпидемии, чтобы спровоцировать большинство опустошений и беспорядков в прошлом.

Я прогнал улыбку, которая угрожала моему образу твердой задницы, а Майкл продолжал.

– Это оказалось успешной тактикой больше чем в одном случае. Как только возникнет чума, нет почти никакого предела погубленным жизням и страданиям, которые они могут причинить.

Я нахмурился и скрестил руки на груди.

– Саня сказал, что Тесса предпочитала выбирать нетерпеливых …, и как я понял, предпочитала их талантливым.

Майкл кивнул.

– Падшие, кто следует за Имариэлем, проходят предъявителей очень быстро. Ни один из них не добр к тем, с кем они подписывают обязательства, но команда Имариэля монстры среди монстров. Тесса выбирает своих из числа растоптанных, отчаянных, тех, кто считает, что у них нет ничего, чтобы проиграть. Тех, кто уступит искушению наиболее быстро.

Я проворчал.

– Именно эти и пробуждают большую чуму. Или любой другой вид хаоса.

– Да. Мы полагаем, что это – одна причина, почему она время от времени сотрудничает с Никодимусом.

– Она сосредоточилась на краткосрочных проблемах, – сказал я, понимая. – Он заботится о перспективе.

– Точно, – сказал Майкл. – Когда он бросил монету Ласкиэли в моего сына, это был рассчитанный жест.

– Направленный на то, чтоб привязать меня, – сказал я.

– Тебя, – сказалМайкл, – или моего сына.

Холод, который не имел никакого отношения к воздуху, прошел сквозь меня.

– Дать монету ребенку?

– Ребенок, который не может защититься. Кто может быть воспитан голосом Падшего ангела, шепчущим в его ухе. Сформировать его. Подготовить его, чтобы использовать, как оружие против его собственной семьи. Вообразите это.

Я посмотрел вокруг двора, который был сценой такого большого количества веселья всего за несколько часов до этого.

– Я не могу, – сказал я.

Майкл продолжал спокойно.

– Вообще, семьи носителей Мечей защищены против такого зла. Но вещи подобные этому случались и прежде. И Никодимус пронес монету через столетия. Для него не проблема подождать десять или пятнадцать или двадцать лет, чтобы достигнуть своей цели.

– Именно поэтому ты думаете, что он здесь, – сказал я. – Поскольку привлекать кого-то силой, как Марконе, не стиль Тессы.

– Ну да, – сказал Майкл. – Но я полагаю, если она знала, что, помогая мужу, она могла бы создать вид окружающей среды, который она любит, полный хаоса и отчаяния, это была бы причина, достаточная для нее, чтобы присоединиться к силам ее мужа.

– А сколько их?

– Тесса руководит группой из пяти других Падших, – он быстро улыбнулся. – Извини. Теперь четырех.

– Благодари Томаса, – сказал я. – Не меня.

– Я хочу сказать, что – сказал Майкл. – Никодимус… – Майкл покачал головой. – Я полагаю, что ты уже знаешь, что Никодимус специализируется на том, чтобы разрушать любые отчеты, которые Церкви удается построить относительно него. Не так легко будет договориться о чем-то сейчас.

– А ведь нынче век информации, – прервал я.

– … но наша информация о нем отрывочна. Мы думали, что у него только три регулярных компаньона – но потом оказалось, что у него монета Ласкиэли, которая, как мы считали, была в безопасном хранении в чилийском монастыре. Я думаю, что было бы опасно считать, что мы что-то знаем наверняка.

– А в худшем варианте, – сказал я, – сколько других монет он мог бы иметь с собой?

Майкл пожал плечами.

– Шесть, может быть? Но это – только предположение.

Я уставился на него.

– Ты говоришь, что на сей раз с ним может быть дюжина ходячих кошмаров.

Он кивнул.

– В последний раз когда они явились, здесь были все три Меча. И было четверо динарианцев. И только мы вышли из этого живыми.

– Я знаю.

– Но ты привык к этому, верно? – спросил я его. – Рыцари ведь все время сражаются в таких условиях.

Он бросил на меня примирительный взгляд.

– Я бы хотел превосходить их численностью вдвое, если возможно. А лучше и втрое.

– Но Широ сказал, что он боролся на поединке с несколькими из них,- сказал я. – Один на один.

– У Широ был дар, – сказал Майкл. – Просто настоящий дар. Широ знал бой на мечах, как Моцарт знал музыку. Я не похож на него. Я не боюсь столкновения один на один, но я тогда считал бы, что силы примерно равны. Моя судьба была бы в руках Бога.

– Супер, – вздохнул я.

– Вера, Гарри, – сказал Майкл. – Он не оставит нас. Будет путь для добра, чтобы победить зло.

– Добро победило в последний раз, – сказал я спокойно. – Более или менее. Но это не помешало им убить Широ.

– Наши жизни принадлежат Всемогущему, – сказал Майкл размеренно. – Мы служим и живем ради других. Не для себя самого.

– Да, – сказал я. – Я уверен, что это очень успокоит твоих детей, когда они должны будут расти без отца.

Майкл резко повернулся, чтобы стоять прямо передо мной, его правая рука сжалась в кулак.

– Прекрати так говорить, – сказал он низким, трудным голосом. – Прямо сейчас.

И помоги мне Бог, я почти заколебался, видя, что он явно расстроен. Но здравомыслие ухватило меня за загривок и отвернуло в сторону. Я сделал несколько шагов прямо в снег и остановился спиной к нему.

Здравомыслие пригласило позор к себе на чай с булочками. Черт возьми. Я, как предполагалось, был волшебником. А значит, связанным с моим внутренним светом, владельцем дисциплинированного ума, и все такое дерьмо. И вот вместо этого я выстрелил словами в человека, который вовсе не заслуживал такого, потому что …

Просто я боялся. В самом деле, просто боялся. Я всегда начинал стрелять словами, когда что-то пугало меня. И это обычно придавало мне уверенности, но сейчас то было совсем другое дело. Когда что-то пугало меня, я почти всегда использовал свой гнев, как оружие против этого. Но на сей раз я позволил своему страху и гневу влиять на мои мысли, и в результате я ударил своего друга в самое нежное место, которое у него было, в то время, когда он, возможно, ожидал моей поддержки.

Тогда я понял, почему я сержусь на Майкла. Я хотел, чтобы он прилетел, как Супермен, и решил мои проблемы, а он этого не сделал, подвел меня.

Мы всегда разочаровываемся, когда узнаем, что у кого-то еще есть человеческие пределы, те же самые, что и у нас. Глупое на самом деле чувство, и мы это даже понимаем, но это, кажется, ничего не меняет.

Я задался вопросом, не чувствовал ли Майкл когда-либо то же самое по отношению ко мне.

– Мое последнее замечание,- пробормотал я, – было неуместным.

– Да, – сказал Майкл. – Было.

– Мне извиниться, или будем драться или что-то еще?

– Есть лучшие способы провести время. Никодимус и Тесса должны быть в центре нашего внимания.

Я вернулся к нему.

– Согласен.

– Это не закончено, – сказал он, резким голосом. – Мы обсудим это после.

Я проворчал и кивнул. Часть напряженности осталась в воздухе между нами. Займемся делами. Это будет легче.

– Ты знаешь, чего я не понимаю? – сказал я. – Как ты проводишь линию от точки захвата Марконе Никодимусом до точки общества, погруженного в хаос и отчаяние?

– Я не знаю, – сказал Майкл. Он неосознанным жестом положил руку на рукоятку меча, который теперь носил на поясе. – Но Никодимус знает, что он делает. И независимо от того, что он делает, у меня есть паршивое предчувствие, что мы должны понять это прежде, чем он это сделает.

Глава 21

– Если бы я знала, что лейтенанты, которым доверяют, готовятся предать моего работодателя, – сказала мисс Гард с преувеличенным терпением, – им бы уже не доверяли, не так ли? Если ты поспрашиваешь вежливо, я уверена, что сможешь заставить кого-то объяснить тебе, что такое предательство, Дрезден.

Майкл спокойно улыбнулся. Он сидел в рабочем месте с одним из своих тяжелых кинжалов и напильником, очевидно приводя лезвие в идеальный порядок. Хендрикс сидел на табурете в другом конце мастерской. Огромный водитель разобрал пистолет и тщательно чистил детали.

– Ну, ладно, – сказал я Гард. – тогда почему не начать с тех, кто знал местоположение секретной комнаты Марконе.

Гард сузила глаза, изучая меня. Она выглядела лучше. Понятно, что трудно выглядеть хуже человека с распоротым животом, но даже при этом, она выглядела не как десять миль плохой дороги, а только две или три. Она сидела на раскладушке, ее спина опиралась на стенку мастерской, и хотя она была бледной и невероятно усталой, ее синие глаза были ясны и остры.

– Я так не думаю, – сказала она спокойно.

– Не думаю, что нужно будет особо хранить тайны Марконе, когда он будет мертв, или под контролем Падшего.

– Я не могу, – сказала она.

– Ой, успокойся, – сказал я, вскидывая руки. – Адские колокола, я не спрашиваю у тебя пароли запуска на ядерные ракеты.

Она глубоко вздохнула и повторила, выделяя каждое слово.

– Я. Не. Могу.

И тут Хендрикс со своего места прогрохотал,

– Да ладно. Скажи ему.

Гард, нахмурившись, поглядела на его широкую спину, потом кивнула и повернулась ко мне.

– Сравнительно немного людей в организации знали о потайной комнате, но я не уверена, что это – наше самое большое беспокойство.

Такая резкая перемена от категорического отказа до повествования, заставила меня немного поморгать. Даже Майкл, нахмурившись, уставился на Гард.

– Нет? – спросил я. – Если это не самое большое наше беспокойство, то что самое большое?

– Число людей, у которого мог быть кусочки различых фактов, – ответила Гард. – нужно было заплатить подрядчикам. Были куплены материалы. Были наняты архитекторы. Любая дюжина различных вещей указывали, что Марконе строил что-то, и возможно, задели чье-то любопытство достаточно, чтобы он порылся глубже.

– Да, вероятно, многое можно узнать, поговорив с архитекторами или строителями. – проворчал я.

– Именно. Вообще Марконе был недостаточно тверд в вопросах безопасности. Я убеждала его принять обычные меры, но он отказался.

– Обычные меры, – сказал я. – Ты говоришь об убийстве всех, кто связан с этим.

– Секретные проходы и секретные святилища совершенно бесполезны, если они не являются секретными, – ответила Гард.

– Видимо, он не испытывал желания убить кучу своих служащих, чтобы прикрыть собственную задницу.

Гард пожала плечами.

– Я не должна рассуждать о морали, Дрезден. Я – советник. Это был мой совет.

Я проворчал.

– Так, и кто мог знать? Строители. Люди из бухгалтерии.

– И любой, с кем они говорили, – сказала Гард.

– Это делает подозрительное объединение немного большим, чем нужно, – сказал я.

– Да, в самом деле делает.

– Стоп, – сказал я. – Время Оккама.

Гард раскрыла глаза. Возможно, она никогда не слышала о МС Хаммере ^[38].

– Оккам? – спросила она.

– Бритва Оккама, – сказал я. – Самое простое объяснение чаще всего правильно.

Ее губы дрогнули.

– Как мило.

– Если мы определим круг подозреваемых, который включает всех, кто, возможно, возможно услышал что-нибудь где-нибудь, мы никуда не доберемся. Если мы ограничимся наиболее вероятными вариантами, и будем работать с ними, мы, намного более вероятно, найдем предателя.

– Мы? – спросила Гард.

– Неважно, – сказал я. – У кого был доступ? Давайте не будем рассматривать подрядчиков. Они вообще обычно не кровожадны, а Марконе принадлежит половина разработчиков в городе так или иначе.

Гард кивнула головой соглашаясь.

– Хорошо. Три или четыре бухгалтера, кто угодно из правящих кругов, и два или три аварийных монтера.

– Аварийные монтеры? – спросил Майкл.

– Когда появляется неприятность, – сказал я ему, – они стреляют в нее.

Гард фыркнула от смеха и схватилась за живот обеими руками.

– Легче там, – сказал я. – Тебе хорошо?

– В конечном счете, – пробормотала Гард. – Пожалуйста, продолжай.

– Что относительно Торелли? – спросил я.

– А что относительно него?

– Он может быть нашим парнем?

Гард закатила глаза.

– Пожалуйста. У этого человека интеллект черепахи, которой сделали лоботомию. Марконе какое-то время назад узнал о его амбициях.

– Если он узнал об этом, – спросил я, – каким образом Торелли все еще платит налоги?

– Поскольку мы использовали его, чтобы привлечь любых других потенциальных узурпаторов на открытое пространство, где с ними можно было иметь дело.

– Хммм, – сказал я, сморщившись. – Мог он оказать давление на любого из тех людей, которые что-то знали?

– Возможно, бухгалтеры, а впрочем, вряд ли. Марконе упоминал, что они наслаждаются его самой замечательной защитой.

– Да, но Ертель с лоботомией – это не очень радостно.

Гард моргнула.

– Что, извините?

– Мой Бог, женщина! – воскликнул я. – Ты никогда не читала доктора Сьюза ^[39]?

Она нахмурилась.

– Доктор кто?..

Я поднял руки вверх.

– Неважно, забудь это. Возможно Торелли полагал, что он может запугать бухгалтера и ободрать Марконе прежде, чем Марконе получит шанс что-то предпринять.

Гард наморщила губы.

– Торелли глуп достаточно и с запасом. Но он – также хнычущий трус, брызги крысиного дерьма. – Она сузила глаза. – А что ты так на нем сосредоточился?

– О, – я сказал, – я не могу ткнуть пальцем во что-то конкретное. Но мои точно настроенные инстинкты говорят мне, что это враг.

Гард улыбнулась.

– Он пытался убить тебя, не так ли?

– Он пытался гнуть пальцы перед Деметрой, когда я был там этим утром. Я возразил.

– А, – сказала она. – А я задавалась вопросом, как ты нашел нас.

– Жлобы Торелли пытались подстрелить меня прямо сейчас, когда я ехал сюда.

– Я вижу, – сказал Гард и прищурилась, размышляя. – Выбор времени его восстания как-то слишком точен, чтобы быть простым совпадением.

– Я рад, что я не один, кто так думает.

Она уперлась пальцем в подбородок.

– Торелли не гений, но он компетентен в своей работе. Он не поднялся бы так высоко в организации, если б это было не так. Я думаю, это возможно , что Торелли мог слить информацию, если он проявил достаточно осторожности и хитрости. – Она поглядела на меня. – Ты думаешь, что динарианцы рекрутировали его, и внедрили к нам, как шпиона?

– Я думаю, что где-то они должны были получить свою информацию о секретной комнате Марконе, – сказал я.

– И это сработало, не так ли? – сказала Гард с бледной улыбкой.

– Да. Превратило ваше собственное убежище в ловушку. Это должно ужалить старое эго, мисс Секретный Консультант.

– Ты не поверишь, как сильно, – сказала Гард со странным блеском в глазах. – Но я разберусь с этим, когда придет время.

– Пока ты будешь иметь дело ни с чем, кроме большого количества сна, – отметил я.

Ее лицо угрюмо покривилось.

– Да.

– Теперь позволь мне поднять тяжелый вопрос, – сказал я.

– Как так?

Я оглядел мастерскую.

– Могли бы мы немного поговорить конфиденциально?

Хендрикс, который уже снова собирал свое оружие, повернул свои чрезмерно развитые горные хребты бровей ко мне, хмурясь в подозрении. Лицо Майкла было непроницаемо.

Гард смотрела на меня некоторое время. Потом она сказала, – со мной все будет в порядке.

Хендрикс закончил собирать пистолет и вставил обойму. Он делал все это, смотря прямо на меня. Потом он встал, надел пальто, и подошел прямо ко мне.

Хендрикс не был так же высок, как я, что уменьшает фактор запугивания. С другой стороны, у него было достаточно мускулов, чтобы сломать меня пополам, и мы знали это. Он остановился на расстоянии в один фут, засунул оружие в карман, и сказал, – Я буду прямо здесь снаружи.

– Майкл, – сказал я. – Пожалуйста.

Он поднялся, вложил кинжал в ножны, и двинулся с Хендриксом наружу в снег. Когда они пошли, эти двое держали между собой осторожное расстояние, как собаки, которые еще не уверены, собираются ли они драться или нет. Я закрыл дверь за ними и повернулся к Гард.

– Помоги мне, я должен найти и допросить Торелли.

Она покачала головой.

– Я могу дать тебе его адрес и местоположения его владений, места, которые он часто посещает, близких партнеров, но он не появится ни в одном из этих мест. Он слишком долго в бизнесе, чтобы сделать такую глупую ошибку.

– О, пожалуйста, – сказал я, закатывая глаза. – У тебя есть образцы крови или волос для всех ваших людей где-нибудь. Дайте мне Торелли.

Гард уставилась на меня с непроницаемым лицом игрока в покер.

– Еще, – добавил я, – хорошо было бы получить самого Марконе. Если я окажусь достаточно близко, это могло бы помочь мне найти его.

– Мой работодатель держит их под усиленными мерами безопасности. Он – единственный, кто может получить доступ к ним.

Я фыркнул.

– Тогда дайте мне образцы из второй коллекции.

– Второй коллекции?

– Ты знаешь, той, которую ты держишь для себя. О которой не знает Марконе.

Гард подергала беспризорную золотую прядь у щеки.

– Почему ты решил, что у меня есть какие-то такие образцы?

Я показал ей свои зубы.

– Ты – наемник, Гард. Наемники должны быть более осторожными со своими собственными работодателями, чем с врагом, с которым их наняли бороться. Они создают себе страховку. Даже если Марконе не собирал образцы, я держу пари, что ты собирала.

Ее взгляд перешел на двери, и затем назад ко мне.

– Давай притворимся на мгновение, что у меня есть такая коллекция, – сказала она. – С какой стати я передала бы ее тебе? Ты являешься антагонистом к бизнесу моего работодателя, и мог бы причинить катастрофический ущерб с такой вещью во владении.

– Черт возьми, ты так же брезглива, рассматривая катастрофический ущерб, который его бизнес причиняет тысячам людей каждый день года?

– Я просто защищаю интересы своего работодателя. – Она показала мне свои зубы. – Почти, как если бы я была наемником.

Я вздохнул и сложил руки на груди.

– Что, если бы я взял образцы только Торелли и Марконе?

– Ты мог бы использовать их против Марконе в будущем.

– Если я хочу повредить Марконе, – сказал я, – все, что мне нужно сделать, это сесть дома с шестью банками пива и сумкой кренделей с солью и позволить ему крутиться самому.

– Возможно, – допустила Гард. – Поклянись мне, что ты не будешь использовать ни один из образцов, только Торелли и Марконе, что ты и их не будешь использовать для вреда любого вида, и что ты вернешь их мне, когда я скажу. Поклянись в этом своей властью.

Клятвы вообще много стоят для сверхъестественного народа. Они связывают гораздо серьезнее, чем можно представить. Если вы нарушаете обещание, всегда бывает обратная реакция духовных энергий. Нарушенное обещание может причинить ужасную боль сверхъестественным существам, таким как Сидхе. Когда волшебник нарушает обещание, особенно когда клянется своей собственной властью, обратная реакция бывает такая: его волшебный талант уменьшается. Не то,чтобы он сразу исчезнет – но если нарушить достаточно много обещаний, то рано или поздно от него ничего не останется.

Наш мир насколько стал опасен для волшебников за последние несколько лет, что любой из нас прежде должен бы сойти с ума, чтобы позволить себе уменьшить свои таланты, и значит свою способность защититься, даже если бы это сокращение было относительно небольшим.

Я выпрямился и кивнул.

– Я клянусь, моей собственной властью, что я буду соблюдать эти ограничения.

Гард сузила глаза, пока я говорил, а когда я закончил, она кивнула мне. Потом, очень осторожно двигаясь, сунула руку в карман и вытащила серебряный ключ. Она протянула его мне.

– Юнион Стэйшн, ячейка два четырнадцать. Все маркировано.

Я потянулся взять ключ, но пальцы Гард, сжались на нем на секунду.

– Проверь, не следят ли за тобой, перед тем, как будешь открывать ее.

Я выгнул бровь, и она отпустила ключ.

– Хорошо. Спасибо.

Она быстро, напряженно улыбнулась.

– И хватит тратить время здесь. Иди.

Я нахмурился.

– Ты так волнуешься о своем боссе?

– Ничуть, – сказала Гард, закрывая глаза и устало опускаясь вниз на раскладушку. – Я просто не хочу быть поблизости, когда кто-то приедет убивать тебя.

Глава 22

Автомобиль Мерфи выглядел, как прошедший через район боевых действий. И мы взяли грузовик Майкла. Я поехал в кабине с Майклом, а Мыш поехал в кузове. Да, я понимаю, небезопасно, но что делать – невозможно запихнуть двух человек нашего размера и пса размера Мыша в кабину. Там бы места для кислорода не осталось.

Мыш, казалось, совершенно не был обеспокоен холодом, пока мы двигались к Юнион Стейшн. Он фактически разгуливал по кузову и высовывал морду на ветер, счастливо вывалив язык. Не то, чтобы было очень много ветра, но все же погода была плохая – и Майкл вел машину терпеливо и тщательно.

После того, как мы увидели третий или четвертый автомобиль, который занесло на тротуар или в кювет, я прекратил дрыгать ногой и мысленно убеждать Майкла поспешить. Пожалуй, лучше двигаться осторожно.

Мы не говорили по пути. Не поймите меня превратно. Майкла вообще не любит трепать языком. Однако обычно у него есть что сказать. Он приглашает меня сходить с ним в церковь (что я делаю только когда кто-то за мной гонится), или как гордый папа говорит о том, что сделал один из его детей. Мы говорим об успехах Молли, о погоде, или о спортивных состязаниях, или о чем-то еще.

Но не на сей раз.

Возможно он хотел сосредоточить свое внимание на дороге, сказал я себе.

Да. Вероятно, дело было в этом. Не могло же это иметь отношение к моему длинному языку.

На въезде в гараж была насыпь снега, но Майкл чуть поддал скорости, прогрохотал через нее, и мы оказались внутри.

Освещение в гараже отсутствовало, и сугробы, наваленные вокруг первого уровня, пропускали внутрь очень небольшое количество света снаружи. Гаражи очень хороши в качестве запугивающих мест, даже когда в них светло. И тем более они неприятны, когда они полностью темные, за исключением совсем маленьких областей, освещенных ярким светом фар.

– Ну ладно, – сказал я, – по крайней мере есть много свободных мест.

– Кто захочет путешествовать в такую погоду, как эта? – проворчал Майкл. Он вырулил на самое близкое свободное место для стоянки, и заглушил мотор. Он вышел, держа тяжелую спортивную сумку, в которой он имел обыкновение носить Амораккиус публично, и забросил сумку на плечо. Я вышел, и Мыш выпрыгнул из кузова на землю. Грузовик заскрипел и закачался на рессорах, избавившись от веса большой собаки. Я отстегнул поводок Мыша, и затем прицепил небольшую табличку, которая объявляла, что это собака обслуживания. Это – конечно ложь, но это делает публичное перемещение с ним намного легче.

Мыш бросил на табличку одобряющий взгляд, и терпеливо ждал, пока его маскировка не оказалась на месте.

– Собака обслуживания? – спросил Майкл с недовольным видом. У него был фонарь в правой руке, и он осветил нас на мгновение, а затем двинулся дальше, разгоняя тени.

– У меня редкое заболевание, – сказал я, чеша большого пса под подбородком. – Не-могу-познакомия. Он, как предполагается, является некоторым катализатором или стартером беседы. Или утешительным призом в случае провала попытки. Так или иначе, он необходим.

Мыш издал пыхтящий звук, а его хвост застучал по моей ноге.

Майкл вздохнул.

– Ты ужасно внезапно законопослушен, – сказал я. – Особенно учитывая, что ты таскаешь в сумке холодное оружие.

– Пожалуйста, Гарри. Мне и без того неудобно.

– Я не буду говорить о твоем Мече, если ты не будешь говорить о моем оружии.

Майкл вздохнул и пошел. А мы с Мышом следом.

Гараж, как оказалось, был очень холодным, очень темным, очень жутким, и в нем отсутствовала какая-либо угроза. Мы пересекли полупохороненную улицу, Мыш прокладывал путь через снег.

– Снег падает еще более густой теперь, когда солнце зашло, – отметил Майкл.

– Может, это Мэб старается, – сказал я. – Если это так, Титании тем более сложно выступать против ее власти после того, как солнце зашло. Ну и агентам Титании это тоже создает дополнительные сложности в движении по городу.

– Но ты не уверен, что это – дело рук Мэб – спросил Майкл.

– Нет. Может, это просто Чикаго. Он может быть столь же страшным, как Мэб, в некоторые дни.

Майкл хохотнул, и мы вошли в Юнион Стэйшн. Это не похоже на сцену в «Неприкасаемых» ^[40], если хотите знать. Нынче это просто большая комната, которую сдают в аренду. И остальная часть тоже не похожа ни на что, что вписывается в Ревущие двадцатые. Все модернизировано, и более или менее напоминает аэропорт.

Это вид снижения стоимости, на самом деле. Я хочу сказать, из всех возможных эстетических выборов, аэропорты должны вообще входить в первую пятерку или десятку, как минимум. Но я предполагаю, что они рентабельны. Это имеет большее значение, когда дело доходит до красоты. Несомненно, все мраморные и коринфские колонны, устремленные ввысь, были красивы, но как они отражались на стоимости сметы?

Призрак стиля все еще витает на Юнион Стэйшн, но, осматривая это место, я испытываю то же самое чувство, что у меня было, когда я осматривал Колизей в Риме, или Парфенон в Афинах – что когда-то это было шикарное место. Когда-то. Но очень давно.

– А где тут камеры хранения? – спросил Майкл спокойно.

Я кивнул на северо-восточный конец здания и мы пошли. Пункты продажи билетов были закрыты, за исключением одного, клерк которого был, вероятно, где-нибудь в задней комнате. И вокруг было совсем немного людей. Поздно вечером вокзалы вообще, кажется, не бурлят деятельностью. Особенно при такой погоде, как сегодня. Один измотанный представитель обслуживания клиентов от Амтрэк имел дело с маленькой группой сердито-выглядящих путешественников, которые были, вероятно, захвачены в городе штормом. Они требовали предоставить им гостиницу. Удачи! Аэропорт закрыт еще со вчера, и гостиничный бизнес очень оживился.

– Ты хорошо знаешь дорогу, – прокомментировал Майкл.

– Поезда быстрее, чем автобусы, и более безопасны, чем самолеты, – сказал я. – Я однажды взял билет на самолет до Портленда, и у пилота отказало радио и компьютер и так далее. Он вынужден был приземляться без приборов и коммуникаций. Нам еще повезло, что это был ясный день.

– Статистически, самолет является самым безопасным – начал он.

– Не для волшебников, – сказал я ему серьезно. – У меня были полеты, которые прошли гладко. Несколько таких, где были небольшие проблемы. Но после той поездки в Портленд … – я покачал головой. – На том самолете были дети. И вообще я собираюсь жить долгое время. Я могу потратить его немного больше, чтобы спокойно добраться, куда надо. Привет, Джо, – сказал я седому швейцару, идущему с колесной тележкой чистящих материалов.

– Гарри, – сказал Джо, кивая с маленькой улыбкой, пока проходил мимо.

– Я часто бывал здесь в последнее время, – сказал я Майклу. – При путешествии, чтобы поддержать ПараНет, главным образом. И еще шефство – Я закатил глаза. – Я не хотел эту работу, но будь я проклят, если я сделаю ее через задницу.

Майкл задумчиво оглянулся на швейцара и затем повернулся ко мне.

– Что это такое?

– Шефство? – спросил я. И пожал плечами. – У меня есть четыре других Стража, которые находятся, как бы, под моей «командой». – Я поставил воздушные кавычки вокруг слова. – В Атланте, Далласе, Нью-Йорке, и Бостоне. На самом деле я просто остаюсь в поле их досягаемости и позволяю им делать свою работу самостоятельно, но помогаю, когда они нуждаются в этом. Они – дети. Росли они трудно, на войне, хотя это не заставило их повзрослеть настолько, чтобы не оглядываться на меня.

Мыш внезапно остановился.

Я также. Я не стал оглядываться вокруг. Вместо этого я сосредоточился на псе.

Уши Мыша дергались как индивидуальные радарные тарелки. Его нос дрожал. Одна лапа была поднята, но пес только неопределенно оглядывался вокруг.

– Лэсси ^[41] унюхала бы что-то конкретное, – сказал я ему. – Она дала бы ясное, краткое предупреждение. Один гав для граффов, два гава для Никелевых голов.

Мыш кинул на меня укоризненный взгляд, опустил лапу, отступил и чихнул.

– Он прав, – сказал Майкл спокойно. – Кто-то наблюдает за нами.

– Что за фигня? – пробормотал я, глядя вокруг. Я ничего не видел. И мои высоко настроенные любознательные инстинкты ничего не видели также. Я очень не люблю чувствовать себя подобно Хэну Соло ^[42] в мире джедаев. – Я, как предполагается, сам джедай, – пробормотал я громко.

– Что? – спросил Майкл.

Огни станции потухли. Все вместе. В одно и то же время.

Аварийные огни, которые, как предполагается, должны включиться в такой ситуации немедленно, не включились.

Около меня шелестело пальто Майкла и что-то щелкнуло несколько раз. По-видимому, он пытался включить свой фонарь, и по-видимому, тот не работал.

Это было очень нехорошо. Волшебство может сталкиваться с функцией технологии, это так называемый эффект Мёрфи: Все, что может пойти не так, как надо, имеет тенденцию идти не так, как надо. Однако этот эффект не вел себя предсказуемым или однородным способом. Он не мог погасить свет, и аварийные огни, и фонарь, имеющий питание от батареек, все вместе в одно и то же время.

И я не знал, отчего бы так могло случиться.

– Гарри? – спросил Майкл.

Мыш прижался к моей ноге, и я почувствовал предупреждающее рычание, вибрирующее в его груди.

– Правильно говоришь, Косматый, – сказал я своему псу. – У меня тоже плохое предчувствие насчет этого.

Глава 23

Люди начали кричать.

Я нашарил амулет, который у меня на шее, вытащил его, и направил усилие желания в него, чтобы вызвать свет в темноте.

И ничего не случилось.

Я уставился бы на свой амулет, если б мог увидеть его. Я не мог поверить, что это не работает. Я встряхнул ожерелье, обругал его и поднял снова, направляя еще больше моего желания в амулет.

Он замерцал сине-белыми искрами на мгновение, и это было все.

Мыш издал более громкое рычание, то, которое я слышу только, когда он идентифицирует реальную угрозу. Кто-то приближался. Мое сердце резко подпрыгивало, иногда оказываясь прямо в горле.

– Я не могу вызвать свет! – сказал я, мой голос был высокий и тонкий.

Застежка-молния звякнула в темноте рядом со мной, сталь скользнула по стали, и зазвенела как мягко нажатый звонок.

– Отец, – мягко пробормотал голос Майкла, – мы нуждаемся в твоей помощи.

Белый свет взорвался от меча.

Около дюжины существ в пределах трех или четырех ярдов от нас, присели и начали кричать.

Я никогда не видел никого похожего раньше. Они были около пяти футов высотой, но приземистые и толстые, с как бы резиновыми мускулами. Выглядели они более-менее похожими на бабуинов, где-то между чистым четвероногим животным и двуногим, с неприятно торчащими когтями, длинными, тягучими хвостами, и массивными плечами. Некоторые из них держали грубо обработанное оружие: дубинки, топоры с каменной головкой, и ножи с каменным лезвием. Головы их были похожи на обезьяньи, и черная кожа обтягивала напряженные мускулы и кости. У них были уродливые, похожие на акульи зубы, настолько негабаритные, что можно было видеть, где они разрезали свои собственные губы и…

И у них не было никаких глаз. Где должны были быть их глаза, была только чистая, впалая кожа.

Они закричали в муке, когда свет от меча Майкла упал на них, и раскачивались назад, как будто сожженные внезапным пламенем – и если внезапный, сильный запах тления, который заполнил воздух, что-нибудь означал, так оно и было.

– Гарри! – крикнул Майкл.

Я знал этот тон голоса. Я присел так быстро и низко, как только мог, и только я это сделал, как Амораккиус пронесся через место, где только что была моя голова, -

– и врезался в прыгнувшую фигуру одного из существ, которое собиралось приземлиться на моей спине.

Существо упало недалеко от меня и растянулось, сраженное, на полу. Его кровь превращалась в сине-белый огонь, и он бил струей от раны.

Я уставился на Амораккиус. Кровь шипела на лезвии меча как жир на горячей неглубокой сковороде.

Железо.

Эти существа были фейри.

Я никогда не видел их раньше, но я читал их описание, когда пытался идентифицировать граффов. Учитывая, что эти бестии были фейри, я понял, кто это такие.

– Хобы! – крикнул я Майклу, вытаскивая оружие из кармана пальто. – Это – хобы!

После этого у меня не было времени разговаривать. Несколько хобов вокруг нас успели оправиться от шока внезапного освещения и бросились вперед. Мыш зарычал и столкнулся с одним из них в воздухе. Они покатились по полу в путанице сверкающих зубов и конечностей.

Следующий хоб прыгнул ко мне с каменным ножом в узловатой руке. Я ускользнул с линии его скачка и двинул его в лицо рукоятью пистолета. Сталь разбила слепое лицо хоба, опалила плоть и сокрушила зубы. хоб закричал от боли, и отлетел, врезаясь в одного из своих товарищей.

– С богом! – проревел Майкл. Я почувствовал, как его лопатки наткнулись на мои, и свет от его меча качался и вспыхивал, сопровождаясь криками хобов.

Хоб, борющийся с Мышом, прижал огромного пса к полу и навалился на него, обнажив клыки.

Я шагнул к ним, сунул револьвер ему в лицо, и с криком “Отпусти моего пса!”, начал стрелять. Я не был уверен, что больше повредит хобу – пули или небольшие вспышки света от выстрела. В любом случае, получилось неплохо, этот тип бросился прочь, Мыш вскочил на ноги, все еще полный сил и задора. Я схватил его за воротник и потащил назад со мной, пока снова не почувствовал спину Майкла своей спиной.

Хобы ушли в тень, но я все еще мог слышать их всех вокруг нас. Меч Майкла был настолько яркий, что можно было видеть потолок далеко наверху, но свет распространялся только футов на двадцать, этого было достаточно, чтобы не давать хобам прыгать на нас, но не более того.

Я все еще слышал крики, разносящиеся по станции. Я слышал, как стреляло оружие меньшего калибра, чем мой 44-й, быстрые панические выстрелы. Кто бы ни делал это, по-видимому он стрелял вслепую в темноту. Адские колокола, это собиралось превратиться в реальный беспорядок, если мы не сделаем кое-чего, и быстро.

– Нам нужно уйти с открытого пространства, – сказал я, думая вслух. – Майкл, давай продвинемся к пункту продажи билетов.

– А ты не можешь очистить путь? – спросил Майкл. – Я бы тебя прикрывал.

– Я не могу видеть в этом дерьме, – сказал я. – И здесь есть другие люди. Если я начну бить вокруг вслепую, я могу убить кого-то.

– Тогда держись ближе, – сказал Майкл. Он начал продвигаться, держа меч высоко над головой, готовым обрушиться на голову кого-нибудь достаточно глупого, чтобы прыгнуть на нас. Мы миновали двух мертвых хобов, оба они были покрыты синим пламенем, которое давало очень мало света, но пожирало тела с жадной скоростью. Я услышал шкрябанье когтей по полу и крикнул без слов.

Майкл начал действовать, поскольку хоб, вооруженный парой каменных топоров, ворвался в свет святого меча. Темный фэйри бросил один из топоров в Майкла. Мой друг отбил его в сторону с высокомерным щелчком меча, и встретил хоба горизонтальным ударом, который разрушил его второй топор и разрезал его туловище до самого хребта. Хоб упал, извергая пламя, и Майкл отбросил падающее тело прямо на его приятелей, рассеивая их на мгновение и выигрывая для нас еще двадцать футов.

– Здорово, – сказал я, держась ближе, и пытаясь наблюдать за качающимися тенями вокруг нас. – Долго тренировался? Шикарно смотрится.

Зубы Майкла блеснули в быстрой улыбке.

– Знаешь, разговор дает этим существам неплохие возможности, – Он прервался, и Амораккиус щелкнул перед моим лицом, отклоняя летящий каменный нож. – целились в тебя, – продолжал он.

Я и мой большой рот. И я закрыл его на остальную часть пути к пункту продажи билетов.

Потом я повел Майкла вокруг стойки и почти споткнулся о тело раненного человека в деловом костюме. Он издал сдавленный крик боли и схватился за кровавое пятно внизу на ноге. Из раны торчал сломанный кусок каменного лезвия.

– Гарри, – сказал Майкл, – не останавливайся. Они собираются для прорыва.

– Хорошо, – сказал я. Я встал на колени перед раненным бизнесменом и сказал, – Давай передвигаться, приятель; это не то место, чтобы сидеть без дела. – Я ухватил его под руки и потащил за стойку. – Здесь где-то должна быть дверь, которая ведет в служебные помещения.

– Прекрасно, – сказал Майкл. – Я буду сдерживать их пока.

Раненный человек изо всех сил пытался помочь мне, но в основном только мешал передвигать его. Он все время издавал звуки ужаса и боли. Я был рад, что есть барьер прилавка между нами и вторгающимися хобами. Я совсем не хотел узнать, как чувствует человек, пораженный острым каменным топором.

Мы достигли двери позади прилавка, и она была закрыта. Я подергал ручку, но она была очевидно заперта. У меня не было времени на это дерьмо. Я поднял правую руку и сосредоточился на одном из энергетических колец, которые я носил. Это была группа из трех колец, по одному на каждом пальце. Кольца сохраняли энергию до подходящего случая.

Я направил волю на дверь, поднял руку, закрыв кулаке, сосредотачивая энергию колец в такую маленькую область, как только мог. Я не проектировал их для такой работы. Они были сделаны, чтобы отбрасывать далеко от меня всякие штуки прежде, чем они могли порвать мне лицо. Но сейчас не было времени придумывать что-то более опрятное.

Таким образом я прицелился тщательно, как только мог, автивизивал кольцо, и наблюдал, что оно вырвало из двери ручку, замок, и пластину, в которой они были установлены, и они упали в комнату за дверью. Не имея препятствий в виде любой из этих противных металлических настроек безопасности, дверь качнулась внутрь.

– Пошли! – сказал я Майклу, хватая раненного человека снова. – Мыш, иди вперед.

Мой пес переступил через дверной проем, пригнувшись и с оскаленными зубами. Я двигался за ним, буквально наступая ему на хвост, а Майкл почти наступал на окровавленную ногу раненного человека.

Поскольку свет от Амораккиуса освещал комнату, в которую мы вошли, мы увидели измотанную служащую по обслуживанию клиентов, которую мы видели за несколько минут до этого. Она стояла на коленях на полу, распятие в руке, со склоненной головой, отчаянно читая молитву. Поскольку свет упал на нее, она заморгала и посмотрела вверх. Белый огонь святого меча обрисовал полосы слез на ее лице, ее рот широко открылся в выражении шока и ошеломляющей радости. Она глянула вниз на свое распятие, и подняла его снова.

Майкл кинул быстрый взгляд вглубь комнаты, улыбнулся женщине, и сказал, – Конечно, Он здесь. Конечно, Он слушает. – Он сделал паузу, и признал, – Хотя Он не всегда быстро отвечает нам.

В комнате были и другие люди – клиенты, для которых она пыталась найти гостиничный номер. Когда пошли дела темные и страшные, она так или иначе собрала их и завела в эту комнату. Это потребовало намного больше смелости, чем имеет большинство людей. Я также отметил, что она стояла на коленях между клиентами и дверным проемом. Мне она даже уже понравилась.

– Кэрол, – сказал я достаточно резко, чтобы оторвать ее пристальный взгляд от Майкла, который стоял в дверном проеме со святым Мечом в руке. – Кэрол, помогите мне, дайте вашу руку.

Она мигнула, затем отрывисто кивнула и поднялась. Она помогла мне оттащить раненного человека туда, где сидели другие.

– К-как Вы узнали мое имя? – она заикалась. – В-вы – ангелы?

Я вздохнул и постучал ногтем на бейджику на ее блузке.

– Я совершенно уверен, что я нет, – сказал я. И повернул голову к Майклу. – Хотя вот этот парень к ним ближе всех, кого Вы, вероятно, когда-либо увидите.

– Не паясничай, Гарри, – сказал Майкл. – Я просто… – Он прервался и резко отклонился. Какой-то снаряд просвистел за ним и пробил отверстие размером с мою голову в стенке чуть выше нас. Заклубилась пыль, и закричали напуганные люди.

Майкл хлопнул дверью, закрывая, но без этих, знаете ли, противных металлических настроек безопасности, она распахнулась снова. Он захлопнул ее снова и подпер плечом. Что-то тяжело ударило в дверь. Потом стало тихо.

Я разорвал вдоль шва брюки раненного человека, открывая ногу. Нож поразил его в голень, и там был кровавый беспорядок, но могло стать и хуже. – Оставим его внутри, – сказал я Кэрол, – и присматривайте, чтобы он там и оставался. Он засел близко к некоторым большим сосудам, и я не буду пытаться вынуть его. Пусть лучше пока там и будет, не давайте вынимать его. Хорошо?

– Я … Да, хорошо, – сказала Кэрол. Она моргнула несколько раз. – Я не понимаю, что происходит.

– Я тоже, – ответил я. Потом поднялся и встал рядом с Майклом.

– Эти штуки все вместе немного сильнее, чем я, – сказал он, понизив голос, так чтоб люди позади нас не могли услышать. – Если они выбьют эту дверь, то я буду не в состоянии сдержать их.

– Я не уверен, что они будут, – сказал я.

– Но ты же здесь.

– Я не думаю, что они здесь из-за меня, – сказал я. – Если бы так, они не трогали бы всех остальных.

Майкл нахмурившись глядел на меня.

– Ты сказал, что это фейри.

– Они и есть фэйри,- сказал я. – Но я не думаю, что это удар по мне. Их тут слишком много для этого. Это – более развернутое нападение.

Майкл скривился.

– Но здесь в опасности люди. Они нуждаются в нашей помощи.

– И они ее получат, – сказал я. – Слушай, хобы не могут выдерживать свет. Любой вид света. Он жжет их, и он может их убить. Именно поэтому они вызвали этот мирк прежде, чем вошли.

– Мирк?

– Это – такая штука из Небывальщины. Думай об этом, как о целлофановом фильтре, только вместо того, чтобы быть вокруг лампы, это распространено на всем протяжении воздуха. Именно поэтому мы не могли видеть свет от моего амулета, и поэтому вспышка от выстрела была столь приглушена. И чтобы избавиться от них…

– Нам надо избавиться от мирк, – сказал Майкл, кивая.

– Точно, – сказал я. Я причесал пятерней волосы и начал исследовать свои карманы, чтобы понять, что у нас есть с собой. Не очень. Я держу маленькую коллекцию удобного колдовского инвентаря в больших карманах моего плаща, а в карманах моего зимнего пальто нашелся только кусок мела, два пакета кетчупа от Королевского Бургера, и пушистый, в футлярчике Тик-Taк. – Хорошо, – сказал я. – Дай мне минутку подумать.

Что-то врезалось в дверь с другой стороны и оттолкнуло Майкловы рабочие бутсы на добрые восемнадцать дюймов. Через образовавшееся отверстие ко мне рванулась лапа. Я убрался с дороги, но рукав моего пальто не успел. Когти хоба сделали три аккуратных разреза в ткани.

Майкл поднял Амораккиус и пронзил крепкую дверь насквозь на всю его сверкающую длину. Хоб закричал и отшатнулся. Майкл захлопнул дверь снова, и выдернул оружие. Темная кровь шипела на святом лезвии.

– Я не хочу торопить тебя, – сказал он спокойно, – но не думаю, что у нас есть эта минутка.

Глава 24

– Черт возьми! – возмутился я. – Это – мое единственное зимнее пальто! – Я закрыл глаза на секунду и попытался сосредоточиться на задаче. Мирк не походил на другие формы гламора фэйри. Они могли создать видимость, они могли моделировать эмоциональное состояние. Мирк же был заклинанием физическим, материальным, он фактически существовал и будет существовать так долго, как нужно хобам.

Ветер мог бы развеять его. Достаточно сильный ветер мог бы унести мирк далеко – но для этого нужно очень много ветра. Небольшая буря, как та, которую я вызвал, чтобы справиться с нападающими Торелли, только покрупнее масштабом. Я мог вероятно сделать кое-что более сильное и широко распространенное, но когда дело доходит до перемещения, тут не так все просто. Боюсь, я не смогу поддерживать такое состояние достаточно долго.

Я мог бы попробовать отключить мирк от хобов. Если бы я смог разъединить эту связь, воспрепятствовать тому, чтоб они питали ее энергией, и пуф-ф-ф, мирк превратится в свое естественное состояние, а именно эктоплазму. Конечно, отключить их вовсе не было бы легким танцем. Мне нужны были б некоторые средства создания канала к каждому хобу, чтобы иметь уверенность, что я сделал работу. А у меня не было ничего, что я мог бы использовать, как центр, и я понятия не имел, сколько из них было там.

Круг силы мог бы прервать колдовство с другой стороны, изолируя хобов от потока энергии вне круга. Но круг должен был бы охватить все чертово здание. А я сомневался, что хобы позволят мне выйти наружу и пробежать вокруг города Чикаго, чтобы замкнуть круг. Кроме того, у меня не было такого большого количества мела. Проточная вода может свести колдовство на нет, если ее достаточно много, но мы-то, черт возьми, находимся в здании. Так как, черт возьми, мне отключать это глупое колдовство, учитывая те несчастные ресурсы, которые у меня есть?

Мой нос пульсировал все тяжелее, и я отклонял назад свою голову, чтобы он смотрел вверх. Мне казалось, что так уменьшается давление и немного ослабевает боль. Я смерил взглядом потолок офиса, который был высотой десять или одиннадцать футов, а не вздымался до пещеристых пределов старой станции. Потолок был разборный, ну, знаете, такая металлическая структура, поддерживающая тоскливые рентабельные прямоугольники акустического материала, прерываемые через каждые несколько ярдов уродливой маленькой шпорой автоматического противопожарного разбрызгивателя.

Мои глаза расширились.

– Ха! – сказал, и взметнул руки в воздух. – Ха ха! Ах-хахаха! Я – чародей; услышьте мой голос!

Мыш кинул на меня уклончивый взгляд и крадущимся шагом двинулся подальше от меня.

– И правильно делаешь! – заявил я, указывая на собаку. – Потому что я – внушающий страх вызыватель огня! – Я поднял правую руку, и пробормотал вызов крошечной сферы пламени. Колдовство заикалось и кашляло прежде, чем сработало, и даже тогда свет был чуть более ярким, чем свеча.

– Гарри? – спросил Майкл тем тоном, каким говорят с сумасшедшими. – Что ты делаешь?

Стенка с одной стороны двери внезапно выгнулась, и сквозь нее начали продираться когти хоба. Майкл, повернулся в ту сторону, временно оставляя дверь, примерился к стене, как будто решая, куда вбивать гвоздь, и затем воткнул Амораккиус в стену. Меч возвратился, шипя и плюясь, а за стеной взвыл еще один хоб.

– Без мирка эти типы долго не протянут, – сказал я. – Кэрол, будь любезна, подкати ко мне тот стул.

Кэрол, с очень широкими глазами, и очень бледным лицом, так и сделала. Она дала стулу небольшой толчок, так, чтобы он подкатился ко мне самостоятельно.

Майкл снова прижал дверь плечом, поскольку другой хоб попытался открыть ее. Эти существа не были глупыми. Они не стали продолжать ломиться, и когда Амораккиус прошел через дерево, как будто это была ширма из рисовой бумаги, вернулся он незапятнанный.

– Независимо от того, что ты собираешься делать, лучше сделать это скорее.

– Две минуты, – сказал я. Потом подкатил стул к правой ячейке и встал на него. В течение секунды я искал равновесие, затем стабилизировался и быстро отвинтил разбрызгиватель от его основы. Потекла грязно пахнущая вода, но я этого ожидал и главным образом увернулся. Правда, я не ожидал, что это будет пахнуть так противно, хотя можно было сообразить. Водоразбрызгивательные системы используют воду из цистерн хранения, и только Бог знает, сколько лет вода ожидала там, что ее начнут использовать.

Я спрыгнул со стула и отодвинулся от текущей воды. Вытащил кусок мела из моего кармана, встал на колени, и начал рисовать большой круг вокруг себя на ковре. Это не должен быть идеальный круг, главное, чтобы замкнутый, но кое-кто, конечно, заинтересовался

– П-простите меня, – сказала Кэрол. – Ч-что Вы делаете?

– Наши очаровательные посетители известны, как хобы, – сказал я ей, тщательно рисуя, вкладывая в меловую линию свое желание и волю. – Свет убивает их.

Тут через сломанную стенку полез еще один хоб, он просунул голову и одну лапу. Он с воем полоснул когтями Майкла, который все еще опирался на дверь. Он разодрал ему бедро, но тут блеснул Амораккиус, и снес голову хоба с плеч. Темная, сверкающая кровь забрызгала комнату, и часть ее попала на мой круг.

– Эй! – возмутился я. – Я работаю здесь!

– Извини, – сказал Майкл без тени сарказма. Хобы врезались в дверь прежде, чем он мог вернуться к ней, и открыли ее. Но он успел вовремя, поднырнул под занесенный тяжелый молот, всадил Амораккиус в живот существа и тяжелым пинком выпихнул злого фэйри из комнаты назад к его приятелям. И снова захлопнул дверь.

– Н-но здесь темно, – заикалась Кэрол, переводя взгляд с Майкла на меня и обратно.

– Они поместили кое-что в воздух, называется мирк. Нечто вроде дымовой завесы. Мирк не дает свету повредить хобов, – сказал я. Я замкнул круг и почувствовал, как он ожил вокруг меня, неосязаемый занавес власти, который отсек стеной от внешнего воздействия мирк, который был пойман в кругу, когда круг активизировался. Мирк сгустился в тонкую пленку слизистой эктоплазмы по всему в кругу – в том числе и на мне. – Супер! – пробормотал я, и ударил по ней волей так сильно, как только мог.

– А-а, – сказала Кэрол, – что Вы делаете?

– Я собираюсь убрать их дымовую завесу. – Я зажал головку разбрызгивателя в своей правой руке и закрыл глаза, сосредотачиваясь на ней, на ее структуре, ее форме, ее составе. Я начал вливать энергию в объект, воображая ее, как пылающую ауру сине-белого света со множеством небольших усиков, вырастающих из нее. Как только энергия была твердо обернута вокруг разбрызгивателя, я переложил его в левую руку и раскрыл правую.

– Н-но у нас нет никаких огней.

– О, у нас есть огни, – сказал я. Я вытянул правую руку и вызвал небольшую сферу света. В пределах круга без мирка она была раскалена добела и такая же яркая, как обычно, но я мог видеть, что за пределами круга свет распространяется не больше чем пять или шесть футов через мирк.

– О, мой Бог, – сказала Кэрол.

– Фактически, все прочие огни также работают – только они заблокированы. Мирк не отключает электричество. Эти компьютеры все включены, например – но мирк не дает Вам увидеть любую из контрольных ламп.

– Гарри! – позвал Майкл.

– Будете мешать чародею, получите паршивые чудеса! – ответил я раздраженным тоном. Остальная часть колдовства будет немного хитрой.

– К-как Вы делаете это? – выдохнула Кэрол.

– Магия, – проворчал я.- Тихо. – Я, как обычно, носил кожаную перчатку на своей левой руке, она предоставляла моей травмированной коже небольшую защиту. Все равно, это не игрушки. Я пробормотал, “Ignus, infusiarus,” и засунул конец разбрызгивателя в пламя, плавающее по моей правой руке.

– Как это поможет нам? – спросила Кэрол, ее голос испуганно подрагивал.

– Здесь у нас все еще есть электричество, – сказал я. Кажется, я чувствовал запах подпаленной кожи, пока высокая температура от пламени лилась в металлический разбрызгиватель. – Здесь все еще есть компьютеры. Здесь все еще есть телефоны.

– Гарри! – сказал Майкл, качая головой и пристально глядя на потолок. – Они поднимаются. Они собираются проникнуть сюда через крышу.

Я начал чувствовать высокую температуру даже поврежденными нервами пальцев моей левой руки. Кажется, уже было достаточно горячо. Я сосредоточил больше своего желания, поднял разбрызгиватель и пламя, и визуализировал то, что я хотел: усики энергии вокруг этого проносятся к любой головке разбрызгивателя в всем здании.

– И еще здесь есть разбрызгиватели.

Я сломал круг ногой, и энергия стеганула из разбрызгивателя к любому подобному объекту вокруг. Высокая температура вылилась из меня волной во множестве различных направлений, и я отправил всю энергию, какая была в сфере света во все головки разбрызгивателей, какие попадутся на пути.

Буквально через десять секунд взвыл датчик огня, и противопожарная система пробудилась к жизни. Люди удивленно вскрикивали, где-то в станции завопили сигналы тревоги. Искры взлетели от нескольких телефонов, мониторов, и компьютеров.

– Ну ладно, – сказал я. – Таким образом, у офиса нет компьютеров. Но все остальное все-таки работает.

Майкл посмотрел на меня и обнажил зубы в свирепой усмешке.

– Когда?

Я наблюдал за своим маленьким шаром света, с потолка лилась вода. В течение возможно половины минуты ничто не случалось, за исключением того, что мы промокли насквозь. Было просто удивительно, сколько лилось воды, удивительно хорошо, я подразумеваю. Я хотел много воды.

Где-то в районе шестьдесят второй секунды я почувствовал, что мое колдовство начало мерцать, его власть разрушалась льющейся водой.

– Жди, – сказал я. – Скоро…

Через две минуты мое колдовство иссякло, связь с другими разбрызгивателями разрушилась, и огонь в моей руке потух.

– Майкл! – крикнул я. – Уже!

Майкл что-то проворчал и бросился открывать дверь. Прежде, чем он ступил через порог, в воздухе возникло внезапное порхание колеблющейся силы, и святое лезвие засверкало более ярко, чем сам солнечный свет.

Он выскочил через дверь, и когда свет Амораккиуса появился на станции, завопили сотни глоток фобов. Звук криков злых фэйри был настолько громок, что я буквально чувствовал, как он давит на мои уши, вроде как на действительно громком концерте.

Но их перекрывал голос Майкла Карпентера, Рыцаря Креста, воплощенного ангела мести, носителя лезвия, которое когда-то принадлежало оруженосцу по прозвищу Бородавка [43]. – Lava quod est sordium! ^[44] – проревел Майкл, его голос был громоподобен, слишком огромный, чтобы исходить из человеческого горла. – In nomine Dei, sana quod est saucium!

После того, как Меч оставил комнату, я мог видеть, что все огни офиса возвратились, так же как и те, что снаружи.

– Мыш! – крикнул я. – Останься! Охраняй раненого! – И поспешил за Майклом, правда все-таки успев оглянуться. Мыш понесся вперед и встал в дверном проеме между хобами и людьми в офисе, голова высоко, ноги расставлены, чтобы занимать больше места.

За пределами офиса разбрызгиватели уже успели создать полное впечатление настоящего вонючего муссона. Я вляпался в лужу воды и горящей крови хобов в нескольких шагах от двери. Свет от Меча был настолько ярок, так просто, даже мучительно белый, что я должен был оградить свои глаза одной рукой. Я не мог непосредственно смотреть на Майкла, или даже в какой-либо степени его, таким образом я следовал за ним частями хобы, он уехал по своему следу.

Несколько злых фэйри были сражены мечом Майкла.

Этим еще повезло..

Гораздо больше их – там, где я мог видеть – лежали слишком далеко для того, чтобы Майкл мог дотянуться до них мечом. Они были просто глыбами тлеющего древесного угля, извергающего колонны сального дыма, их зажаренное мясо отваливалось от костей.

Адские Колокола.

А я не называю его Кулаком Господа в качестве уменьшительного имени, почему, люди?.

Я следовал за Майклом, с тревогой ожидая, что где-нибудь нас встретит темнота. Если любой из разбрызгивателей в здании был другой модели, чем та, которую я использовал для моего колдовства, он будет не в состоянии нагреться и включить противопожарную систему. Если Майкл снова войдет в мирк, то хобы, защищенные от света, наскочат на него – и очень быстро.

Но поскольку нам улыбнулась удача (или возможно судьба, или возможно Бог, а по всей вероятности, дешевый городской подрядчик), было похоже, что все они были одной и той же модели. Вода лилась всюду, смывая мирк, как будто это был слой грязи, заменяя его тысячами кусочков радуг, поскольку чистое свечение Амораккиуса сияло через искусственный ливень.

Хобам просто негде было скрыться.

Я следовал по следу сражённых злодеев. Сражёных злодеев? Сражоных злодеев? Не смотрите на меня так. Я не заканчивал среднюю школу. Возможно, изучение различных спряжений ^[45] и было где-то в старших классах. Но я совершенно, черт возьми, уверен, что их не было в моем GED-тесте ^[46].

Я остановился и осмотрелся вокруг, насколько мог, через слепящий свет и потоки воды от разбрызгивателей, пытаясь понять, куда направился Майкл.

И тут я почувствовал внезапную, быструю вибрацию, которая доносилась через подошвы моих ботинок, и затем тяжелый глухой стук, сопровождающий это сотрясение. Я повернулся лицом к передней стороне здания, и тут стекло, кирпич и камень буквально взорвались у входной двери. Позади этого была какая-то неопределенная вспышка тумана в воздухе, но когда то, что было позади завесы, вошло в яркий свет Амораккиуса и моего импровизированного ливня с грозой, колдовство заколебалось и исчезло.

Двадцать футов и четыре или пять тонн Большого брата граффов прорвались через завесу.

Он носил броню, сделанную из какого-то прозрачного кристалла, и меч в его руке был более длинным, чем мой чертов автомобиль. Его рот открылся, и я почувствовал его боевой рев вместо того, чтобы услышать его, звук, столь глубокий и громкий, как если бы его издавал чертов кит.

– О, да, – пробормотал я. – Сегодня дела идут все лучше и лучше.

Глава 25

Любой, у кого в голове есть унция смысла, знает, что, борьба с кем-то, существенно превосходящим вас в размере, весе, и досягаемости, очень трудна. Если ваш противник тяжелее вас на пятьдесят фунтов, выиграть борьбу против него очень сомнительно, мягко говоря.

Если ваш противник тяжелее вас на восемь тысяч и пятьдесят фунтов, вы должны оставить царство боя и зарегистрировать себя на Роадкилл 101 ^[47]. Или возможно в мультике «Том и Джерри».

Мое тело уже было в движении, очевидно решив, что не стоит ожидать, когда заработает мозг, чтобы придумать, что предпринять для выживания. Думаю, что аналогия «кошки-мышки» была довольно хорошей. В то время как я был более ловким и мог набрать скорость более стремительно, чем огромный графф, он мог создать больше скорости на прямой беговой дорожке. Физически говоря, у меня не было почти никаких шансов нанести ему серьезный вред, в то время как даже сигнал любви от него, вероятно, разрушит мне грудную клетку.

Джерри побеждает в мультике, но в действительности Том редко заканчивает с оборванным хвостом. Я не помню, чтобы Мистер когда-либо приходил домой и зализывал раны, нанесенные мышами. Опять же, он почти никогда не приходил домой с прогулки голодным. Игра в кошки-мышки – вообще только забава для кошки.

Мое тело, тем временем, бросилось в сторону, вынуждая Крошку повернуться, поскольку он преследовал меня, ограничивая его скорость и выгадывая для меня драгоценные секунды, чтобы убежать к секции пола, отгороженной желтыми предупредительными флажками, где швейцар Джо вощил пол. Я по-спринтерски пересек влажный, гладкий пол и только просил бога, чтобы не дал мне поскользнуться. Если бы я упал, Крошке достаточно было бы один раз топнуть своим огромных копытом, чтобы разрезать меня пополам.

Но копыта все-таки не очень удобны на скользкой поверхности. Я пролетел по вощеному полу, остановился так резко, как только мог, и изменил направление. Крошка попытался сделать то же самое, но его ноги поехали дальше.

Это была не очень хорошая идея для него – делать резкий поворот. Иногда, когда ты бежишь, спотыкаешься, падаешь. Обдираешь колено или оба, возможно, обдираешь руки, но очень редко получаешь что-то худшее, чем растяжение связок.

Но это в человеческой массе. Если увеличить массу до размеров Крошки, то падение становится очень проблематичным, особенно если на большой скорости. Это – одна из причин, почему слоны фактически никогда не бегают – они не способны к этому, им неудобно поднимать свой вес от земли бегущими большими шагами. А если б они упали, то при их размерах повреждения могли бы быть чрезвычайными, и поэтому очевидно природа вычеркнула слонов из списка спринтеров.

Крошка, должно быть, весил в два раза больше, чем слон. Пять тонн плоти и костей повалились на одну сторону его тела и приземлились, скользя, и неся такой большой импульс, что Крошка более напоминал грузовой поезд, чем любого вида живое существо. Он проскользил через весь пол, врезался в стену арендного автомобильного киоска – посыпались осколки – и прошел прямо через него, почти не замедлившись.

Крошка пытался зацепиться за пол когтями своей огромной руки, но у него ничего не получилось, только завитки воска ободрались с пола, пока он скользил мимо меня.

Я затормозил и попытался вычислить, где Крошка остановится. А потом я потянулся своим желанием.

Это было здорово трудно посреди падающей воды, но мне и не нужно было многого. Когда дело доходит до взамодействия с технологиями, у меня всегда есть кое-что с собой.

Я сосредоточился на огнях выше секции, где должен бы остановиться Крошка, поднял правую руку, и прорычал, “Hexus!” Некоторые из них взорвались снопом золотых искр. Некоторые просто испустили дым – но так или иначе, все они потухли.

Майкл продвинулся в нижний зал далеко от меня, и свет Амораккиуса был теперь огражден внутренними стенами станции. Когда я погасил электрические огни, это создало ряд тяжелых теней.

На внезапно возникший остров темноты потянулись хобы, как мухи на бесхозный труп: подожженные, испуганные, разъяренные хобы, для которых заполненная лакомыми кусочками ночь в городе внезапно превратилась в кошмар. У них не было глаз, но они нашли свой путь к темноте достаточно легко, и я увидел, что больше чем дюжина ворвалась туда, один из них прошел в пределах нескольких футов из меня, нисколько не замедляясь и не принимая во внимание мое присутствие.

Секунду спустя Крошка начал реветь, его огромный голос смешивался с мстительными завываниями сердитых хобов.

– Ну что, – выдохнул я, – ты, оказывается, не настолько большой.

Однако оказалось, что Крошка все-таки очень большой.

Сокрушенный хоб вылетел из теней и обрызгал пол, кажется, в радиусе двадцать футов. Я не хочу сказать, что он упал, как тряпичная кукла. Он был сокрушен, смят, как банка из-под пива, видимо, Крошка своимм огромным кулаком просто схватил хоба, сжал его, выдавив из него различные внутренние жидкости, и затем выбросил.

Свет вспыхнул в тени, длинная полоса искр просыпалась от длинной, длинной полосы стали, и внезапное низкое синее пламя окружило лезвие меча Крошки. Оно было не очень сильное, едва способное светиться под льющейся водой, но оно отбрасывало достаточно света, чтобы позволить мне видеть, что происходит.

Хобы сошли с ума от ненависти.

Это было неизбежно, я предполагаю. Фавориты Зимы и таковые же Лета не особо любят друг друга, и жители Небывальщины не ведут себя, как люди. Их природа является гораздо более основной, более неизменной. Они такие, какие есть. Хищники всегда нападут на добычу, которая упала и уязвима. Зимние фэйри ненавидят чемпионов Лета. Хобы были и теми, и другими.

Несколько из них бросились на голову Крошки, в то время как другие начали рубить его своим оружием или кусать своими акульими зубами. Броня Крошки хорошо послужила ему в этом беспорядке, защищая самые критические области, поскольку хобы пытались добраться до его горла, а графф начал дергать головой назад и вперед. Я было подумал, что это действие было вызвано паникой, но тут он всадил один свой рог в хоба с такой силой, что это сломало череп злого фэйри. Его меч летал взад и вперед быстрыми, точными движениями, и полдюжины хобов свалились, мертвые и горящие.

Другие, издавая вопли ужаса, отскочили подальше, их ненависти было недостаточно, чтобы противостоять упавшему граффу. Крошка перекатился на колени и начал подниматься, и хотя его лицо было искажено болью, его жестокие глаза, рыскали вокруг, пока не разыскали меня.

О, дерьмо.

Я не стал ждать, когда он встанет и убьет меня. Я побежал.

И именно сейчас я позволил себе остаться без моего плаща и посоха. Черт возьми, крикни громко, о чем я думал? Что я смогу так здорово обмануть Лето, что они мне и не понадобятся? Что жизнь меня еще мало чему научила до сих пор? Глупый Гарри. Глупый, глупый. Я поклялся, что, если бы я переживу это, я сделаю фиктивные копии своих вещей, чтобы давать Томасу для маскировки.

Под ногами опять задрожал пол, так как Крошка снова преследовал меня.

Мои варианты были ограничены. С правой стороны от меня была внешняя стена здания, и я не мог выйти наружу в углубляющийся снег. Мое воображение нарисовало мне чудное изображение того, как я увязаю в глубоком по бедра снеге, в то время как Крошка, с его намного большей высотой и массой, легко подходит по мне и вскрывает меня, как банку с пивом. Передо мной была пустая прихожая, приводящая к другой стене, и с левой стороны от меня были только ряды и ряды … … ячеек хранения.

Я завозился в своем кармане, пока бежал по воде, покрывающей пол, и начал пытаться рассматривать числа на ячейках. Я определил ту, соответствующую ключу, полученному от Гард, и, скользя на мокром полу, остановился. Я сунул ключ в замок отчаянным движением, поскольку Крошка, бежал, хотя и хромая, но все же достаточно быстро, и уже оказался совсем близко.

У меня было чуть-чуть времени на подготовку. Я поднял свою правую руку, нацелил на копыто на его раненной ноге, и ждал, когда он перенесет вес на нее, после чего активизировал все энергетические кольца, выпуская мчащуюся колонну силы, которая поразила его с силой ускоряющегося автомобиля.

Копыто граффа опять подвернулось на влажном полу, и он рухнул вперед с рассерженным ревом. Он уронил свое лезвие и пытался схватить меня обеими руками, пока падал.

Я ждал до последней секунды, а потом отскочил назад, раскрывая дверь в ячейку Гард, и убираясь в сторону.

**********************************************

Здесь я должна извиниться и сказать, что последняя фраза Гард перед тем, как она отдала ключ от ячейки, звучала так:

– Не надо, чтобы кто-то стоял прямо перед ячейкой, когда ты будешь открывать ее.

До меня просто сразу не дошел общий смысл, а она предупреждала Гарри, что у нее там какая-то защита.

**********************************************

Я могу описать то, что случилось затем, как вспышку молнии. Это не была молния – во всяком случае, не настоящая. У настоящей молнии не было дикой интенсивности этой … вещи, и я, пораженной вспышкой, вдруг понял, что эта энергия, независимо от того, что она из себя представляла, была жива. Раскаленная добела сила, окрашенная во вспышки алого, выскочила из ячейки, как сто гиперкинетических змей, делая зигзаги с невозможной скоростью. Эта живая молния разорвалась на Крошке, прорубая его прозрачную броню, как будто она была сделана из мягкого воска. Она жгла и резала и трамбовала плоть ниже плеча Крошки до самой ноги, издавая кричащее гудение, какого я никогда не слышал прежде.

В последнее мгновение секунды прежде, чем исчезнуть, энергия рванулась назад и вперед, как наконечник кнута, и левая нога Крошки оторвалась в колене.

Графф закричал. Независимо от того, что это было, оно вывело Крошку из строя.

Адские колокола.

Я уставился на искалеченного Летнего чемпиона и затем на открытую, невинно выглядящую ячейку. Потом я медленно пошел вперед.

У Крошки был только один открытый глаз, и было похоже, что он не может сосредоточиться на чем-нибудь. Его дыхание было грубым, быстрым, и рваным, что создавало пахнущий овсяным зерном бриз на расстоянии десяти или пятнадцати футов от его головы.

Крошка мигнул другим глазом, и хотя они все еще не могли сосредоточиться, он издал слабо звучащее ворчание.

– Смертный, – прохрипел он, – я повержен. – Одно из его ушей щелкнуло, и он выдохнул со стоном. – Прикончи меня.

Я прошел мимо упавшего граффа без остановки, отмечая, что удар энергии, которая разорвала его ногу, также прижег рану. То есть кровью он не истечет.

Я осторожно вгляделся в ячейку.

Она была пуста за исключением единственной, плоской деревянной коробки размером с большой комплект трик-трака. На обратной стороне ячейки было что-то еще – почерневшая схема своего рода руны. Это не был первый раз, когда я видел, что Гард использовала некоторое основанное на рунах волшебство, но будь я проклят, если я знал, как это сделано. Я осторожно потянулся своим магическим чувством, но ничего не ощутил. Независимо от того, что за энергия была там, теперь она ушла.

Ну что, черт возьми? Я протянул руку и схватил коробку. Ничто не разорвало меня в дрожащие клочки.

Я подозрительно нахмурился и медленно достал коробку, но ничего больше не случилось. Очевидно, Гард полагала, что ее меры безопасности были адекватны для того, чтобы иметь дело с вором. Или динозавром. Любого вида.

Как только у меня появилась возможность, я вернулся к граффу.

– Смертный, – прохрипел Крошка, – прикончи меня.

– Я никого не убиваю, если только это не абсолютно необходимо, – ответил я, – и у меня нет никакого желания убивать тебя сегодня. Это не было личным делом. Это все. Я закончил.

Графф сфокусировал глаза и уставился на меня, пораженный.

– Милосердие? От зимнего подданного?

– Я не подданный, – рявкнул я. – Это просто временная работа.- Я посмотрел искоса вокруг. – Я думаю, что хобы в основном убрались. Ты можешь уйти сам, или нужно, чтобы я послал за кем-то?

Графф вздрогнул и покачал огромной головой. – Не надо. Я сам. – Он положил пальцы одной руки на пол и начал погружаться в него, как будто это был зыбучий песок. Подобный портал к фэйри был новостью для меня.

– Это – одноразовое предложение, – сказал я ему перед тем, как он полностью ушел. – Не возвращайся.

– Я не буду, – прогрохотал он, его глаза закрывались от усталости. – Но имей в виду, волшебник…

Я, нахмурившись, глядел на него.

– Что?

– Мой старший брат, – проворчал он, – собирается убить тебя.

И тут Крошка совсем ушел в пол и исчез.

– Еще брат? – спросил я у пола. – Ты наверное шутишь!

Я прислонился к ячейкам, и немножко постучал головой по стали. Потом я снова твердо встал на ноги и побежал назад к тому месту, где я расстался с Майклом. То, что хобы ушли из этой части станции, не означало, что это везде так. Майкл, возможно, нуждается в моей помощи.

Я снова видел остатки тел хобов, хотя к этому времени большинство из них превратилось в насыпи темного порошка, похожего на пыль, которую разбрызгиватели превращали в клейкую пасту. Участки этой массы стали более толстыми, поскольку я двигался в направлении, куда, как я думал, пошел Майкл.

Я проследовал к основанию широкого полета каменной лестницы – той самой, что была в «Неприкасаемых», она такой и осталась. Здесь тоже были видны тела. И эти хобы не были долгое время мертвы. Они лежали ковром неподвижных, горящих трупов на лестнице. Судя по их позам, они свалились с лестницы, когда умерли.

Несколько упавших хобов имели раны, которые показывали, что Майкл прорубал себе путь через них. Майкл, конечно, Рыцарь Света, но меч, похоже, тоже имеет свой характер, и когда он вступает в игру, Майкл действует так жестко, как любой другой воин, каких мне доводилось видеть.

Не то, чтобы я обвинял его. Все же с хобами надо было как-то справляться.

Здесь еще лежали три охранника, один в десяти футах от лестницы, другие два прямо на лестнице. Они упали по отдельности в темноте.

Я увидел несколько пятен крови, которые почти наверняка были фатальными для их владельцев, разве что, может, падающая вода заставила их выглядеть более обширными, чем они фактически были. Я никогда не сталкивался с хобами лицом к лицу прежде, но я знал о них достаточно, чтобы надеяться, что, кто бы ни пролил ту кровь, он уже мертв.

У хобов есть привычка утаскивать жертвы с собой в свои неосвещённые туннели.

Я задрожал. Я бы предпочел иметь проблемы с Летом: все граффы просто хотели убить меня, и это было бы все. Меня уже однажды уносили в темноту монстры. Это не то, что я пожелал бы кому-либо. Когда-либо.

Это действительно невозможно пережить, даже если удается выжить. Это изменяет тебя.

Я отодвинул плохие воспоминания и попытался игнорировать их, сейчас надо было подумать. Некоторые из хобов, очевидно взяли своих жертв и бежали. Согласно книгам это был их принцип работы. Хотя это все нападение, казалось, указывало более высокий уровень организации чем среднее волнение, очевидно, кто бы ни стоял за этим, не мог их контролировать полностью. Фэйри имеют одну универсальную черту – их собственная природа не терпит подчинения, и общеизвестно, что ими очень трудно командовать.

Хобы на лестнице отличались от тех, кого я уже видел. Они все имели более продвинутое оружие, вероятно сделанное из бронзы, и носили броню, сделанную из непонятного материала. Чтобы сгруппироваться так плотно на лестнице, они должны были по крайней мере немного организоваться.

Что-то заставило этих хобов нападать вместе. Черт, если число поверженных хобов передо мной было каким-нибудь признаком, банда, которая прибыла после того, как Майкл и я забаррикадировались в комнате, пошла по своим делам, ища что-то, что было нужно забрать с собой.

Так, и какова же была цель нападения? Что, черт возьми, привлекло их всех к лестнице?

Независимо от того, что было наверху, очевидно.

Выше меня свет святого Меча замерцал и начал гаснуть. Я с пыхтением понесся вверх по лестнице, все еще держа мои пальцы, как щит, перед глазами, и нагнал Майкла. Он трудно дышал, и держал Меч все еще поднятым над головой, готовый при малейшей тревоге нанести удар. Я мимоходом отметил, что зловоние застойной воды исчезло, сменившись тихим, сильным ароматом роз. Я поднял свое лицо вверх и почувствовал, как прохладная чистая, пахнущая розами вода падает мне на лицо. Падая сквозь свет святого Меча, она преображалась, или мне это так кажется.

Последний лежащий хоб, большой скот размером с чертову горную гориллу, вытянул ноги возле Майкла. То, что осталось от бронзового щита, и меч лежат в аккуратно нарезанных фрагментах тела. Его кровь медленно растекалась вниз по лестнице, покрытая сине-белым пламенем, и его тело также горело.

– Все могут расслабиться, – выдохнул я, догнав Майкла. – Я здесь.

Майкл приветствовал меня с поклоном и быстрой улыбкой.

– Ты как?

– Не плохо, – сказал я, – Извини, что не смог помочь тебе.

– Да без тебя вообще бы ничего не получилось, – сказал Майкл серьезно. – Спасибо.

– De nada ^[48], – ответил я.

Я поднялся по последним ступенькам и посмотрел на то, что там было.

Дети.

Должно быть, около тридцати десятилетних детей наверху лестницы, все они в школьных униформах, все они запиханы вместе в угол, все они напуганные, большинство из них плачут. Там была ошеломленно выглядящая женщина в спортивной куртке, того же стиля, что и у детей, и две женщины, одетые в униформы стюардов Амтрэк.

– Поезд только что прибыл, – пробормотал я Майклу, так как понял то, что случилось. – Я думаю, хобы кого-то встречали.

Майкл щелкнул Амораккиус по одной стороне, стряхивая маленькое облако черного порошка с лезвия. Потом он убрал оружие. – Теперь тут уже должно быть безопасно, – сказал он спокойным голосом. – И власти будут здесь с минуты на минуту. – И добавил более тихим тоном, – Вероятно, нам нужно уходить.

– Нет еще, – сказал я спокойно. Я зашел в Большой Зал достаточно далеко, чтобы видеть область позади первого из ряда коринфских колонн, которые вытянулись вдоль стены.

Там стояли три человека.

Первый был человеком, ростом с Майкла, но строения более поджарого, от него исходила опасность. У него были волосы цвета темного золота, которые падали на плечи, и тень бородки, какая бывает, если несколько дней не бриться. Он был одет в темно-синий спортивный костюм и белую футболку, и в обеих руках держал бронзовые мечи хобов, запятнанные их темной кровью. Он расценил меня спокойными, отстраненными глазами большой кошки, и показал мне зубы, когда узнал. Его имя было Кинкейд, и он был профессиональным убийцей.

Рядом с ним была молодая женщина с длинными, вьющимися каштановыми волосами и сияющими темными глазами. Ее джинсы были достаточно тугими, чтобы демонстрировать некоторые приятные кривые, но не такие тугие, чтобы мешать двигаться, и она держала в одной руке тонкий прут футов пять длиной, с вырезанными на нем рунами и символами. У капитана Люччио была длинная пластиковая туба на ремне через плечо, ее верхушка свободно свисала. Внутри находился серебряный меч. Я знал, что, когда она улыбается, у нее чертовски милые ямочки на щеках – но сейчас выражение ее лица ничего хорошего не сулило. Ее черты были тверды и сдержанны, но не могли полностью скрыть жестокий гнев. Я надеялся, что он предназначался для нападавших хобов, а не для меня. Я бы не хотел, чтобы Капитан сердилась на меня.

Между ними и немного позади этих двух взрослых стояла девочка, не намного старше, чем все другие дети, которые нашли убежище в Зале. Она выросла больше, чем на фут, с тех пор, когда я видел ее в последний раз, то есть приблизительно лет пять назад. Она все еще была похожа на аккуратно одетого, отлично ухоженного ребенка – за исключением ее глаз. Ее глаза были дьявольски неуместны на этом невинном лице, тяжелые от знания и всех трудностей, которые его сопровождают.

Архив положила руку на локоть Кинкейда, и наемный убийца опустил свои мечи. Девочка вышла вперед и сказала, – Привет, Мистер Дрезден.

– Привет, Плющ, – я ответил, вежливо кивая.

– Если эти существа были под Вашей командой, – сказала маленькая девочка ровным тоном, – я собираюсь казнить Вас.

Она не угрожала. Для этого в ее голосе недостаточно было эмоций. Архив только заявила это, как простой и бесспорный факт.

Страшно было то, что, если бы она решила убить меня, я вряд ли смог бы что-то противопоставить ей. Этот ребенок не был просто ребенком. Она была Архивом, воплощенной памятью человечества, живым складом человеческих знаний. Когда ей было шесть или семь лет, я видел, как она убила дюжину самых опасных воинов Красной Коллегии. Для этого ей понадобилось не больше усилий, чем мне, чтобы вскрыть упаковку крекеров. Архив была Силой с большой буквы С, и действовала совершенно на другом уровне, не сравнимым с моим.

– Конечно, они были не под его командой, – сказала Люччио. Она поглядела на меня и выгнула бровь. – Как Вы могли подумать такое?

– Я нахожу, что вряд ли нападение такой величины могло быть чем-то иным, кроме преднамеренной попытки похитить или убить меня. Мэб и Титания вовлечены в это дело, – сказала Архив сухим тоном. – Мистер Дрезден в настоящее время является эмиссаром Зимы в этом деле – и нужно ли вам напоминать, что хобы являются подданными Зимы, то есть Мэб?

Мне не нужно было это напоминать, хотя я отодвигал эту мысль от себя уже некоторое время. Факт, что хобы были подданными Мэб, означал, что дела были еще более темными, чем я думал, и получалось, что сейчас было самое время, чтобы начать паниковать ^[49].

Но сначала: Надо сделать так, чтобы страшная маленькая девочка не убила меня.

– Я понятия не имею, кто командовал этими типами, – сказал я спокойно.

Архив уставилась на меня в течение бесконечной секунды. Потом этот древний, непримиримый пристальный взгляд, переместился на Майкла.

– Сэр Рыцарь, – сказала она вежливым тоном. – Вы можете поручиться за этого человека?

Возможно, это только мое воображение, но Майклу, чтобы ответить, потребовалось на секунду дольше, чем было бы в прошлом. – Конечно.

Она уставилась на него также, и затем кивнула головой.

– Мистер Дрезден, Вы помните моего телохранителя, Кинкейда.

– Да, – сказал я. Мой голос точно не пузырился энтузиазмом. – Привет, жесткий парень. Что привело тебя в Чикаго?

Кинкейд показал мне еще больше зубов.

– Карлик, – сказал он. – Я вообще ненавижу снег. Если бы я это решал, я сейчас был бы где-нибудь, где тепло. Ну, на Гавайях, например.

– Я не карлик, – сказала Архив твердо неодобрительным тоном. – Мой рост составляет семьдесят четыре процента от средней высоты для моего возраста. И прекрати провоцировать его.

– Карлик никогда не забавляется, – объяснил Кинкейд. – Я пытался убедить ее присоединиться к девочкам-скаутам, но ни черта не получилось из этого.

– Если я захочу приклеить макароны к бумажной тарелке, я могу сделать это и дома, – сказала Архив. – Ну ладно, уже время ложиться спать, и у меня нет никакого желания общаться с местными властями. Нам надо уезжать. – Она, нахмурившись, глядела на Кинкейда. – Очевидно, что наши передвижения были прослежены. Наши квартиры здесь, по всей вероятности, скомпрометированы. – Она посмотрела на меня. – Я формально прошу гостеприимства Белого Совета до тех пор, пока я смогу обеспечить себе безопасное жилье.

– Мм, – сказал я.

Люччио сделала быстрое движение рукой, убеждая меня согласиться.

– Конечно, – сказал я, кивая Архиву.

– Превосходно, – сказала Архив. Она повернулась к Кинкейду. – Я промокла. Мое пальто и смена одежды находятся в моей сумке в поезде. Они мне нужны.

Кинкейд кинул на меня скептический взгляд, но с Архивом спорить не стал. Вместо этого он быстро исчез вниз по лестнице.

Архив повернулась ко мне.

– Статистически говоря, аварийные службы города должны начать прибывать уже через три минуты, учитывая погоду и дорожные условия. Было бы лучше для нас всех, если бы мы ушли к тому времени.

– Не могу не согласиться, – сказал я. И скорчил рожу. – Нам совершенно ни к чему публичность.

Не совсем человеческий пристальный взгляд Архива просверлил меня. Потом она сказала,

– Дела могут обернуться гораздо хуже, чем сейчас. Я боюсь, что наши неприятности только начинаются.

Глава 26

Майкл остановился, когда увидел зияющее отверстие там, где графф Крошка покинул Юнион Стэйшн.

– Боже милосердный, – выдохнул он. – Гарри, что тут случилось?

– Небольшая проблема, – сказал я.

– Ты ничего не говорил мне.

– Ты был занят, – сказал я ему, – и у тебя там уже было довольно много плохих парней. – Я кивнул в отверстие. – У меня тут только один.

Майкл покачал своей головой ошеломленно, а я увидел, что Люччио смотрит на отверстие вроде как с умеренной тревогой.

– И ты справился? – спросил Майкл.

Люччио повернула голову к Майклу, пока он говорил, а затем резко посмотрела на меня.

Я вернул Майклу спокойный взгляд и сказал, – Очевидно. – Потом я развернулся на пятках и резко свистнул. – Мыш!

Мой пес, мокрый, но все еще восторженный, примчался к нам по покрытым водой мраморным этажам. Он, скользя, остановился, подняв небольшую волну, которая расплескалась по моим ногам. Архив пристально всмотрелась в Мыша, когда он прибыл, и шагнула было к нему – но Кинкейд, опустив руку на ее тонкое плечо, не дал ей подойти ближе.

Майкл нахмурившись поглядел на девочку и затем в пса.

– Ребята, – сказал он, – у нас проблема.

Да, нас было слишком много, чтобы поместиться в кабине грузовика Майкла.

Все мы были насквозь промокшие, и совершенно не было времени, чтобы обсушиться прежде, чем прибудут власти. Может, это не особо справедливо, что я получил много не очень дружественных взглядов, после того, как объяснил, что это я задействовал противопожарную систему, но по крайней мере никто не стал утверждать, что я не желал перенести последствия наряду со всеми.

Архив, возможно, была жутким созданием Сумеречной Зоны, но все-таки она была ребенком. Все согласились, что она сядет в кабину. Майкл должен был вести машину.

– Я не позволю ей сидеть там одной, – заявил Кинкейд.

– Ой, успокойся, – сказал я. – Он – Рыцарь Креста, черт возьми. Он не собирается ее обижать.

– Дело не в том, – сказал Кинкейд. – Что, если по дороге кто-то начнет стрелять в нее? Он прикроет ее своим телом, чтобы с ней ничего не случилось?

– Я, – начал Майкл.

– Да уж, черт возьми, он прикроет, – прорычал я.

– Гарри, – сказал Майкл умиротворяющим тоном, – я буду рад защитить ребенка. Но было бы несколько проблематично сделать это и одновременно вести машину.

Мыш издал низкий, несчастный звук, который привлекал мое внимание к тому факту, что Архив была нехарактерно тихая. Она стояла около Кинкейда, дрожа, ее глаза закатывались под лоб.

– Черт возьми, – сказал я. – Сажайте ее в машину. Пощли, Кинкейд, Майкл.

Кинкейд подхватил ее на руки, и они с Майклом залезли в кабину грузовика.

– В-ваш д-дом далеко отсюда, Страж? – спросила Люччио меня.

Она не очень хорошо выглядела. То есть, она выглядела хорошо в данных обстоятельствах. Но также она уже выглядела мокрой и полузамороженной, когда становилась на колени, чтобы обнять Мыша, протирая его мех, чтобы помочь высушить его и распушить. Я видел Люччио в действии, как капитана Стражей Белого Совета, и у меня было свое мнение относительно нее. Когда я смотрел на женщину, которая не моргнув, встала перед сподвижниками Кеммлера, которая стояла под автоматным огнем, защищая учащихся, как-то забывалось, что она женщина, а она была женщина весом в сто тридцать или сорок насквозь промокших фунтов.

Она была женщина.

В середине снежной бури.

– Это не далеко, – сказал я. Потом я подошел к двери около Кинкейда и сказал, -Возьми ребенка на колени.

– Она пристегнута ремнем безопасности, – сказал Кинкейд. – Она и так подвергается опасности.

– Люччио весит не намного больше, чем Плющ, – сказал я ровным тоном. – И она находится почти в такой же опасности, как ребенок. Таким образом, Вы держите Плющ на коленях и позволяете капитану ехать в кабине, как джентльмен.

Кинкейд подарил мне ледяной взгляд своих бледных глаз.

– Или что? – сказал он.

– Я вооружен, – сказал я. – Ты нет.

Он посмотрел на меня, затем на мои руки. Одна из них была в моем кармане пальто. Тогда он сказал, – Ты думаешь, я поверю, что ты можешь убить меня?

– Если ты пытаешься заставить меня выбрать между тобой и Люччио, – сказал я, с ломкой улыбкой, – я совершенно уверен, кого я выберу.

Его зубы вспыхнули во внезапной волчьей улыбке. И он отодвинулся, привлекая замерзающего ребенка на свои колени.

К тому времени, когда я возвратился к Люччио, она не падала только потому, что Мыш сидел спокойно, поддерживая ее. Она пробормотала некоторый протест слабым, командным тоном, но так как она сказала это по-итальянски, я заявил, что ее мозг совсем заморожен, и я принимаю командование на себя. Я засунул ее в кабину грузовика и пристегнул ремнем около Кинкейда. Он помог с этим – мои пальцы были слишком холодными и жесткими, чтобы справиться быстро.

– Гарри, – сказал Майкл. Он сдвинулся назад, вытянул из-за водительского сиденья скатанное теплое одеяло и бросил его ко мне. Я поймал это и кивком поблагодарил, от холода в животе уже начались какие-то спазмы.

И мы с Мышом остались в кузове грузовика, оба насквозь промокшие, в середине зимы, в середине снежной бури. Холод перемещался от моего живота к груди, и я свернулся в комок, потому что у меня не было большого выбора. Волшебство не могло помочь мне. Я не мог вызвать шар пламени, потому что и грузовик трясло, и меня трясло еще больше. И вообще я хотел бы согреться, а не поджечь себя.

– П-п-п-пошла эта г-г-г-галантность н-н-н-нафиг, – проворчал я Мышу, стуча зубами.

Мой пес, от толстой шубы которого сейчас не было особой пользы, потому что она вся промокла, прислонился ко мне столь же тесно, как я прислонялся к нему, под грубым одеялом, в то время как в кабине грузовика, небось, было тепло, ее окна запотели. Я чувствовал себя героем Диккенса. Я было подумал объяснить это Мышу, только чтобы занять чем-то мои мысли, но он и так страдал достаточно, Диккенса он мог и не вынести. Таким образом, мы ехали в несчастной, общительной тишине. Возможно, за нами следовали какие-то чрезвычайные огни. Я был слишком занят, наслаждаясь ненамеренными ритмичными сокращениями каждой мышечной клетки в моем чертовом теле, чтобы это замечать.

Тридцать раз за поездку, я был вполне уверен, что я собираюсь потерять сознание и проснуться через пятьсот лет в будущем, но все-таки оказалось, что я должен был вынести только несчастные двадцать минут до того, как Майкл добрался до моей квартиры.

Обе двери кабины открылись, и прозвучал утомленный, но авторитетный голос Люччио.

– Подведите его к двери, он должен позволить нам пройти через его защиту.

– Все хорошо, – сказал я, вставая. Звук правда получился такой "Ввввхрр", а когда я попытался встать, я почти выпал из грузовика. Майкл поймал меня, и Кинкейд, быстро подскочив, помочь ему поставить меня на землю.

Я смутно почувствовал, что одна из рук Кинкейда вошла в мой карман и вышла оттуда пустой. – Сукин сын, – сказал он, усмехаясь. – Я так и знал.

Люччио появилась из кабины грузовика, неся на руках Архив, задрапированную во что-то. Руки и ноги девочки свисали свободно, ее рот открылся во сне, а щеки пылали, как гвоздика.

– Поднимайся, Дрезден, – заявила она. Ее голос был устойчив, но хотя она и была согрета поездкой, все равно она была вся влажная, и холод снова погружал в нее свои зубы. – Поспеши.

Я начал неопределенно перетасовывать ноги, вспоминая где-то на заднем плане, что, когда идешь, надо перемещать их поочередно. Это значительно улучшило наше продвижение. Мы достигли двери, и кто-то сказал что-то об опасной защите.

Ну прямо! – подумал я. – У меня просто нормальная защита, максимум, на что она способна, это поджарить вас до состояния сальных пятен на бетоне. Видели бы вы, что Гард вытворяет.

Люччио тоже что-то сказала о моей защите, а я подумал, что она выглядит замерзшей. А у меня дома был огонь, который она могла бы вероятно использовать. Я попытался открыть дверь перед ней, так, как открывают двери перед леди, но проклятая штука застряла, пока Майкл не открыл ее, пихнув плечом и бормоча что-то осуждающее о непрофессиональной работе.

Потом все запуталось, а мои руки и ноги здорово болели.

Потом всплыла мысль: Парень, какая отличная кушетка.

Мыш сопел у моего лица, и затем почти раздавил меня, потому что положил свою голову и верхнюю часть туловища на меня. Я подумал, что надо устроить ему разнос за это, но решил лучше поспать на моей замечательной кушетке.

Дальше чернота.

Я проснулся в комнате, освещенной только светом от моего камина. Я был слегка поджарен, а пальцы на руках и ногах неловко пульсировали. Какой-то нежный вес нажимал на меня, и при ближайшем рассмотрении оказался буквально всеми моими одеялами. Глубокий, медленный, устойчивый звук дыхания моего пса доносился от коврика перед кушеткой, а одна из моих рук лежала на грубом, теплом, сухом меху спины Мыша.

Где-то рядом журчала вода.

Люччио сидела на скамеечке для ног перед огнем, глядя на пламя. Мой чайник висел над огнем. Таз с водой, над которой поднимался пар, стоял на очаге. Пока я смотрел, она опустила ткань в горячую воду и двигала ею по плечу и вниз по руке, ее лицо было повернуто ко мне в профиль. Глаза были закрыты в выражении простого удовольствия. Свет огня создавал прекрасные, изящно женские тени вдоль тонких линий ее голой спины, вниз к поясу джинсов. Когда она двигалась, мускулы перемещались под мягкой кожей, которая мерцала, как золотая, в свете камина еще целую секунду после того, как теплая ткань проходила по ней, оставляя небольшие завитки пара на своем пути.

Происходило что-то, чего я никогда не ощущал прежде.

Люччио была красива.

О, она не была фотомоделью, хотя я подозревал, что при небольшой подготовке она была бы не хуже. Черты ее лица были привлекательны, особенно рот, изогнутый, как лук Купидона, с ямочками на щеках, он контрастировал с твердым подбородком, и как бы устанавливал границу между застенчивостью и мужеством. У нее были темные глаза, которые вспыхивают, когда она сердита или удивлена, а ее каштановые волосы были длинные, кудрявые и блестящие. Наверное, она заботилась об этом – но была слишком большая сила в этом лице, чтобы быть просто симпатичной.

Красота это глубже.

В ней было невыразимая женственность, в которой сплелись нежные линии, тихое изящество, и податливая сила, и которые, как я только в эту секунду понял, проживали в том же самом месте, где и глава Стражей. И, возможно, что более важно, я знал качество личности под кожей. Я знал Люччио в течение многих лет, бывал с нею в разных напряженных ситуациях, и считал, что она была одной из тех старых Стражей, кого я и любил, и уважал.

Она перекинула свои волосы на другую сторону ее спины и вымыла другое плечо и руку так же, как медленно, и так же очевидно получая удовольствие при этом.

Прошло некоторое время, пока я рассматривал голую спину и плечи женщины. Это случается значительно более редко, чем рассматривать различные кошмары, которые моя работа предоставляет мне в избытке. Но даже среди всех кошмаров, рано или поздно должна же человеку выпасть удача мельком увидеть красивую мечту. И несмотря на неприятности, в которых я сидел по горло, в течение этого момента, сейчас, под всеми этими одеялами, я смотрел кое на что красивое. Это заставило меня пожалеть, что у меня нет таланта запечатлеть этот вид углем, или чернилами, или маслом – но у меня никогда не было такого дара. Все, что я мог сделать, – впитывать этот простой вид: красавица, умывающаяся в свете от камина.

Я фактически не замечал, что Люччио повернула голову и видит меня. А потом внезапно понял, что она пристально смотрит на меня своими темными спокойными глазами. Я сглотнул. Я не знаю, чего я ожидал. Крика, возможно, или резкого замечания, или по крайней мере румянца. Люччио ничего такого не делала. Она только возвращала мне взгляд, спокойная и сбалансированная, или прекрасная, если хотите, одна рука прикрывает груди, а другая так и забыта опущенной в таз с зажатой в ней тканью.

– Извини, – сказал я наконец, опуская глаза. Я, вероятно, покраснел. Черт возьми. Может, выдать это за небольшое обморожение, героически перенесенное во имя ее.

Она издала тихий звук, который был слишком мягок, чтобы быть смешком.

– Тебе это неприятно?

– Нет, – сказал я сразу. – Бог мой, нет, конечно, нет.

– Тогда почему ты извиняешься? – спросила она.

– Я, мм … – я кашлянул. – Я только полагал, что девочка, которая достигла совершеннолетия во время правления королевы Виктории, будет немного более консервативна.

Люччио издала короткий смешок.

– Виктория была британка, – сказала она. – Я итальянка.

– Это разница, да? – спросил я.

– Да, немного, – ответила она. – Знаешь, когда я была молода, я позировала многим живописцам и скульпторам. – Она отвернулась и стала мыть шею, продолжая говорить. – Ммм. Хотя это было в моем настоящем теле, конечно.

Ну, да. В том, которое было украдено безумным некромантом, оставляя ум Люччио надолго пойманным в ловушку нового тела. Кстати, в самом деле прекрасного, здорового, молодого тела.

– Я не вижу, почему бы тебе не сделать то же самое в теле, в котором ты находишься теперь. Ну, для сравнения.

Она широко открыла глаза и осветила меня улыбкой, которая была радостной и совершенно девичьей.

– Спасибо. Я не хотела бы, чтоб ты меня неправильно понял. Я хотела воспользоваться твоим душем, после того, как нас облили этой грязной водой, но Архив спит на твоей кровати, и Кинкейд закрыл дверь. Он тоже отдыхает, и мне не хотелось бы, чтобы он вцепился мне в горло прежде, чем проснется. А ты спал, таким образом … – Она слегка пожала плечами.

Тени, которые огонь бросал на ее кожу, сложились в действительно интересную картинку, и я внезапно обрадовался всем одеялам, что навалили на меня.

– Как ты себя чувствушь, ты в порядке? – спросила меня Люччио.

– Жить буду, – сказал я.

– Было очень галантно с твоей стороны осадить Кинкейда.

– Никаких проблем. Он – задница.

– И очень опасен, – сказала Люччио. – Я не полетела бы с ним, если бы не видела, что он прошел через контрольно-пропускной пункт безопасности в Бостоне. – Она поднялась, уронила ткань в таз, и натянула свою рубашку, давая мне интригующее представление силуэта ее спины и талии на фоне света от камина.

Я вздохнул. Мгновение закончилось. Возвращаемся к делам.

– Почему ты приехала с ними? – спросил я.

– Для переговоров, – ответила она.

– Переговоров?

– Архив связалась с Никодимусом Архлеоне по поводу наших обвинений. Он согласился встретиться с нами здесь, в Чикаго, и обсудить вопрос. Ты – вызывающая сторона в этом случае, и я буду здесь твоим вторым.

Я заморгал.

– Ты? Моим вторым?

Она закончила застегивать рубашку, повернулась ко мне и слабо улыбнулась.

– Обязанности выше самомнения. Относительно немногие из Стражей с достаточными способностями желали выступить в этой роли. Я подумала, что будет лучше, если ты будешь работать со мной, а не с Морганом.

– Именно поэтому тебе платят большие деньги, Кэп. Такая острая способность проникновения в суть людей.

– Да, и еще я очень хорошо умею уничтожать разные штуки, – сказала Люччио, кивая. Она повернулась к камину и взяла в руки небольшую деревянную коробку Гард с каминной доски. – Дрезден …

– Адские колокола, – выдохнул я, садясь. – Капитан, эта вещь опасна. Поставь ее. – Я спохватился, что говорю тоном чистой власти, к чему я привык, работая с Молли и различными людьми, которых я встречал через Парасеть.

Она замерла и выгнула бровь, но только на доли секунды. Потом она аккуратно поставила коробку и отступила далеко от нее. – Понимаю. Ты держал эту штуку, когда мы тащили тебя сюда. Видимо, ты не мог позволить ее потерять.

– Ну, да, – сказал я, – не мог.

– Я думаю, это объясняет, что ты делал на станции.

– Ну, да, – сказал я, – да.

– Настоящее совпадение, – сказала она.

Я покачал своей головой.

– По моему опыту, рядом с Рыцарем Креста, не существует такой вещи, как совпадение.

Она, нахмурившись, глядела на меня.

– Я очень долгое время принадлежу к конфессии. Почти столетие, фактически. Но не думаю, что Всемогущий должен мне какую-либо пользу.

– Неисповедимые пути! – сказал я самодовольно.

Она засмеялась.

– Я так понимаю, что они использовали это дело и прежде?

– Постоянно, – сказал я.

– Хороший человек, – сказала она. – Тебе повезло, что у тебя такой друг.

Я нахмурился и сказал спокойно, – Да. Повезло. – Я покачал головой. – Когда переговоры?

– Завтра в полдень. – Она кивнула на каминную доску. – Ты можешь сказать мне, что находится там?

– Вариант, – сказал я. – Если переговоры потерпят неудачу.

– Не думай об этом, Дрезден, – сказала она.

Я покачал головой.

Она уперла кулак в бедро.

– Почему нет?

– Дал слово.

Она мгновение рассматривала это. Потом она кивнула и сказала, – Как хочешь. Отдохни еще. Тебе нужно. – Потом она прошла к моему диванчику, улеглась устало, и без слов, свернулась под одеялом. Через несколько секунд она уже спала.

Я подумал, что надо хорошенько обдумать, что делать с коробкой Гард, и что, возможно, надо позвонить Майклу и Мёрфи, но усталость, которая внезапно сковала меня, сделала такой звонок невозможно трудным. Я поворочался немного, устраиваясь поудобнее, и опять стремительно упал в сон.

Последнее, что я заметил, прежде, чем я уснул, было то, что под всеми одеялами я полностью раздет.

И я был чистый.

Глава 27

– Я все-таки не понимаю, почему мне нельзя пойти, – сказала Молли, скрестив руки на груди.

– Ты помнишь, однажды ты сказала мне, как ты ненавидишь, когда родители в качестве ответа приводят цитаты из священного писания? – спросил я ее.

– Да.

– Ну я так делать не буду. Потому что не знаю, поймешь ли ты цитату правильно.

Она закатила глаза.

– Ну, это о том, что лучший способ победить искушение – это избегать его.

– О, пожалуйста, – сказала Молли.

– Фактически, он прав, – сказал Томас, передавая мне плащ. – Серьезно. Я кое-что знаю об искушениях.

Молли кинула на моего брата боковой взгляд и вдруг покраснела.

– Прекрати это, – сказал я ему.

Томас пожал плечами.

– Ничем не могу помочь. Я хочу есть. Я только что закончил прыгать с крыши на крышу, уклоняясь от команды трехфутовых психов с луками и стрелами.

– Эльфы, – пробормотал я. – Кто-то из команды Лета вызвал резерв. Интересно. Интересно, какая сторона начала это перетягивание каната.

– Пожалуйста ^[50], – сказал Томас.

– Эй, – вмешалась Молли. – Мы можем вернуться к теме? Я знаю, как вести себя, Гарри. Это ведь, как предполагается, будет разговор, не борьба.

Я вздохнул, поворачиваясь к ней. Мы разговаривали друг с другом в кухне Карпентеров, в то время как все остальные готовились в мастерской. Томас прокрался сюда, чтобы отдать мне посох и плащ после того, как вечер проработал в качестве приманки.

– Кузнечик, – сказал я, – подумай сама, с кем мы собираемся говорить.

– Никодимус. Глава динарианцев, – сказала она. – Человек, который пытался убить моего отца и моего учителя, и приложил все усилия, чтобы поместить демона в голову моего маленького брата.

Я заморгал.

– Откуда ты знаешь…

– Как обычно, подслушивала родителей, – ответила она нетерпеливо. – Если вы об этом, то я не испытываю желания поднять одну из его монет, Гарри.

– Я не говорю о твоем соблазнении, ребенок, – сказал я. – Я волнуюсь по поводу Никодимуса. Учитывая все, что происходит, я не хочу махать у него под носом дочерью Рыцаря Креста. Мы пытаемся избежать огромной борьбы, а не найти новые причины начать ее.

Молли продолжала пристально смотреть на меня.

– Эй, – сказал я, – как себя чувствует та домашняя работа, что я тебе давал?

Она все еще смотрела на меня. Этому она научилась у Черити, и у нее очень хорошо получалось. Но на меня Черити, бывало, еще хуже смотрела, таким образом, я был, можно сказать, привит. В тишине она повернулась и удалилась из кухни.

Томас хмыкнул.

– Что? – спросил я его.

– Ты действительно думаешь, что можно избежать борьбы?

– Я думаю, что я не собираюсь вручать им члена семьи Майкла, в качестве заложника, – сказал я. – У Никодимуса всегда есть кое-что в рукаве. – Пока я говорил, я удостоверился, что небольшой кинжал в кожаных ножнах все еще защищает меня. – Единственный вопрос – это, кто собирается начать музыку и где.

– А где встреча?

Я пожал плечами.

– Никто не знает. Кинкейд и Архив выбирают нейтральное место. Они уехали из моего дома рано утром. Сказали, будут звонить. Но я сомневаюсь, что это будет скоро. Я бы поставил на то, что Никодимус захочет кое-что в обмен на Марконе. Вот тогда он и сделает свой ход.

– При обмене? – спросил Томас.

Я кивнул.

– Например, попытается захватить всю компанию.

– Угу, – сказал Томас. – Вообще говоря, я приехал к тебе домой вчера вечером после того, как закончил игру с карликами-убийцами. Почувствовал защиту на дверном проеме и хотел стукнуть в окно на южной стороне дома. – Он хитро усмехнулся. – Поздравляю тебя, парень.

Я, нахмурившись, поглядел на него.

– Что?

Усмешка сползла с его лица.

– Ты хочешь сказать, что ты ничего не сделал… Опять пустая ночь, Гарри.

– Что ты видел?

– Я видел, как ты говорил с женщиной, которая уже сняла половину одежды, парень.

– О, подожди, – сказал я. – Томас, это совсем не то. Она просто умывалась. – И я рассказал ему короткую версию предыдущего вечера.

Томас смотрел на меня странным взглядом. Потом мягко потрепал меня по голове.

– Эй! – сказал я.

– Гарри, – сказал он. – Ты проспал уже несколько часов. У нее была куча времени, чтобы умыться. Ты думаешь, что она сидела без дела в течение всего этого времени, потому что еще не устала? Ты думаешь, она не планировала, что ты увидишь ее?

Я открыл свой рот, чтобы ответить, и так и остался.

– Она вполне могла сесть позади кушетки, где ты не увидел бы ее, даже если б и проснулся, – продолжал Томас. – А не прямо у огня, где она устроила для тебя очень миленькую картинку.

– Я … я не думаю, что она…

Он смотрел на меня.

– Ты не сдвинулся с места.

– Она – … Люччио – мой командир, парень. Мы … мы сотрудничаем.

Томас закатил свои глаза.

– Это – отношения двадцать первого века, парень. Она – девочка девятнадцатого века. Она рассуждает не так, как ты или я.

– Но я никогда не думал…

– Я поверить этому не могу, – сказал Томас. – Скажи мне, может, ты просто дурак.

– Дурак? – возмутился я.

– Да, – сказал он прямо. – Дурак. Если она предложила, а ты отказался, потому что у тебя была причина, по которой ты не хотел, это – одно. Но не понять, о чем она говорила, – это уже клиника.

– Она не говорила…

Мой брат вскинул руки вверх.

– Что должна сделать женщина, Гарри? Сорвать с себя одежду, броситься на тебя, и кричать, дрожа, «Возьми меня, бэби!»? – Он покачал головой. – Иногда ты – чертов идиот.

– Я … – я протянул руки. – Она сразу заснула, парень.

– Поскольку она умнее тебя, ты, кнопка. Она не хотела продвинуться слишком сильно и создать неудобную ситуацию, особенно потому, что она старше и опытнее, и еще и твой командир. Она не хотела, чтоб тебе показалось, что на тебя давят. Таким образом, она изящно разрулила ситуацию. – Он закатил глаза. – Читай между строчками время от времени, парень!..

– Я … – я вздохнул. – Я никогда не был с женщиной на сто пятьдесят лет старше, – сказал я неубедительно.

– Попытайся использовать мозги время от времени, не только же палкой махать. – И Томас швырнул в меня мой посох.

Я поймал его.

– Каждый может критиковать.

Мой брат достал яблоко из корзины по пути к двери, обернулся через плечо, и сказал,

– Идиот. Слава Богу, Никодимус – мужик.

Он уехал, а я постоял там какое-то время, все больше раздражаясь. Я хочу сказать, он был, вероятно, прав – но это раздражало еще больше.

В чем-то он был прав: Анастасия выглядела просто удивительной перед огнем.

Хм.

Я никогда не думал о ней по имени прежде. Она была “Люччио” или “капитан” или “Капитан Люччио”. Если задуматься об этом, она не играла в эти игры для еще дольше, чем я. Само собой, что она не была наполнена уверенностью в себе вчера вечером.

Об этом надо было подумать.

Позже.

Пока же тут была интрига и неизбежное предательство в перспективе, и я должен был сосредоточиться.

Я направился в мастерскую. День был более светлый, чем вчера, но облака все еще не разошлись. Зато перестал идти снег, хотя ветер гонял столько пороши, что разницы особой не чувствовалось. Проверка с помощью зеркала показала, что кончик моего носа, кончики ушей, и высокие части щек были жесткие и покрасневшие от холода. Они выглядели так, как если б я обгорел на солнце. Добавить к этому мои фирменные глаза енота, подумал я, и получается просто очаровательно.

Неудивительно, что Люччио бросилась ко мне с такой экстравагантной энергией.

Черт возьми, Гарри, сконцентрируйся. Опасность совсем рядом.

Я открыл дверь в мастерскую в тот момент, когда Майкл сложил руки на груди и сказал,

– Я все-таки не понимаю, почему мне нельзя пойти.

– Потому, что мы пытаемся избежать борьбы, – сказал Люччио спокойно, – а атмосфера возбужденного страха не способствует мирному обмену.

– Я не боюсь их, – сказал Майкл.

– Конечно, нет, – сказала Люччио, слабо улыбаясь. – Но они боятся Вас.

– В любом случае, – сказала Гард, – ни Церковь, ни Рыцари не подписывали Соглашение. Не хотела бы обидеть вас, сэр Михаэль, но это буквально не ваше дело.

– Вы не знаете этих людей, – сказал Майкл спокойно. – А я знаю.

– Я знаю, – сказал я спокойно. – По крайней мере, до некоторой степени.

Майкл повернулся и направил на меня серьезный взгляд.

– Возможно, – сказал он спокойно. – Ты тоже считаешь, что я не должен идти туда?

Я не ответил сразу. Гард наблюдала за мной, сидя на краю своей раскладушки, сидела она прямо и выглядела неплохо, хотя все-таки не очень здоровой. Хендрикс снова сидел на рабочем месте, хотя на сей раз он точил нож. Крепкие орешки всегда играют со своим оружием. Мёрфи сидела на низкой скамье и чистила пистолет. Она двигала раненой рукой осторожно, но было видно, что подвижность руки не ограничена. В углу около рабочего места Саня полировал куском кожи ножны Эспераккиуса.

– Я не думаю, что это – то место, где они попытаются всунуть нож, – сказал я спокойно. Я посмотрел на Люччио. – Я также думаю, что было бы глупо не иметь несколько Рыцарей в резерве, на случай, если я неправ.

Голова Люччио качнулась немного назад.

– Необходимо застраховать наши ставки, – сказал я ей спокойно. – Эти люди не будут играть честно, даже так, как фэйри, или Красная Коллегия. Я видел, как они действуют, Капитан.

Она сморщила губы, но глаза ее ничуть не дрогнули от моего лица. – Хорошо, Страж, – сказала она, наконец. – Это – Ваш город.

– Я не согласна на это, – мрачно сказала Гард, поднимаясь.

– О, вам придется, блонди, – сказал я ей. – Нищие не выбирают. Белый Совет поддерживает вас в этом, но не надо думать, что мы работаем на вас. Или на вашего босса.

– Я тоже собираюсь быть там, – сказала Мёрфи спокойно, – И не где-нибудь поблизости. Там. В комнате.

Практически все тут же сказали, – Нет, – или что-то в этом роде, за исключением Хендрикса, который вообще много не разговаривал, и меня, кто знал лучше.

Во время протестов Мёрфи снова собрала пистолет и в наступившей тишине вставила обойму.

– Если вы, ребята, хотите иметь ваши заговоры и ваши темные войны конфиденциально, -сказала она, – вы должны устраивать их в Антарктиде или где-нибудь в этом роде. Вы даже могли бы сделать это в Нью-Йорке, или Бойсе, и это было б не мое дело. Но Вы находитесь в Чикаго. И когда вещи выходят из-под контроля, подвергаются опасности люди, которых я поклялась защищать, – она поднялась, и хотя она была меньше всех ростом в комнате, она не искала поддержки. – Я собираюсь быть там, как сдерживающий фактор для вашего сотрудничества. Или мы сделаем это иначе. Вам выбирать, но я знаю много полицейских, кому до чертиков надоела эта сверхъестественная фигня, которая то и дело выливается на нас.

Она обвела комнату пристальным взглядом. Она не убирала оружие.

Я улыбнулся ей. Чуть-чуть.

Гард посмотрела на меня и сказала, – Дрезден.

Я пожал плечами и печально покачал головой.

– Ну что? Как только мы предоставили им право голоса, это полностью вышло из-под контроля.

– Ты – свинья, Гарри, – прорычала Мёрфи.

– Но свинья, достаточно умная, чтобы склониться перед неизбежностью, – сказал я. Потом посмотрел на Гард и сказал, – Я, как заинтересованное лицо, могу сказать, что у нее есть вполне законный интерес. Я поддерживаю ее.

– Страж, – сказала Люччио тоном предупреждения, – я могу поговорить с Вами?

Я подошел к ней.

– Она, возможно, не знает, – сказала Люччио спокойно, – какое несчастье она может навлечь на свою голову.

– Она знает, – ответил я спокойно. – Она прошла через большее количество передряг, чем большинство Стражей, Капитан. И она столько раз прикрывала мне спину, что вполне заработала право решать.

Люччио, нахмурившись, мгновение глядела на меня, а затем повернулась к Мёрфи.

– Сержант -, сказала она спокойно. – Но это … очень рискованно. Действительно ли Вы уверены?

– А если это был Ваш город, – сказала Мёрфи, – Ваша работа, Ваша обязанность? Вы могли бы стоять тут, заткнув уши?

Люччио медленно кивала и затем наклонила голову.

– Кроме того, – сказала Мёрфи, слегка улыбаясь, и засовывая пистолет в кобуру, – я как будто не оставляю вам, ребята, большого выбора.

– Мне она нравится, – прогрохотал Саня с его глубоким акцентом, глотая звуки. – Она такая крошечная и свирепая. Но вот интересно, знает ли она…

– Саня, – сказал Майкл очень устойчивым голосом. – Мы же говорили об этом.

Темнокожий русский вздохнул и пожал плечами.

– Но спросить-то я могу…

– Саня…

Он поднял обе руки в жесте сдачи, усмехнулся и затих.

Хлопнула дверь дома, заскрипел снег под бегущими ногами. Молли открыла дверь в мастерскую и сказала,

– Гарри, Кинкейд на телефоне. У него есть место встречи.

– Кинкейд? – сказала Мёрфи резким голосом.

– Да, разве я не говорил? – спросил я ее совершенно невинным тоном, поскольку был уже у двери. – Вчера вечером он приехал.

Ее глаза сузились.

– Мы потом поговорим.

– Крошечная, – прогрохотал Саня Майклу, демонстративно сжимая кулак. – Но свирепая.

Глава 28

Многие считают, что не может что-то случиться в середине большого города, скажем, Чикаго, без большого количества свидетелей, увидевших все, что случилось. Так думает большинство людей, но есть как минимум две причины, почему это не так. Первая заключается в том, что люди вообще паршивые свидетели.

Возьмем кое-что довольно безвредное, например, незначительное дорожное происшествие на оживленном перекрестке. Гудки, хруст, сопровождаемый большим криком и маханием руками. Постройте в линию всех присутствовавших при этом и спросите каждого, что случилось. Каждый из них расскажет вам немного другую историю. Некоторые из них увидели, как все это заканчивалось. Некоторые из них видели только последствия. Некоторые видели только один из столкнувшихся автомобилей. Некоторые расскажут вам с полной гарантией, что они видели всё от начала до конца, включая такие детали, как выражения на лицах водителей и изменения в ускорении транспортных средств, несмотря на то, что для такого описания они должны были бы присутствовать одновременно в двух местах, а также использовать левитацию и телепатию.

Большинство людей при этом будут говорить совершенно честно. И неправильно. Честная неправильность это не ложь, но ее надо учитывать, когда говоришь со свидетелями специфического события. Относительное меньшинство ограничится сообщением о том, что они фактически видели, не добавляя свои предположения или воспоминания, загрязненные столкновением с другими точками зрения. Из этого относительного меньшинства еще меньшая часть будет принадлежать в тому виду людей, у которых есть способность замечать и запоминать большое количество деталей в ограниченном интервале времени.

Штука в том, что, как только события попадают в память, они имеют тенденцию тут же становиться запутанными и туманными. Вообще, получение точной картины на основании описаний свидетелей – это скорее искусство, чем наука, – и это для вопроса относительно неважного, когда человек просто ошибается без всяких личных или эмоциональных проблем.

Добавьте сюда эмоции, и умеренный беспорядок превратится в настоящий хаос. Возьмите то же самое столкновение, но пусть в нем участвуют неоскинхеды и молодежная группировка на перекрестке по соседству с Южной Стороной, и тогда получится ситуация, с которой начинается бунт. Независимо от того, что случилось, вряд ли вам удастся раскопать действительную историю того, что произошло. Фактически, нужно будет очень сильно нажать, чтобы вытащить хотя бы какую-то историю из кого-либо.

Если в деле замешаны человеческие эмоции, все еще больше запутывается.

Вторая причина, почему дела могут проходить незамеченными в середине большого города, довольно простая: стены. Стены ограничивают линию обзора.

Можно сказать и по-другому: Стены ограничивают линию причастности.

Человеческое животное ориентируется при помощи зрения. Вещи не реальны, пока мы не видим их: видеть значит верить, правильно? На этом основана профессия иллюзиониста – он заставляет нас видеть вещи, которые не реальны, и это кажется нам удивительным.

Если человек действительно видит, что происходит что-то плохое, вероятность того, что он или она начнет действовать, гораздо больше, чем, если он этого не видит. В истории есть множество примеров. Ну, в самом деле, во Вторую мировую войну Союзнические правительства слышали сообщения о нацистских концлагерях, но это было от них как-то очень далеко, и первые войска фактически увидели заключенных в тюрьму евреев, только когда они освобождали лагеря. Херст ^[51] знал, что говорил, посылая сообщение: «Обеспечьте иллюстрации. Войну обеспечу я» ^[52]. И, судя по всему, так он и поступил.

И наоборот, если вы не видите, что что-то случается, это для вас не столь реально. Вы можете слышать сообщения о трагедиях, но они не поразят вас так, если бы вы сами стояли там в руинах.

Нигде нет так много стен, как в больших городах, и стены препятствуют вам видеть вещи. Они помогают сделать вещи менее реальными. Несомненно, иногда ночью вы слышите громкие, резкие шумы снаружи. Но так легко сказать себе, что это не выстрелы, что нет никакой надобности вызвать полицию, и незачем даже волноваться. Это – вероятно, только автомобильный встречный свет. Точно. Или ребенок с фейерверком. А когда вы слышите громкие стоны или крики из квартиры наверху, то откуда вам знать, что пьяный сосед бьет свою жену. Это действительно не ваше дело, они всегда дерутся, и кроме того, этот тип просто страшен. Да, Вы знаете, что в квартиру к вашему соседу все время кто-то приходит и приезжает на машинах, и что эти люди несколько странно выглядят, но вы не знали, что он торгует наркотиками. Гораздо легче и безопаснее закрыть дверь, сидеть тихо, и сделать погромче телевизор.

Мы – страусы, а мир – песок.

Новички, которые только сейчас узнали о мире волшебников и неприятной стороне сверхъестественного, всегда думают, что есть такой огромный заговор, чтобы скрыть этот мир ото всех. Нет. В нем нет никакой надобности, и не нужно предотвращать парады по главной улице. Адские колокола, наверное, это и есть самое большое чудо.

По этим причинам я был довольно-таки уверен, что наши переговоры с Архивом и динарианцами в Аквариуме Шедда ^[53] пройдут незамеченными. Да, конечно, это было прямо в середине города, в пределах броска камня от Музея Филда ^[54] и оттуда виден Солджер Филд ^[55], но в такую погоду вряд ли там будет много посетителей. Разве что горстка людей, которые заботятся о животных, но я был уверен, что Кинкейд найдет способ убедить их пойти куда-то в другое место.

Мёрфи арендовала автомобиль, так как ее был, мягко говоря, не в порядке. За прошедшие несколько снежных дней случилось довольно много дорожных происшествий, так что малолитражных автомобилей в пунктах аренды просто уже не было, и она приехала на серебряном Кэдди [56] размером с яхту. Хендрикс и Гард сели сзади. Гард самостоятельно добралась до автомобиля, хотя двигалась очень осторожно. Люччио села рядом с Гард, поставив свой посох и рапиру в ножнах между ногами, а вот мой посох был намного длиннее, и пришлось его наклонить назад между передними местами и уткнуть в заднее окно возле головы Гард.

Городские дорожные команды все еще трудились, чтобы очистить дороги и доступ к самым важным местам. Несезонная достопримечательность стояла не очень высоко в чьем-то списке приоритетов. Кстати, и Музей Филда был закрыт из-за погоды, а это означало, что нет никаких функционирующих общественных зданий в радиусе нескольких сотен ярдов.

Это могло стать проблемой. Грузовик Майкла не мог встать где-нибудь достаточно близко без того, чтобы его опознали, а это означало, что он и Саня будут на расстоянии в две, возможно даже в три минуты от нас, если мы вообще сможем с ними связаться. То есть все равно, что на другой стороне мира, где определена жесткая конфронтация. Правда, это означало, что и плохие парни не смогут привлечь любую помощь без того, чтобы также быть определенными.

Если они пользуются автомобилями, конечно.

Cтакан наполовину полон, Гарри, стакан наполовину полон. Никому не выгодно сейчас вступать в борьбу, так или иначе. Независимо от того, что Никодимус будет делать после, он должен будет выдвинуть какие-то требования прежде, чем у него появится шанс надуть нас. Кроме того, учитывая то, что я видел Архив в действии, надо быть совершенно безумным, чтобы попробовать что-нибудь предпринять там, где она исполняет обязанности. Она не терпела ни малейшего пренебрежения к своей власти.

Самая близкая улица была очищена городскими грузовиками, но не было очищено ни одно из мест для стоянки автомобилей, и лишний снег с улиц сформировал маленькие горы с обеих сторон дороги.

– Похоже, придется идти пешком, – сказала Мёрфи спокойно.

– Поезжай вокруг. Они держат животных здесь круглый год, – сказал я спокойно. – И каждый день их нужно кормить. Где-нибудь протоптана дорожка.

– Возможно, они дают животным проголодаться во время шторма, – предположила Гард. -Мало кто попрется сюда в такую погоду за такую зарплату.

– Океанографией не занимаются за деньги, – сказал я. – И можешь быть уверена, работу с дельфинами и китами выбирают не для большой зарплаты и служебной машины. – Я покачал головой. – Они любят их. Кто-то ходит туда каждый день. Они должны оставить следы.

– Вон там, – ткнула рукой Мёрфи. В самом деле, кто-то уже прорубил узкое открытие в снеговой насыпи у дороги и расчистил пешеходную дорожку. Мёрфи приткнулась у края дороги, оставив дюйм между дверями автомобиля и стеной снега. Если кто-то приедет, двигаясь слишком быстро, он разобьет нафиг нашу Кэдди, но с другой стороны, какие у нас были варианты?

Все мы выбрались из автомобиля со стороны водителя в бледный свет дня. Люччио и я задержались, чтобы надеть серые плащи Стражей. Плащи выглядят круто и все такое, но они не подходят для поездки в автомобиле. Люччио застегнула пряжки на профессионально оснащенном кожаном поясе, который держал меч на ее левом бедре, а кольт на правом.

Мой 44-й вернулся в карман плаща, и вес одежды и оружия чувствовался очень приятно. Ветер подхватил оба мои плаща и почти свалил меня с ног, пока я снова не собрал их близко к телу и не взял под контроль. Хендрикс, бесстрастный и огромный в его темном, практичном зимнем пальто, прошел мимо меня с маленькой улыбкой на лице.

Хендрикс пошел первым, а мы следом за ним, если только это можно было великодушно назвать следом. Просто снег доходил нам не до груди, а всего лишь только до колен. Это был длинный, холодный путь до Аквариума, и затем вокруг всего здания, где снег при помощи ветра с южной стороны достиг действительно впечатляющей высоты. Ветер, налетающий со стороны замерзшего озера, ощущался прибывшим прямо из космоса, и все, кроме Гард, съежившись, продирались сквозь него. След привел нас к служебной двери на противоположной стороне здания, язычок замка на ней был зафиксирован клейкой лентой, позволяя ее открыть.

Хендрикс открыл дверь, я заглянул в и бросил быстрый взгляд вокруг. В здании было темно под удушающим покровом снега, только тускло светились несколько наборов ночников на стенах. Я никого не увидел, но еще некоторое время тянулся чувствами в здание, ища любое потаённое присутствие или враждебную магию.

Ничего.

Но небольшая паранойя никогда не повредит в такой ситуации, как эта.

– Капитан, – сказал я спокойно, – что Вы думаете?

Люччио продвинулась мимо меня и изучила зал, ее темные глаза тревожно двигались взад и вперед.

– Кажется, чисто.

Я кивнул, сказал, “Извините,” и прошел в дверь с чувством ужасного разочарования. Я отряхнул снег от своих ботинок и джинсов так хорошо, как только мог, все другие вошли после меня. Я прошел дальше в зал, напрягаясь, чтобы ощутить любое приближение, потом послышались мягкие шаги, и две-три секунды спустя, в дальнем углу появился Кинкейд. Он снова был одет в свою обычную черную одежду, солдатские штаны, и охотничий жакет поверх бронежилета, и на его теле было достаточно оружия, , чтобы снабдить оборудованием террористическую ячейку, или техасскую ядерную семью ^[57].

Он слегка вскинул подбородок, приветствуя меня.

– Сюда, пожал … – Его глаза сосредоточились позади меня и голос затих. Он смотрел поверх моего плеча в течение секунды, потом вздохнул и сказал мне, – Она не должна быть здесь.

Я почувствовал, что мои брови поднялись. Углы моего рта растянулись в ухмылке. Я наклонился в немного к Кинкейду и пробормотал: – Скажи ей.

Его пристальный взгляд переместился с Мёрфи на меня. Менее вежливый человек, чем я, возможно, назвал бы его выражение кислым. Он побарабанил большим пальцем по рукояти оружия и спросил:

– Она угрожает вызвать полицию?

– Понимаешь, тут такая забавная штука, она давала клятву защищать город и граждан Чикаго вполне серьезно. Ну, как будто ее обещания для нее что-то значат.

Кинкейд скривился.

– Я должен обсудить это с Архивом.

– Не будет Мёрфи, не будет встречи, – сказал я. – Передай ей, что я так сказал.

– Можешь сам ей сказать. – проворчал убийца.

Он повел меня через залы Шедда к Океанарию. Это была вероятно самая популярная выставка там – очень большое старое полукруглое здание, содержащее крупнейшие внутренние водные выставки в мире. Его внешнее кольцо выставок содержало множество абсолютно огромных бассейнов, содержащих миллионы галлонов воды и кучу дельфинов и тех небольших белых китов, названия которых я никогда не могу запомнить. Что-то похожее на икру. Белуга, белуха… Там были скалы и деревья, воздвигнутые вокруг внешней стороны бассейнов, полные мха и прочих растений, и всего, что придает сходство с Тихоокеанским Северо-западом. Хотя я вполне уверен, открытым трибунам, где аудитория может поражаться китам и дельфинам (которые покажутся на звук аплодисментов и сделают свои обычные ежедневные осмотры здоровья для своих тренеров), абсолютно наплевать на Тихоокеанский Северо-запад. Я думаю, что они были флоридскими по происхождению.

Пара дельфинов неслись к нам в воде, высовывая головы наружу, чтобы посмотреть на нас. Один из них издал не очень мелодичный чирикающий звук. Другой дернул хвостом и расплескал воду на дорожку, где мы шли, обычные хорошие забавы. Они не были каким-то особо привлекательным видом дельфинов. Они были обычными дельфинами, которые не столь симпатичны и не выступают по телевидению. Возможно, они отказались посетить пластического хирурга. Я поднял кулак к ним. Приветствую.

Кинкейд посмотрел на пустую трибуну и сморщился.

– Она должна была сидеть здесь. Черт возьми.

Я вздохнул и повернулся к лестнице, ведущей вниз.

– Она может быть Архивом, но она все-таки еще ребенок, Кинкейд.

Он нахмурился и посмотрел на меня.

– Да?

– Да. Дети любят симпатяшек.

Он поднял бровь.

– Симпатяшек?

– Пошли.

Я повел его вниз.

На более низком уровне Океанария есть внутреннее кольцо выставок, там можно увидеть разных пингвинов и – обратите внимание – морских выдр.

Я хочу сказать, смотрите, морские выдры. Они открывают морские ушки ^[58] об скалу, и плавают на спине. Можно ли быть симпатичнее, чем эти маленькие, ворсистые, плавающие, игривые существа с большими, мягкими карими глазами?

Мы нашли Иву именно там, она стояла как раз перед выдрами, одетая намного более тепло и практично для этого времени, и с маленьким рюкзаком. Она смотрела, как две выдры гонялись друг за другом по вольеру, и улыбалась.

Кинкейд резко остановился, когда увидел это. Я было двинулся мимо него посмотреть, что там делается, но он буквально выстрелил в меня взглядом. Он убил бы меня, если бы я попытался побеспокоить ее, и мое мнение о нем значительно повысилось. Я отодвинулся назад и стал ждать. Вреда от этого не будет, пусть девочка немного посмотрит на выдр.

Когда я был ребенком, мне было иногда ужасно тяжело, когда начали проявляться мои волшебные способности. Я чувствовал себя фантастически и разнообразно одиноким. Это постепенно отделяло меня от других детей. Но у Ивы никогда не было роскоши принадлежности, даже временно. Насколько я понял, она была Архивом как только родилась, она открыла свои глаза полностью осведомленная и наполненная знаниями. Я не мог даже вообразить, насколько это было отвратительно.

Черт, чем я становился старше, чем больше я учился, тем больше мне было жаль, что я не могу снова стать неосведомленным. Ладно. Невинным, если хотите. Но я хотя бы помнил, как это было.

Ива никогда не была невинна.

Можно было позволить ей поулыбаться морским выдрам. На что хотите спорю.

Тень переместилась позади меня, и мне стало жутко. Я повернулся и увидел, что на нас смотрят два дельфина из резервуара напротив. Огромные резервуары имели окна наблюдения по всей длине галереи второго уровня, таким образом, можно было наблюдать за симпатяшками на одной стороне и поглядывать на домашних дельфинов и каких-то китов на другом.

Отсюда можно было также видеть далекую стену большого резервуара, который был кривой стеной стакана и отделял резервуар от вод озера Мичиган. Это всегда казалось мне немного садистским. Я хочу сказать, здесь жили животные, которым природа предназначала бродить по открытой необъятности глубокого синего моря, а они сидели в резервуаре, пусть и большом. Это уже достаточно плохо по отношению к ним, а им еще соорудили окно с видом на открытую воду.

Или возможно я не прав. Я слышал, что не особо здорово быть китом или дельфином в открытом океане в наши дни, учитывая государственную рыболовную промышленность.

– Я думаю, что они рассматривают возможности так или иначе, – пробормотал я.

– М-м-м? – сказал Кинкейд.

– Ничего.

Мгновение спустя Ива издала удовлетворенный вздох, поскольку выдры исчезли в своем логове. Тогда она повернулась к нам и заморгала.

– О, – сказала она. Ее щеки немного покраснели, и на мгновение она стала похожа на очень юную девочку. – О. – Она пригладила морщинки, которых не было на ее брючках, кивнула Кинкейду и сказала, – Да?

Кинкейд кивнул на меня.

– Местная исполнительная власть хочет, чтобы здесь присутствовал их представитель для наблюдения. Дрезден поддерживает это.

Она обдумала это.

– Сержант Мёрфи?

– Да, – сказал я.

– Понимаю, – она нахмурилась. Когда она заговорила, ее тон был осторожен, как будто она рассматривала каждое слово прежде, чем выговаривала его. – Я, как арбитр, не имею никаких возражений, если обе стороны, вовлеченные в переговоры, дадут свое согласие.

– Хорошо, – сказал Кинкейд. Он повернулся и пошел.

Я кивнул Иве, она тоже кивнула. Тогда я повернулся и догнал Кинкейда.

– И что? – спросил его, пока мы поднимались по лестнице.

– Ничего, – сказал он, – пойдем говорить с Никодимусом.

Кинкейд повел меня вниз от Океанария и вывел к главному залу входа. Это – другая грандиозная коллекция яркого каменного пола и высоких коринфских колонн, устроенных вокруг огромного резервуара. Там полно соленой воды и кораллов, и морских водорослей, и всех видов тропической рыбы. Иногда есть водолаз с микрофоном, встроенным в маску, который кормит небольших акул и рыб и разговаривает с туристами, а те таращат глаза. Рассеянный свет струится через огромный, обшитый треугольными панелями купол наверху.

Недавний снег затемнил стекла купола и большинство стеклянных передних дверей, таким образом, единственный свет в комнате прибывал из небольшого количества цветных огней в огромном резервуаре. Рыбы скользили через резервуар, как привидения, бросая нечетные легкие зловещие оттенки на стекло, а их тени дрейфовали по стенам комнаты, увеличенные расстоянием и стеклянными стенами аквариума.

Это было жутко, как ад.

Одна из теней привлекла мое внимание, поскольку какой-то инстинкт уловил в ней сильный, тонкий угрожающий смысл. Меня потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что эта специфическая тень встревожила меня, потому что она была человеческой, и двигалась, скользя, по стене, позади тени одной из маленьких, но настоящих акул резервуара, при том, что человек, который отбрасывал тень, спокойно стоял на месте.

Никодимус оторвался от рассмотрения рыбы, плавающей в резервуаре, и повернулся так, что я увидел его профиль на фоне мягко цветных огней. Его зубы мерцали оранжево-красным в свете самой близкой подводной лампы.

Я не позволил себе сделать шаг назад, но и только.

– Это – метафора, – сказал он спокойно. У него был хороший голос, мягкий и удивительно глубокий. – Посмотрите на них. Плавание. Еда. Спаривание. Охота, убийство, бегство, сокрытие, каждый согласно своей природе. Все они столь различны. Столь чужды друг другу. Их мир в постоянном движении, все время меняющийся, все время угрожающий, бросающий вызов. – Он двинул одной рукой, охватывая все это широким жестом. – Они не могут знать, насколько хрупко все это, и что они постоянно окружены существами, имеющими власть разрушить их мир и убить их всех одним движением пальца. Они не виноваты, конечно. – Никодимус пожал плечами. – Они просто … ограничены. Очень, очень ограничены. Привет, Дрезден.

– Ты немножко напрягаешься, нагоняя жуткую атмосферу, – сказал я. – Может, тебе лучше было бы надеть черный цилиндр и еще чтобы играл орган.

Он спокойно засмеялся. Это звучало не зло, а только в высшей степени уверенно.

– Есть какие-то сложности со встречей, как я понимаю?

Кинкейд поглядел на меня и кивнул.

– Местная исполнительная власть желает, чтобы присутствовал их представитель, – сказал я.

Никодимус наклонил голову.

– В самом деле? Кто?

– Это имеет значение? – спросил Кинкейд тоном человека, которому надоедают. – Архив разрешает это, если у тебя нет возражений.

Никодимус наконец повернулся к нам полностью. Я не мог видеть выражение его лица, только силуэт на фоне резервуара. Его тень, тем временем, продолжала кружить по комнате позади акулы.

– Два условия, – сказал он.

– Слушаю, – сказал Кинкейд.

– Первое, то, что этот представитель должен быть разоружен, и что Архив даст гарантию его нейтралитета при отсутствии факторов, которые находятся в противоречии с правоохранительной деятельностью.

Кинкейд поглядел на меня. Мёрфи, конечно, это не понравится, но она сделает это. По крайней мере потому, что она не хотела бы отступить в моем присутствии, или, возможно в присутствии Кинкейда.

Но я должен был задаться вопросом, чем Никодимусу мешает вооруженный полицейский? Оружие не могло его обеспокоить. Даже немного. Зачем же это условие?

Я кивнул Кинкейду.

– Превосходно, – сказал Никодимус. – Второе… – Он пошел вперед, каждый шаг его четко звучал на мраморном полу, пока мы не увидели его совсем близко. Он был человеком среднего роста и телосложения, он был красив и силен, его глаза были темные и умные. Намеки серебра украшали его безупречные волосы, в общем, он выглядел вполне прилично для человека двух тысяч лет. Он носил черную шелковую рубашку, темные брюки, и нечто, что могло бы быть принято за серый западный галстук на шее. Но это был не галстук. Это была старая, старая веревка, такая же старая, как и монета на ней. – Во-вторых, – сказал он, – я хочу пять минут наедине с Дрезденом.

– Не проблема, Ник, – сказал я, – но это – приблизительно на пять минут дольше, чем я хочу потратить с тобой.

– Точно, – ответил он с улыбкой. Это был вид улыбки, которую можно увидеть в сельских клубах и в залах заседаний и у крокодилов. – Просто мне никак не выдается возможность цивилизованно побеседовать с тобой. А сейчас есть такой шанс. – Он показал на здание вокруг нас. – Без разрушений, если ты думаешь, что ты сможешь воздержаться.

Я нахмурился.

– Мистер Архлеоне, – сказал Кинкейд, – Вы предлагаете мирное обязательство? Если так, Архив поддержит вас в этом.

– Ничего такого я не предлагаю, – сказал Никодимус, не отводя взгляд от меня. – Дрезден посчитал бы это за ничего не стоящую монету, а его мнение – единственное, что действительно имеет значение в этой специфической ситуации. – Он протянул ко мне руки. – Разговор, Дрезден. Пять минут. Я уверяю тебя, если бы я желал причинить тебе вред, даже репутация Адского Пса – он сделал паузу, чтобы поглядеть на Кинкейда с откровенным презрением во взгляде – не заставила бы меня заколебаться даже на мгновение. Я уже убил бы тебя.

Кинкейд холодно улыбнулся Никодимусу, и в воздухе сгустилось потенциальное насилие.

Я поднял руку и сказал спокойно:

– Полегче там, Дикий Билл. Я поговорю с ним. А потом мы начнем наше заседание. Все хорошо и цивилизованно.

Кинкейд поглядел на меня и выгнул косматую, темно-золотую бровь.

– Ты уверен?

Я пожал плечом.

– Хорошо, – сказал он. – Через пять минут я вернусь. – Он сделал паузу, а затем добавил, – Если любой из вас начнет насилие за пределами правил формального поединка, он нарушит Соглашение. Кроме того, тем самым он оскорбит репутацию и целостность Архива – тогда я приму меры для возмещения.

Зимний холод в его синих глазах был главным образом для Никодимуса, но и я получил часть его также. Кинкейд имел в виду именно то, что говорил, и я видел его в действии прежде. Он был одним из самых страшных людей, которых я знал; даже более того, потому что он вел дела с безжалостной практичностью, вне связи с личным эго или гордостью. Кинкейд не заботился бы, как он будет выглядеть в моих глазах, убивая меня, если бы именно это он намеревался сделать. Он мог бы всадить пулю мне в голову, или подложить бомбу в мой автомобиль и читать о моей смерти в Интернете следующим утром. Невзирая ни на что работа сделана.

Такое отношение не поможет вам, когда дело доходит до обнаружения роскошных или драматических способов покончить с вашими врагами, но чего не хватает в эстетике, то возмещается в экономике. Марконе, вокруг которого заварилась вся эта каша, тоже применял этот метод, и это далеко его завело. Пересекаться с такими людьми очень опасно.

Никодимус издал тихий чарующий смех. Не похоже было, что Кинкейд произвел на него впечатление. Возможно, это и хорошо. Слишком большая гордость может убить человека.

С другой стороны, судя по тому, что я знал о нем, возможно, именно Никодимус был более жесток.

– Беги вперед, Адский пес, – сказал Никодимус. – Честь твоей любовницы не пострадает. – Он нарисовал X на своей груди. – Пересеки мое сердце.

Видимо, это была цитата. Глаза Кинкейда вспыхнули чем-то горячим и разъяренным прежде, чем снова стали ледяными. Он кивнул мне, точно так же, как Никодимусу, и ушел.

Я совершенно уверен, что на самом деле комната не стала более темной и более страшной и более угрожающей, когда я остался в ней с самым опасным человеком, с каким я когда-либо сталкивался.

Но также совершенно уверенно чувствовал, что стала.

Никодимус обернул ко мне улыбку зубастого хищника, а его тень начала скользить вокруг стен зала . Кружить вокруг меня. Как акула.

– Итак, Гарри, – сказал он, подходя ближе, – о чем мы будем говорить?

Глава 29

– Это ты хотел побеседовать, – сказал я. – И не называй меня Гарри. Так меня называют друзья.

Он поднял ладонь.

– А кто сказал, что я не могу быть твоим другом?

– Это я сказал, Ник. И еще скажу, – заявил я, – Ты не можешь быть моим другом.

– Если я должен называть тебя Дрезден, было бы только справедливо, если б ты называл меня Архлеоне.

– Архлеоне [59]? – спросил я. – Как тот, «кто ищет, кого он может пожрать»? Несколько претенциозно, не так ли?

В течение половины секунды его улыбка превратилась в нечто почти подлинное.

– Для безбожного язычника ты слишком хорошо знаком со священным писанием. Ты знаешь, что я могу убить тебя, не так ли?

– Ну, это не так просто, – сказал я. – И кто знает? Мне могло бы повезти.

В самом деле, просто повезти.

Никодимус сделал подтверждающий жест.

– Но удача ненадежна.

– Да, – сказал я.

– И все-таки ты выказываешь такую беззаботность?

– Привычка, – сказал я. – Это не специально для тебя и все такое, правда.

– О, я выбрал правильную монету для тебя. – Он начал медленно двигаться вокруг меня, примерно так, как рассматривают автомобиль в магазине. – Есть слухи, что некий Страж бросал Адский огонь в своих противников. Как тебе это нравится?

– Ну, мне как-то больше нравится «Сосновая свежесть» или, например, «Новая машина», а вот «Тухлое яйцо» лучше не надо.

Никодимус закончил свой кругооборот вокруг меня и выгнул бровь.

– Ты не взял монету.

– Я мог бы, но она находится в моей свинье-копилке, – сказал я, – а я не могу сломать поросенка. Он такой симпатичный.

– Тень Ласкиэли, должно быть, уменьшилась, – сказал Никодимус, качая головой. – У нее были годы, чтобы разговаривать с тобой, и тем не менее ты отказываешься от наших подарков.

– У него маленький хвостик завитком и большие, грустные карие глаза, – сказал я, как будто он ничего не говорил.

Одна из его пяток стукнула по полу с ненужной силой, и он остановился. Он вдохнул и выдохнул через нос, один раз и другой.

– Определенно, эта монета для тебя. – Он заложил руки за спину. – Дрезден, у тебя искаженное понятие, кто мы такие. В первый раз, когда мы встретились, мы действовали в противоположных интересах, а потом, вероятно, все знания о нас ты получил от Карпентера и его соратников. У Церкви всегда была превосходная пропаганда.

– Ну, знаешь ли, убийства, пытки и разрушения, которые совершали твои люди и ты сам, тоже довольно громко доносили информацию.

Никодимус закатил глаза.

– Дрезден, пожалуйста. Ты тоже иногда проделывал все эти вещи. Бедный Кассиус рассказал мне все о том, что ты сделал с ним в гостиничном номере ^[60].

– Черт возьми, – сказал я, усмехаясь. – Ты ждешь, что я покраснею, или что?

Он уставился на меня в течение секунды, и эмоции исчезали с его лица, как росинки, исчезают под восходом солнца пустыни. То, что осталось, было немногим больше, чем опустошение.

– Гарри Дрезден, – сказал он, так тихо, что я еле мог разобрать. – Я восхищаюсь тем, как ты присваиваешь себе большие полномочия, чем должен иметь. В самом деле. Но tempus fugit ^[61]. Для всех нас.

Я моргнул.

Для всех нас? Что, черт возьми, он подразумевал под этим?

– Разве ты не видишь признаки вокруг себя? – спросил Никодимус. – Существа, действующие против своей природы? Создания, ведущие себя так, как они не должны? Отбрасывая старые соглашения и обычаи?

Я сузил глаза на нем.

– Ты говоришь о Черном Совете.

Он слегка наклонил свою голову в сторону. Потом уголок его рта дернулся, и он чуть-чуть кивнул.

– Они действуют в тени, манипулируя марионетками. Некоторые из них могут быть и в вашем Совете, да. Такое же хорошее название как любое другое.

– Прекрати играть в невинность, – рявкнул я на него. – Я видел последствия нападения Черного Совета на Арктис Тор. Я знаю, как пахнет Адский огонь. Один из ваших был там.

Никодимус.

Заморгал.

Потом он бросился вперед. Настолько быстро, что к тому времени, когда я понял, что он движется, моя спина уже уперлась в стену, которая была в двадцати футах позади меня. Он не пытался причинить мне боль. Если бы он хотел, мой затылок уже был бы сломан. Он только прижал меня к стене, держа одной рукой за горло, рукой более напряженной и более твердой, чем стальные тиски.

– Что? – потребовал он, его голос снизился до шепота. Его глаза были широко раскрыты. Оба набора их. Второй набор, пылающий светло-зеленым, открылся выше его бровей. Эндуриэль, предположил я.

– Aх-х-х, – сказал я. – Глах-х-хк.

Его рука задрожала, а затем он медленно опустил веки, и они почти закрыли глаза. Мгновение спустя он медленно, очень медленно расслабил свою руку, давая мне дышать снова. Мое горло горело, но появился воздух, и я хрипел в течение пары секунд, в то время, как он отстранился от меня.

Я уставился на него, прикидывая, как бы двинуть его об одну из тех коринфских колонн в качестве возражения против его действий. Но потом решил, что пусть он идет к черту.

Губы Никодимуса задвигались, но совершенно другой голос исходил из них – нечто музыкальное, лирическое, и гермафродитное. – По крайней мере, у него есть некоторый инстинкт выживания.

Никодимус дернул головой, как бы отгоняя москита, и сказал: – Дрезден, говори.

– Я тебе не друг, – сказал я грубым голосом, – но я тебе, черт возьми, и не пес. Разговор закончен. – Я сделал несколько шагов в сторону так, чтобы можно было двигаться, держа его в поле зрения, и пошел.

– Дрезден, – сказал Никодимус. – Подожди.

Я продолжал идти.

Я уже почти вышел, и тут он заговорил извиняющимся тоном.

– Пожалуйста.

Я притормозил, но не обернулся.

– Я … реагировал неуместно. Особенно для этого места встречи. Прошу прощения.

– Ха, – сказал я, и посмотрел через плечо. – Теперь мне жаль, что я не привел Майкла. Он бы упал в обморок.

– Ваш друг и его собратья – инструменты организации с ее собственным планом работы, и они были такими всегда, – сказал Никодимус. – Но проблема не здесь.

– Нет, – сказал я. – Проблема – Марконе.

Никодимус махнул рукой.

– Марконе – текущий вопрос. В игре есть долгосрочные проблемы.

Я повернулся к нему лицом и вздохнул.

– Я думаю, что ты, по всей вероятности, полон дерьма. Но хорошо, я укушу. Какие долгосрочные проблемы?

– Те, которые сопровождают действия твоего Черного Совета, – сказал Никодимус. – Ты в самом деле уверен, что видел свидетельства использования Адского огня на участке нападения на Арктис Тор?

– Да. – Больше я ничего не стал добавлять. Кто сказал, что я не могу быть дипломатом?

Пальцы Никодимуса приняли форму когтей, а затем расслабились снова. Он наморщил губы.

– Интересно. Тогда единственный вопрос – загрязнение среди постоянных членов нашего Ордена или … – Его голос затих и он глядел на меня, подняв бровь.

Я проследил логику владельца монеты.

– Кто-то из Церкви, – прошептал я, ощущая боль в животе.

– Исторически говоря, мы получаем назад этим способом приблизительно половину монет, – отметил Никодимус. – Что ты сказал бы, если б я сообщил тебе, что у нас с тобой могло бы быть очень много общих интересов в будущем?

– Я не мог бы много сказать, – сказал я. – Я был бы слишком занят, смеясь тебе в лицо.

Никодимус покачал головой.

– Близорукий. Ты не можешь позволить себе это. Походи со мной в течение недели и увидим, будешь ли ты чувствовать то же самое.

– Даже если принять, что я настолько глуп, чтобы пойти куда-нибудь с тобой хотя бы на час, я видел, как ты рассматривал Кассиуса. Я совершенно не рвусь прицепить мою табличку с фамилией на дверь его офиса.

– Он не приспособился ко времени, – ответил Никодимус, пожимая плечами. – Я не принес бы никакой пользы, нянчась с ним. Мы живем в опасном мире, Дрезден. Каждый приспосабливается и процветает, или умирает. Жить за счет щедрости других – это паразитизм. Я слишком уважал Кассиуса, чтобы позволить ему настолько пасть.

– Черт возьми, ты разговорчив, – сказал я. – И ты был прав. Это – очень забавно. Это почти походит на …

Ужасная мысль поразила меня.

Никодимус мог быть кем угодно, но никак не дураком. Он знал, что я не собирался наниматься в его команду. Особенно учитывая, как мы пообщались в нашу последнюю встречу. Он знал, что все, что он может сказать, не поколеблет меня. Я, возможно, удивил его информацией об Арктис Тор, но и это, возможно, было игрой. В целом, разногласия были настолько высоки, что эта беседа абсолютно ничего не могла достичь, и Никодимус не мог не знать этого.

Итак, зачем же тогда все это? Спросил я у себя.

Получается, что цель беседы не имеет никакого отношения к содержанию беседы, ответил я.

Он не должен был говорить со мной о чем-нибудь или убеждать меня в чем-нибудь.

Он хотел говорить со мной и держать меня здесь.

Откуда следовало, что что-то еще собиралось случиться где-то в другом месте.

Колеса внутри колес ^[62].

Мой Бог, это была метафора.

Эта беседа была метафорой для переговоров в целом. Никодимус не для того приехал, чтобы говорить с нами о нарушениях Соглашения. Он организовал переговоры, но его побуждения не имели никакого отношения к тому, чтобы приспособить таланты Марконе для обслуживания Падшего ангела.

Он был здесь для большой игры.

Я рывком направил посох на Никодимуса и с криком “Forzare!” ударил своей властью. Невидимая сила сбила его с ног и швырнула на одну из огромных коринфских колонн, как пушечное ядро. Та развалилась на куски с оглушительным треском, и куча камней посыпалась вниз.

Я не стал слоняться поблизости, чтобы посмотреть, чем все кончится. Это без сомнения его не убьет. Я только надеялся, что это слегка замедлит его, и даст мне время добраться до других.

– Кинкейд! – кричал я на бегу. Мой голос несся через пустые залы вслед за осыпающимся щебнем. – Кинкейд!

Я знал, что у меня есть какие-то секунды до того, как здесь разверзнется Ад.

– Кинкейд, убирай ребенка отсюда! – кричал я. – Они прибыли за Ивой!

Глава 30

Соображать пришлось на бегу.

Учитывая тяжелый снег снаружи, первая линия отступления, какую сможет использовать Архив, это Небывальщина. Мир духов соприкасается с миром смертных во всех местах и всегда. Когда понимаешь, что полностью чуждые области Небывальщины могут соприкоснуться с близкими пунктами в реальном мире, это производит фантастическое впечатление. Пересечения с Небывальщиной опасны, если не знаешь точно, куда идешь. Я вообще пользуюсь таким способом очень редко. Но если тебя действительно прижали к стенке, то при наличии большего, чем у меня, опыта в переходах, можно перейти туда, и тогда есть шанс добраться до относительно благоприятного места.

Я полагал, что Архив достаточно разумна, и может чувствовать удобные пути, и что она выбрала это место для переговоров именно по этой причине. Динарианцы тоже могли это сообразить, а они ведь не хотели, чтобы Архив избежала их засады и потом вернулась снаряженная на медведя. Они должны были подготовить контрмеры не хуже тех, что они для Марконе.

Нет, не так, понял я. Именно те самые меры, которые они использовали для Марконе. Огромное колдовство, которое было использовано для того, чтобы вскрыть обороноспособность секретной комнаты лорда преступного мира, было для динарианцев не просто способом обеспечить приманку в этой интриге. Это был эксперимент, можно ли отключить волшебную энергию от большой области, перекрыть вместе с тем доступ в Небывальщину и заключить в тюрьму нечто большое.

Это был медвежий капкан специально для Ивы. Они собирались использовать эту чудовищную пентаграмму снова.

Только на сей раз я буду находиться внутри, когда это случится.

К счастью, Шедд более приземленный и более устойчивый, чем старый жилой дом Марконе, – хотя это не означает, что куски, достаточно большие, чтобы убить людей, не будут падать, когда луч прорвется через стены. И хотя здесь, в основном, каменная кладка, все-таки есть опасность пожара.

Пожар. В аквариуме. Ощутите иронию.

Но что более важно, как только эта пентаграмма активизируется (а она уже сейчас активизировалась; я мог чувствовать ее, слабое движение власти, которая скользила по краю моего чутья, как огромная голодная змея, проходящая мимо в темноте), она в магическом смысле изолирует здание от остальной части мира. Это значит, что я не смогу использовать никакую власть, чтобы защититься, так же как я был бы не в состоянии дышать с головой, погруженной под воду.

Обычно, когда вы творите заклинание, вы берете энергию из окружающей среды. Она втекает отовсюду, из энергии жизни на целой планете. При этом не создается "отверстие" в области энергии, которую мы называем магией. Все это сливается вместе и немедленно выравнивается, уровень магии одинаков во всем мире. Но круг изменит это. Относительно маленькая область внутри Шедда содержит довольно много энергии. Вообще, это должно бы быть довольно богатое место, ведь в здании накопилось много энергии, здесь принимали кучу посетителей, производящих много эмоций, особенно много энергии испускали дети. Но даже в этом случае это была запечатанная коробка, и, учитывая количество людей, знающих, как пользоваться магией, местного запаса надолго не хватит.

Попробуйте вообразить схватку на ножах в воздухонепроницаемой телефонной будке, много тяжелого дыхания и усилий, но долго это не продлится.

Так или иначе, долго это не продлится.

В этом и был их план, конечно. Без магии я был просто обычным парнем с пистолетом, тогда как Никодимус все еще был почти неукротимым двигателем разрушения.

Мои шаги чуть замедлились.

При таких обстоятельствах, надо быть немного сумасшедшим, чтобы ввязываться в это. То есть, я, в общем, выбираю состязание в клетке с кучей демонов, и для того, чтобы выиграть, надо действовать очень быстро, или ничего вообще не получится. Не настолько внушителен мой уровень, чтобы противостоять динарианцам, даже если бы мои способности ничто не ограничивало.

Я сделал некоторые прикидки в уме. Если символ, который они применяют здесь, приблизительно того же размера, что и вокруг дома Марконе, то центр пентаграммы охватит только сам Океанарий непосредственно. Если Мёрфи и другие остались там, у входа, вероятно, они будут в безопасности. Более того, если они остались, где были, у них не будет никакой возможности войти в Океанарий.

Это означало, что здесь будем только я и Ива, и возможно Кинкейд, – против Никодимуса, Тессы, и любого динарианца, которого они могли привлечь. Это было неравное положение. В самом деле, очень неравное положение. Смехотворно неравное положение, вот что я вам скажу. Если бы измерить их в астрономических единицах, получилось бы то, что называется нехорошая ставка.

Так стоит ли туда входить.

Но если я не войду, то Ива и Кинкейд останутся одни против всех. Конечно, в смертельном бизнесе Кинкейд был одним из самых смертельных, он держался на верху рейтинга в течение многих столетий – но здесь он будет один. Да, конечно, у Ивы есть обширные знания, но как только она будет отключена и израсходует доступную магию, единственное, что она сможет сделать со всеми этими знаниями, – это подсчитать уменьшение шансов на спасение.

Все это время каждый волос на моем теле пытался встать дыбом, и я знал, что это пробуждалась пентаграмма. Еще несколько мгновений, и она войдет в полную силу.

Я думаю, в конце концов все сводилось к единственному вопросу: способен ли я уйти, зная, что маленький ребенок остается в опасности.

Я уже встал на эту дорогу: не войти было бы еще хуже.

Я подбежал к Океанатию и увидел, что воздух в зале у входа дрожит, как горячий воздух над костром.

Думай головой, Гарри. Я начал набирать силу. Если у меня не будет возможности набрать силу там, когда пентаграмма отрежет нас от мира, значит, нужно принести ее с собой.

Обычно я собираю силу только, когда готов тут же ее использовать, направляя энергию в заклинание. На сей раз я набрал ее, никуда не освобождая, и она чувствовалась, как давление позади глаз. Моя температура тела подскочила по крайней мере на четыре или пять градусов, и мои мышцы и кости кричали от внезапной боли, в то время как в поле зрения мерцали красные и черные пятна. При каждом моем движении потрескивало статическое электричество, ярко-зеленое и мучительно острое. Моя голова трещала, как с худшего новогоднего похмелья, какое я когда-либо имел, а легкие чувствовали, что воздух превратился в кислоту. Я сконцентрировался на том, чтобы прочно держаться на ногах и двигаться. Один шаг за один раз.

Я проскочил через вход в Океанарий, ощутив вибрацию, когда пробегал прямо через завесу, и почти налетел на в демоническую фигуру, присевшую на полу. Я остановился, и мы удивленно уставились на друг друга.

Динарианец был в основном гуманоидного вида, изможденная фигура, почти скелет, обтянутый серой кожей. Костяные шпоры выступали из каждого его сустава, немного изогнутые и злобно резкие. Сальные, длинные волосы свешивались с его узловатого черепа на тощие плечи, и две пары глаз, одна очень человеческого коричневого цвета и одна пылающего демонического зеленого, были широко раскрыты и пристальны.

Он присел среди вещей, приготовленных для колдовства, таких, как свеча, меловой круг на полу, чаша, сделанная из черепа и заполненная водой, и на плече у него была тяжелая холщевая сумка. Когда я влетел туда, он одной рукой копался в сумке, как будто что-то доставая из нее.

К счастью для меня, мой ум был в движении. А его был запутан в колдовстве, которое он творил, и ему требовалось время, чтобы среагировать на мое появление

Ну, и я пнул его в лицо.

Он опрокинулся, и кусок сломанного зуба вылетел на пол. Я не знал, что он конкретно делает, но не хотел, чтобы он закончил это. Я сломал его круг, и пересек его своим телом, развязывая рябь случайных и распространяемых энергий, у которых больше не будет шанса соединиться во что-то более последовательное. Я зашвырнул его чашу-череп в один из огромных соседних резервуаров, и, подняв посох и указав одним концом его на ошеломленного динарианца, прорычал: “Forzare!”

Часть того жгучего шторма власти, который я сдерживал, вылетела из моего тела через жезл, метнула в динарианца невидимое пушечное ядро, окруженное облаком статической разрядки. Это было больше силы, чем я хотел отпустить. Если б она поразила его, он бы улетел на середину озера Мичиган.

Но в то время как смертные глаза динарианца все еще оставались пустыми от удивления и шока, зеленые ярко запылали гневом. Колючий динарианец поднял свою левую руку в широком жесте, сделал слегка колеблющееся движение пальцами, таща руку ко рту, и …

… и он проглотил мое колдовство.

Он проглотил его. И затем изможденное, скелетное лицо раздвинулось в зубастой улыбке.

– Это, – пробормотал я, – невероятно несправедливо.

Я поднял свою левую руку, присел так же, как динарианец, и порвал вращающееся облако черных нитей, которые летели в меня, кружась в воздухе множеством крошечных, растущих дуг. Я поднял щит, и фактически ни одна из них на меня не упала – они все упали вокруг почти идеальным кругом.

И мгновение спустя мой щит задергался и упал. У меня все еще была энергия для него – я не был отключен. Но так или иначе фантастическое колдовство динарианца разрушило силу, когда она оставила мое тело. Я попытался бросить другую порцию силы в него, и добился только того, что почувствовал себя в высшей степени глупо, махая посохом вокруг с нулевым эффектом.

– Помехи, – сказал динарианец со странным акцентом. – Всегда помехи.

Его левая рука вернулась к поискам в сумке, и его смертные глаза возвратились к рассеянным остаткам колдовства, очевидно игнорируя мое существование. Зеленые глаза, тем не менее, оставались сосредоточенными на мне и вокруг указательного пальца его поднятой правой руки внезапно собралась темнота.

Время замедлилось.

Темнота рванулась ко мне.

Явная угроза заставила меня броситься вперед в попытке проскочить мимо небольших вращающихся столбиков тени, которые окружали меня, но они оказались столь же твердыми, как стальные преграды, и чертовски холодными. Я бросил свою магию против этих преград, но напрасно, поскольку вспышка темной молнии пронеслась к моему сердцу.

И тут что-то случилось.

Я не знаю, как описать это. Я пытался ударить другой порцией силы между преградами моей колдовской тюрьмы, когда что-то … что-то еще … вмешалось. Вроде как, когда что-то делаешь, а тебя неожиданно толкают под локоть. Вот так это чувствовалось, как крошечный, но критически рассчитанный толчок, когда я бросил свое волю последним бесполезным усилием.

Сила взвыла, проламывая себе путь из моего тела. Она разрушила черные решетки моей тюрьмы и оставила на мгновение полосу металлического света в воздухе за собой, отсвечивающую, как след жидкого хрома. Она ударила динарианца здоровенным серебристым кулаком.

Я прямо почувствовал, как мои пальцы влепились в скелетную фигуру, почувствовал боль от многочисленных костяных шпор, выступающих из ее суставов. Я отшвырнул его от себя с криком, и огромная серебряная рука бросила динарианца в ближайшую стену, разрушая несколько футов дорогостоящего оформления, тщательно моделировавшего Тихоокеанский Северо-запад.

Секунду я таращился сначала на ошеломленного динарианца, потом на свои собственные растопыренные пальцы – и плавающую в воздухе серебристую руку, которая повторяла мои движения. Потом скелетный динарианец поднялся и стал быстро расти – пока я не пихнул его рукой, и он влепился своей костистой задницей на шесть дюймов в скалу позади себя.

– О, да, бэби! – услышал я свой ликующий вопль. – Поговори-ка с рукой!

Я подобрал колючего злодея за ногу и засмеялся, поскольку он начал стрелять, и колоть и царапать конструкцию, которая держала его. Я мог чувствовать боль от этого – но это была мелочь, в самом деле, как если бы меня тяпнула крыса. Чертовски неприятно, но я знавал гораздо худшую боль, и эта была ничто по сравнению с мукой силы, все еще горящей во мне. Я снова бросил его на стену, затем протащил двадцать футов по воздуху, приложил об несломанное стекло в три дюйма толщиной на внешней стене Океанария, отодвинул его назад, и снова ударил, и еще раз, и еще, и еще, превращая его в лохмотья.

Тут я почувствовал какое-то короткое предупреждение, так как мои уже перегруженные нервы прокричали, что круг закрылся, что пентаграмма набрала силу, и я почувствовал волну приближающейся энергии совсем близко. Поставить щит совершенно не было времени.

Ну, пусть это сделает Колючка.

Я швырнул его между собой и тем местом, где (как мой инстинкт предупредил меня) должна была пройти прибывающая сила, а затем словно взвыла дюжина турбинных двигателей. Тридцать футов стены взорвались светом и Адским огнем. Жар, свет, и явная, но неосязаемая сила ударила и сшибла меня с ног. Куски расплавленной скалы шипели в воздухе, более смертельные, чем любая пуля.

Они попали в Колючку и вылетели через его спину, оставив в нем зияющие, дымящиеся отверстия. Я видел их через серебристый туман руки, которая все еще держала его, чувствовал высокую температуру, поскольку они проходили эту руку и …

… и затем моя голова ударилась об пол достаточно сильно, чтобы заставить меня увидеть звезды. Я покатился и чуть не улетел через ограждение в бассейн с китами. Я уперся в пол концом посоха в левой руке и оперся на него, тяжело дыша.

Я был все еще жив. Я все еще сохранил небольшое количество энергии. Пока, думал я одурманенно, все шло точно по плану.

Колючий динарианец дергался на полу в десяти или двенадцати футах от меня. В его теле были большие дымящиеся отверстия. Одна из его рук двигалась. Так же как и голова. Но его ноги и низ туловища были полностью расслаблены. Я мог видеть, что кости его спинного хребта, они резко выделялись на его изможденной спине. Два дымящихся отверстия точно пересекали спинной хребет. Я предположил, что он или она (если это имело значение) больше никуда не пойдет.

Огромные потоки энергии, восемь или девять футов толщиной, пересеклись на расстоянии около пятидесяти футов от меня. Это походило на … ну, вроде как смотреть на поперечное сечение реки в наводнении – если река сделана из огня вместо воды, и если две реки могли пересечься и пройти друг через друга, не сменив своего курса. Я повернул голову и увидел через стеклянную стену стакана продолжение этих же самых лучей вокруг Океанария.

Особенно жутко было то, что пламенный поток энергии был тихим. Абсолютно тихим. Не было ни потрескивания пламени, ни рева перегретого воздуха, ни шипения пара, когда таяли снег и лед. Я слышал только звук падения щебня, и как камень стучит о камень. Я услышал, как где-то сломанная электрическая линия шипела и трещала несколько секунд, потом утихла.

И тут я понял несколько вещей.

Серебряная энергетическая конструкция, которая держала динарианца, исчезла.

И я не чувствовал свою правую кисть.

Я посмотрел вниз в панике, но нашел, что она все еще там, по крайней мере, болтается свободно на конце руки. Я не чувствовал ничего ниже запястья. Мои пальцы были немного скрючены и не реагировали, когда я пытался ими шевелить.

– Дерьмо, – пробормотал я. Потом собрался, перехватил покрепче посох левой рукой и двинулся к Колючке.

Потом я колотил его по голове посохом до тех пор, пока он не прекратил двигаться.

Пусть лучше он будет без сознания. Он был не единственный Падший в здании, и я не хотел, чтоб он выдал мое местоположение кому-то еще..

Один готов. И кто знает, сколько их там еще.

Я присел в проходе между стеной справа от меня, наружными окнами Океанария слева и лучом Адского огня сзади. Это было самое безопасное положение, которое я, вероятно, мог бы занять. Все еще не было слышно никаких звуков, которые означали бы, что они попытались схватить Архив прямо сейчас. Кинкейд не сидел бы спокойно.

Но они были где-то здесь, рядом со мной. Должны были быть.

С другой стороны, они вполне могут быть не в курсе, что я здесь.

Это могло быть преимуществом. Возможно, даже огромным преимуществом.

Несомненно, Гарри. Какая кошка ожидает, что мышь погонится за ней?

Я поместил свою оцепенелую правую руку в карман плаща, пытаясь игнорировать сидящую глубоко в костях боль непотраченной власти и расслабляющую дрожь ужаса, исходящую откуда-то из живота, и тихо двинулся вперед, чтобы помешать Падшим ангелам нанести удар.

Глава 31

Когда-то раньше я слышал, что дельфины так же умны, как люди. Я даже читал статью одной исследовательницы, которая утверждала, что дельфины, с которыми она работала, легко проходили тесты, а нам потребовались годы, чтобы понять это – так что, фактически, они могли бы быть даже более умными чем мы. Я читал другие сообщения, в которых говорилось, что они только разговаривать с нами не могут. Но поскольку сам я никогда не садился играть в шашки с дельфином (мой собственный личный измеритель для таких вещей), у меня на этот счет не было мнения до того дня в Шедде.

И вот те маленькие некрасивые дельфины, что плавали рядом со мной в полной тишине, за исключением свиста их спинных плавников, прорезающих поверхность, чтобы привлечь мое внимание, подняли страшный тарарам на семьдесят футов дальше по пути вдоль бассейна, они плескались, и трещали, и пищали изо всех сил.

Я тупо смотрел на них с полсекунды прежде, чем до меня дошло их сообщение: показались плохие парни, и очень близко. Очевидно, водные американцы решили, что я из их команды. И как только увидели, что сообщение принято, прекратили шум и исчезли под водой.

Я услышал скрипящий звук, и инстинктивно задрал голову. Тени двигались по заснеженной стеклянной крыше Океанария.

Многое в Никодимусовом плане задержать меня стало понятно. Когда он убедился, что Архив здесь, в Аквариуме, ему нужно было потянуть время, чтобы позволить его людям пробраться в здание.

Я бросился в тяжелые папоротники, что росли рядом с пешеходной дорожкой около внешних бассейнов, и низко присел в самой гуще растений. У меня еще был запас силы, и я надеялся, что смогу нанести удар, причем не один раз.

Чуть погодя полетело разбитое стекло . Темные, нечеловеческие фигуры начали спускаться сверху.

Я выбрал динарианца, наиболее удаленного от центра действия и внимания, указал на него посохом и прорычал “Forzare!”, отпуская немного силы. Невидимая сила поймала злодея, когда он падал. Я его даже путем не рассматривал, видел только, что у него было много мускулов и гребень из кожистых пластин на хребте.

Мускулы ничем не помогут в свободном падении независимо от того, сколько Падших ангелов у вас внутри. Если у вас нет каких-нибудь крыльев, вы находитесь в руках Матери-земли и сэра Исаака Ньютона.

Я не пытался спихнуть его в середину озера. Я применил только достаточно силы, чтобы изменить его траекторию, отклоняя падение динарианца футов на тридцать от курса, и он приземлился в одном из тех колоссальных энергетических лучей.

Была вспышка белого света, тень человеческого скелета мелькнула в моем поле зрения, и затем раскаленное добела нечто вылетело, вращаясь, из луча и приземлилось в одном из бассейнов сердитым потоком пара. Дельфины унеслись прочь.

Я опять затаился, не двигаясь.

Динарианцы падали, как дождь, их было больше дюжины, приземляясь с тяжело звучащими ударами или всплесками …

Один из них, выглядящий, как ящерица, упал в листву позади меня буквально в пяти футах от места, где я скрывался, у него почему-то не было двух третей головы. Он дико дергался несколько секунд, из него толчками хлестала очень по человечески выглядящая кровь, потом она пошла медленнее, видимо, просто истощившись.

Я поднял глаза до крыши и нашел там темный угол.

Кинкейд висел в этом углу, как паук, прицепившись чем-то вроде ремня безопасности, он был совершенно бесшумен, и я понял, что у него была та же самая идея, что и у меня: истреблять их прежде, чем они поняли, что сражение уже начато, в то время как они все еще сдерживали свою силу. Он мрачно улыбнулся мне, кивнул головой, как бы говоря “после Вас”, и поднял тяжелую спортивную винтовку с большущим глушителем к щеке.

Когда-то давно Кинкейд весьма спокойно сообщил мне, что, если бы он когда-нибудь соберется убить меня, то сделает это с помощи винтовки, которая стреляет на расстоянии не меньше мили. Эта же била на сто футов, возможно и меньше, но Кинкейд положил динарианца выстрелом в голову, а может и не одного, в тот момент, когда тот приземлился среди битого стекла. Он был смертелен как черт, и он мог так же легко обернуться моим врагом, но так или иначе мой ужас уменьшился до чего-то знакомого – и свирепого.

Несомненно, они превосходили нас численностью, но я больше не был уверен, что они превзойдут меня мастерством. Когда Падшие наносили удары, они были высокомерны до крайности, и они вообще не имели привычки играть на слух и приспосабливаться к изменениям в темпе. Когда держатели монет управляли вещами, они могли быть очень опасны – но не больше так чем кто-либо еще, с кем мне случалось, метафорически выражаясь, скрещивать мечи.

Да, Никодимус был очень опасен, но это потому что он сам Никодимус, и неважно, есть у него Падший ангел или нет. И в то время как я был бы дураком, если б воспринимал его иначе, чем смертельную угрозу, я пережил встречу с ним однажды, и увидел, какую ловушку он приготовил на сей раз, пусть даже в последнюю минуту увидел.

Я отвел взгляд от дергающихся остатков обезглавленного динарианца в папоротниках. Они носят с собой страшных ангелов, которые смотрят с их лица, Но умирают они точно так же, как все остальные.

Это ничуть не делает их менее опасными. Это только заставило меня увидеть, что у меня есть шанс противостоять им.

Так что никакого грома и молнии. У меня нет лишней энергии для него. И лишнего времени тоже. Я поднялся и двинул через папоротники туда, где, как я думал, должен опуститься следующий ближайший динарианец, там был крутой склон, по которому было сложно двигаться тихо. Но приземлившийся динарианец не остался на месте. Я нашел только отпечатки когтей на земле, как у индейки, но гораздо больше.

Я замер, услышав плеск воды справа от меня. Углом глаза я видел, как из воды дельфиньего бассейна выходит Тесса, Девочка-Богомол. Она подтянулась по пешеходному поручню, двигаясь быстро и осторожно. Я увидел блеск серебра в когтях ее руки. Она подняла монету динарианца, которого я запихнул в луч. Она знала, что они были не одни. Между нами было совсем небольшое расстояние, но я не двигался и не думал, что она разыскивает меня.

Девочка-Богомол вылезла на бетон и исчезла из моего вида. Послышался чирикающий, похожий на обезьяний звук откуда-то в этом обширном помещении, но кроме него все оставалось тихим.

Я, как призрак, двинулся дальше, напряженно вслушиваясь. Где была драма? Где были взрывы, воющие крики, и прочий оглушительный саундтрек? Это была какая-то жуткая игра в прятки.

Которые, как я внезапно понял, должно быть, были противостратегией Архива. Огромный символ затрачивал слишком много энергии, чтобы можно было поддерживать его работу долгое время. Если Архив смогла бы просто остаться скрытой от ее врагов, пока символ не завершит свою работу, это бы решило всю проблему. И не было никакой надобности тратить ее драгоценную доступную энергию в усилии защититься – если она могла остаться спокойной и сосредоточиться на том, чтобы поддерживать завесу, и все. Это вынудило бы динарианцев охотиться за Ивой, напрягать силы в попытках проникнуть через ее завесу, а пока они были так сильно заняты, Кинкейд убивал бы их одного за другим. Это была чертовски умная противотактика.

На далекой стороне комнаты один из динарианцев начал кричать, это был вопль муки. Мои глаза метнулись туда, где был Кинкейд. Его там уже не было. Веревка теперь свисала по листве ниже того места, где он был, но он оставил позицию после того, как убрал еще одного врага.

Я усмехнулся. Прекрасно. Если это такая игра, я тоже могу играть. Готов я или нет, надо идти.

Я двинулся через папоротники, поворачивая к трибунам, и тут услышал разговор.

– Где она? – потребовал тяжелый мужской голос.

Я не мог понять, откуда идут голоса среди этой поддельной дикой местности, пока не огляделся. Свет и тени играли в комнате и, видимо, специально для меня создали отражающую поверхность на одной из стеклянных панелей на потолке. Трое динарианцев собрались на трибуне. Тот, который говорил, в основном был похож на большую гориллу, если не считать рожки, как у козы, и тяжелые когти.

– Заткнись, Магог, – зарычала Девочка-Богомол. – Я не могу думать, когда ты тут болтаешь своим глупым языком.

– У нас мало времени, – прорычал Магог.

– Она знает это, – сказал третий динарианец. Я узнал его, он выглядел, как женщина, за исключением ног с вывернутыми назад суставами и заканчивающихся когтями пантеры, яркой красной кожи, и массы металлических, в десять футов длиной лезвий вместо волос. Дейдра, дорогая дочь Никодимуса. Она повернулась к Тессе. – Но Магог прав, Мать. По запаху мы ее не найдем. – Она держала маленький розовый носок. – Обрывки одежды с ее запахом на них были рассеяны повсюду.

– Это – работа Адского пса, – Магог сплюнул, зеленые глаза его ярко пылали над унылыми коричневыми. – Он боролся с нами прежде.

– Он охотится на нас, – сказала Дейдра, – пока она вынуждает нас сосредоточиться на том, чтобы проникнуть через завесу. Они слишком хорошо работают вместе. Он убил двоих из нас. Троих, если считать Урумвиэля.

Тесса подкинула серебряную монету на ладони.

– Сосуд Урумвиэля, возможно, было убит его собственным дебилизмом, – сказала она. Ее насекомые глаза, казалось, сузились. – Или возможно чародею удалось вернуться прежде, чем Знак был поднят.

– Ты думаешь, что этот патетический алкоголик перехитрил Отца? – сказала Дейдра с презрением.

Я ощетинился.

– Ему не нужно было кого-то перехитрить, ты, дура, – сказала Тесса. – Ему нужно было только бежать быстрее. И это объяснило бы, почему Колючий Намшиэль еще не появился.

Да. Если Колючка когда-нибудь проснется, то не Дрезден в этом виноват. Заткни его себе в глотку и покури, Диди.

– Волшебник – ничто, – зарычал Магог. – Если мы не найдем девчонку, причем очень быстро, все прочее не будет иметь значения для нас.

Тесса ухватилась пальцами и еще раз сделала ту отвратительную штуку, когда рот богомола открылся, и появилась голова симпатичной молодой девушки.

– Конечно, – сказала она, глядя на Дейдру. – Я должна была подумать об этом раньше.

Дейдра наклонила свою голову. Лезвия губительно зашептались против друг друга при этом жесте.

– О чем?

– Вся сила этого плана состоит в нападении на ребенка, не на Архив, – сказала Тесса со своей порочной улыбкой. – Наплюйте на девчонку. Принесите мне Адского пса.

Глава 32

Мне понадобилась примерно секунда, чтобы понять то, что Сука-Богомол имела в виду, и еще полсекунды, чтобы возненавидеть ее за это.

У Ивы не было семьи. У нее даже имени не было, пока я не дал его ей. Она была просто “Архивом.” Что она имела, это мир власти, ответственности, знания и опасности – и Кинкейд. Если бы Архив знала, что надлежащее решение будет состоять в том, чтобы позволить Кинкейду умереть, чтобы защитить неприкосновенность Архива, она не могла бы принять такое решение со своим обычным спокойствием. Кинкейд был для нее нечто по смыслу самое близкое к семье. Она не позволила бы им причинить ему боль. Она не могла.

Проклятые мерзавцы, взять одиночество маленькой девочки и использовать это против нее.

Грандиозные планы принести гибель и темноту, конечно, страшны, но они по крайней мере имеют то преимущество, что они безличны. Это же было простым, просчитанным, жестоким преступным намерением, заранее нацеленным на ребенка – ребенка! – и это совершенно взбесило меня.

Дейдра была ближе всех. Чудненько.

Я выступил из папоротников, ухватил покрепче свой посох и, отпустив часть силы, которую я мучительно сдерживал, прорычал, “Ventas servitas!”

Взрыв ветра ударил в Дейдру, сорвал ее с трибуны и метнул над бассейном, как дротик из детского воздушного ружья. Я бросил ее в самую близкую секцию луча пентаграммы, но как только она оторвалась от земли, то подобные змеям ленты ее волос развернулись, как изодранный парашют и стали биться в воздухе, замедляя ее и изменяя ее курс.

Мне некогда было наблюдать, где она приземлится. Магог обернулся прежде, чем ноги Дейдры удалились от трибуны на ярд, и рванулся одним из тех диагональных обезьяньих атакующих движений, несясь по трибуне как легко, как по земле. Я тут что-то сказал о быстрой реакции. Время реакции Магога было нулевым, а может даже немного меньше. Он весил, должно быть, семь или восемь сотен фунтов, и покрыл сорок футов между нами в течение нескольких секунд, невероятно ускоряясь.

Конечно, быстрая реакция – не всегда то же самое, что реакция разумная. Было похоже, что Магог привык быть неостанавливаемой силой.

Я поднял свой защитный браслет, посылая через него мою волю, собирая большую часть болезненного груза силы, еще остававшейся ко мне, в барьер, который возник между нами. Я крикнул без слов, мой голос казался тонким и напряженным по сравнению с ревом, который издавал Магог. Обычно мой щит проявляется как мерцающий купол смешанного синего и серебряного света.

На сей раз я оставил его прозрачным, полагая, что если Магог его не увидит, то причинит себе больше вреда. Динарианец врезался в невидимый барьер во взрыве серебряных искр, а щит остался неподвижным как скала. Сила атаки гориллы была не просто физической, и противный красный свет цеплялся за серебряную власть моей защиты. Лишняя энергия сочилась через мой браслет, ощущаясь как высокая температура, ошпаривая мою кожу, но барьер устоял, и ошеломленный Магог отшатнулся назад.

– Эй, – сказал я и позволил щиту упасть. – Где сидит восьмифунтовая горилла? – Я вышел вперед и пнул его так сильно, как только мог, прямо по яйцам, а потом добавил пинок в шею. Магог вопил от боли и отступал, спотыкаясь о трибуну и падая. – Где-нибудь, где много мягких подушек, да, Обезьяний мальчик?

Мои инстинкты взвыли, предупреждая меня, и я бросился вниз за последний ряд мест трибуны, потому что Сука-Богомол показала пальцем на меня и закричала, “Amal-bijal!” Потом был обвал грома, вспышка света, поток жара, и облако пылающих осколков взлетело в воздух там, где только что была трибуна.

Адские колокола. Колдунья. Причем, чертовски опасная.

Я подготовил свой щит, уже остро осознавая, как немного энергии осталось ко мне. Я сделал его небольшим, возможно три фута в поперечнике, и начал поднимать, когда увидел периферийным зрением быстрое движение выше меня: Тесса в середине воздушного прыжка. Она снова что-то выкрикнула, я закричал, начиная разворачивать свой щит к ней, и тут новая вспышка молнии разорвала воздух.

Давление швырнуло меня на бетонированный пол. Свет ослепил меня, и звук оглушал меня, и в моем мире остался только один длинный белый тон. Мои легкие на несколько секунд забыли, как дышать, но ноги старались двигаться.

Только мне удалось разобраться, где я нахожусь, когда другая оглушительная вспышка и зубодробительный удар снова швырнули меня на пол. И затем третий раз. Я все пытался поставить щит, но уже не видел ничего, кроме желтых пятен, и не находил силы, чтобы вложить в него. Это можно сравнить с тем, что идешь и внезапно под ногами нету пола, – впрочем, это совершенно буквально случилось секунду спустя, когда я споткнулся на трибуне и упал на несколько рядов вниз, ударяясь по пути всем подряд.

Некоторая ошеломленная часть меня поняла, что я сделал ошибку в своих предположениях. Тесса не пыталась схватить меня. Она только пыталась держать меня ошеломленным и дезориентированным, пока подойдут ее люди. Та же самая часть меня поняла, еще более запоздало, что я позволил себе слишком близко принять к сердцу их слова, и позволил своему сердцу принимать решения вместо того, чтобы думать головой.

Что-то выдернуло мой посох из моей руки. Я потянулся за своим пистолетом, и тут меня прижала к полу потрясающая физическая сила. Потом что-то вроде железного стержня перехватило мне горло.

Световые пятна начали расходиться, и я смог увидеть динарианца, который раньше мне не попадался, это была гермафродитного вида голая, лысая статуя из обсидиана с зелеными пылающими глазами поверх человеческих глаз ярко-синего цвета. Второе видоизмененное существо было покрыто косматым пальто серых, пыльно-выглядящих перьев, его лицо представляло собой серую массу висящих мясистых усиков, прикрепивших мои запястья к полу.

Тесса стояла надо мной, разглядывая что-то на дальней стороне комнаты, ее глаза сузились. – Не души его, – рявкнула она. – Он не сможет говорить, если будет без сознания.

Обсидиановая статуя немного ослабила давление на мою шею.

– Докладывай, – сказала Тесса.

– Мы думаем, что Адский Пес скрывается в ванных, – послышался напряженно звучащий грубый женский голос.

– Думаешь?

– Варсиэль и Ордиэль повержены, и МакКаллен мертв. Они вели поиск именно там. Выход мы контролируем. Он не может покинуть помещение.

– Где их монеты? – спросила Тесса.

– Возвращены, миледи.

– Спасибо, Розанна. Что-то еще?

– Мы нашли Колючего Намшиэля без сознания и серьезно раненного. И вокруг него все разгромлено.

– Так. И это было сделано довольно тихо. Кажется, наша разведка сильно ошиблась с этим молодым колдуном-головорезом.

Кто-то, по-видимому, Сука-Богомол, пнул меня в ребра. Было больно. И я не мог ничего поделать, а только пытался восстановить дыхание.

– Очень хорошо, – сказала Тесса. – Бери Магога и Дейдру и найди Адского Пса. Возьмите его живым. Сделайте это в течение следующих пяти минут.

– Да, миледи, – прохрипела Розанна. И топот копыт удалился.

Тесса снова появилась в поле зрения, сладко симпатичное лицо на чудовищном теле. Она улыбалась.

– А ты из злющих, парень. Это мило. Это то, что нравится моему мужу в его рекрутах. – Она пнула меня снова. – Я лично нахожу это очень раздражающим. Но я буду играть по-хорошему, так как мы могли бы сотрудничать в будущем. Я дам тебе шанс сотрудничать. Скажи мне, где маленькая девочка.

– Жалко, что я не знаю, – выдохнул я. – Я бы мог выказать добрую волю и сказать тебе пойти и трахнуть себя.

Она издала небольшой игривый смех и наклонилась, чтобы ущипнуть меня за сломанный нос.

Ладно.

Ой.

– Говорят, что надо давать человеку три возможности сказать нет, – сказала она.

– Давай сбережем наше время и силы, – сказал я. – Нет, дважды. Итого три.

– Как хочешь, – сказала Тесса.

Она залезла в карман моего плаща, вытащила револьвер, направила мне в голову, и потянула спусковой механизм.

У меня было только достаточно времени, чтобы таращить глаза и думать: «Ждать, ждать, это не правильно» ^[63].

Вспышка огня.

И звук выстрела.

Я попытался собрать силу и поставить щит, но там просто ничего не было, ничего, что можно бы использовать. Магия ушла.

Таким образом, это было чье-то чужое колдовство, которое аккуратно пересекло траекторию пули и заставило ее отскочить в типа с косматыми перьями, держащего меня за руки.

У меня поджался живот, когда я понял, что случилось.

Ива, должно быть, была там все время, просто сидела на открытой трибуне, скрытая завесой от всего происходящего. Теперь она стояла на расстоянии каких-то десяти футов, совсем юная девочка, лицо ее выражало достоинство – но глаза и щеки блестели от слез.

– Прочь от него, – сказала она спокойно. – Все вы. Я не позволю вам причинять ему боль.

Я и в самом деле не подумал о ком-то, кроме Кинкейда. Но из всех людей, которые имели дело с Архивом, я был единственным, кто интересовался ею не как источником знаний. Я видел в ней личность. Я дал ей имя. Грустно, но верно, я был для маленькой девочки чем-то, наиболее близким по смыслу к понятию «друг».

Она, видимо, не могла позволить, чтобы что-то случилось и со мной тоже.

Я только что вручил ее динарианцам.

Тесса откинула назад голову и испустила длинный, торжествующий крик.

Глава 33

– Ива, – сказал я тоном, каким говорят с детьми, когда подходит время их сна. Я умею это лучше, чем вы могли подумать, у меня было очень много практики с моими учениками. – Подними завесу и уходи отсюда.

Тесса снова пнула меня в ребра, достаточно сильно, чтобы не дать мне как следует дышать и уж тем более говорить.

– Когда мне нужно будет твое мнение, Дрезден, – сказала она, – я прочту его в твоих внутренностях.

Ива сделала два шага вперед при жесте Тессы и сузила свои синие глаза.

– Повторяю для тупых, Полониус Лартесса. Я не позволю тебе причинять ему боль. Отойди от него.

Глаза Тессы внезапно сузились.

– Ты знаешь мое имя.

– Я знаю все о тебе, Лартесса, – сказала Ива бесстрастным тоном. – Это все записано, конечно. Все, что было в Тессалонике в те дни. Бизнес твоего отца развалился. Тебя продали в храм Изиды. Если хочешь, я могу показать анализ твоей стоимости и эффективности твоего обучения относительно твоего дохода за твой первый год в храме, прежде, чем приехал Никодимус. Я могу использовать диаграммы, чтобы облегчить для тебя понимание. И раскрасить их мелками. Мне ужасно нравятся мелки.

Я не был уверен, но мне казалось, что ребенок пытается пустой болтовней отвлечь гадов от меня. Ей нужно продолжать отрабатывать свою технику, но это была какая-то расчетливая мысль. Если бы я мог дышать, я тоже бы что-нибудь сказал.

– Ты думаешь, детка, я испугаюсь того, что ты знаешь, откуда я приехала? – прорычала Тесса.

– Я знаю о тебе больше, чем ты сама, – ответила Ива ровным голосом. – Я знаю намного более точно, чем ты, скольким ты навредила. Сколько плохих ситуаций ты сделала еще хуже. Камбоджа, Колумбия, и Руанда последний раз, но это только в этом столетии, войны Роз или Столетняя война. Твоя история – это одна и та же глупая маленькая история, но много раз. Ты усвоила что-то, когда была ребенком, и никогда не отклонялась от этого. Ты – стервятник, Лартесса. Причуда. Ты выживаешь на больной плоти и гниющем мясе. Что-нибудь целое и здоровое пугает тебя.

Маленькая девочка не видела динарианца, который появился, пробравшись через папоротники позади нее, и бросился ей на спину, несколько сотен фунтов чешуи и клыков.

– Ива! – крикнул я, задыхаясь.

Она была защищена. Возникла вспышка света, сильный запах озона и свежести, и серебряный динарий покатился от кучи пепла, которая упала на пол в трех футах от маленькой фигурки Архива. Монета покатилась мимо нее, по прямой линии к Тессе, – но Ива топнула по ней своим маленьким башмачком, прижав ее к полу и не давая докатиться до Тессы.

– Крошечная, – сказал я, пытаясь сымитировать российский акцент Сани, и неспособный сдержать сумасшедшее хихиканье. – Но свирепая.

Тесса посмотрела на упавшую монету со слабой улыбкой.

– Дорогое удовольствие. Сколько ты сможешь проделать таких штучек прежде, чем у тебя кончится энергия, малютка?

Ива пожала плечами.

– Сколькими фаворитами ты можешь пожертвовать? Сколько из них пожелает умереть для тебя?

– Окружите ее, все, – позвала Тесса. – Пусть она знает, где вы.

И кошмарные фигуры появились вокруг маленькой девочки, рядом с ней они казались просто огромными. Дейдра, мокрая и пахнущая дохлой рыбой и морской водой, кинула на меня угрюмый взгляд и остановилась возле матери. Существо в косматых перьях, которое все еще держало мои руки, не обращая внимания на свою сочащуюся кровь. Оно было ранено, но все равно не выпускало меня. Магог по-обезьяньи спрыгнул с какого-то зеленого насаждения, зло усмехаясь, и я задался вопросом, куда же, черт возьми, делся Кинкейд. Обсидиановая Статуя переместила свой вес, опираясь одной рукой на мою грудь, и у меня было четкое ощущение, что она могла бы пропихнуть ее прямо насквозь к моему спинному хребту, если б захотела.

Была еще полдюжина других. Розанна оказалась довольно красиво выглядящей женщиной, классически демонического вида с алой кожей, козьими ногами, кожистыми черными крыльями и изящно вьющимися рожками – хотя ее глубокие карие глаза были беспокойны под пылающими зелеными глазами демона. Через плечо у нее была переброшена сумка на ремне, точно такая же, какая была у Колючки – Тесса назвала его Колючим Намшиэлем. Большинство других выглядело большими, но недалекими, в различных тревожных разновидностях.

Я предполагаю, черт возьми, что легче найти сильные задницы, чем сильные мозги.

Ива стояла перед ними, подняв руки в позе, которая неопределенно напоминала защитную позицию боевых искусств. Но только напоминала. Она готовилась управлять защитными энергиями. Только я никогда раньше не видел, чтобы кто-то готовился делать два колдовства каждой рукой отдельно в одно и то же чертово время.

Тут у меня возникли два вопроса. Во-первых, если у динарианцев был план, отключив волшебные свойства Ивы, захватить ее прежде, чем их ловушка отключится, почему они уже не сделали это? И второе…

Что это за шипящий звук?

Что-то происходило вокруг нас, что-то, что я едва мог услышать, пока не сосредоточил свои чувства на нем, отбрасывая вонь плесени, исходящую от Косматых Перьев, и железный аромат его крови и холодную основательность руки Обсидиановой Статуи.

Определенно, устойчивый шипящий звук, как воздух, выходящий из шины или …

Или спрэй, брызгающий из баллончика.

Я поднял голову и огляделся вокруг достаточно, чтобы видеть через скрюченные конечности Косматых Перьев, которые, казалось, не были ни оружием, ни ногами, но чем-то средним, как паучьи лапы. Я не мог видеть, что держит мои запястья, да и не хотел. То, что я смог увидеть, так это несколько листьев, дрожащих на соседнем папоротнике, и отсвет металла где-то около источника таинственного шипения.

Газ.

Вся сила этого плана строилась на том, чтобы напасть на ребенка, не на Архив.

У детей очень маленькая масса тела по сравнению со взрослыми.

Рассеянный в воздухе токсин намного более эффективен против Ивы, чем против одного из динарианцев или взрослого человека. Плохим парням нужно было выбрать что-то, что вызывает бессознательное состояние, и необходимая доза зависит от массы тела, и тогда у них в руках будет идеальное оружие, чтобы использовать против нее. У Тессы и Никодимуса, надо полагать, есть несколько более способных лакеев, которые могли принести любое отравляющее вещество. Тогда все, что им нужно сделать, это открыть баллончики и ждать, когда она упадет.

Мои мысли вернулись в прошлое к колдовству Колючего Намшиэля, тому, которое он готовил позади своей завесы. Детали, которые я чуть заметил тогда, внезапно возникли передо мной. Я ведь был взволнован по поводу того, какое колдовство он готовил. Надо было обратить внимание, что там, куда он собирался бросать его находилась большая вентиляционная труба. Вероятно, он готовил заклинание ветра, чтобы с его помощью качать воздух через вентиляцию и распространить газ на весь Океанарий.

Я в самом деле ощутил запах чего-то вроде медикаментов? Вроде бы кончик моего носа начал неметь? Адские колокола, Гарри, сейчас не время, чтобы запаниковать или внезапно упасть в обморок. Я должен был предупредить Иву.

Я повернул свою голову к ней и поймал по пути пристальный взгляд Тессы.

– Сообразил, да? – пробормотала Девочка-Богомол. – Если он заговорит, – сказала она, по-видимому, Обсидиановой Статуе, – сломай ему грудь.

Созданный колдовством голос вышел откуда-то из области головы гермафродитной статуи. – Да, мис…

И затем был бум и удар воздуха о мою кожу, и головы Статуи – и Косматых Перьев тоже! – одновременно взорвались, извергая разного вида кровь. Статуя, как какая-то дефектная асфальтоукладывающая машина, разбрызгивала нечто черное, похожее на горячий асфальт. Она рухнула на спину и начала вбивать свои кулаки в бетон. Я думаю, что она пыталась убить меня. Видимо, без головы она не знала, что до меня еще расстояние в шесть футов, и выбивала отверстия в полу.

Косматые Перья просто упал, перепачканный очень по-человечески выглядящей и пахнущей кровью, и около трехсот фунтов мягких, эластичных мускулов приземлились на моей груди.

– Ива! – закричал я. – Газ! Надо уходить!

Дальше стало очень шумно.

Прозвучала серия быстрых трескучих ударов, и динарианцы закричали от боли и гнева. Я неопределенно знал, что они отпрыгнули влево и вправо, и видел приглушенную вспышку выстрела с дальней стороны Океанария. По крайней мере я знал, где был Кинкейд, занимал позицию, из которой можно убить двух демонов, держащих меня, единственной чертовой пулей, что-нибудь меньшее вполне определенно означало бы мою смерть.

– Он – ничего не значит! – провыла Тесса. – Тарсиэль, возьми Адского Пса! Все остальные – девчонку!

– Он – ничего не значит! – провыла Тесса. – Тарсиэль, возьми Адского Пса! Все остальные – девчонку!

Давай, Гарри. Настало время, чтобы заплатить Кинкейду, уведя ребенка. Так или иначе. Моя правая рука почти не двигалась, и моей подпаленной левой руке это не нравилось, но я поднял их и напряг, и отпихнул мертвого динарианца достаточно, чтобы начать вылезать из-под него. И когда я уже почти выбрался на свободу, из середины безжизненных щупалец, которые росли из головы этого существа, выкатилась серебряная монета и почти упала на мое лицо. Я в панике отдернул голову в сторону.

Падающая монета прошла в волоске от моей кожи и подпрыгнула на бетонном полу. Моя левая рука очень быстро и плавно переместилась, я и не думал, что такое возможно, подхватила монету в воздухе так плавно и проворно, как будто она была целая и здоровая, а не сожженная и травмированная под кожаной перчаткой.

Я какое-то время переводил взгляд с нее на оцепенело покалывающую правую руку.

Что такое. Черт.

Это не было нормально.

Побеспокоимся об этом позже, Гарри. Я хочу сказать, да, очевидно Что-то Случилось с тобой, но сейчас нет времени отвлекаться. Сосредоточься. Спаси девочку.

Я засунул проклятую реликвию в свой карман, надеясь, что Бог не позволит моим штанам иметь в них дырки, и повернулся к Иве.

Я знаю, что я – чародей, член Белого Совета и все такое. Я знаю, что я – Страж, сертифицированный эксперт по боевому колдовству, полицейский, солдат – имею посох, могу надрать задницы, если надо. Я думал, что я видел некоторых реальных профессионалов в действии, так сказать, вершины боевого колдовства.

Я был неправ.

Ива не применяла тонны силы. Нет. Но подумайте немножко: что действительно более внушительно? Гигантский грузовик, грохочущий вокруг на большом-пребольшом старом дымящемся двигателе? Или маленький автомобильчик, однако вполне рабочий, и приведенный в действие несколькими пальчиковыми батарейками?

Семеро из них шли с магией на Иву, и она противостояла им. Всем им.

Магог атаковал ее, но она не хлопнула им об кирпичную стену. Она поймала его в ловушку в какой-то лишенный трения пузырь, и он бессмысленно крутился в нем в полудюйме от пола, каждое его движение заставляло его крутиться еще быстрее. Однако дополнительная метафизическая масса, которую он привнес в борьбу, нисколько не сковывала Иву. Ее руки, качаясь и переплетаясь непрерывно между всеми участками работы, которые она вела, каждые несколько секунд щелкали по области, содержащей Магога, и, я клянусь, щелкали по его кружащейся ловушке совершенно без причины, только чтобы придать его вращению дополнительный, вызывающий тошноту вектор.

Заросли Дейдриных живых волос, с пляшущими на них огнями Святого Эльма, набрасывались смертельной сетью, но Ива постоянно бросала клубочки легких, крошечных нитей силы, и останавливала любое из нападений Дейдры, так как они спутывали ее локоны друг с другом, запутывая их вместе в бесполезные глыбы. С другой стороны Ивы Розанна метала более традиционные копья пламени с открытых ладоней, очень похоже на меня

– дикая боль пронизала мой череп на секунду – вот сволочь! -

– но Ива рассеивала их изящными клиньями воздуха, перехватывая каждый взрыв огня достаточно далеко от своего тела, так что этот огонь ее не обжигал, – хотя еще двум здорово натренированным динарианцам, что старались пробиться мимо барьера трещащих искр, которые возникали всякий раз, когда они пытались подойти ближе, повезло гораздо меньше. Огонь Адской Девицы здорово их опалял.

Шестое, небольшое высохшее существо, похожее на карикатуру женщины, вырезанную из высушенного корня дерева, казалось, держало конец веревки из текучей тени, которая вилась как голодная змея, время от времени бросаясь к голове Ивы. Ива осаживала ее спокойным движением головы и поддавала по ней небольшим взрывом серебряной энергии секунду спустя.

Но главным образом она стояла перед Тессой, которая выглядела так, будто приятно проводила время и только ради забавы бросала в нее время от времени удар молнии. Это мне кое-что сказало. Это сказало мне, что Тесса не была начинающей волшебницей. Она имела способности на уровне Белого Совета, раз она могла произвести так много вспышек и ударов, расходуя совсем немного энергии. Или она могла набрать перед сражением намного больше власти, чем я. В любом случае, она была крупным членом лиги, и то, как отвечала Ива на нападение, подтверждало это. Каждый раз она поворачивалась, чтобы стоять лицом к Тессе, и каждый раз она полностью посвящала одну из рук, чтобы отразить атакующее колдовство.

Я сглотнул.

Святой дикий чеснок ^[64]. С точки зрения академического интереса, как много мне еще нужно узнать о волшебстве. Можно сказать, что это была демонстрация, сколького я еще не могу сделать. При других обстоятельствах это было бы уничижительно. Сейчас это было просто ужасающе. В течение возможно десяти секунд я стоял там, пытаясь понять, как, черт возьми, помочь, не будучи тут же сожженным, сломанным, или еще как-нибудь убитым без всякой пользы для Ивы.

Я ощутил небольшую волну головокружения. Видимо, уровень газа повысился. Пакость какая. Единственная причина, почему меня еще не убили, состояла в том, что я был настолько бессилен в настоящее время, что никто не дал себе труда заняться мной. Но все-таки я мог бы вытащить ребенка в другую часть здания, где нету газа – а если бы кто-то убил меня по пути, то я мог бы послать на них мое смертное проклятие, – и таким образом вытащить ее из этой дряни.

Таким образом я помчался к ней, стараясь использовать горячую зону и пойманного в ловушку Магога, как щиты, и сказал, “Ива, пойдем!”

Что-то пыталось ударить по мне, но на расстоянии в несколько футов, отскочило. Я нырнул, но я думаю, что это не Тесса стреляла. Я не был ранен. Секунду спустя я подхватил Иву за талию и прижал ее к моему бедру.

– Держись подальше от моих рук, пожалуйста! – скомандовала Ива.

Я так и сделал. Я голова кружилась сильнее, но в любом другом месте будет лучше, чем здесь.

– Бейте по ногам! – скомандовала Тесса.

У меня было чувство, что эти люди попытаются сделать много разных неприятных вещей, но я не стал останавливаться понаблюдать, как они стараются. Я бежал к лестнице, доверяя навыкам Архива, она сумеет держать меня мобильным. Это была хорошая ставка. Ива все время бормотала и махала руками, и я чувствовал, что ее небольшое тело пронизывает живой поток энергии, она работала.

Она уже использовала почти всю энергию, что у нее была, но была она не безгранична. Эта борьба была почти закончена.

Время, неясно думал я, задыхаясь. Нам нужно еще чуть-чуть времени.

Сила тяжести предложила мне спуститься, и это показалось превосходной идеей. Я, шатаясь, спустился по лестнице на более низкий уровень, пробежал мимо подводных перспектив аквариумов с китами и дельфинами, мимо симпатичных пингвинов и морских выдр, динарианцы бежали по пятам, их колдовство вспыхивало, пролетая мимо нас, а Ива в это время ограждала нас последними частицами энергии в ее бассейне. Я чувствовал, что она оставалась спокойной, и трудилась, чтобы дать мне возможность бежать, и сохранять отрыв от преследования.

И тут пол нанес мне апперкот. Все остальные в Океанарии внезапно упали на бок.

Или нет, подождите. Возможно, это был я.

Я запоздало понял, что, так как я лежал на земле около одного из контейнеров и дышал тяжело, с болью после пинков, я вероятно, получил хорошую дозу отравы прежде, чем встал. Кроме того, если газ был более тяжелым, чем воздух, вероятно, его было больше на земле, чем на трибуне.

Я выиграл для нас несколько секунд. Этого было недостаточно.

Ива приземлилась около меня. Она моргала, и ее глаза расширились в панике. Она подняла свои руки снова, но они двигались медленно, вяло, и ее пальцы остались полусомкнутыми, как у сонного ребенка.

Колдовской трос обернулся вокруг горла Ивы, а множество усиков Дейдры закрутились вокруг ее рук и ног. Они выдернули ее из моего поля зрения.

Я оглядывался, пока не нашел динарианцев, они стояли группой в проходе, освещенные жутким синим светом, исходящим от больших резервуаров. Розанна пристально разглядывала Иву, потом она вздрогнула, свернула свои темные крылья летучей мыши вокруг себя, дрожа, как от холода, и отвернулась от места действия, ее пылающие глаза сузились. Она полезла в сумку и достала другой баллончик. И подала его Тессе, не сказать, чтобы очень расторопно.

Тесса взяла его, покрутила что-то на носике, и вежливо улыбнулась Иве. А потом буквально запихнула носик в рот маленькой девочке и удерживала его там.

Ива запаниковала и закричала. Я видел, что она стала крутиться и пинаться. Она, должно быть, укусила себя за язык или поранила губу зубами. Кровь побежала из ее рта. Она безрезультатно брыкалась и боролась в течение нескольких секунд, а затем обмякла.

– Наконец-то, – сказала Тесса, раздраженно вздыхая. – Это было утомительно.

– Будьте вы прокляты, – произнес я нечленораздельно. Я заставил себя приподняться на одно колено и впился взглядом в Тессу. – Проклинаю вас всех. Вы не можете ее…

– Клише, – пропела Тесса. – Скучно. – Она коснулась своего подбородка когтеобразной кистью. – Дайте мне вспомнить. Что мы делали, когда нас так грубо прервали? Ах! – Она подступила ближе, радостно улыбаясь, и подняла мой револьвер.

И именно тогда я почувствовал, что магия мчится назад в Океанарий, так как огромный символ разрушился, и круг упал.

Я собрал свою печаль и гнев, превратил их в сырую силу и крикнул: – Forzare!

Я не целился в Тессу и ее команду.

Я нацелил это на стеклянную стену, которая была единственной преградой между всеми нами и тремя миллионами галлонов морской воды.

Сила моего желания и моего гнева бросилась и разрушила стену в порошок.

Море вошло с ревом, одним огромным воздействием, которое ощущалось, как удар молотка сразу по каждому квадратному дюйму моего тела.

Потом все стало холодным.

И черным.

Глава 34

Следующее, что я почувствовал, был кашель и боль в груди, и головная боль, и боль во всем остальном, и мне было жутко холодно, хуже, чем в аду. Я захлебывался кашлем и почувствовал, что мой желудок сейчас вывернется наизнанку. Я попытался перекатиться на бок, и не мог, пока кто-то не помог мне.

Соленая вода пополам с чем-то еще вылилась из меня.

– О, – сказал кто-то. – о, благодарю тебя, Господи.

Это Майкл.

– Майкл! – закричал Саня где-то поблизости. – Ты мне нужен!

Простучали, быстро удаляясь, рабочие ботинки.

– Легче, Гарри, – сказала Мёрфи. – Легче. – Она помогла мне лечь обратно, после того, как меня вырвало. Я лежал на какой-то лестнице. Мои ноги спускались вниз, а левая нога была в холодной воде по лодыжку.

Я положил руку на грудь, меня трясло. Мёрфи погладила меня по голове, отводя от моих глаз мокрые пряди волос. Ее лицо осунулось, глаза были взволнованы.

– Реанимация на выезде? – спросил я ее. Мой голос был слабым.

– Да.

– Кажется, мы даже… – начал я.

– Ну вот еще, – сказала она спокойно. – Я только плюнула фруктовым пуншем тебе в рот.

Я слабо засмеялся, и боль усилилась.

Мёрфи наклонялась и мягко уткнулась лбом в мой лоб.

– Ты – такая большущая боль в моей заднице, Гарри. Не надо больше меня так пугать.

Ее пальцы нашли мои и крепко сжали. Я пожал их в ответ, слишком усталый, чтобы делать что-нибудь еще.

Что-то коснулось моей ноги, и я почти закричал. Я сел, вызывая власть, подняв правую руку, в то время как невидимая сила собиралась вокруг чего-то в мерцающих волнах.

Труп плавал в воде, нагой, вниз лицом. Это был человек, которого я никогда не видел прежде, его волосы были длинные, серые и спутанные. Его мягкая, протянутая рука натолкнулась о мою ногу.

– Боже, Гарри, – сказала Мёрфи потрясенным голосом. – Он мертв. Гарри, все в порядке. Он мертв, Гарри.

Моя правая рука оставалась, где была, пальцы растопырены, мерцающий свет пульсировал на них. Потом они задрожали. Я опустил руку снова, отпуская власть, которую я собрал, и когда я это сделал, я почувствовал, что по пальцам пробежали иголочки, а потом они снова оцепенели.

Я уставился на них, озадаченный. Что-то было неправильно. Я был совершенно уверен, что я должен быть намного более взволнован, чем есть в настоящее время, но я не мог как следует связать мысли, чтобы вспомнить, почему.

Мёрфи все еще говорила ровным успокаивающим голосом. Я смутно понял минуту спустя, что это был тон, каким говорят с сумасшедшими людьми или напуганными животными, и что я дышал трудно и быстро, несмотря на то, что не мог объяснить, почему.

– Все в порядке, Гарри, – сказала она. – Он мертв. Ты можешь отпустить меня.

Тут я понял, что моя левая рука потащила Мёрфи куда-то за меня и подальше от трупа, поскольку я собрался… в общем, что-то я собирался сделать. И теперь она, можно сказать, почти что сидела у меня на коленях. Везде, где она касалась меня, было тепло. Меня понадобилось какое-то время, чтобы понять, почему это надо ее отпустить. В конечном счете, тем не менее, я так и сделал.

Мёрфи отодвинулась от меня подальше, качая головой.

– Боже, – сказала она. – Что с тобой, Гарри? Что они сделали тебе?

Я резко упал, слишком усталый, чтобы вытащить ногу из воды, слишком усталый, чтобы попытаться объяснить, что я был не в состоянии помешать демонам унести маленькую девочку.

После минуты тишины Мёрфи сказала, – Ну ладно. Я отвезу тебя к доктору. Мне наплевать, кто эти люди, и что они о себе думают. Они не могут так просто вальсировать в город и задирать моего… – Она внезапно прервалась. – Хм. Как ты справляешься с этим, Гарри?

Она сделала несколько шагов к воде и наклонилась.

– Нет! – рявкнул я.

Она застыла на месте.

– Иисусе, это начинает входить в привычку, – пробормотал я. – Серебряная монета только что выпала из пальцев трупа?

Мёрфи моргнула и посмотрела на меня.

– Да.

– Это зло. Проклятье. Не дотрагивайся до нее. – Я покачал головой и встал. Стена старалась помочь мне, но я поднялся, думая при этом вслух. – Хорошо, первым делом мы должны собрать все, что есть здесь вокруг. У меня уже есть одна. Мы ограничим риск. Пока они все будут у меня. Пока от них нельзя должным образом избавиться.

– Гарри, – сказала Мёрфи ровным голосом. – Ты бормочешь, но наружу выходит очень мало смысла.

– Я объясню. Потерпи. – Я наклонился и нашел другой почерневший динарий, виновато мерцающий в воде. – Идиот, – пробормотал я монете, затем поднял ее одетой в перчатку рукой и засунул в мой карман, где уже была одна. Пенни к пенни, будет фунт, ах-ха-ха.

Черт возьми, какой я умный.

Послышались шаги, оживленные и четкие, и вошли Люччио и Гард. Было тонкое различие в языке тела Гард по отношению к Люччио, какой-то более почтительный оттенок, чем был прежде. Капитан Стражей вытирала свой меч серым плащом, кровь на нем не видна, это очень удобно в таких делах. Люччио замялась на мгновение, увидев меня, затем кивнула.

– Страж. Как Вы себя чувствуете?

– Жить буду, – прохрипел я. – Что у вас?

– Два динарианца, – ответила Гард. Она кратко кивнула головой на Люччио. – Оба мертвы.

Люччио покачала головой.

– Они были полуутоплены, – сказала она. – Я только прикончила их. Мне бы не понравилось бороться с ними, если б они были свежие.

– Проводите меня к телам, – сказал я спокойно. – И быстрее.

За нашими спинами послышался вздыхающий звук. На сей раз я не стал волноваться на эту тему, но Мёрфи стала, в ее руке тут же появился пистолет. Чтобы быть справедливым, у Люччио тоже меч наполовину вышел из ножен. Я посмотрел и нашел то, что более или менее ожидал: тело бывшего динарианца, освобожденное от его монеты, разлагалось с неестественной скоростью, даже в холодной воде. Падший ангел в монете, возможно, удерживал разрушительное действие времени, но старик с песочными часами терпелив, и теперь он забирал свое.

– Капитан, нужно подобрать каждую монету, какую только найдем, и это надо сделать прямо сейчас.

Люччио повернулась ко мне.

– Почему?

– Слушайте, я не знаю, какие меры предпринимал Кинкейд, но все равно скоро кто-нибудь что-то заметит, и затем аварийные службы выстроятся на всем протяжении этого места. Я не хочу, чтоб какой-нибудь несчастный пожарный или коп случайно поднял одну из этих штук.

– Достаточно верно, – сказала она, кивая – а затем поглядела на Мёрфи. – Сержант, Вы согласны?

Мёрфи скривилась.

– Черт возьми, всегда есть что-то… – Она держала руки, как будто отодвигая одеяло, которое было тесно обернуто вокруг нее, – Да, да. Соберите их.

– Где Майкл, – сказал я. – И Саня?

– Когда мы добрались сюда, – сказала Мёрфи, – группка этих типов вытаскивала тебя из воды.

– Они побежали. Мы пошли разными путями, преследуя их, – добавила Гард.

– Где Куджо ^[65]? – спросил я.

Гард взглянула на меня не понимая.

– Хендрикс.

– А, – сказала она. – Наблюдает. Он предупредит нас, когда начнут прибывать власти.

Ну, хоть кто-то рассуждал, как преступник. Мне кажется, что она была правильным человеком для этой работы.

Я напряг свой голос, как только мог. Получилось хрипло и грубо.

– Майкл?

– Здесь, – послышался ответ. Он подошел к нам немного спустя, одетый в нижнюю рубашку под тяжелого жакетом. Я раньше не видел его в таком виде. У Майкла были очень серьезные грудные мускулы. Возможно мне надо больше тренироваться. Он осторожно нес перед собой сверток из своей сине-белой рубашки, держа его обеими руками.

Саня шел следом за Майклом, насквозь промокший, с голой грудью под пальто. Не стоило брать в голову мускулы Майкла. По сравнению с Саней мы оба мало каши ели, и все такое. Он нес Эспераккиус и Амораккиус на одном плече – и тащил Кинкейда на другом.

Кинкейд не мог как следует идти, хотя явно пытался. Он был бледен, как мел. Он был залит кровью. Остаток рубашки Майкла и вся Санина была превращены в бинты, – и ими были обмотаны обе руки, и живот, и еще одна нога.

Мёрфи втянула воздух сквозь зубы и пошла к нему, ее голос сорвался.

– Джаред.

Джаред. Хм.

– Дрезден. – выдавил Кинкейд. – Дрезден.

Они уложили его, и я подволок ноги к нему. Мне удалось не свалиться, когда я становился на колени возле него. Я видел его раненным и прежде, но тогда не было так плохо, как сейчас. Тогда он заматывал раны изолентой. Я пригляделся. Да, точно, рулон изоленты, висел на петле на ремне снаряжения Кинкейда.

– Точно так же, как в логовище вампира, – сказал я спокойно.

– Здесь нет старинного оружия, – сказал Кинкейд. – хотя должно бы.- Он покачал головой и мигнул глазами пару раз, пытаясь сосредоточить их. – Дрезден, у меня мало времени. Девочка. Они забрали ее. Она жива.

Я скривился и отвел взгляд.

Его окровавленная рука схватила меня за плащ.

– Посмотри на меня.

Я посмотрел.

Я ожидал увидеть гнев, ненависть, и вину. То, что я увидел, было … только отчаянным, отчаянным страхом.

– Иди за ними. Верни ее. Спаси ее.

– Кинкейд … – сказал я мягко.

– Поклянись мне, – сказал он. Его глаза расфокусировались на секунду, затем холодно заблестели. – Поклянись. Или я вернусь за тобой. Поклянись мне, Дрезден.

– Черт, у меня нет сил, чтобы бояться тебя, – сказал я.

Кинкейд закрыл глаза.

– У нее больше никого нет. Никого.

Мёрфи встала на колени перед Кинкейдом рядом со мной. Она быстро глянула на меня, а затем сказала спокойно, – Джаред, отдыхай. Он поможет ей.

Я обменялся с Мёрфи слабой, усталой улыбкой. Она знает меня.

– Но… – начал Кинкейд.

Она склонилась и поцеловала его в лоб, прямо в кровь и все такое.

– Тихо. Я обещаю.

Кинкейд расслабился. Или потерял сознание. Одно из двух.

– Дрезден, тебе надо двигаться, – сказала Гард терпеливым голосом.

– Только не говори мне, что ты – доктор, – сказал я.

– Я видела больше боевых ран, чем любой смертный медицинский работник, – сказала Гард. – Двигайся.

– Гарри, – сказала Мёрфи напряженным голосом. – Пожалуйста.

Я со скрипением поднялся на ноги и приволок ноги к Майклу и Сане, которые стояли, наблюдая за дельфинами и небольшими китами в большом бассейне. Уровень воды понизился футов на семь или восемь, и жители осваивали по-новому заполненную область бассейна. Если присутствие гниющей вещи позади меня в воде ощущалось так же, как на воздухе, я не мог обвинить их.

– Он выглядит довольно плохо, – сказал я им.

Майкл покачал головой, его глаза были далеко.

– Его время еще не настало.

Я поднял бровь и посмотрел на него. Саня смотрел на него почти так же удивленно, как я.

Майкл поглядел на меня и затем отступил к воде.

– Я спросил.

– Ага, – сказал я спокойно.

Саня улыбнулся слабо и покачал головой.

Я поглядел на него.

– Ты как, все еще агностик, а?

– Некоторые вещи я просто принимаю на веру, сказал Саня, пожимая плечами.

– Люччио уложила двоих, – сказал я Майклу. – Каково? – Мне не нужно быть более конкретным, чем они.

Саня широко усмехнулся.

– Это – хорошие новости.

Я поворачивался, чтобы стоять перед Саня.

– Эти задницы только что захватили ребенка, и собираются заставить его принять Падшего ангела, – сказал я спокойно. – Так что нет никаких хороших новостей.

Выражение лица большого русского стало трезвым.

– Хорошо там, где мы сами находим, – сказал он серьезно.

– Одиннадцать, – сказал Майкл спокойно.

Я глянул на него.

– Что?

– Одиннадцать, – повторил он. – Одиннадцать из них пали здесь сегодня. Судя по ранам, Кинкейд убил пятерых из них. Капитан Люччио убила еще двоих. Саня и я поймали двоих на выходе. Один из них нес сумку с монетами тех, кто уже погиб.

– Мы нашли монету Урумвиэля, а мы знали, что у него есть жертва, – сказал Саня, – но тела мы не нашли.

– Этот был мой, – сказал я. – Он теперь в виде сажи и пепла. И это получается десять.

– Еще один утонул, когда разрушился резервуар, – сказал Майкл. – Он плавает там. Одиннадцать из них, Гарри. – Он покачал головой. – Одиннадцать. Ты понимаешь, что это означает?

– Что, если мы убьем еще одного, мы получим подарочные ножи для стейков?

Он поворачивался ко мне, его глаза были полны решимости и сияли. – Тесса убежала только с четырьмя другими членами ее свиты, и Никодимус неизвестно где. Мы уже возвратили тринадцать монет – и еще одиннадцать сегодня, ну, если предположить, что мы сможем их все найти.

– Только шесть монет могут теперь причинять вред, – сказал Саня. – Только шесть. Эти шесть – последние. И все они – здесь в Чикаго. Вместе.

– Падшие в монетах вели войну за умы и жизни человечества в течение двух тысяч лет, Гарри, – сказал Майкл. – И мы боролись с ними. Эта война может закончиться. Это все может быть закончено. – Он повернулся к бассейну и покачал головой, на его лице было озадаченное выражение. – Я мог бы ходить на игры в софтбол с Алисией. Учить маленького Гарри ездить на велосипеде. Я мог бы строить здания, Гарри.

Тоска в его голосе была настолько большой, что я просто таки чувствовал ее прикосновение к моему лицу.

– Давайте соберем монеты и уйдем отсюда прежде, чем прибудут машины с мигалками, – сказал я спокойно. – Майкл, открой свою связку.

Он нахмурившись поглядел на меня, но так и сделал, раскрыв диски запятнанного серебра. Я достал пару монет из своего кармана рукой, одетой в перчатку, и добавил их к груде.

– Спасибо, – сказал я. – Давайте двигаться.

Я повернулся и ушел, пока Майкл сворачивал ткань, снова пряча монеты, его отстраненные глаза, по-видимому, сосредоточились на мечте о том, как он запихнет эти монеты в глубокое, темное отверстие и станет жить скучной, простой, нормальной жизнью с женой и детьми.

Пусть помечтает пока.

Но я собирался забрать у него эту мечту, черт возьми.

Согласится ли он с этим планом или нет.

Глава 35

По пути обратно к дому Майкла я спал в кабине грузовика, прислонясь к окну с пассажирской стороны. У Сани было среднее место. Я смутно слышал, что они говорили друг с другом на пути домой, но их голоса были только низким рокотом, особенно Санин, и я отключился, пока грузовик не затрещал, останавливаясь.

– Это не имеет значения, – терпеливо говорил Майкл. – Саня, мы не набираем рекрутов. Мы не масонский орден. Это должно быть призванием.

– Мы ежедневно действуем в интересах Бога, – сказал Саня убеждающе. – Если Он не спешит призвать нового обладателя для Фиделаккиуса, возможно это – тонкий намек, что Он желает, чтобы мы взяли ответственность на себя.

– Разве не ты говорил мне, что не уверен в существовании Бога? – спросил Майкл.

– Я просто говорю с тобой в удобных тебе терминах, – сказал Саня. – Она могла бы стать хорошим Рыцарем.

Майкл вздохнул.

– Возможно, причина в том, что наша задача почти выполнена. Возможно, не обязательно, чтобы были три рыцаря.

Санин голос стал сухим.

– Да. Возможно, всё зло повсюду собирается разрушиться навсегда и не будет больше потребности в силе, чтобы защитить тех, кто сам себя защитить не может. – Он вздохнул. -Или возможно …- начал он, глядя на меня. Тут он увидел, что я моргнул глазами, и поспешно сказал, – Дрезден. Как ты чувствуешь себя?

– Ничего, что не могли бы вылечить несколько дней в больнице, новый набор легких, бочонок темного пива от Мака, и пара злющих краснокожих, – пробормотал я. Я пытался быть непринужденным, но вышло как-то плоско и более мрачно, чем я хотел. – Жить буду.

Майкл кивнул и остановил грузовик.

– Когда мы идем за ними?

– Мы не пойдем, – сказал я спокойно. – Они поставили очень хитрую защиту против того, чтобы их нашли или увидели в хрустальном шаре.

Майкл нахмурился.

– Ты уверен?

– Я уверен, что трудно победить кого-то, кого не можешь найти, Майкл.- Я протер свои глаза и поспешно отдернул руку, так стало больно. Ой. Дурацкий сломанный нос. Дура Тесса, щиплющая его.

– Тебе надо хоть немного поспать, Гарри, – сказал Майкл спокойно.

– И наверное душ, – предположил Саня.

– Ты точно также пахнешь дельфинами, большой парень, – отпарировал я.

– Ну, не так сильно, – сказал он. – И меня не рвало.

Я посмотрел на него с негодованием.

– Разве Саня не женское имя?

Майкл фыркнул.

– Сначала поспи немного, Гарри.

– Потом, – сказал я. – Сначала вот что. Военный совет в кухне. И если кто-то не сделает мне чашку кофе, я буду крутиться по комнатам, отряхиваясь от снега, как Мыш.

– Мыш слишком вежлив, чтобы вести себя так в моем доме, – сказал Майкл.

– Тогда как чей-либо пес, – сказал я. – Черт, я забыл свой посох.

Майкл выпрыгнул из грузовика и достал мой посох из кузова. Я вышел, и он перебросил его мне через грузовик. Я поймал его левой рукой и кивнул ему.

– Благослови тебя Бог. Это – реальная проблема для них. Способ тяжелее, чем сделать это… мм … – я помотал головой, поскольку мои мысли как-то запутались. – Извини. Длинный день.

– Давай зайдем внутрь прежде, чем ты замерзнешь, – сказал Майкл спокойно.

– Хорошая идея.

Мы всей толпой двинулись внутрь. За следующие двадцать минут или около того прибыли остальные. Гард настояла на том, что Кинкейда нужно завезти на одну из секретным точек Марконе, где он держал медикаменты с тех времен, когда он не хотел, чтобы полиция интересовалась, каким образом его служащие получили ножевые или огнестрельные раны. К моему развлечению Мёрфи заявила, что будет сопровождать Кинкейда, что, в свою очередь, означало, что полиция теперь будет в курсе места расположения одного из секретных притонов Марконе, а также, возможно, даже имен тамошних докторов. И так как это был автомобиль Мёрфи, а Мёрфи была со мной, а Гард нуждалась в моей помощи, то Гард не смогла ничего возразить на это.

Это – моя Мёрфи, чистое, черт возьми, серебро, когда не затянуто тучами.

Мыш был рад видеть меня, и приветствовал меня, с большой любовью врезавшись в мои ноги и вертя хвостом. Он, по крайней мере, думал, что я пахнул просто интересно. Молли приветствовала нас с почти таким же энтузиазмом, и немедленно приступила к созданию пищи для всех. К сожалению, Молли не была дочерью своей матери в этом отношении. Черити это просто МакГайвер [66] кухни. Она может приготовить на скорую руку еду в пяти вариантах для двенадцати человек из одного яйца, двух упаковок спагетти, некоторых домашних химикатов, и пластика жевательной резинки. Молли …

Молли однажды сожгла яйцо. Вареное яйцо. Я не знаю, как.

Впрочем, она могла сделать паршивую чашку кофе.

После того, как Кинкейда уложили на гостевой кровати в комнате для шитья Черити, все остальные собрались в кухне. Мёрфи выглядела напряженной. Я налил ей чашку кофе, и она подошла и встала рядом со мной. Я предложил кофе Люччио. Она приняла чашку с маленьким, благодарным кивком.

– Как он? – спросила она Мёрфи.

– Спит, – сказала Мёрфи. – Гард дала ему какие-то болеутоляющие.

Я жадно пил кофе, прогоняя холод.

– Ладно, ребята. Вот ситуация. Нас нагнули, смазали, и Никодимус с командой собираются запустить один из тех японских сверхскоростных пассажирских экспрессов в нашу коллективную задницу.

В комнате стало тихо.

– Они взяли Иву, – сказал я. – Это очень плохо.

– Гарри, – сказала Мёрфи, – я знаю, что я – новичок, но тебе придется снова объяснить мне про эту маленькую девочку.

– Ива – Архив, – сказал я спокойно. – Давным-давно – мы не знаем, когда, – кто-то, – мы не знаем, кто – создал Архив. Своего рода интеллектуальная конструкция.

– Что? – спросил Саня.

– Своего рода существо, составленное из чистой информации. Как бы программное обеспечение для мозга, – сказала Люччио. – Как очень передовая система управления базой данных.

– А, – сказал Саня, кивая.

Я удивленно выгнул бровь на Люччио.

Она пожала плечами, улыбаясь немного.

– Мне нравятся компьютеры. Я все читаю о них. Это – … мое хобби, ну, в самом деле. Я понимаю теорию.

– Ладно, – сказал я. – Гм. Хорошо. Архив передают от одного поколения к следующему, от матери к дочери – все воспоминания о предыдущих держателях Архива, и все факты, которые они собрали.

Все это знание делает Архив могущественным – и он был создан как склад знаний, гарантия против возможных катаклизмов цивилизации, потери всех знаний, разрушения всей науки. Он всегда нейтрален и только собирает и хранит знания.

– Собирает? – сказала Мёрфи. – Так … Архив много читает?

– Нет, это гораздо глубже, – сказал я. – Архив – волшебство, такое сложное, что фактически живое, – она просто знает. Все, что было напечатано или записано, Архив знает.

Хендрикс выругался.

– С одной стороны, – согласился я. – Вот что захватили Никки и никелевые головы.

– С такой информацией в их распоряжении, – сказала Мёрфи, – они могут … Мой Бог, они могут шантажировать чиновников. Контролировать правительства.

– Запускать ядерные боеголовки, – сказал я. – Прекрати думать о мелочах. – Я кивнул в сторону Майкла. – Помнишь, ты сказал мне, что Никодимус играет в лото Армагеддона. У него большие планы, но он составляет их так, чтобы можно было попутно получить хорошую прибыль. Это был еще один такой план.

Майкл нахмурился.

– И он что, все время гонялся за Архивом? Он специально приехал сюда и создал конфронтацию с целью заставить тебя призвать ее?

– Это не могло быть запланировано, – сказала Люччио. – Ты мог выбрать любого из дюжины нейтральных арбитров.

Мёрфи фыркнула.

– Но это же – Дрезден. Он живет в той же самой квартире, где жил, когда я встретилась с ним в первый раз. Водит тот же самый автомобиль. Выпивает в том же самом небольшом пабе. Любимый ресторан – «Королевский Бургер». И он берет там всегда одну и ту же проклятую еду.

– Совершенство нельзя изменить к лучшему, – сказал я. – Именно поэтому оно называется совершенство. Так что ты хотела сказать?

– Ты – существо привычки, Гарри. Тебе не нравятся перемены.

Не было смысла отрицать это.

– Даже если бы я не назвал Иву, Никодимус все-таки мог бы получить некоторую прибыль. Возможно, приобретя Марконе. Возможно, убив Майкла или Саню. Возможно, сбросив какой-то балласт внутри собственной организации. Кто знает? Но поскольку я призвал Иву, он в самом деле получил возможность захватить ее, и все это окупилось.

– Но Архив был создан нейтральным, – сказал Саня. – Он не должен иначе. Ты сам так сказал.

– Архив – да, – сказал я. – Но Архивом управляет Ива. А она – все еще ребенок. Этому ребенку можно причинить боль. Напугать. Принудить. Соблазнить. – Я потер пятно между моими глазами. – Они хотят сделать ее одной из них. Вероятно, надеясь проглотить Марконе по пути.

– Да поможет нам Бог, – тихо сказала Мёрфи.

– Да поможет Бог им, когда мы их поймаем, – пробормотал Майкл. – Мы должны найти их, Гарри.

– Даже Мэб не смогла определить местонахождение динарианцев с помощью магии, – сказал я. – Гард. Ваша фирма не могла бы помочь?

Она покачала своей головой.

Я поглядел на Майкла.

– Я не надеюсь, что кто-нибудь нарисует большой светящийся указатель в небе для нас?

Майкл покачал головой, его лицо было серьезно.

– Я смотрел.

– Ладно, тогда. Если мы исключаем божественное вмешательство, у нас нет никакого способа найти их. – Я глубоко вздохнул. – Так. Значит, нужно заставить их найти нас.

– Это было бы здорово, если бы мы могли это сделать, – сказал Саня. – Что ты имеешь в виду?

Хендрикс внезапно поднял голову.

– Монеты.

Все повернулись и уставились на него.

Хендрикс мгновение что-то рассчитывал на пальцах.

– Осталось шесть монет. И шесть человек. Где же они собираются взять монету для маленькой девочки? Или для босса?

– Хорошая мысль, Куджо, – сказал я. – Но это небольшое препятствие. И мы должны двигаться быстро, чтобы это сработало. Никодимус не может позволить себе зря расходовать трудовые ресурсы, но его совесть ни на миг не смутится убить одного из своих собственных людей, чтобы взять его монету, если это понадобится. Таким образом, мы собираемся предложить ему торговлю. Одиннадцать старых никелей в обмен на девочку.

Майкл и Саня моментально вскочили на ноги, громко говоря на двух различных языках. Было трудно разобрать конкретные слова, но основная мысль была такая: ты в своем уме?

– Черт побери, Майкл! – сказал я, поворачиваясь лицом к нему и выдвигая челюсть. – Если Никодимусу удастся привлечь на свою сторону Архив, то не будет иметь значения, сколько проклятых монет вы заперли.

Тишина. Часы в прихожей очень громко тикали.

Я не отступал.

– Прямо сейчас шесть демонов мучают одиннадцатилетнюю девочку. Так же, как они мучили меня. Так же, как они замучили Широ.

Майкл вздрогнул.

– Смотри мне в глаза, – сказал я ему, – и скажи мне, что ты думаешь, что мы должны позволить этому ребенку страдать, в то время как мы можем спасти ее.

Тик, так.

Тик, так.

Майкл покачал головой.

Саня сел и откинулся назад, снова прислонившись к шкафу, его лицо было задумчивое и торжественное.

– Никодимус никогда не пойдет на это, – сказал Майкл спокойно.

Люччио улыбнулась во весь рот.

– Конечно пойдет. Зачем жертвовать полезными слугами, когда он может пойти на обмен, надуть нас, украсть монеты, и удержать Архив?

– Бинго, – сказал я. – А мы будем готовы к этому. Капитан, Вы знаете, как связаться с ним через каналы, указанные в Соглашении?

– Да, – сказала она.

– Гарри, – сказал Майкл мягко, – это просто ужасный риск.

Он и Люччио обменялись взглядом в тишине, под которой ворочались глубокие затаенные чувства.

– По этому поводу, – сказала Люччио, – единственное более опасное, что мы можем сделать… – Она пожала плечами и развела руками. – Пожалуй, ничего.

Майкл скривил лицо и перекрестился.

– Да будет с нами Бог.

– Аминь, – сказал Саня, подмигивая мне через плечо Майкла.

– Позвони Никодимусу, – сказал я. – Скажи ему, что у меня к нему дело.

Глава 36

Какое-то время ушло, чтобы согласовать способ передачи сообщения.

Последняя вещь, которую я хотел сделать, это снова лезть в воду, но я все еще мерз, и меня шатало, и как оказалось, есть многие другие неудобные и неприятные побочные эффекты от случайного проглатывания галлонов соленой воды. И такая прочая ерунда вдруг принимает огромное значение.

Меня потребовалась куча времени, чтобы утихомирить мой организм, принять душ, и наконец лечь. К тому времени, когда я наконец сделал это, я так устал, что еле ворочал глазами. К тому времени Молли, подстрекаемая Саней и при его активном пособничестве, приготовила обед. Сане, казалось, доставляло некоторое мрачное российское удовольствие наблюдать за процессом крушения. Я упал на кушетку, гадая, можно ли рискнуть что-нибудь проглотить, и сон Рип ван Винкля ^[67] утащил меня.

Я не хотел просыпаться. Я видел сон, где мне не причиняли боль, и никто не швырял меня. Стены были белыми, гладкими и чистыми, освещенными только морозным лунным светом, и кто-то нежным голосом тихо говорил со мной. Но в мою правую руку ворвалось жестокое покалывание, какие-то иголки и булавки, и сон начал отступать. Я медленно начал просыпаться. В комнате бормотали голоса.

– … но она может убедиться? – потребовала Мёрфи горячим шепотом.

– Это не моя область знаний, – прогрохотал Майкл. – А Вы, госпожа?

Тон Люччио был осторожен.

– Это – тонкая область искусства, – сказала она. – Но у девочки действительно есть дар.

– Тогда мы должны сказать что-то.

– Мы не можем, – сказала Молли тихим и грустным тоном, – Это не поможет. Это может даже хуже сделать.

– И ты точно знаешь это? – потребовала Мёрфи. – Это факт?

Я так устал, что видимо пропустил предложение или три в разговоре. Я поморгал глазами и неясно подумал, “ребенок знает, о чем она говорит. – Я завозился и нашел Мыша, лежащего на полу около кушетки, под самой моей рукой. Я решил, что заседание может минутку подождать. – О чем разговор?

Молли кинула Мёрфи взгляд, который сказал: понимаешь?

Мёрфи покачала головой и сказала,

– Я посмотрю, как там Кинкейд. – И она вышла, ее лицо застыло в каменном неудовольствии.

Мыш принялся усердно облизывать мою правую руку, собачий чистящий ритуал, который он иногда выполнял. Это как-то нейтрализовывало булавки и иглы, и я не стал спорить. Я все еще понятия не имел, что было с моей рукой. Я никогда не слышал ни о чем, похожем на этот случай, – но это не было ужасно неудобно, и этот вопрос не был главным в моем списке приоритета на текущий момент.

Никто не ответил на мой вопрос.

Тишина стала неуклюжей. Я неловко покашлял.

– Мм. Кто-нибудь знает, сколько времени?

– Почти полночь, – сказала Люччио спокойно.

Я ждал в течение минуты, но очевидно никто не собирался оказать мне услугу и вышибить меня из сознания снова, поэтому я приложил все усилия, чтобы проигнорировать все острые и тупые боли, и сел.

– Что сказал Никодимус?

– Он пока не ответил, – сказала Люччио.

– Неудивительно, – пробормотал я, расчесывая пятерней волосы. Я заснул, одетый в старые Майкловы треники и футболку, таким образом мои лодыжки были голые, а треники и футболки болтались на мне, как палатка. – Независимо от того, что они делают, чтобы держать Иву взаперти, не сомневаюсь, что сделать это довольно сложно. Я бы тоже отложил звонок до тех пор, пока не был бы уверен, что здесь все в порядке.

– Я тоже так думаю, – согласилась Люччио.

– Она в самом деле так опасна? – спросил Майкл.

– Да, – сказала Люччио спокойно. – Совет расценивает ее как значительную власть в ее собственном праве, равную, пожалуй, младшим королевам Дворов Сидхе.

– Если так, я думаю, что характеристика Стражей недооценивает ее, – сказал я спокойно. – У нее было всего ничего для работы, а она делала Тесу с командом похожими на пигмеев, пытающихся захватить слона. Если бы они не отключили ее полностью, я думаю, что она съела бы их живьем.

Люччио встревоженно нахмурилась.

– В самом деле?

– Вы, возможно, видели такое, – сказал я. – Я никогда не видел… Вы, возможно, видели.

– Если она так сильна, – сказал Майкл спокойно, – смогут ли они ее удерживать?

– О, да, – сказал я. – Конечно. Но им понадобится значительный круг и очень мощный ритуала в специально подготовленном месте. И это должно было быть чертовски безупречно, иначе она сломает его.

Молли расстроено сморщила лицо.

– Она не будет … не возьмет монету. Ведь нет? – Она переводила взгляд с Люччио на меня и обратно, а потом немного пожала плечами. – Потому что… это было бы очень плохо, если бы она так сделала.

Я посмотрел на Майкла.

– Падший ведь не может просто вскочить и сокрушить кого-то, не так ли? Просто захватить, без согласия?

– Обычно нет, – ответил Майкл. – Но все же есть обстоятельства, которые могут изменить это. Умственно отсталые люди могут быть восприимчивыми к этому. И другие вещи могут способствовать овладению. Наркотики, причастность к темным ритуалам, развернутый преднамеренный контакт с духами. Некоторые другие вещи.

– Наркотики, – сказал я устало. – Иисусе.

Майкл вздрогнул.

– Извини.

– Даже если душа уязвима для нападения, – сказал Майкл, – разум и воля могут бороться против агрессивного духа. Несомненно Архив оценивается как огромный ум и воля.

– Согласен. Но это не обязательно означает, что Ива поступит именно так. Когда она родилась, она уже была Архивом. У нее никогда не было надобности развивать ее собственные способности, ее собственную индивидуальность.- Я встал, качая головой, и начал беспокойно шагать по комнате. – Она сейчас беспомощна, вероятно, впервые в жизни. Одна. Напугана. – Я посмотрел на Майкла. – Ты думаешь, что эти … люди … не знают, как напугать маленькую девочку?

Его лицо исказилось и он опустил голову.

– А затем появится Падший и скажет ей, что может ей помочь. Что хочет быть ее другом. Что может заставить плохих людей прекратить причинять ей боль. – Я покачал головой и стиснул руки. – Возможно, она будет знать факты. Но эти факты не смогут ее утешить. Они не будут ощущаться как…

Я заморгал и посмотрел на Майкла. Потом на Молли. Потом я рванулся мимо них в кухню и ухватил блокнот Черити для записи покупок, который был прицеплен к холодильнику магнитом. Я нашел карандаш на верху холодильника и сел за кухонный стол, неистово сочиняя.

«Ива,

Ты не одна.

Кинкейд жив. Я в порядке. Мы придем за тобой.

Не слушай их. Держись.

Мы придем.

Ты не одна.

Гарри.»

– О, – сказала Молли, читая через мое плечо. – Это умно.

– Если это сработает, – сказал Люччио. – Она должна узнать это?

– Я не знаю, – сказал я. – Но я не знаю, что еще я могу сделать. – Я потер свой лоб. – Есть что-нибудь съедобное?

– Я приготовила жаркое, – сказала Молли.

– А съедобное что-нибудь?

Она дала мне подзатыльник, но не слишком сильно, и пошла к холодильнику.

Я сделал себе сэндвич. Я – американец. Мы можем съесть что угодно, если положить это между двумя кусками хлеба. С достаточным количеством горчицы я почти не чувствовал вкуса этого жаркого. В течение нескольких минут я был занят едой, я был достаточно голоден, чтобы в самом деле наслаждаться приобретением жизненного опыта, где Моллино жаркое терроризировало мой рычащий живот.

Зазвонил телефон.

Ответил Майкл. Он мгновение слушал и затем сказал мягко,

– Никогда не слишком поздно искать искупления. Даже для Вас.

Кто-то весело засмеялся на другом конце телефона.

– Минутку, – сказал Майкл чуть спустя. Он повернулся, держа трубку в руке, и сказал, – Гарри.

– Он, – сказал я.

Майкл кивнул.

Я пошел к телефону и взял трубку.

– Дрезден.

– Я впечатлен, Дрезден, – сказал Никодимус. – Я конечно, ожидал, что Адский Пес устроит хорошее представление, но Вы меня удивили. Ваши навыки развиваются весьма быстро. Тесса в ярости.

– Я устал, – ответил я. – Ты собираешься говорить о деле или нет?

– Ну, я не звонил бы иначе, – ответил Никодимус. – Но давайте сделаем это немного проще, а? Только Вы и я. У меня нет никакого желания втягивать преступный мир Чикаго или остальную часть Белого Совета в это небольшое уродливое дело. Безопасный проход взаимно гарантируется, конечно.

– Мы уже сделали это однажды, – сказал я.

– И несмотря на то, что Вы предали нейтралитет встречи задолго до того, как я или любой из моих людей предприняли какие-то действия, – который я беру, поскольку очень многообещающий акт на Вашей выгодной партии хочу оказать Вам доверие еще раз.

Я хохотнул.

– Да. Ты – святой.

– Иногда, – сказал Никодимус. – Иногда. Сейчас, скажем, встретимся с глазу на глаз. Поговорим. Только Вы и я.

– Чтобы вы налетели на меня всей бандой? Нет, спасибо.

– Приходи сейчас. Как Вы сказали, я действительно хочу говорить о деле. Если Вы дадите мне Ваше слово безопасного прохода, это можно провести даже на Вашей собственной территории.

– О? – спросил я. – И где конкретно?

– Это не имеет значения, лишь бы никто не заметил меня с Вами, пока Вы носите этот смешной заимствованный ансамбль.

Волосы на моей шее поднялись дыбом. Я чуть-чуть повернул голову. На окнах, выходящих на задний двор Карпентеров, были жалюзи и занавески, но ни одни их них не были полностью закрыты. Кухонные огни превращали окна в зеркала. Я ничего не мог увидеть за ними.

– Ну так что, Дрезден? – спросил Никодимус. – Вы даете мне свое слово безопасного прохода для нашего разговора? Или мне разрешить, чтобы мои люди открыли огонь по прекрасной молодой особе у раковины?

Я обернулся через плечо туда, где Молли вытирала посуду. Она наблюдала за мной уголком глаза, явно заинтересованная разговором, но пытающаяся не показать этого.

Наверное, я не смог бы предупредить кого либо прежде, чем люди Ника могли открыть огонь – и я полагал, что они у него действительно были там. Вероятно, в доме на дереве. Оттуда можно было хорошо разглядеть кухню.

– Хорошо, – сказал я, говоря так, чтобы все там могли услышать меня. – Я даю Вам свое слово безопасного прохода. В течение десяти минут.

– И надежду умереть? – усмехнулся Никодимус.

Я стиснул зубы.

– По крайней мере, мы встретимся.

Он снова засмеялся.

– Держите предмет этой беседы между Вами и мной, и не надо вмешивать никого.

Телефон разъединился.

Чуть погодя кто-то постучал в переднюю дверь.

Рычание Мыша наполнило весь дом, даже при том, что он оставался в гостиной.

– Гарри? – спросил Майкл.

Я нашел свои ботинки и cунул босые ноги в них.

– Я выхожу, чтобы говорить с ним. Следите за нами, но ничего не делайте, если он не начнет. И берегите спину. Последний раз, когда я говорил с ним, он меня просто отвлекал. – Я встал, надел плащ и подобрал свой посох. Потом встретил глаза Майкла и повторил, – Берегите свою спину.

Майкл слегка наклонил голову. Потом посмотрел мимо меня, на окна на задний двор.

– Будь осторожен.

Я вынул свой защитный браслет из кармана плаща и натянул его на запястье, вздрагивая, потому что тащить пришлось через небольшие ожоги.

– Ты знаешь меня, Майкл. Я всегда осторожен.

Я пошел к передней двери и выглянул из окна.

Огни на улице были погашены, за исключением уличного фонаря перед домом Майкла. Никодимус стоял в центре улицы. Его тень растягивалась длинная и темная в сторону от него – в сторону, противоположную той, куда она должна бы падать, учитывая положение света.

Мыш подошел ко мне и встал рядом, как пришитый.

Я положил руку на толстую шею моего пса, ища в темноте снаружи что-нибудь или кого-нибудь еще. Я ничего не видел – но это ничего не значило на самом деле. Там в темноте могло быть что угодно.

Но единственное, что на самом деле было важно, это испуганная маленькая девочка.

– Пойдем, – сказал я Мышу, и мы отправились в снег.

Глава 37

Снова шел снег. С тех пор, как дорожку перед домом Карпентеров очищали в последний раз, выпало пять или шесть дюймов снега. Мои шаги хрустели в тихом зимнем воздухе. Наверно, их было слышно за квартал отсюда.

Никодимус ждал меня, элегантно небрежный в темно-зеленой шелковой рубашке и черных брюках. Он наблюдал, как я подхожу с нейтральным выражением лица, его глаза были сужены.

Я задрожал, когда дыхание холодного ветра коснулось меня, и мои утомленные мускулы угрожали выйти из-под контроля. Черт возьми, ведь это я работал на Зимнюю Королеву. Так каким образом все остальные устроились совершенно удобно в середине снежной бури?

Я остановился в конце Майкловой дорожки и уперся посохом в землю. Никодимус тихо смотрел на меня некоторое время. Тень переместилась, чтобы замаскировать его выражение, и я не мог как следует разглядеть его лицо.

– Что это? – сказал он низким мрачным тоном.

Мыш уставился на Никодимуса, и издал рычание настолько низкое, что некоторые снежинки подпрыгивали от земли вокруг него. Мой пес обнажил свои зубы, показывая длинные белые клыки, и его шерсть поднялась дыбом.

Адские колокола. Я никогда не видел, чтобы Мыш реагировал так, кроме случаев серьезного боя.

И было похоже, что Никодимусу тоже очень не понравился Мыш.

– Ответьте на мой вопрос, Дрезден, – проворчал Никодимус. – Что это?

– Предосторожность против застревания в глубоком снегу, – сказал я. – Он обучен работать сенбернаром.

– Что, простите? – сказал Никодимус.

Я сделал вид, что закрываю одно из ушей Мыша рукой и пояснил театральным шепотом

– Только не говорите ему, что на самом деле они вовсе не носят бочонки с выпивкой на загривке. Разобьете его маленькое сердце.

Никодимус не двигался, но его тень переместилась и легла небольшим бесформенным пятном между ним и Мышом. Его лицо снова стало хорошо видно, он улыбнулся.

– Было время, когда на мое лицо было неприятно смотреть. Я могу задать Вам вопрос?

– Пожалуйста.

– Вы всегда отступаете в беззаботность, когда напуганы, Дрезден?

– Я не стал бы называть это отступлением. На мой взгляд это продвижение к хорошему настроению. А я могу задать тебе вопрос?

Он широко улыбнулся.

– О, пожалуйста.

– Каким образом у некоторых из вас, кажется, есть личные имена, а других называют только по Падшему в монете?

– Это не сложно, – сказал Никодимус. – Часть нашего ордена – активные, усердные умы, с силой достаточной, чтобы сохранить свой смысл. Другие, – он пожал плечом, изящное, высокомерное маленькое движение – не имеют собственного значения. Одноразовые сосуды, и ничего больше.

– Как Расмуссен ^[68], – пробормотал я.

Мгновение Никодимус выглядел озадаченным. Потом его глаза внезапно сузились, пристально сосредоточившись на мне. Его тень снова пошевелилась, и что-то зашумело, волнующе похожее на змеиный шепот.

– А, да, сосуд Урсиэля. Точно. – Он смотрел мимо меня на дом. – Это Ваши друзья шумят за Вашей спиной?

Конечно, черт возьми, они, хотя я понятия не имел, почему. Я старался сохранить на лице выражение игрока в покер.

– Почему именно они?

– Попытайтесь вообразить события в Аквариуме с их точки зрения. Они входят в здание с Вами, вместе с кем-то, кого они обычно не брали – но Вы настояли, чтобы Вашу группу сопровождал полицейский детектив. В результате Вы уходите на частную конференцию с только Вами, мной, и сторожевым псом Архива. Потом встает преграда, и они могут только слышать ужасную ярость конфликта. Как только появляется возможность, они мчатся туда, и видят, что мои люди тянут Вас из воды – им нужно было забрать монету из Вашего кармана, но Ваши друзья этого знать не могут. В результате Архив уведен, ее телохранитель ранен или мертв, а Вам вполне очевидно помогают мои люди.

А они так и не видели, что случилось, – продолжал Никодимус. – Подозрительному уму Вы могли бы показаться нашим сообщником.

Я сглотнул.

– Я сомневаюсь, чтобы они так поняли.

– Да? – сказал Никодимус. – Даже при том, что Вы собираетесь отдать мне монеты, которые Вы взяли в Аквариуме? Одиннадцать монет, Дрезден. Если я верну их, все, что Вы и ваши люди сделали в течение прошлых нескольких дней, будет впустую. Я стану столь силен и овладею силой Архива самостоятельно. Скорее они могут предположить, что Вы идеально расположились, чтобы предать их в критический момент – который сейчас наступает.

Я … не думал об этом так.

– Что, если он наконец поддался влиянию тени? – думают они. – Что, если он не контролирует свои собственные решения? – думают они. Предательство – более опасное оружие, чем любое волшебство, Дрезден. Я две тысячи лет практиковался в этом, и Ваши друзья, Рыцари, это знают.

Внезапно поведение Майкла начало проясняться, и жаркое в моем животе захотело вернуться. Я пытался удержать мое лицо игрока в покер, но оно не хотело удерживаться.

– Ах, – сказал Никодимус, его глаза расширились. – После всех лет необоснованных подозрений и враждебности со стороны Вашего собственного Совета, наверное, это больно. – Он усмехнулся, глядя на Мыша, а потом обратился ко мне. – Ваше маленькое сердце, должно быть, разбивается.

Мыш нажал плечом на мою ногу и жестоко рычал на Никодимуса, порываясь кинуться вперед.

Никодимус проигнорировал его, полностью концентрируясь на мне.

– Это – заманчивое предложение, – сказал он. – Обменять монеты на Архив? Подарить мне возможность при благоприятном стечении обстоятельств уйти со всеми сокровищами в хранилище? В самом деле, я с трудом могу это проигнорировать. Хорошо придумано.

– И что? – сказал я. – Где ты хочешь сделать это?

Он покачал головой.

– Я не буду этого делать, – сказал он спокойно. – Это – эндшпиль, Дрезден, даже если Вы и ваши друзья не можете это принять. Раз у меня есть Архив, остальное – просто ерунда. Потеря монет – это, конечно, плохо, но я не нуждаюсь в них. Колючий Намшиэль не сможет приносить мне никакой реальной пользы в его текущем состоянии, а я не для того работал в течение двух тысяч лет, чтобы в последнюю секунду ввязаться в азартную игру. Сделки не будет.

Я сглотнул.

– Тогда почему ты здесь?

– Чтобы дать Вам шанс пересмотреть свою позицию, – сказал Никодимус. – Я думаю, Вы и я не настолько отличны. Мы оба – существа воли. Мы оба проживаем наши жизни для идеалов, а не материальных вещей. Мы оба можем пожертвовать многим, чтобы достигнуть наших целей.

– Возможно мы просто нашли достойного противника.

Он протянул ко мне руки.

– Я могу быть союзником, намного более эффективным и опасным чем любой из тех, Вы имеете теперь. Я хочу идти на компромисс с Вами, и сделать некоторые из Ваших целей моими собственными. Я могу предоставить Вам поддержку гораздо большую, чем Ваш собственный Совет когда-либо делал для Вас. Материальная выгода такого товарищества – третьестепенный вопрос, в конечном счете, но разве Вам не понравилось бы жить в чем-то другом чем заплесневелый подвал? Разве Вы не устали приходить домой к холодному душу, дешевой пище, и пустой кровати?

– Нужно сделать много работы, и не вся она будет неприемлема для Вас. Фактически, я могу предположить, что часть ее вполне удовлетворяла бы Вашим личным понятиям того, что правильно и что нет.

К черту невозмутимость. Я усмехнулся ему в лицо.

– И какая же это?

– Ну, например, – Красная Коллегия, – сказал Никодимус. – Их много, они хорошо организованы, опасны для моих планов, чума для человечества, и эстетически противны. Они – паразиты, они неудобны в ближайшей перспективе, опасны на втором плане, и фатальны для любого плана дальнего действия. В любом случае, они должны быть уничтожены в какой-то момент. У меня нет никаких возражений насчет предоставления моей помощи Вам, и через Вас Белому Совету в их усилиях это сделать.

– Использовать Совет, как орудие в чужих руках, чтобы истребить Красную Коллегию? – спросил я.

– Как будто они не использовали Вас, как инструмент, во многих случаях.

– Совет не нуждается в моей помощи, чтобы быть связкой инструментов, – пробормотал я.

– И все же если что-то взывает к Вашему понятию правосудия, то это идея разрушения Красной Коллегии. Особенно учитывая то, что они сделали со Сьюзен Родригес ^[69]. – Он наклонил голову набок. – Может быть, возможно помочь ей, знаете ли. Если кто-либо может знать о средстве освободить ее от ее проклятия, так это – Падший.

– А почему ты не предлагаешь мне плавающие замки и мир во всем мире, Ник?

Он протянул ко мне руки.

– Я только предлагаю возможности. Вот, конкретно: у нас с Вами много общих противников. Я хочу помочь Вам бороться с ними.

– Позволь мне говорить прямо, – сказал я. – Ты говоришь мне, что хочешь, чтобы я работал с тобой, а я хочу остаться одним из хороших парней.

– Добро и зло относительны. Теперь Вы знаете это. Но я никогда и не просил бы, чтобы Вы работали против Вашей совести. Я не собраюсь просто эксплуатировать Ваши таланты. Подумайте, какому количеству людей Вы могли бы помочь с той властью, которую я Вам предлагаю.

– Да. Ты прямо филантроп.

– Я сказал, что хочу работать с Вами, и я искренен. – Он встретил мои глаза. – Рассмотрите мою душу, Дрезден. Убедитесь лично.

За две секунды мое сердце сделало приблизительно тысячу ударов, и я резко отвел свои глаза от него, испуганный. Я не хотел видеть то, что было позади темных, спокойных, древних глаз Никодимуса. Возможно, это было что-то чудовищное, его душа, что-то, что взорвало бы мое здравомыслие и оставило в моей душе после себя пятно как от жира.

Или это могло быть еще хуже.

Что, если он говорил правду?

Я оглянулся на дом Карпентеров, чувствуя себя очень замерзшим и очень усталым. Усталым от всего. Усталым от всего этого. Я посмотрел вниз на свою заимствованную одежду и свои голые лодыжки, покрытые снегом точно так же, как мои ботинки.

– У меня ничего нет против Вас лично, Дрезден, – сказал он. – Я уважаю Вашу целостность. Я хотел бы работать с Вами. Но не обольщайтесь: Если Вы встанете на моем пути, то я снесу Вас, как и всех остальных.

Стояла тишина.

Я думал о том, что я знал о Никодимусе.

Я думал о своих друзьях и тех шепотах за моей спиной. Я думал о неловком молчании.

Я думал о том, чем может стать мир, если Никодимус сумеет обратить Иву.

Я думал, насколько маленькая девочка должна быть испугана прямо сейчас.

И думал о маленьком старике из Окинавы, который буквально отдал свою жизнь для спасения моей ^[70].

– Вы и я, – сказал я спокойно, – оба желаем достигнуть наших целей.

Никодимус наклонил свою голову, ожидая.

– Но у нас с тобой совершенно различные идеи, когда дело доходит до решения, кто делает приносит жертву и кем жертвуют. – Я покачал своей головой. – Нет.

Он медленно, глубоко вздохнул и сказал,

– Жаль. Пока, Дрезден. Удачи тебе в новом мире. Но я ожидаю, что в этой жизни мы больше не встретимся.

И он повернулся, чтобы уйти.

И мое сердце убыстрилось снова.

Широ сказал, что я буду знать, кому отдать меч.

– Подожди, – сказал я.

Никодимус сделал паузу.

– У меня есть, что предложить тебе, кроме монет.

Он повернулся, его лицо было как маска.

– Ты отдаешь мне Иву, а я даю тебе одиннадцать монет, – сказал я спокойно, – и плюс Фиделаккиус.

Никодимус замер. Его тень искривлялась и дергалась.

– Он у Вас?

– Да.

Снова послышался уродливый шепот, громче и быстрее. Никодимус мельком глянул на свою тень.

– Предположим, что ты получишь Иву, – сказал я. – Предположим, что ты обратишь ее и сумеешь управлять ею. Это – большой план. Предположим, что ты получишь свой апокалипсис и свои нео Темные Времена. Ты думаешь, что это остановит Рыцарей? Ты думаешь, что новые мужчины и женщины не будут один за другим поднимать Мечи и бороться с вами? Ты думаешь, Небеса будут только сидеть, позволяя тебе делать то, что ты хочешь?

Никодимус лучше меня умел держать покерное лицо, но я ухватил его. Он слушал.

– Сколько времени Мечи разбивали твои планы? – спросил я. – Сколько времени они вынуждали тебя оставлять одну позицию или другую? – Я нанес удар наугад, но мне он казался стоящим. – Разве ты не устал пробуждаться от кошмаров, когда меч входит тебе в сердце или в шею? Превращая тебя в еще один сломанный сосуд для Падшего? Испуганный тем, перед чем ты окажешься, как только сбросишь смертную суету?

– У меня есть Меч, – сказал я. – Я хочу поставить его и монеты.

Он показал зубы.

– Нет, Вы не хотите.

– Я так же хочу отдать тебе Меч и монеты, как ты хочешь отдать мне Архив, – сказал я. – Я даю тебе возможность, Ник. Шанс разрушить один из Мечей навсегда. Кто знает? Если дела пойдут хорошо, может, ты сможешь захватить и другие два.

Шепот стал быстрее и громче.

Никодимус уставился на меня. Я не мог прочитать его выражение, но его правая рука медленно сжималась и разжималась, как будто в нетерпении поднять оружие, и ненависть исходила от него, как высокая температура от духовки.

– Ну и, – сказал я так беспечно, как только мог, – где ты хочешь произвести обмен?

Глава 38

Несколько минут спустя мы с Мышом вернулись к дому. Майкл был прав: прежде, чем войти внутрь, большой пес полностью отряхнулся. Я решил последовать его примеру, насколько смог, обтопал снег со своих оцепенелых ног, и затем вошел.

Я прошел в гостиную комнату и нашел там всех ждущими меня – Люччио, Майкл, Молли, Саня, и Мёрфи. Все смотрели на меня с надеждой.

– Он согласен. Скоро нам нужно будет куда-то тащить свою задницу. Но сначала я должен поговорить с тобой, Майкл.

Майкл поднял свои брови.

– О, конечно.

– Один, – сказал я спокойно. – И возьми с собой Меч.

Я повернулся и пошел через дом, через с трудом функционирующий черный ход, который повредили графы, когда все это началось, и в мастерскую. Я не останавливался, чтобы посмотреть назад. Я не нужно было смотреть, я и так знал, что все обменялись многозначительными взглядами.

Если у Никодимуса и были люди в доме на дереве, сейчас они ушли. Я не думаю, что этот ублюдок лгал о них, в остальном-то он был честным. Я пошел в мастерскую и уложил свой посох по рабочее место. На нем было много вмятин и зарубок. Это все можно было привести в порядок с помощью инструментов резьбы по дереву, наждачной бумаги, и терпеливого внимания.

Майкл тихо вошел мгновение спустя. Я повернулся, чтобы стоять к нему лицом. На нем было подбитое овечьей шерстью пальто, и он держал Амораккиус в ножнах на поясе, переброшенном через плечо.

Я снял свой плащ и положил его рядом с посохом.

– Вытащи его, пожалуйста.

– Гарри, – сказал Майкл. – Что ты делаешь?

– Потом объясню, – сказал я. – Сделай это.

Он нахмурившись глядел на меня с сомнением, но вытянул лезвие.

Я добавил свои энергетические кольца к груде на рабочем месте. Потом защитный браслет. Наконец я снял серебряный амулет моей матери и положил его туда же. Потом я повернулся и подошел к Майклу.

Я спокойно встретил его глаза. Я уже видел душу Майкла. Я знал его качество, и он знал моё.

Тогда я опустил вниз левую руку, мягко схватил лезвие Амораккиуса, и поднял его, чтобы установить напротив левой стороны моей шеи, немного ниже уха. Яремная вена. Или каротидная артерия. Я путаю их.

Майкл побледнел.

– Гарри…

– Заткнись, – сказал я. – Несколько прошлых дней ты успешно изображал немого. Помолчи еще немного, пока я не скажу, что собираюсь.

Он затих, его глаза были беспокойны, но сам он стоял очень, очень тихо.

Что я мог сказать? У меня дар привлекать к себе внимание людей.

Я смотрел на него вниз, вдоль длины блестящей, смертельной стали, и затем, очень медленно, убрал свою руку от Меча, оставляя его злобно острый край лежать у места, где пульсировала моя жизнь. Потом я протянул свои руки и так и стоял с минуту.

– Ты – мой друг, Майкл, – сказал я чуть громче, чем шепотом. – Я доверяю тебе.

Его глаза заблестели, и он закрыл их.

– И ты хочешь знать, – сказал он тяжело, снова открыв их, – могу ли я сказать то же самое.

– Чего стоят разговоры, – сказал я, и двинул немного подбородком, чтобы указать на Меч. – Я хочу знать, покажешь ли ты мне.

Он тщательно отодвинул Меч от моей шеи. Его руки немного дрожали, а мои нет. – Не так все просто.

– Нет, все просто, – сказал я ему. – Я – твой друг, или нет. Ты доверяешь мне – или нет.

Он вложил в Меч ножны и отвернулся к окну.

– Это – реальная причина, почему ты не хотел, чтоб мы напали на динарианцев первыми, как я хотел. Ты волновался, что я приведу вас в ловушку.

– Я не лгал тебе, Гарри, – сказал Майкл. – Но я солгал бы прямо сейчас, если бы я не признал, что, да, такая мысль приходила мне в голову.

– Почему? – спросил я, мой голос был совершенно спокоен. – Какой повод я когда-либо дал тебе для этого?

– Не так все просто, Гарри.

– Я боролся и проливал кровь, чтобы защитить тебя и твою семью. Я засунул свою шею в петлю, чтобы защитить Молли, когда Совет собирался казнить ее [71]. Я не могу даже сказать, сколько дел я пропустил из-за времени, что я потратил на ее обучение. Что же привело тебя к мысли о моем неизбежном злодействе?

– Гарри…

Никодимус был прав в одном: больно, когда тебя подозревают друзья. Это больно, как ад. Я даже не понимал, что повышаю свой голос, пока не понял, что уже кричу,

– Cмотри на меня, когда я говорю с тобой!

Майкл повернул свое лицо ко мне, оно было мрачно.

– Ты думаешь, что я решил примкнуть к Никодимусу и его приятелям? – рычал я. – Ты в самом деле так думаешь? Помому, что если так, ты можешь прямо сейчас достать свой Меч, вот моя шея.

– Я не знаю, что думать, Гарри, – сказал он спокойно. – Есть кое-что, о чем ты умолчал.

– Есть кое-что, чем я не поделился с тобой, – парировал я. – Есть многое, чем я ни с кем не поделился. В этом нет ничего нового.

– Я знаю, что это не так, – сказал он.

– Тогда почему? – Часть огня исчезла из моего голоса, и я чувствовал себя как наполовину сдутый воздушный шар. – Ты знаешь меня в течение многих лет, парень. Мы столько раз прикрывали друг друга. Почему ты сомневаешься во мне теперь?

– Из-за тени Ласкиэли, – сказал Майкл спокойно. – Поскольку, пока она находится в тебе, она соблазняет тебя. И чем дольше она там остается, тем больше она набирает способностей сделать это.

– Я отдал отцу Фортхиллу монету, – сказал я. – Я полагал, что сказал все.

Майкл скривился.

– Тень может показать тебе, как вызвать монету. Это случалось прежде. Именно поэтому мы так боимся касаться их.

– Это закончено, Майкл. Нет больше никакой тени.

Майкл покачал головой, его глаза были заполнены кое-чем, в точности похожим на жалость.

– Так не бывает, Гарри.

Огонь вернулся. Вот чего я не хотел и в чем никогда не нуждался, – так это жалость. Я всегда сам выбирал, что мне делать, жил своей собственной жизнью, и даже если мой выбор не всегда был самым умным, не очень о многом из них я сожалел.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Поскольку за две тысячи лет, никто не смог избавиться от тени Павшего – кроме, как или принимая демона полностью, поднимая монету, или раскаявшись и отказавшись от этого. И ты утверждаешь, что не взял монету.

– Правильно, – сказал я.

– Тогда по любому тень все еще там, – сказал Майкл, – все еще скручивает твои мысли. Все еще шепчет тебе. Или ты лжешь мне и уже принял монету. Это – единственные варианты.

С минуту я смотрел на него. Потом сказал,

– Адские колокола. А я думал, что это у волшебников монополия на высокомерие.

Он заморгал.

– Или ты в самом деле ждешь, что я поверю, что Церковь зарегистрировала каждый отдельный случай любого, поднявшего любую из проклятых монет. На все, что сделали тени Падших со всеми соблазненными, взяты доказательства. Сделаны копии. Черт, материалы заверены нотариально. Особенно учитывая, ты сам говорил мне, что все время Никодимус всеми силами старался, чтобы разрушить отчеты Церкви и архивы.

Майкл немного отодвинулся. И нахмурился.

– Это – то, чего они хотят, Майкл. Они хотят, чтобы мы вцепились друг другу в горло. Они хотят, чтобы мы друг другу не доверяли. – Я покачал головой. – И сейчас не время помогать им.

Майкл сложил руки, рассматривая меня.

– Это, возможно, сделало что-то с твоим разумом, – сказал Майкл спокойно. – И ты не мог бы управлять собой, Гарри.

Я глубоко вздохнул.

– Это … возможно, – допустил я. – Вообще, разум может быть подвергнут воздействию. Но если это воздействие достаточно большое, это повреждает мозг, и очень сильно. Чем больше сделано изменений, тем больше ум приходит в беспорядок.

– Примерно, как моя дочь сделала со своими друзьями, – сказал Майкл. – Я знаю.

– То есть, должны быть признаки, – сказал я. – Если знаешь человека достаточно хорошо, то почти всегда есть признаки. Он действует по-другому. Я действовал по-другому? Я внезапно сошел с ума при тебе?

Он выгнул бровь.

– Больше, чем обычно, – поправился я.

Он покачал головой.

– Нет.

– Тогда есть довольно хорошая вероятность, что никто не влезал мне в башку, – сказал я. – Помимо того, это не такая вещь, которая может случиться с каждым, и как волшебник уровня Белого Совета, я уверяю тебя, что со мной ничего такого не случилось.

На мгновение было похоже, что он хочет говорить, но он промолчал.

– Что возвращает нас к единственной реальной проблеме, – сказал я. – Ты думаешь, что я перешел к ним? Ты думаешь, что я мог сделать такую вещь, после всего, что я видел?

Мой друг вздохнул.

– Нет, Гарри.

Я подошел к нему и положил руку ему на плечо. – Тогда доверяй мне немного больше. Помоги мне немного больше.

Он посмотрел мне в глаза.

– Хорошо, – прошептал он, – если ты ответишь мне на один вопрос.

Я, нахмурившись, поглядел на него и наклонил голову.

– Хорошо.

Он глубоко вздохнул и осторожно заговорил.

– Гарри, – сказал он спокойно, – что случилось с твоим жезлом?

В течение секунды вопрос не имел никакого смысла. Слова казались шумом, вроде того, что издают младенцы прежде, чем они начинают говорить. Особенно последняя часть предложения.

– Я… извини, – сказал я. – что ты сказал?

– Где, – сказал он мягко, – твой жезл?

На сей раз я услышал слово.

Боль нанесла удар мне в голову, топориками для льда, погружающимися в оба виска. Я вздрогнул и скрючился от боли. Жезл. Знакомое слово. Я боролся, чтобы вызвать изображение того, что связано с этим словом, но ничего не мог найти. Я знал, что у меня в памяти что-то связано с этим словом, но пытался и я не мог вытащить, что именно. Это походило на форму, покрытую каким-то тяжелым непромокаемым брезентом. Я знал, что объект был ниже, но не мог добраться до него.

– Я не…, я не… – я начал дышать быстрее. Боль усиливалась.

Кто-то побывал в моей голове.

Кто-то побывал в моей голове.

О, Боже.

Должно быть, в какой-то момент я упал, потому что холодный пол мастерской оказался под моей щекой, когда я почувствовал, что широкая, грубая от работы рука Майкла мягко накрыла мой лоб.

– Отец, – бормотал он кротко и совершенно не драматично. – Отец, пожалуйста, помоги моему другу. Отец света, прогони тьму, которую он видит. Отец правды, обнажи ложь. Отец милосердия, ослабь его боль. Отец любви, соблюди сердце этого хорошего человека. Аминь.

Рука Майкла внезапно стала ощущаться раскаленной, и я почувствовал власть, горевшую в воздухе вокруг него – не волшебство, с волшебством я работал каждый день. Это было что-то другое, что-то более древнее, более мощное, более чистое. Это была власть веры, и когда эта высокая температура устроилась в местах позади моих глаз, нечто в моих мыслях треснуло и разлетелось.

Боль исчезла настолько внезапно, что я задохнулся, когда изображение простого деревянного жезла в несколько футов длиной, с кучей вырезанных на нем символов и рун, прыгнуло на передний край моих мыслей. Вместе с изображением жезла прибыли тысячи воспоминаний, всё, что я когда-либо знал об искусстве вызывать огонь и управлять им, и вообще о боевой магии, воскресло в памяти, и поразило меня, как кувалда.

Я лежал там, дрожа, в течение минуты или двух, пока все это улеглось в голове. Воспоминания заполнили пустоту во мне, а я даже не понимал, что она там была.

Майкл держал руку на моей голове.

– Легче, Гарри. Легче. Отдохни хоть минутку. Я здесь.

Я решил не спорить с ним.

– Хорошо, – прохрипел я слабо немного спустя. Я открыл глаза и посмотрел на Майкла, который сидел со скрещенными ногами на полу около меня. – Кто-то здесь должен перед кем-то извиниться.

Он слегка обеспокоенно улыбнулся.

– Ты ничего не должен мне. Возможно, я должен был заговорить об этом раньше, но …

– Но сообщать кому-то, кому выкрутили мозги из формы, об этом факте, может оказаться травмирующим, – сказал я спокойно. – Особенно, если часть скручивания делала, проклятье, чтобы он не помнил ничего о случившемся.

Он кивнул.

– Молли забеспокоилась вчера. Я попросил, чтобы она взглянула на тебя, пока ты спал. Прошу прощения за это, но я не знал другого способа убедиться, что кто-то влез к тебе в голову.

Я вздрогнул. Тьфу. Молли, роющаяся в моей голове. Это была не самая приятная мысль. У Молли был дар для невромантии, волшебства ума, но когда-то в прошлом она использовала его, чтобы сделать некоторые довольно нехорошие вещи людям – с совершенно серьезными основаниями, верно, но все равно это была настоящая черная магия. Это был вид манипуляций людьми, и это были совсем не игрушки, и я совершенно не хотел, чтобы ребенок этим занимался.

Особенно со мной.

– Адские колокола, Майкл, – пробормотал я. – Вы не должны были втягивать ее.

– Вообще-то это была ее идея. И ты прав, Гарри. Мы не можем позволить себе быть разделенными. Что ты помнишь?

Я покачал своей головой, смотря искоса, в то время как я сортировал нагруженный грузовик свалки разных воспоминаний.

– В последний раз, когда я помню, что у меня был жезл, это когда граффы напали на нас здесь. После этого … ничего. Я не знаю, где он теперь. И я не помню, кто сделал это со мной или почему.

Майкл нахмурился, но кивнул.

– Хорошо. Он не всегда дает нам то, что мы хотим. Только то, в чем мы нуждаемся.

Я потирал лоб.

– Я надеюсь, что так, – сказал я застенчиво. – Так. Гм. Это как-то немного неуклюже. После той штуки с помещением твоего Меча к моему горлу и все такое.

Майкл откинул голову и раскатился теплым, богатым смехом. – Ты не тот человек, чтобы делать вещи небрежно, Гарри. Тебе нужны великие жесты.

По-моему, нет, – сказал я спокойно.

– Я должен спросить, – сказал Майкл, пристально глядя на меня. – Тень Ласкиэли. Она действительно ушла?

Я кивнул.

– Как?

Я отвел взгляд от него.

– Я не хочу говорить об этом.

Он нахмурился, но медленно кивнул.

– Ты можешь сказать мне, почему?

– Потому что то, что случилось с ней, было несправедливо. – Я покачал головой. – Ты знаешь, почему динарианцам не нравится входить в церковь, Майкл?

Он пожал плечами.

– Потому что присутствие Всевышнего им неприятно, я так предполагаю.

– Нет, – сказал я, закрывая глаза. – Потому что это делает Падших чувствующими, Майкл. Заставляет их вспомнить. Делает их грустными.

Я почувствовал его пораженный взгляд даже с закрытыми глазами.

– Вообрази, как это было бы ужасно, – сказал я, – после тысячелетий уверенности в цели. Внезапно возникают сомнения. Внезапно ты спрашиваешь себя, не было ли все, что ты сделал, одной огромной, бесполезной ложью. Вдруг все, чем ты пожертвовал, ты пожертвовал впустую. – Я слабо улыбнулся. – Не очень хорошо для уверенности в себе.

– Нет, – Майкл сказал задумчиво. – Я не думаю, что так могло бы быть.

– Широ сказал мне, что я буду знать, кому отдать Меч, – сказал я.

– Да?

– Я бросил его в это дело с Никодимусом. Монеты и Меч в обмен на ребенка.

Майкл втянул воздух в себя.

– Иначе он бы ушел, – сказал я. – Протянуть время, и мы никогда не нашли бы его вовремя. Это был единственный способ. И, похоже, что Широ знал. Еще тогда.

– Божья кровь, Гарри, – сказал Майкл. Он прижал руку к животу. – Я вполне уверен, что азартная игра – грех. И даже если это не так, то вероятно должно быть.

– Я собираюсь пойти и забрать эту маленькую девочку, Майкл, – сказал я. – Независимо от того, чего это будет стоить.

Он поднялся, нахмуренный, и закрепил пряжкой пояс с мечом вокруг бедер.

Я поднял правую руку.

– Ты со мной?

Ладонь Майкла крепко хлопнула об мою, и он поднял меня на ноги.

Глава 39

Наш разговор получился быстрым и жестким, как военный совет. Ну, что ж, так и должно быть.

Позже я разыскал Мёрфи. Она вернулась в комнату для шитья Черити, чтобы проведать Кинкейда.

Я немного тихо постоял в дверях. Это была не очень большая комната для всего, что в ней понапихано. Там были составлены друг на друга пластмассовые контейнеры, заполненные принадлежностями для шитья и тканью. Была швейная машина на столе, стул, кровать, и небольшое количество пространства, чтобы добраться до них. Мне случалось бывать в этой комнате раньше. Это было приятное место, заполненное добротой и светом, и здесь пахло смягчителем ткани и моющими средствами.

Кинкейд был похож на мумию. В руку у него был воткнут шприц от капельницы, рядом стоял штатив с флаконом крови – любезность со стороны медицинских жуликов Марконе, я полагаю.

Мёрфи сидела около кровати, и выглядела взволнованной. Я видел такое выражение на ее лице прежде, когда я тоже был в лежачем состоянии. Я ожидал почувствовать волну ревности, но этого не случилось. Я только сочувствовал Мёрф.

– Как он? – спросил я ее.

– Это – третий флакон крови, – сказала Мёрфи. – Цвет лица стал лучше. Дыхание более устойчиво. Но ему нужен врач. Может, позвать Баттерса.

– Если мы это сделаем, он только посмотрит на нас, изобразит МакКоя ^[72] и скажет тебе, ‘Черт возьми, Мёрфи. Я – медицинский ревизор, а не шеф повар.’

Мёрфи издала тихий звук, который мог оказаться как рыданием, так и хихиканьем.

Я подошел и положил руку ей на плечо.

– Майкл сказал, что он посмотрит его.

Она оставалась напряженной под моей рукой.

– Он не врач.

– Но у него есть очень хорошие контакты.

Кинкейд задрожал, и его дыхание стало резким и хриплым в течение нескольких секунд.

Плечо Мёрфи напряглось, как стальное.

Дыхание раненного человека снова стабилизировалось.

– Эй, – сказал я спокойно. – Легче.

Она покачала головой.

– Я ненавижу это.

– Он крепче нас обоих, – сказал я спокойно.

– Я не о том.

Я притих, ожидая, что она еще скажет.

– Я совсем не хочу чувствовать себя так. Я жутко напугана, и я ненавижу это. – Мускулы в ее челюсти напряглись. – Это – то, во что я не хочу больше влипать. Это слишком тяжело.

Я мягко сжал ее плечо.

– Влипать, говоришь?

– Нет, – сказала она. Потом покачала головой. – Да. Я не знаю. Это сложно, Гарри.

– Совсем не сложно заботиться о ком-то, – сказал я. – Это не легко. Но это и не сложно. Ну, вроде как вытаскивать двигатель из автомобиля.

Она кинула на меня взгляд искоса.

– Только мужчина может описывать близкие отношения в терминах автомобильной механики.

– Да. Я даже горжусь этим.

Она глубоко вздохнула, зажмурила глаза, и прижалась щекой к моей руке.

– Глупо это, – сказала она, – ведь ему совсем не нужно… что-то серьезное. Мы ладим. Мы весело проводим время вместе. Для него это достаточно. И так глупо с моей стороны фиксироваться на нем.

Я не думал, что это было глупо. Мёрф не хотела подпускать кого-то слишком близко, позволить себе быть уязвимой. Кинкейд не хотел любых таких отношений – что делало его защищенным. Казалось бы, прямо для нее вариант.

Это также объясняло, почему мы с ней никогда не смогли договориться до чего-то большего.

Если надо объяснить, то я не тот человек, который может небрежно влезть куда-либо.

Я не мог оформить это в слова. Поэтому я просто склонил голову и тихо поцеловал ее в макушку.

Она вздрогнула. Ее слезы оставили влажные, прохладные следы на моей руке. Я встал на колени. Так моя голова оказалась более или менее на одном уровне с ее лицом, она ведь сидела около кровати. Я положил руку ей на плечи и притянул ее к себе. Я все еще ничего не говорил. Для Мёрф и так было слишком уже то, что я присутствовал в комнате, и видел ее слезы. Поэтому она притворилась, что она не плачет, а я притворился, что ничего не замечаю.

Она не плакала долгое время. Несколько минут. Потом ее дыхание стало ровным, и я почувствовал, что она снова взяла себя в руки. Еще минута, и она отодвинулась от меня. Я ее отпустил.

– Они сказали, что ты под влиянием, – сказала она, ее тон был спокойный, деловой. – что кто-то сделал что-то в твоей голове. Твоя ученица так сказала. Но Майкл не хотел говорить что-либо тебе, а я могла сказать. И никто не хотел говорить что-либо при мне.

– Тайны становятся привычкой, – сказал я спокойно. – Но Молли была права.

Мёрфи кивнула.

– Она сказала, что мы должны прислушаться к первым словам, которые ты скажешь, когда проснешься. Если что-то воздействовало на твой ум, то твое подсознание, может проявить себя в то время когда ты на краю сна. И ты сказал нам слушать ее.

Я подумал об этом и наморщил губы.

– Ха. Да, я так сказал. Похоже, я умнее, чем я думал.

– Они не должны были подозревать тебя, – сказала Мёрфи. – Я – параноидальная сука, и то я давным-давно бросила подозревать тебя.

– У них были серьезные основания, – сказал я. И медленно вздохнул. Это было трудно, но я выдавливал слова. – Никодимус бросил одну из тех монет ребенку Майкла. Я схватил ее прежде, чем к ней прикоснулся ребенок. И у меня в голове поселилась как бы фотокопия Падшего ангела, она жила в моей голове несколько лет, пытаясь уговорить меня взять монету и разрешить остальной части Падшего вселиться в меня.

Мёрфи искоса глянула на меня.

– Ты хочешь сказать… ты мог стать одним из этих?..

– Да, – сказал я. – Несколько раз, это было близко.

– И это все еще … Оно еще…?

Я покачал головой.

– Сейчас это прошло. Она ушла. Я думаю, все время, что она пыталась изменить меня, я пытался изменить ее в свою сторону. И в пещере Райтов в прошлом году, она взяла на себя мою психическую пулю – в самом конце, когда все остальные вышли. – Я пожал плечами. – Она была …, ну, своего рода другом, Мёрф. Я привык, что она рядом. – Я поглядел на нее и слабо улыбнулся. – Сумасшествие, да? Расстраиваться по чему-то, что было на самом деле моим воображаемым другом.

Ее пальцы нашли мою руку и сжали.

– Все мы – воображаемые друзья друг для друга, Гарри. – Мгновение она просто сидела рядом со мной, а затем кинула на меня проницательный взгляд. – Майклу ты никогда не объяснял этого.

Я покачал головой.

– Даже не знаю почему.

– Я знаю, – сказала она. – Ты помнишь, как Кравос копался у меня в голове? ^[73]

Я вздрогнул. Он тогда явился в моем облике.

– Да.

– Ты сказал, что это причинило некоторый вред. Что ты имел в виду?

– Психическая травма, – сказал я. – То же самое случается, когда умирает любимый человек, во время больших эмоциональных трагедий, и все такое. Нужно время, чтобы возобладать над этим.

– Но ты действительно возобладал над этим, – сказала Мёрф. – Дрезден, мне кажется, что если бы кто-то закрыл тебя от настоящей пули настоящим телом, ты чувствовал бы себя гораздо более напряженно. А если ты был под психическим нападением, и этот воображаемый друг умер прямо в твоем собственном мозгу, это как будто меньше. А ведь ты мог стать инвалидом, по крайней мере на некоторое время.

Я нахмурился, разглядывая свои руки.

– Я не думал об этом.

Она мягко фыркнула.

– Вот уж сюрприз. Дрезден забывает, что он не неукротим.

У нее просто пунктик здесь.

– Этот твой план, – сказала она. – Ты в самом деле думаешь, что это сработает?

– Я думаю, что должен попробовать. – Я глубоко вздохнул. – И я считаю, что тебе не надо влезать в это, Мёрф. У Динарианцев есть люди-последователи. Фанатики.

– Ты думаешь, что мы окажемся перед необходимостью убивать некоторых из них, -сказала Мёрфи.

– Я думаю, что у нас вероятно не будет большого выбора, – сказал я. – Помимо этого, я в самом деле опасаюсь, что они могут послать кого-то сюда просто назло, неважно, победят они или проиграют.

Мёрфи поглядела на меня скорее резко.

Я пожал плечами.

– Они знают, что мы с Майклом и Саней собираемся отправиться туда. Они знают, что кто-то останется здесь, незащищенный. Получат они монеты или нет, Никодимус может послать кого-то сюда, чтобы прикончить раненого.

На мгновение Мёрфи уставилась на меня, затем оглянулась на Кинкейда.

– Ты ублюдок, – сказала она без выражения.

– Я не изображаю старшего брата с тобой, Кэррин, – ответил я. – Но мы имеем дело с очень плохими людьми. С Кинкейдом будет Молли. Еще я оставлю здесь Мыша. Но мне бы хотелось, чтобы здесь остался кто-то более опытный, кто руководил бы ребенком, если что-то случится.

Она хмурилась, глядя на Кинкейда. Потом сказала.

– Пытаешься задействовать меня в роли взволнованной подруги, внутреннего защитника, и заменителя матери, а?

– Я думал, что это сработает лучше, чем требование заткнуться и идти в кухню.

Она глубоко вздохнула, изучая спящего человека. Потом потянулась и коснулась его руки. Потом встала и повернулась ко мне.

– Нет. Я иду с вами.

Я тоже поднялся.

– Ты уверена?

– Девочка очень важна для него, – сказала Мёрфи. – Более важна, чем что-либо другое в течение долгого времени, Гарри. Он умер бы, чтобы защитить ее. Если бы он был в сознании, то заявил бы, что пойдет с вами. Но он не может сделать этого. Стало быть, я должна сделать это для него.

– Там может быть реально грязно, Мёрф.

Она кивнула.

– Я буду волноваться об этом после того, как девочка окажется в безопасности.

Часы на стене спокойно тикали.

– Встреча через час.

Мёрфи кивнула и взяла пальто. Слезы исчезли, не оставив никаких следов на лице.

– Тогда извини. Если мы собираемся на вечер, мне нужно переодеться во что-то более удобное.

– Я никогда не говорю леди, как она должна выглядеть.

Теперь, чтобы бороться с силами темноты нужно было сделать одну вещь. Бороться в паре заимствованных треников и старой футболке как-то не очень. К счастью, Молли была достаточно внимательной, чтобы бросить мою собственную одежду в стиральную машину, благослови ее сердце. Я ей за это даже жаркое простил.

В прачечной я выпрыгнул из одежды Майкла и начал натягивать мои джинсы, когда Люччио открыла дверь и взволнованно начала,

– Дрезден. Я думаю, что я знаю… Ой.

Я натянул оставшуюся часть джинсов и застегнул их так поспешно, как только смог, не вызывая неуместного дискомфорта.

– О. Гм. Извини меня, – сказал я.

Люччио улыбнулась, на ее щеках возникли ямочки, делающие ее не намного старше, чем Молли. Она не покраснела. Вместо этого она сложила руки и прислонилась плечом к дверному косяку, ее темные глаза вбирали меня с очевидным удовольствием.

– О, не за что, Дрезден. Не за что.

Я остановился и посмотрел на нее.

– Разве ты не должна смутиться, извиниться, и тихо выйти?

Ее губы медленно раздвинулись в улыбке, и она пожала плечом.

– Когда я была девочкой, возможно. Но даже тогда у меня были трудности, вынуждающие меня действовать неуклюже, смотря на что-то, что понравилось мне. – Она наклонила свою голову и двинулась ко мне. Она протянула руку и кончики ее пальцев очень легко коснулись шрама на моей руке. Она провела по нему рукой и глядела на меня, подняв бровь.

– Пулевое ранение, – сказал я. – Оборотни ФБР.

Она кивнула. Потом ее пальцы коснулись моего горла и медленно заскользили вниз по моей груди и животу в прямой линии. Дрожащее ощущение жара трепетала на моей коже вслед за кончиками ее пальцев. Она снова подняла на меня глаза.

– Нож-крюк, – сказал я. – Волшебник пытался сделать из меня филе в Музее Филда.

Ее прикосновение проследовало по моим голым рукам, задержавшись на предплечьях, около запястий, не касаясь красной, ошпаренной кожи вокруг моего левого запястья.

– Наручники с шипами, – сказал я. – Это, когда Мадригал Рэйт пытался продать меня на eBay.

Она подняла мою травмированную левую руку между ладонями, поглаживая пальцами искалеченную плоть. Теперь я уже мог двигать ею вполне прилично, большую часть времени, и она уже не была похожа на отвратительный, полурасплавленный восковой муляж руки, но все-таки не особо симпатично выглядела.

– У бича вампирской Черной Коллегии был ренфилд, который проявил выдумку. У него был самодельный огнемет.

Она покачала головой.

– Я знаю мужчин, на сотни лет старше, чем ты, но они не собрали так много шрамов.

– Возможно, они и прожили так долго, потому что были достаточно умны, чтобы не получить их, – сказал я.

Она осветила меня усмешкой. Вблизи это выглядело ошеломительно, и ее глаза стали еще более темными.

– Анастасия, – сказал я спокойно, – через несколько минут мы пойдем делать что-то, что может нас убить.

– Да, Гарри. Пойдем, – сказала она.

Я кивнул.

– Но это еще не сию секунду.

Ее глаза засияли.

– Нет. Нет, не сию секунду.

Я поднял мою все еще покалывающую правую руку к мягкой линии ее челюсти, и склонился, прижав свой рот к ее губам.

Она издала тихий, удовлетворенный стон и обмякла, ее тело во всю длину прижималось к моему, она возвращала поцелуй с медленной, чувственной силой. Я ощущал, как пальцы одной ее руки скользят в моих волосах, в то время как ногти другой беспорядочно блуждали по моей груди и руке, едва касаясь. Это чувствовалось, как ожог, и я погрузил пальцы своей правой руки в мягкие завитки ее волос, привлекая ее еще глубже в поцелуй.

Я не знаю, как долго это продолжалось, но и закончилось это восхитительно. К тому времени, когда она отняла свой рот от моего, мы оба тяжело дышали, и мое сердце загоняло быстрые удары по моей груди. И по моим джинсам.

Она не открывала глаза еще секунд пять или десять, а когда открыла, они были абсолютно огромными и полными желания. Анастасия отклонила голову назад и выгнулась, медленно потягиваясь,и вздохнула длинный, низко, довольный.

– Ты не возражаешь? – спросил я ее.

– Нисколько.

– Хорошо. Я только … хотел посмотреть, на что это походит. Я очень давно никого не целовал. Почти забыл, что это такое.

– Ты понятия не имеешь, – пробормотала она, – как давно я целовала мужчину. Я не была уверена, что я вообще помню, как это делают.

Я тихо рассмеялся.

На ее щеках снова появились ямочки.

– Хорошо, – сказала она, удовлетворенным тоном. Она опять оглядела меня всего целиком, вбирая мои достопримечательности. На сей раз это меня уже не смущало. – У тебя хорошая улыбка. Ты должен показывать ее чаще.

– Как только мы закончим дела сегодня вечером, – сказал я, – может, мы могли бы поговорить об этом. За ужином.

Ее улыбка расширилась, и румянец возник на щеках.

– Мне бы понравилось.

– Хорошо, – сказал я. И поднял бровь. – Так я надену рубашку, если ты не против.

Анастасия весело рассмеялась и отстранилась от меня, но не убирала кончики пальцев с моей кожи, пока расстояние не вынудило ее сделать это.

– Очень хорошо, Страж. Как скажете.

– Да, спасибо, Капитан. – Я вытащил остальную часть моей одежды. – Что Вы собирались сказать мне?

– Хмммм? – сказала она. – А, ну да. Прежде, чем я была так умно отвлечена. Я думаю, что я знаю, где Динарианцы держат Архив.

Я заморгал.

– Ты сумела проследить?

Она покачала головой.

– Нет, заклинание потерпело неудачу, к несчастью. Поэтому мне пришлось использовать мозги. – Она открыла жесткий кожаный футляр, висящий на ее поясе с мечом. Она вытащила из него пластмассовую трубку, открыла один ее конец, и достала рулон бумаг. Она просмотрела их, нашла одну, и отложила остальные. Она развернула бумагу во что-то, похожее на карту, и разложила ее на крышке сушилки.

Я наклонился, чтобы посмотреть. Это была действительно карта, но вместо границ штатов, шоссе, и городов, здесь доминировали естественные объекты, больше всего бросались в глаза схемы Великих озер. Реки, леса, и болота также были хорошо заметны. Кроме того, текла по карте сеть пересекающихся линий разных цветов и толщины.

Послышались шаги, и появилась Молли, неся пластмассовую корзину для белья, полную детской одежды. Она заморгала, когда увидела нас, но улыбнулась и немедленно спросила.

– Что это?

– Это – карта, – ответил я, как хорошо осведомленный наставник, которым я, как предполагалось, и был.

Она фыркнула.

– Я это вижу, – сказала она. – Карта чего?

И тут до меня дошло.

– Линии лея, – сказал я, глядя на Люччио. – Это – линии лея.

Молли наморщила губы, изучая бумагу.

– Они настоящие?

– Да, только это нигде не публиковалось. Они… ладно, они вроде подземных трубопроводов. Только вместо воды в них течет волшебство. Они бегут по всему миру между горячими точками сверхъестественной энергии.

– Соединяют магические точки, – сказала Молли. – Круто.

– Точно, – сказала Люччио. – Единственный способ, которым есть шанс ограничить власть Архива, это использование большего круга, а для него нужно огромное количество энергии.

Я проворчал подтверждение.

– Это должно было бы быть чертовски замечательный круг, иначе она его сломает.

– Верно.

– О каком количестве энергии мы говорим? – спросил я ее.

– Ты мог бы держать такой круг в течение получаса или часа, Дрезден. Я, наверное, не смогла бы держать его так долго, даже перед моим, ах, – она махнула рукой – несчастным случаем.

– То есть это требует много силы, – размышлял я. – И как же они его задействовали?

– Это – вопрос, – сказала она. – В конце концов, Знак, который они подняли в Аквариуме, предполагает, чтобы у них был вполне достаточный приток силы.

Я покачал своей головой.

– Нет, – заявил я. – Это был Адский огонь.

Люччио наморщила губы.

– Кажется, ты вполне уверен.

– Я совершенно уверен в этом, – сказал я. – Эта штука сильна как Ад, буквально, но она не очень устойчива. Она колеблется и заикается. Именно поэтому они не могли держать ее дольше.

– Чтобы заключить в тюрьму Архив, им нужен устойчивый, безупречный приток энергии, – сказала Люччио. – Такой, чтобы также был бы в состоянии поддерживать очень сложную завесу, которая оградила бы их от любого заклинания прослеживания. Фактически, это – единственный способ, которым они могли установить такую непроницаемую завесу.

– Линии лея, – выдохнул я.

– Линии лея, – сказала она с удовлетворением.

– Я знаю о паре таких вокруг города, но я не представлял, что их так много, – сказал я.

– Область Великих озер изобилует ими, – сказал Люччио. – Это – энергетические связи.

– Как? – спросила Молли. – Что это означает?

– Ладно, это – одна из причин, почему в этой области случается так много разных сверхъестественных штук, – сказал я. – В озере Мичиган исчезло в три раза больше судов и самолетов, чем в Бермудском треугольнике.

– Ничего себе, – сказала Молли. – Серьезно?

– Да.

– Следующим летом буду ходить в бассейн.

Люччио начала прослеживать различные линии на карте кончиком пальца.

– Цвета указывают, какой вид энергии является преобладающим в линии. Защитная энергия здесь. Подрывная сила здесь, укрепляющие линии здесь и здесь, и так далее. Толщина линии указывает его относительную потенцию.

– Верно, верно, – сказал я взволнованно. – Таким образом, мы ищем источник энергии, совместимый с использованием большего круга, и достаточно сильный, чтобы привести в действие большой круг и устойчиво его держать.

– И есть четыре местоположения, как я думаю, наиболее вероятные, – сказала Люччио. Она указала на северный конец озера Мичиган. – У Северных и Южных Маниту островов имеются сильные концентрации темной энергии, пробегающей через них.

– Вокруг них всегда ходило много историй про призраков, – сказал я. – Но это больше, чем в двухстах милях. Если бы я был Никодимусом, то я не рискнул тащить ее так далеко.

– Согласна. Третье находится чуть ниже Музея Филда. – Она поглядела на меня и выгнула бровь, ее голос стал сухим. – Но я думаю, что Вы уже в курсе.

– Я собирался вернуть динозавра, – сказал я. – Но я был без сознания.

– Что приводит нас к номеру четыре, – сказал Люччио. Кончик ее пальца переместился к группе крошечных островов в центре озера к северо-востоку от города, и тяжелой, темной фиолетовой линии, пробегающей там. – Здесь.

Молли наклонилась через меня и неодобрительно вгляделась в карту. – Да нет никаких островов в той части Озера Мичиган. Там просто открытая вода.

– Слушающий-ветер дал мне эту карту, мисс Карпентер, – сказала Люччио серьезно. – Он провел несколько столетий, живя в этой области.

– Я слышал много разного. – проворчал я, – Я думаю, что там есть какие-то острова. Они использовались как базами для повстанцев в нескольких войнах. Бутлегеры использовали их как пункт передачи, переправлять выпивку из Канады во времена Сухого закона. Но всегда вокруг них были всякие истории.

Молли нахмурилась.

– Какие истории?

Я пожал плечами.

– Обычные страшные истории. О призраках. О людях, которые безрассудно уходят с неизвестными. О людях, которых утянули в воду неизвестные существа, или которых нашли убитыми с помощью старинного оружия.

– Тогда почему их нет на картах и в книгах? – спросила Молли.

– Острова опасны, – сказал я. – Долго добираться до любой помощи, и озеро может быть ужасно недоброжелательным зимой. Там есть еще каменные рифы, которые могут выпотрошить лодку, если она подошла слишком близко. Возможно, кто-то в здании муниципалитета полагал, что острова доставят меньше искушения людям, если все будут думать, что они просто сказки, и вложил немного усилий в удаление их от общественного мнения.

– Это невозможно, – сказала Молли.

– Это возможно, – ответила Люччио. – Энергии, сконцентрированные вокруг этих островов, заставляют людей подсознательно избегать их. Если не держать твердо в голове пункт назначения, то большинство людей крутилось бы вокруг островов, но не добралось бы до них.

– А если там есть такое нехорошее заклинание кручения вокруг, – проворчал я, – оно устроило бы веселенький ад навигационному механизму. Ставлю двадцать баксов за то, что главные авиалинии не проходят в пределах пяти миль от этого места. – Я стукнул пальцем по этому месту и кивнул. – Я думаю, это правильно. Она там.

– Если она там, – спросила Молли, – тогда что нам делать?

Люччио повернулась ко мне, хмурясь.

– Капитан, я предполагаю, что Вы уже связались с Советом по поводу получения подкрепления?

– Да, – сказала она. – Они будут здесь как можно скорее – но это составляет приблизительно девять часов с этого времени.

– Недостаточно быстро, – сказал я и сузил глаза, размышляя. – Таким образом мы прибегнем к некоторой услуге.

– Услуге? – спросила Люччио.

– Да, – сказал я. – Я знаю парня, у которого есть лодка.

Глава 40

В течение следующего получаса я крутился, устраивая детали. Все разъехались, чтобы занять позиции. В доме остались я, Молли, и Кинкейд. И Мыш.

Мой пес был явно расстроен, что я не собирался брать его с собой, и хотя он покорно улегся на полу около ног Молли, выглядел он абсолютно несчастным.

– Прости, парень, – сказал я ему. – Я хочу, чтобы ты остался здесь помогать Молли и предупреждать ее о любой опасности.

Он вздохнул.

– Я прекрасно жил без тебя долгое время, – сказал я ему. – Не надо за меня волноваться.

Он перекатился на спину и кинул на меня умильный взгляд.

– Ха. Так это только попытка выпросить, чтоб тебе почесали животик. Я знал это. – Я наклонился и почесал его.

Минуту спустя открылась дверь черного хода, и вошел Томас.

– Наконец-то, – сказал он. – Я сидел в машине так долго, что оставил вмятину в сиденье.

– Извини.

– Ничего, выживу. Что я могу сделать, чтобы помочь?

– Возвращайся в машину, свозишь меня домой

Томас кинул на меня спокойный взгляд. Потом пробормотал что-то одним дыханием, достал ключи из кармана, и снова исчез в снегу.

– Ты ужасен, – сказала Молли, усмехаясь.

– А что? – сказал я. – Я выражаю свою братскую привязанность.

Я пожал плечами и подобрал посох.

– Помнишь план?

– Сидеть на телефоне, – сказала Молли, загибая палец на каждом пункте. – Держать глаза открытыми. Следить, чтобы Мыш все время был в той же самой комнате, где и я. Проверять Кинкейда каждые пятнадцать минут.

Когда-то она была бы угрюма от перспективы того, что надо сидеть дома, когда где-то там происходит что-то захватывающее, – но она уже достаточно выросла, чтобы осознавать, что там может быть действительно опасно, и уважать свои собственные ограничения. Молли необычно тонко чувствует различные волшебные энергии. Эта чувствительность позволяет ей делать огромные успехи в психомансии и невромансии. Но это также означает, что, когда начинают случаться сильные личные или сверхъестественные события, она испытывает их с такой силой, что это просто выводит ее из строя, по крайней мере в течение нескольких минут. Боевое волшебство никогда не будет ее сильной стороной, и в реальном конфликте она могла оказаться смертельной помехой своим собственным союзникам.

Но, по крайней мере, ребенок знал об этом. Ей это не очень нравилось, но она старательно искала другие способы помочь нам в нашей борьбе. Я гордился ею.

– И не забывай о своей домашней работе, – сказал я.

Она нахмурилась.

– Я все-таки не понимаю, зачем тебе знать о нашем генеалогическом древе.

– Побалуй меня, кузнечик. Я куплю тебе снежный конус [74].

Она поглядела из окна на белый мир снаружи.

– Супер! – Потом оглянулась на меня и чуть-чуть взволнованно улыбнулась. – Будь осторожен.

– Эй, в Шедде было почти двадцать этих лузеров. А теперь всего шесть.

– Шесть самых умных, самых сильных, и самых старых, – сказала Молли. – Тех, кто действительно имеет значение.

– Спасибо за твой оптимизм, – сказал я, и повернулся, чтобы идти. – Запри за мной.

Молли прикусила губу.

– Гарри?

Я остановился.

Ее голос был совсем слабеньким.

– Присматривай за моим папой. Хорошо?

Я повернулся и встретил ее глаза. Я нарисовал X по своему сердцу и кивнул.

Она быстро моргнула несколько раз и снова улыбнулась. – Хорошо.

– Запри дверь, – сказал я ей снова, и вышел в снег. Замок щелкнул позади меня, закрываясь, и Молли смотрелала, как я пробивался сквозь снег на улицу. Военный фургон Томаса прибыл, грохоча через снег, хрустя шинами, и я запрыгнул туда.

Он прибавил обогрев, пока я сбивал снег с ботинок.

– Так, – сказал он, начиная двигаться вниз по улице. – Какой план?

Я рассказал ему.

– Это – плохой план, – сказал он.

– Не было времени для хорошего.

– Ноябрь плохое время, чтобы плавать по озеру Мичиган, Гарри, – проворчал он.

– Последствия ядерного Холокоста тоже будут не очень хороши для этого.

Томас нахмурился.

– Ты опять болтаешь, что попало, не так ли? Или серьезно?

– Это – худший вариант, – сказал я. – Но Никодимус может сделать что-то такое, так что мы должны действовать, предполагая, что его намерения находятся в этой категории. Динарианцы хотят разрушить цивилизацию и, контролируя Архив, они могут это сделать. Возможно, они использовали бы биологические или химические средства вместо этого. Возможно, они разбили бы мировую экономику. Возможно, они превратили бы каждую телевизионную программу в реалити шоу.

– Ну, это и так уже главным образом сделано, Гарри.

– О. Хорошо. Я все-таки считаю полагать, что мир стоит сохранить так или иначе. – Мы обменялись усмешкой. – Независимо от того, что они сделают, потенциал для Действительно Плохих Вещей настолько дьвольски высок, что его нельзя проигнорировать, и нам нужна вся помощь, какую мы можем получить.

– Даже помощь одного из тех трусливых злодеев из Белой Коллегии? – спросил Томас.

– Точно.

– Ладно. Я устал прятаться от Люччио. Немного помощи я смогу оказать, если я все время должен оставаться вне поля зрения.

– Это необходимо. Если бы Совет знал, что мы с тобой связаны …

– Я знаю, знаю, – сказал Томас, хмурясь. – Отверженный, грязный, прокаженный.

Я вздохнул и покачал своей головой. Учитывая, что принцип работы Белой Коллегии вообще состоял из воздействия на умы людей разными способами, я не смел позволять кому-то из Совета узнать, что Томас был моим другом, уж не говоря о том, что он мой брат. Все немедленно подумали бы худшее – что Белая Коллегия получила контроль надо мной и управляет мной через Томаса. И даже если бы я убедил их, что это не так, все равно это выглядело бы адски подозрительным. Совет потребовал бы, чтобы я продемонстрировал лояльность, попытался использовать Томаса, как шпиона, против Белой Коллегии, и вообще стал бы вести себя как куча напыщенных властных жоп, чем он в сущности и являлся.

Нелегко было для нас обоих жить с этим – но и изменить это мы не могли.

Мы добрались до моей квартиры, и я помчался внутрь. Там было холодно. Камин полностью прогорел с того времени, как я ушел. Я поднял руку и пробормотал заклинание, зажегшее полдюжину свечей. Я захватил все, что мне могло пригодиться, задул свечи снова и поспешил обратно к автомобилю Томаса.

– У тебя ведь с собой мамин амулет, верно? – спросил я его. У меня был такой же на серебряной цепочке на шее – единственное, кроме Томаса, материальное наследство моей матери.

– Конечно, – сказал он. – Я найду тебя. Куда теперь?

– К Пресвятой Деве Марии, – сказал я.

– Образно.

Томас поехал. Я раскрыл свой двуствольный дробовик, который я отпилил до незаконной длины, и зарядил две патрона. Тесса, Девочка-Богомол грубо забыла возвратить мой сорок четвертый после окончания военных действий в Аквариуме, а я как-то все-таки предпочитаю брать с собой оружие в места, где может оказаться трудная ситуация.

– Здесь, – сказал я, когда грузовик оказался в пределах приблизительно одного квартала от церкви. – Высади меня здесь.

– Угу, – сказал Томас. – Эй, Гарри.

– Да?

– А что, если они держат девочку не на острове?

Я покачал головой.

– Тебе нужно кое-что понять. Все это решается по ходу действия.

Он нахмурился.

– А что относительно тех жлобов от Лета? Что ты собираешься делать, если они снова появятся?

– Если? Я буду настолько удачливым. – Я подмигнул ему и вышел из Хаммера. – Правильный вопрос, что я собираюсь делать, если они не появятся, причем в самое неудачное время? Умру от шока, наверно.

– Смотри у меня, – сказал Томас.

Я кивнул своему брату, закрыл дверь, и потащился через улицу на место для стоянки автомобилей у церкви Ангелов Пресвятой Девы Марии.

Это – большая церковь. В самом деле, действительно большая церковь. Она занимает целый городской квартал, и является одним из наиболее известных ориентиров в городе, версией Нотр-Дама для Чикаго. Дорога, приводящая к служебным дверям позади церкви, была расчищена, так же, как и небольшое место для стоянки автомобилей снаружи. Грузовик Майкла был там. В свете зимней ночи я увидел Майкла и Саню, стоящих около грузовика, оба они были в длинных белых плащах, украшенных алыми крестами, и белых же с крестами сюркотах ^[75], просто воскресная встреча Рыцарей Креста. У каждого был меч на бедре. Майкл носил кристально честный нагрудник, в то время как Саня предпочел более современный бронежилет. Большой русский, всегда практично прогрессивный, также имел при себе автомат Калашникова.

Я задался вопросом, знает ли Саня, что устарело-выглядящий нагрудник Майкла был укреплен кевларом и баллистическими противоударными пластинами. Снаряжение русского не сделало бы ничего, чтобы остановить мечи или когти.

Я сделал некоторую модификацию и своего собственного снаряжения. Ремень, который обычно поддерживала мой жезл на внутренней части плаща, теперь поддерживал дробовик. Я прицепил такую же полоску кожаного ремня к концу простых деревянных ножен Фиделаккиуса, и теперь нес святое лезвие на ремне, переброшенном через плечо.

Майкл кивнул мне и затем мельком взглянул на свои часы.

– Тебе положен небольшой штраф, не так ли?

– Пунктуальность – это для людей, у которых нет других достоинств, – сказал я.

– Или для тех, кто заботится о других, – пробормотал женский голос.

Она вышла из теней с той стороны улицы, высокая и поразительная женщина в кожаном прикиде мотоциклиста. У нее были глаза теплого коричневого оттенка горячего шоколада, и темные и туго заплетеные вокруг головы волосы. Она не пользовалась косметикой, но и без этого она была нокаутом. Выражение ее лица намекало, кто она такая, – печаль на нем смешивалась с огорчением и стальной решимостью.

– Розанна, – сказал я спокойно.

– Волшебник. – Она шагала к нам, высокомерная и сдержанная в то же самое время, ее бедра волновались, когда она шла. Жакет был открыт почти полностью до пупка, и там не было видно ничего кроме кожи. Ее глаза, однако, остановились на Рыцарях. – Насчет этих двух мы не договаривались.

– Мы договаривались, что меня встретит Никодимус, – сказал я. – Не ты.

– Обстоятельства изменились, – ответила Розанна.

Я пожал одним плечом – тем, на котором держал Фиделаккиус.

– То же самое здесь.

– Какие у тебя обстоятельства? – потребовала Розанна.

– Такие, что я имею дело со сворой двуличных, бьющих в спину, предательских сумасшедших убийц, которым я доверяю не дальше, чем могу пнуть.

Она спокойно рассмотрела меня прекрасными глазами.

– И какая роль предназначена Рыцарям?

– Они должны обеспечивать доверие.

– Доверие? – спросила она.

– Именно. Я могу пнуть вас намного дальше, когда они рядом.

Очень маленькая улыбка коснулась ее рта. Она слегка кивнула мне. И повернулась к Сане.

– Эти цвета не идут тебе, зверь. Хотя очень приятно увидеть тебя снова.

– Я не тот человек, что раньше, Розанна, – ответил Саня. – Я изменился.

– Нет, ты не изменился, – сказала Розанна, ее теплые глаза застыли на Сане. – Ты все еще жаждешь драки. Все еще любишь борьбу. Все еще упиваешься кровопролитием. Это никогда не был Магог. Это всегда был ты, мой зверь.

Саня с легкой улыбкой покачал головой.

– Я все еще наслаждаюсь борьбой, – сказал он. – Я просто выбираю с кем бороться немного более тщательно.

– Знаешь, еще не слишком поздно, – сказала Розанна. – Подари эту игрушку моим лорду и леди. Они примут тебя с распростертыми обьятиями. – Она шагнула к нему. – Ты можешь быть со мной, зверь. Я снова буду твоя.

Что-то очень странное случилось с ее голосом на последних предложениях. Он стал… вроде как более низким, более богатым, более музыкальным. Индивидуальные звуки, казалось, имели мало общего со значением – но сам голос сочился медом, в нем был водоворот чувственности и желания, который заскользил в мои уши и мягко запылал в моем мозгу. А ведь я был так, с краю этого, и получил очень урезанную версию обещания, содержавшегося в этом голосе. Саня получил это в полном объеме.

Он откинул голову назад и засмеялся, богатый, рокочущий смех, который отражался от ледяных камней церкви и холодных стен зданий вокруг нас.

Розанна сделала шаг назад, на ее лице появилось удивление.

– Я же сказал тебе, Розанна, – прогремел он, в его голосе все еще слышался смех. – Я изменился. – Потом его лицо стало серьезным. – Ты тоже можешь измениться. Я знаю, как сильно тебя тревожат некоторые вещи, которые ты делала. Я был с тобой, когда у тебя были кошмары.

Она уставилась на него.

Саня протянул ей руки.

– Брось монету, Розанна. Пожалуйста. Позволь мне помочь тебе.

Ее веки опустились. Она вздрогнула, опустив глаза вниз. Потом она сказала,

– Слишком поздно для меня, Саня. Уже очень давно слишком поздно для меня.

– Никогда не слишком поздно, – сказал Саня искренне. – Не поздно, пока ты дышишь.

Что-то, похожее на презрение, пробежало по ее лицу.

– Что ты знаешь, глупый ребенок. – Ее пристальный взгляд перешел на меня. – Покажи мне Меч и монеты, волшебник.

Я вытащил рукоятку Меча Широ, висящего на импровизированном ремне через мое плечо. Потом я вытянул фиолетовый мешочек Королевской Короны из моего кармана и поднял его. Потом встряхнул. Он зазвенел.

– Дай монеты мне, – сказала Розанна.

Я отодвинул руки.

– Нет.

Ее глаза снова сузились.

– Наша сделка…

– Ты сможешь их увидеть после того, как я увижу девочку, – ответил я. – До тех пор тебе придется удовлетвориться их звоном. – И я встряхнул мешочек снова.

Она смотрела на меня с негодованием.

– Решай, – сказал я. – Я не собираюсь торчать здесь всю ночь. Ты хочешь объясняться с Никодимусом, почему ты лишила его шанса разрушить Меч? Или ты все-таки сдвинешься с места и отвезешь нас к ребенку?

Ее глаза замерцали чем-то, похожим на гнев, и теплый коричневый цвет стал блестящим золотом. Но она жестко кивнула головой и сказала,

– Я отвезу вас к ней. Сюда. Пожалуйста.

Глава 41

Следующие несколько минут были напряженные, но этого нельзя было показывать. Если я ошибался в своих выводах ( а это было возможно; бог знает, что могло случиться к тому времени ), то Майкл, Саня, и я собирались идти в логово льва. Выйти оттуда целым однажды удалось пророку Даниилу, но он был все-таки исключением из правила. Чаще в этой ситуации выигрывают львы. Именно поэтому персы и практиковали такой вид казни.

Впрочем, Майкл работал на того же самого работодателя, что и Даниил, и говоря по сути, Саня тоже, даже если он и не решил, так ли это. Но вот я никогда не присаживался поболтать со Всемогущим. Я просто не уверен, какое у него мнение по проблеме «Гарри Дрезден», поэтому моя теологическая позиция довольно проста: я стараюсь не привлекать внимание Богов, божеств или божков. Я думаю, что так всем нам будет лучше.

Тем не менее, учитывая против кого я шел, я думаю, пара камней на моей чаше весов была б не лишней. Надеюсь, Майкл замолвил за меня словечко.

Розанна подошла к дороге и подняла руку. Из ночи появился грузовичок. В нем был только водитель, тип с толстой шеей и сломанным носом, по его глазам было видно, что сам он где-то не здесь. Один из фанатиков Ника, надо полагать. Они ритуально вырезали себе языки, что с точки зрения Ника было одновременно и практично, и знаком чести. Я мог бы попросить его открыть рот и убедиться, но было несколько неудобно.

Майкл осмотрел фургон изнутри. Затем вежливо открыл дверь пассажирского места для Розанны. Динарианка глянула на него, кивнула и села в машину.

Саня сел в машину первым, заняв дальнее заднее сиденье. Я сел следом за Майклом. Розанна что-то прошептала водителю и мы поехали.

На минуту я занервничал. Мы направлялись на запад – в направлении прямо противоположном от озера. Затем водитель повернул на север и, спустя несколько минут, я понял, что мы едем в сторону одной из лодочных станций на северном берегу озера. И успокоился. Если плохие парни догадаются, что мы уже знаем их местоположение, ситуация может измениться очень быстро.

Майкл сидел спокойно, невозмутимое лицо и руки опирающиеся на Амораккиус, просто воплощение святой безмятежности. Саня, позади нас, храпел. Это выглядело не так внушительно, как поведение Майкла, но создавало такое же впечатление небрежной уверенности. Я пытался оставаться таким же спокойным с переменным результатом. Гарри, не трясись. Будь спокоен. Лед в твоих жилах.

Фургон остановился на одной из стоянок у Северного острова. Розанна молча вылезла, и мы последовали за ней. Она спустилась к берегу, вошла в доки и направилась к средних размеров катамарану, пришвартованному в конце причала. Майкл и я взошли на борт следом за ней. Саня отвязал швартовы, оттолкнул лодку от пирса и спокойно запрыгнул на борт.

Спустя несколько минут, Розанна смогла завести двигатель старой лодки и направила ее от городских огней во тьму великого озера.

Странно и жутковато, как легко мир поглотила непроглядная тьма. Странный призрачный свет снежной ночи исчезал во тьме вод озера, в котором снег просто тонул. Низкая облачность какое-то время давала нам немного света, отражая огни города, Но по мере приближения к центру озера и этот свет затухал, и вскоре я уже не мог отличить очертания лодки и ее пассажиров от окружающей воды.

Я не уверен, как долго мы так плыли. Похоже, что час, но возможно не более 30 минут. Лодка подпрыгивала на волнах, хумп, хумп, хумп, и вырывающиеся из под носа брызги покрывали бак сверкающим льдом. Пока я безуспешно пытался угадать движение во тьме, меня слегка затошнило.

Грохот мотора затих, и мы остановились. Тишина была обескураживающей. Я всю свою взрослую жизнь провел в Чикаго. Я привык к городу, его ритму, его музыке. К шуму машин, поездов, радио, крику сирен, сотовым телефонам, музыке, животным и людям, людям, людям.

Но здесь, в центре огромного, пустого холода озера, не было ничего. Ни сердцебиения города, ни голосов, ничего, кроме плеска волн, ударяющихся о корпус лодки.

Я ждал уже несколько минут, пока лодку раскачивали волны. Теперь, когда двигатель не работал – казалось, что лодка вот-вот перевернется, но я не собирался начинать хныкать.

– Ну? – потребовал Саня, где-то за пять секунд до того, как я начал истерику. – Чего мы ждем?

– Сигнала, – пробормотала Розанна. – До тех пор я не собираюсь бросаться на скалы и топить нас всех, милый зверь.

Я достал из моего кармана химический фонарь. Вытащил его из упаковки и растряс. Ввысь устремился зеленоватый свет, который довольно ярко, по сравнению с темнотой последнего получаса, осветил окружающее пространство.

Розанна взглянула на фонарик. В какой-то момент поездки ее человеческая форма уступила место краснокожей, крылатой демонессе с козлиными ногами, однажды виденной мной в Аквариуме. Её глаза, обе пары – карие и сверкающе зеленые, уставились на химический фонарь, она улыбнулась, обнажая белые изящные клыки.

– Без магии, колдун? Ты так боишься растратить свою силу?

Так далеко от берега, посередине такого большого озера, даже самые простые заклинания требуют огромных затрат – но я был уверен, что Розанна, судя по язычкам пламени пробегавшим по ее хребту в Шедде, знала это так же хорошо, как и я. Это было бы пустой тратой энергии, которая могла понадобиться позже. И я напомнил себе, что в моих жилах лед.

– Просто мне нравятся такие фонарики, – ответил я, – Ты знаешь, что их использовали для крови хищника в том фильме с Арнольдом Шварцнеггером?

Ее улыбка исчезла.

– Ты о чем?

– Вот в этом-то вся и проблема с вами – бессмертными, – сказал я, – Вы не распознаете ссылку на популярный фильм, даже если она отложит эмбрион вам в пищевод [76].

С конца лодки послышался сдавленный смех Сани.

Мгновение Розанна смотрела на него с непроницаемым лицом. Затем какая-то скорбная, темная тень легла на ее черты и она отвернулась. Подошла к носу лодки и, завернувшись в свои крылья как в плащ и приняв позу полной беззащитности, стала смотреть во тьму.

Саня заметил это. Он пытался скрыть усмешку, но, на фоне реакции Розанны это усилие прошло незамеченным. Он собрался что-то сказать, но вместо этого нахмурил брови и потряс головой. Затем отвернулся и стал смотреть на воду. Снег продолжал идти крупными хлопьями, мерцая зеленоватым оттенком в свете фонаря. Майкл начал спокойно напевать «Прекрасная Грейс». Должно быть выучил песню у каких-нибудь баптистов. У него был красивый, богатый и уверенный, голос.

Я подошел к Розанне и тихо спросил:

– Скажи, эта вот поза «Скорбящая дева», которую ты изображаешь, – как много Рыцарей ты убила с ее помощью?

Обе пары ее глаз покосились на меня, затем вновь устремили свой взгляд в ночь.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты знаешь. Эта вот твоя прекрасно-грустная аура. Ты выглядишь и скорбно, и трагично, и сексуально. Будто бы кричишь: «спаси меня, спаси меня». Наверно все молодые мужчины после этого хотят увезти тебя отсюда с собой на белом коне.

– Это вот так ты обо мне думаешь? – спросила она.

– Леди, – сказал я, – год или три назад, я бы был первым в очереди. Черт, если б я думал, что ты серьезно намерена уйти, я бы возможно до сих пор помогал тебе. Но я не думаю, что ты хочешь уйти. Я думаю, что если бы ты действительно была такой патетичной, ты бы не смогла управлять твоим Падшим – он бы управлял тобой. Я думаю, что ты неспроста являешься доверенным лейтенантом Тессы. А это значит, что либо эта маска трагичной, запутавшейся леди – просто крокодиловы слезы, либо лицемерие настолько эпичное, что его можно классифицировать как разновидность психологической дисфункции.

Она уставилась во тьму и молчала.

– Ты никогда не ответишь на мой вопрос, – сказал я.

– Тогда почему бы не сказать это громче? – спросила она горько, – Если ты так обо мне думаешь, тогда твоим друзьям нужно об этом знать.

– Ага, – сказал я, – Я так сделаю, а потом твои глаза наполнятся слезами, и ты отвернешься от меня. Позволишь одной слезинке скатиться по щеке, потом повернешь голову так, чтобы ветер закрыл волосами остальные. Может даже твои плечи разок вздрогнут. И получится, что большой, плохой, подозрительный колдун не прощает и не понимает бедную маленькую девочку, попавшую в тяжелую ситуацию, которой только хотелось любви. Поверь мне, Розанна. Я не буду помогать тебе охмурять их.

Ярко зеленые глаза повернулись ко мне, изучая, и Розанна произнесла совершенно другим женским голосом.

– Ласкиель кое-что рассказывала вам про нас.

– Можно и так сказать, – ответил я.

Впереди и чуть правее во тьме загорелся свет – костер, я полагал. Из-за ночи и падающего снега сложно было сказать, как далеко он находится.

– Туда, – произнесла Розанна. – В ту сторону. Извини…

Пока она возвращалась к рулю, над озером подул ветер. Само по себе это не было необычно. Ветел дул на протяжении всего снегопада. Тем не менее, что-то в этом бризе привлекло мое внимание. Что-то с ним было не так.

Мне потребовалось три-четыре секунды, чтобы понять, что именно. Южный теплый ветер.

– О, – воскликнул я, подняв фонарь, и начал рассматривать окружающую нас воду.

– Гарри? – насторожился Майкл. – В чем дело?\

– Чувствуешь ветер? – спросил я.

– Да, – ответил Саня с сомнением в голосе. – Теплый. Что это?

Майкл уловил смысл.

– Приближается Лето.

Розанна взглянула на нас через плечо.

– Что?

– Правь к берегу, – сказал я. – Твари, идущие за мной, убьют любого на своем пути.

Она повернулась к рулевому колесу и включила зажигание. Мотор лодки загудел, чихнул и не завелся.

Ветер усиливался. Вместо снежных хлопьев начала падать слякоть. Льда на лодке стало больше, его толщина заметно нарастала в свете моего фонарика. Волны стали сильнее биться об борт.

– Давай, – занервничал я. – Заводись.

– Смотрите, там! – закричал Саня, показывая пальцем в воду за кормой. Что-то длинное, коричневое, волокнистое и скользкое вырвалось из воды и обвило руку русского рыцаря от кулака до плеча.

– Боже мой! – воскликнул Саня.

Пока я пытался добраться до него, еще две лианы выскочили из воды, обвились вокруг головы и второй руки Сани и протащили его половину пути до воды. Я успел схватить его за ботинок, до того как его уволокли за борт. Упираясь о борт лодки, я начал что было сил тащить его назад.

– Майкл!

Мотор лодки еще раз кашлянул, заикнулся и умер.

– In nomine Dei Patri! – закричал Майкл, пока Амораккиус покидал свои ножны. Широкий меч сверкнул и одним махом перерезал держащие Саню лианы. Отрезанные концы их сгорали от прикосновения стали Амораккиуса, как бумага от пламени.

Я втащил Саню на борт, и русский здоровяк выхватил свою саблю как раз вовремя, чтобы отрубить концы еще одной лианы.

– Что это такое?

– Кельпи, – прорычал я. – Если они обвились вокруг винта двигателя, то наша лодка никуда не поплывет, – и крикнул Розанне – Давай!

Неожиданно лодка накренилась. Я обернулся и увидел кельпи, забирающихся на борт. Это были скользкие, расплывчатые создания, в которых с трудом угадывались гуманоидные формы, созданные из множества мокрых водорослей с широкими ртами и точечками сверкающего серебра вместо глаз.

Я повернулся и провел рукой дугу, освобождая волю с криком: «Forzare!»

Невидимая сила оторвала кельпи от бортов, оставляя длинные нити мокрых растений прилипших к стекловолоконному корпусу. Они издавали булькающие звуки, пока летели и падали в воду.

Двигатель взвыл. Корма опустилась, а нос задрался, пока лодка набирала скорость.

Неожиданно моя нога вылетела из-под меня. Я упал, раскинув конечности, смутно понимая, что один из кельпи все-таки смог добраться до моего колена. Пока меня тащили к корме лодки, по пути сшибая все подряд, я понял, что вот-вот вылечу с лодки в воду. Тогда уже вопрос будет в том, что меня убьет раньше – ледяная вода или ветвистая компания под ее поверхностью.

Затем в мою ногу воткнулось копье огня, сопровождаемое красно-белой вспышкой, свистом и шипением. Я освободился и упал, ударившись о край лодки. В следующий миг я оказался вымоченным ледяной водой с головы до ног. Я посмотрел вниз и увидел крутящуюся и чернеющую лиану, сползающую с моего колена. Саня подошел, отцепил остатки с моей ноги и выбросил за борт. Нога кровоточила, в свете зеленого химического фонаря кровь казалась черной. Более черной, чем запачканный конец Эспераккиуса.

Я схватился за колено и зашипел от боли:

– Черт побери, Саня!

Саня взглянул во тьму за лодкой, а затем на мою ногу:

– А, черт!

Майкл присел напротив меня и наклонился над моей ногой:

– Гарри, сиди спокойно.- Он ощупал мое колено – это было достаточно больно, чтобы я высказался про его родственников. – Все не так уж и плохо. Длинная, но не глубокая. – Он открыл кожаный кошель, висевший с другой стороны ножен Аморракиуса, и вытащил маленький медкомплект. Меч Сани уже разрезал мои джинсы, но Майкл разорвал их еще больше чтобы освободить всю рану. Затем он очистил рану медицинским бинтом, смоченным чем-то из пластиковой бутылки, и наложил повязку. Все это заняло у него две-три минуты. К тому времени как он закончил, шок от ранения уже прошел, и пришла боль.

– Боль придется терпеть, – сказал он, – Извини, Гарри.

– С болью можно жить, – скривился я: – Дайте мне минутку.

– Извини, Дрезден, – сказал Саня.

– Ладно. Только не вздумай больше спасать мою жизнь, – ответил я. Затем я положил свою ногу на скамейку на корме лодки и закрыл глаза. Существует множество способов избавиться от боли помимо наркотиков. Хотя, большинство из них не дадут сколько-нибудь серьезного эффекта, если у вас нет за плечами нескольких лет тренировок в фокусировке и концентрации, но, к счастью, у меня они были. Ментальная техника для блокирования боли, показанная мне тенью Ласкиэль, была пугающе эффективной – когда я использовал ее раньше, я дошел до того, что вообще вырубился, поскольку ничего не знал о своем состоянии. В результате я чуть не умер.

Тело или разум, сердце или душа? Нет, человек – это целое, и мы так созданы, чтобы чувствовать боль. Если ты отключаешь себя от нее, ты действуешь на свой собственный страх и риск.

Но, учитывая то, что нас ждало впереди, и то, что догоняло нас, вряд ли я мог подвергнуть себя еще большей опасности, а сейчас нельзя было отвлекаться на боль. Итак, я закрыл глаза, выровнял дыхание, сконцентрировался и начал методично ограждать себя от боли от моей новой раны, сломанного носа, избитого тела. Это заняло несколько минут, а когда я закончил, ритм двигателя уже изменился с рева на тихое рычание.

Я открыл глаза и увидел, что Саня и Майкл стояли рядом с обнаженными мечами и охраняли меня. На носу лодки Розанна приглушила двигатель и на мгновение пристально глянула на меня. Ее губы тронула едва заметная понимающая улыбка. Затем она снова отвернулась, и я понял, что здесь достаточно светло, чтобы разглядеть очертания ее изящных демонических рогов.

Я поднялся и увидел впереди остров, поднимающийся из вод озера. Он был покрыт лесом и кустарниками Среднего Запада США – много карликовых деревьев и колючий кустарник. Все это покрывал снег, и свет, отражающийся от него, позволил мне разглядеть профиль Розанны.

На берегу находился город, выглядевший как старый город-призрак из вестернов – только он был заброшен так давно, что деревья успели вернуться на место, откуда когда-то были изгнаны. Большинство зданий развалилось. Деревья росли повсюду, и этот вид почему-то напомнил мне о коллекции насекомых: пустые оболочки, приколотые к листу бумаги. Вывеска, стертая ветрами, так что прочесть ее уже было невозможно, болталась на единственной оставшейся ржавой цепи. Она болталась на ветру, издавая скрипящий металлический звук. Ниже по берегу находился скелет старого дока, сломанные колонны торчащие из воды как остатки прогнивших зубов.

Вид этого места наполнил меня чувством присутствия чьей-то пустой, чистой враждебности. Этому месту я не нравился. Оно не хотело, чтобы я был здесь. Оно не испытывало ни капли уважения ко мне, а труп города впереди был молчаливым доказательством того, что однажды оно уже боролось с подобными мне и победило.

– Черт, – воскликнул я, обращаясь к Розанне: – Ты уверена, что это – то самое место?

Она молча показала вверх. Я посмотрел туда, куда указывал ее палец, на гору острова, и понял, что свет, увиденный мною на озере – это костер на холме позади города. Похоже, это была самая высокая точка острова. И что-то там застыло направленное в небо, темный контур здания или башни, слишком далеко, чтобы разобрать.

Розанна заглушила двигатель, и лодка тихо заскользила к ближайшему сломанному деревянному пирсу. Она поднялась на нос лодки с веревкой и, когда нос лодки уткнулся в причал, привязала ее к столбу. После чего прыгнула в воду и пошла вброд.

– О, боже, – воскликнул я, – опять мокнуть.

Усиливающийся ветер донес с озера булькающий, протяжный крик. Я был на севере несколько раз и мог бы сказать, что это крик полярной гагарки – но все мы знали, что это было на самом деле. Лето все еще гналось за нами.

– Мы не высохнем, если будем сидеть здесь, – сказал тихо Майкл.

– На тех деревьях люди, – пробормотал Саня, вкладывая в ножны меч и вновь поднимая Калашников. – Тридцать ярдов вверх, там и там. Это пулеметные гнезда.

– Двинули, – прорычал я, – пока они не заскучали и не решили, что это – Нормандия.

– С нами Бог, – сказал Майкл.

– Аминь, – сказал я, вытаскивая свой дробовик.

Глава 42

Майкл все предусмотрел. У него с собой была дюжина химических обогревательных пакетов – тех, что охотники носят под пальто. Он раздал их нам и мы, когда выбрались на берег, засунули их в носки. Если бы не это, не знаю, как бы мы добрались до вершины холма в мокрых по колено штанах.

У Розанны, конечно, таких проблем не было. Завернувшись в крылья, как в плащ, ее демоническая форма, похоже, была невосприимчива к холоду, своими раздвоенными копытами она скользила по замершему, каменному склону холма не хуже горного козла, ее пушистый хвост резко поднимался и опускался, пока она поднималась. Впереди нее шел Саня, я следом за ней, а Майкл прикрывал тыл. Прогулка была недолгой, но напряженной. Весь городок принадлежал давно забытой компании, и был построен вокруг длинного здания, похожего на консервный завод, которое теперь разваливалось на куски в самом конце разрушенной улицы.

На подходе к холму мы наткнулись на дорогу, которой пользовались в течение последних нескольких дней. Кто-то отчистил ее от снега, обнажив каменные ступени, вырезанные в склоне холма и ведущие к вершине,. Чем ближе мы подходили к вершине, тем ярче свет костра освещал контур здания на вершине.

– Маяк, – пробормотал я, – Или то, что от него осталось.

В свои лучшие времена высота башни составляла,наверное, не менее пятидесяти футов, но сейчас футов двадцать как бы снесла чья-то гигантская рука. Побережье и острова всех Великих Озер были усеяны маяками, и, как возле всех подобных строений, вокруг них всегда витало множество самых разных слухов. Про этот я не слышал ничего, но когда я вглядывался в серые, истершиеся камни, у меня сложилось впечатление, что для того чтобы слухи начали распространяться, кто-то должен сначала пережить встречу с неизведанным, а уж потом рассказать об этом.

Весь этот жуткий остров создавал у меня такое впечатление, как будто бы я иду не по обычной земле, населенной призраками, а по очень древней земле призраков, по такому месту которое никогда не склонялось перед прогрессом и цивилизацией, наукой и разумом, которое не испытывает уважения к детям человеческого гения, как и к их предкам. Остров казался живым существом, которое узнало о моем присутствии способом, который я не мог даже приблизительно описать, и презирает меня.

Но это было не самое жуткое ощущение.

Самым жутким было то, что все это выглядело знакомым.

Поднимаясь по этой каменной лестнице, мои ноги двигались в определенном порядке, как будто бы они ходили по этому пути тысячи раз. Я слегка отклонился от пути на один шаг, не понимая, зачем, спустя мгновение, когда Майкл споткнулся, наступив на камень, который я пропустил, я понял, зачем. Я поймал себя на ведении обратного отсчета и когда отсчет закончился, мы поднялись на вершину холма.

Почему-то я знал, прежде, чем увидел, что одна из стен старого маяка будет сломана, открывая его внутренности, которые были пустыми, как внутренность ружейного ствола. Я знал, что маленький каменный домик, построенный напротив основания башни, будет все еще целым, хотя половина крыши провалилась внутрь и требовала ремонта. Я знал, что домик был сделан из камня полуразвалившегося маяка. Я знал, что передняя дверь скрипит, когда ее открывают, а задняя, которая была не видна с места, где я стоял, разбухает во время дождя и не открывается, как дверь…

… в дом.

Я также знал, что каким бы дьявольски странным это ни было, я не могу позволить всему этому отвлечь меня.

Никодимус и компания уже ожидали нас.

Слякотный дождь начал покрывать все вокруг тонким слоем льда, но костер, разведенный около пролома в стене башни, был достаточно большим, чтобы не обращать на него внимания. Языки пламени поднимались на десять-двенадцать футов и горели странным фиолетовым светом, а вездесущий лед создавал иллюзию фиолетового смерча, цепляющегося за все подряд.

Рядом с костром из камней был сложен трон. Естественно на нем восседал Никодимус. Справа от него стоял Тесса, впервые я видел ее полностью в своем человеческом обличии. Она выглядела как девочка-подросток, едва доросшая до получения водительских прав, и была одета во что-то черное и обтягивающее. Дейдра стояла на коленях у ног Никодимуса, и видя все троих вместе, я мог различить черты родителей у их ребенка. Особенно глаза. Они отражали в полной мере и холодный, точный расчет Никодимуса, и бессердечный эгоизм Тессы.

Магог присел у подножия кучи камней, огромный и похожий на обезьяну, в его глазах горела жажда крови. Динарианец, которого я отлупил серебряной рукой, лежал на земле позади Магога, его лицо пылало ненавистью, одна рука его дрожала, но остальное тело было неподвижно.

Мое сердце радостно забилось. Их все еще было шестеро. Ива еще держалась.

Я поднял руку. Мы остановились, а Розанна подошла и преклонила колени у правой руки Тессы.

– Ух, ты! – воскликнул я. – Какая неожиданная встреча. Вы здесь по делу или просто заблудились по пути на семейную вечеринку?

– В домике стрелки, – очень тихо пробормотал Саня.

– Позади башни в тенях чудища, – прошептал Майкл.

Я не стал смотреть. Если мои друзья говорили, что там есть плохие парни, значит, они действительно там есть – без вариантов.

– Добрый вечер, Дрезден, – сказал Никодимус, – Вы принесли товар?

Я позвенел мешочком Королевской Короны и стукнул по рукоятке меча Широ, нависавшим над моим плечом.

– Да. Но ты уже это знаешь, иначе Рози не стала бы тащить нас так далеко. Так что давай пропустим светскую беседу. Покажи мне девочку.

– Как Вам будет угодно, – сказал Никодимус. Он махнул рукой и тени – поправлюсь, его тень вдруг отступила от разрушенной башни маяка.

Красный свет заполнял это место, изливаясь из знаков и символов самого большого и замысловатого круга, который я когда-либо видел, а я видел сделанные из серебра, золота и драгоценных камней. Этот круг включал в себя все, виденное мной ранее, и еще там были гротескные фигурки, в основном издающие звук звенящих вилок и трубных колокольчиков; и свет, сфокусированный призмами и кристаллами и разложенный на множество цветов, вырисовывавший совершенные геометрические формы вокруг круга.

Ива была внутри.

В свое время я видел множество извращений, но легче от этого не становится. Люди Ника использовали все классические приемы и добавили кое-что свое, чтобы сломить ее. Для начала они раздели Иви, что уже было жестоким при такой погоде. Они обрили ее налысо, оставив пару маленьких золотых кудряшек. Она плавала там в позе зародыша, медленно крутясь. Ее глаза были закрыты, а на лице застыло выражения ужаса и потерянности.

Снаружи они посадили на цепь несколько ужасных охотничьих чудищ, безволосых существ, не похожих ни на что в царстве животных, размером где-то между пантерой и волком. Существа выглядели голодными, и пристально смотрели на летающую закуску. Одно из них рыкнуло и прыгнуло на всю длину цепи, попытавшись откусить кусок уязвимой плоти девочки. Достать ее оно не смогло, но Ива содрогнулась и пискнула.

Пока она крутилась и вращалась – явный отголосок того, что она сделала с Магогом в Аквариуме, – я заметил множество маленьких царапин и синяков, доказательство множества мелких жестокостей. Они должны были казаться просто кошмаром ребенку, который никогда не испытывал реальную собственную боль. Все это – боль, беспомощность, унижение, – все это должно было казаться Иве особенно ужасным, ведь для нее это было новостью. Если бы я сказал, что боль – это часть человеческой жизни, по отношению к ребенку, я бы был лицемером.

Некоторые вещи просто не должны случаться.

– Вот, видите? – сказал лорд динарианцев. – Живая и здоровая, как и договаривались.

Я глянул на Никодимуса, которого от взбучки отделяло каких-то десять секунд…

…и уловил в его глазах нечто, похожее на удовлетворение, и это в одно мгновение охладило мой пыл.

Заключение Ивы было направлено не только на то, чтобы она впала в состояние, в котором можно было бы манипулировать ею.

Оно было направлено также на манипулирование мною. В конце концов, я ведь уже когда-то оказывался в подобной ситуации.

Для динарианцев было недостаточно просто заполучить Меч. Они бы все равно не смогли бы сломать Фиделаккиус, также как и Церковь не могла сломать или расплавить тридцать серебряных монет. Сила Меча была не только физической, и пока его носил человек чистый душой и сердцем, требовалось нечто большее, чем физическое воздействие, чтобы сломать его.

А вот если вручить Меч, к примеру, колдуну, о котором известно, что в прошлом он уже использовал его в корыстных целях, о ком известно, что он обладает дурным характером, о ком известно, что однажды он случайно потерял его, и который в гневе может сжечь пару зданий – это бы кардинально изменило ситуацию. Поставьте его в сложную ситуацию, дайте причину злиться, подкиньте ему могущественное магическое оружие – и он вполне может использовать его из отчаяния, несмотря на то, что он будет исходить из не самых чистых побуждений. Ведь я пришел сюда с миром, движимый целью обменять Меч на жизнь ребенка. Если я возьму Меч и использую для нападения на Никодимуса и компанию, я, как меченосец, предам Фиделаккиус, Меч Судьбы.

В тот же момент Меч станет обычным мечом – предметом из стали и дерева. После этого Никодемус и его сумасшедшая семейка смогут уничтожить это оружие. То есть, для того, чтобы уничтожить Меч, им нужен был кто-то, способный совершить такую ошибку, кто-то, способный сделать такой выбор, все равно, как носящий монету может принять решение выбросить ее, чтобы освободиться от Падшего. Им нужен был кто-то с правом на Меч, способный отказаться от этого права.

Однажды я уже совершил такую ошибку, когда Майкл вынужден был дать мне Амораккиус на время. Я использовал Меч Любви, чтобы спасти свою задницу из ситуации, в которую впутался сам и чуть не разрушил его. И разрушил бы, если бы не вмешательство моего брата, правда, я тогда еще не знал о нашем родстве. А Томас знал. Он присматривал за младшим братом еще тогда.

Не поймите меня превратно. Временами я бываю несколько туповат – особенно когда дело касается женщин. Но я не настолько глуп, чтобы повторить такую серьезную ошибку.

Но …

Никодемус ведь не знал, что я однажды уже совершил ее, не так ли?

О, меня он знал довольно хорошо. Он знал, как сильно он взбесил меня тем, что они сделали Иве – и он рассчитывал, что я среагирую согласно своей природе, и тем самым помогу ему разрушить Фиделаккиус.

Я затеял опасную игру, пойдя против такого старого противника, как Ник, но кто не играет, тот и не выигрывает- и мне нужно было еще немного времени, чтобы удостовериться, что оба наших приза здесь на месте, прежде чем начать действовать.

Поэтому я решил подыграть ему.

Я ударил о землю посохом в левой руке, правой ухватился за рукоять Меча и прорычал,

– Вытащи ее оттуда, Никодимус, сейчас же.

Они рассмеялись надо мной, все вместе, мягко и оскорбительно. Это звучало бы отрепетированно, если бы не было так слаженно. А так это выглядело, как будто они занимались этим годами, и получилось очень естественно.

– Гляньте на его лицо, – промурлыкала Тесса, хихикающая девочка-подросток, – Оно прямо красное.

Я стиснул челюсти так сильно, как мог. Мне не требовалось особого труда, чтобы притворяться злым, но я использовал все свое актерское искусство. Подавись, Сэр Ян [77]. Затем вытянул Меч на пару дюймов из ножен:

– Предупреждаю, – пригрозил я, оглядываясь по сторонам, – Отпустите девочку, а не то худо будет.

Мое актерское мастерство было на высоте. Позади раздался полный тревоги голос Майкла,

– Гарри, – сказал он, – подожди.

Не обращая внимания на Майкла, я продвинулся вперед еще на пару шагов, вытаскивая Меч. Фиделаккиус был классической катаной, с ножнами, выглядящими как старая трость. Пока он был у меня, я содержал клинок в чистоте и периодически смазывал его. Он вышел из ножен без звука, и холодно засиял в фиолетовом свете костра.

– Я принес Меч, – сказал я Никодимусу, с угрозой в голосе, – Видишь? Ты же этого хотел? В обмен на девочку?

Его глаза сузились, когда он смотрел на клинок, и я впервые заметил, что он тоже носил меч на бедре, как, кстати, и Тесса. Супер! Я сделал себе заметку не вступать с ними в бой на мечах. Я большой и быстрый, и могу дотянуться за полстраны, но когда дело доходит до серьезного боя на мечах, я просто мелкота по сравнению с настоящим фехтовальщиком, таким, как Майкл, например, а Майкл считает себя слабым оппонентом Никодимусу.

– Колдун, почему ты, собственно, думаешь, что он будет совершать эту сделку? – спросила Тесса сладким голоском. – Теперь, когда ты здесь, Меч здесь, монеты здесь?

– Может, ты и не заметила, сука, – прорычал я, – но Меч здесь. И два других тоже здесь. Может, вы подумаете дважды, прежде чем начинать драку?

Колючий Намшиель издал квакающий смех.

– Ты думаешь, что мы шестеро испугаемся двух Рыцарей?

– Я думаю, что вас здесь пять с половинкой, придурок, – ответил я, делая еще один шаг вперед. Отсюда я мог видеть больше внутренностей башни: – И чтоб вы знали, против вас три Рыцаря.

Никодимус улыбнулся, обнажив зубы.

– И чтобы Майкл и Саня знали, Дрезден, динарианцев тут семеро, а не шестеро. В конце концов ты все-таки привел их сюда.

– Гарри! – вновь закричал Майкл.

– Заткнись! – рявкнул я на Никодимуса, продвигаясь вперед еще на пару шажков. Почти.

Магог хрюкнул и пододвинулся на ярд ближе ко мне, царапая землю своими когтями и угрожающе тряся головой.

Я взялся за Меч и оскалил зубы.

– О, хочешь попробовать, Модзилла? – дразня его, я сделал еще два шага вперед. Подойди и получи; я тебе покажу, что случилось с Конгом.

Есть! У подножия башни, лежал окровавленный, избитый, полузамерзший, но живой человек. Он поднял голову, когда я показался, и я встретился взглядом с джентльменом Джонни Маркони.

Они привязали его веревкой к скале, что, учитывая погоду в последние несколько дней, было актом милосердия – потому что железная цепь убила бы его. Половина его лица опухла, но оба глаза были целы. На одной стороне лица было много крови. Вообще то…

Черт. У него была оторвана верхняя половина левого уха. Хотя не совсем. Но надорвана. Кулак правой руки был покрыт кровавой коркой. Марконе ободрал его обо что-то перед тем, как был связан. Он дрался с ними.

Я прекратил нести чушь и стал быстро отступать к Майклу и Сане.

Магог замер с комично наклоненной головой и озадаченным выражением морды.

Никодимус, сидевший на троне, почувствовал, что план, задуманный им и вроде бы шедший, как надо, начал разваливаться.

– Майкл! – крикнул я, швырнув Фиделаккиус за спину.

– Убейте их! – закричал Никодемус, его голос разнесся по всей вершине холма, -Убейте их всех!

Тесса издала звук, совершенно похожий на крик при оргазме, и сквозь ее кожу пробились щетинки красно-черного хитина, его тело быстро принимало форму богомола. Дейдра зашипела и выгнула спину в тон своей матери, ее волосы превратились в стальные лезвия, а кожа потемнела. Розанна взвыла, и в ее руках запылал огонь, точнее Адское Пламя, а Колючий Намшиель поднял руку и между его пальцев запрыгали искорки зеленоватых молний.

Магог просто взревел и бросился, и вместе с ним с ревом, полным голода и ярости, дюжина лысых бестий появились из теней вокруг нас и бросились к нам, с полным презрением к своим жизням. И, как будто вышеперечисленного было мало, полдюжины ярко-красных точек, отметок лазерных целеуказателей спрятавшихся стрелков, появились в тумане.

Мда. Суперский план, Гарри.

Они были как раз там, где я и думал.

Глава 43

Я не стал оглядываться, чтобы проследить, что там с мечом. Я сунул руку за отворот плаща и вытащил обрез. Потом отпустил посох, поднял оружие обеими руками, отвернул лицо, и крикнул, “Берегись, огонь!” за секунду до того, как спустил курок.

Когда-то давно я видел, что Кинкейд использовал шары «Дыхания Дракона» против вампиров Красной Коллегии в борьбе в Ригли Филд. Это было дьявольски внушительно, наблюдать вылетающие дробовика снопы пламени сорок футов длиной. С тех пор я провел некоторые исследования относительно всяких штучек, которыми можно выстрелить из дробовика, и оказалось, что здесь куча интересного материала. Просто удивительно, нет, в самом деле, какой творческий потенциал вложен в проектирование различных специализированных боеприпасов, доступных сегодня на рынке.

Мой личный фаворит: шар, известный как Файрбол.

Он разбрызгивает перегретые частицы металла – крошечные, крошечные кусочки металла, разогретые выше трех тысяч градусов. Они распространяются огромным конусом огня и освещают все на расстоянии больше чем двести пятьдесят футов, ярче и горячее, чем любой фейерверк. В лесоводствах их применяют, чтобы пустить встречный огонь, а спецподразделения используют их для отвлечения внимания противника.

Я выпустил два файрбола одновременно, прямо в воздух, и на мгновение все вокруг стало залито светом, столь же ярким, как в летний полдень.

Даже отвернувшись от вспышки, с закрытыми глазами я ощутил, как свет ворвался сквозь веки ярко-розовым. Я услышал стрельбу со стороны дома, и еще от группы деревьев слева, но независимо от того, где разместились никодимусовы бандиты, сейчас они были ослеплены вспышкой, и их вечернему видению нужно будет время, чтобы придти в себя.

Это была половина пользы от использования файрболов в темноте. Мы выиграли чуть-чуть времени для действий, не больше, чем несколько секунд – но несколько секунд совсем не пустяк, если использовать их как следует.

Я опустил дробовик, схватил посох, и кинулся вперед, крича, как сумасшедший.

Майкл и Саня наступали мне на пятки. Майкл держал Амораккиус в правой руке и Фиделаккиус в левой, и пока он бежал, оба лезвия внезапно засияли несильным мерцающим серебряным светом. Одно из тех животных, что скрывались за башней, хотя и ослепленное вспышкой, выпрыгнуло вперед по команде Никодимуса, но злая фортуна нанесла его прямо на Майкла. Рыцарь Креста ударил справа и слева каждым мечом. Послышались звуки нанесенных ударов, крик боли животного, и Майкл протопал дальше, только слегка замедлив свой широкий шаг, оставляя еще дергающееся тело животного на земле за собой.

Потом воздух задрожал от боевого рева Магога, и я бросил пристальный взгляд вокруг, чтобы найти огромного Динарианца, который обращался именно ко мне. Я уже мерялся силами с Магогом и знал, что я смогу остановить его, если нужно. Но также я знал, что это потребует больших усилий и оставит меня уязвимым для его компаньонов, так что вместо того, чтобы пытаться остановить его, я призвал свое желание, и когда обезьяноподобное существо выпрыгнуло мне навтречу, я качнул свой посох круговым движением, как клюшку для гольфа, и крикнул, “Forzare!”

Невидимая сила моей воли крутнулась, добавилась к импульсу броска Магога и оторвала его от земли. Магог с ревом пролетел над нашими головами и рухнул на крутой, скалистый склон, по которому мы только что поднялись. Рев животного преобразовался в дикие слова на каком-то по-древнему звучащем языке, прерываясь криками ярости и воплями боли, пока огромный динарианец катился вниз по каменному промерзшему склону. Он казался более сердитым чем травмированным, и я знал, что я вывел его из игры всего лишь на несколько моментов.

Хотелось бы надеяться, что этого хватит.

Дейдра спрыгнула с насыпи камней, используя для передвижения руки, ноги и лезвия волос попеременно, она была похожа на какого-то огромного причудливого паука – и тут Саня поднял свой Калашников и начал стрелять в нее. Он тоже не использовал автоматический огонь “пали и молись”. Русский притормозил и быстро сделал несколько выстрелов. Первый ударил в скалу в дюйме слева от Дейдры, второй попал ей в бедро, а третий поднял облако искр от стальных лезвий ее волос совсем рядом с черепом. Она издала удивленный вопль боли и страха, и стремительно удрала боком в тень, как плотва убегает вглубь, когда до нее добирается солнечный свет.

По нам начали стрелять с двух сторон, пули были все еще слепые и случайные, но от этого не менее смертельные. Пули – дьявольские штучки, летящие рядом. Они не выглядят драматично. Они гудят, как большие жуки, что могло бы гудеть что-то очень быстрое в деревне жарким, душным летним днем. Они даже почти не пугают, пока действительно не попадут в цель, и тогда станет ясно, каковы они. Это отчасти удобно, в самом деле, тот момент разъединения между временем, когда чувства говорят тебе, что это смерть беспорядочно щелкает вокруг на расстоянии в несколько футов, и время, когда ум осознает, что передвигаться в этих условиях – ужасная идея. Это дает тебе время, чтобы что-то сделать прежде, чем ты испугаешься настолько, чтобы только найти укрытие и отсидеться там.

– Идем, идем! – призвал я, перезаряжая. Наш единственный шанс состоял в том, чтобы продолжать двигаться вперед, отпугивая по пути Никодимуса и компанию, и войти в единственное убежище на вершине.

– Убейте их! – взревел Никодимус разъяренным голосом, и вверху прошумел ветер. Он, должно быть, поднялся к небу, летя на своей тени, как на огромных крыльях летучей мыши.

Множество животных бросилось к Майклу, и оба Меча заработали снова, нанося удары, серебряный свет от их лезвий стал ярче. Саня издал боевой крик, и еще больше света затопило вершину, моя тень передо мной стала темнее, поскольку Эспераккиус вступил в бой, и множество звериных криков боли сотрясло воздух.

Передо мной Колючий Намшиэль выл в расстройстве и очевидном ужасе на каком-то языке, которого я не знал, и тут я увидел, что и Тесса и адская девушка Розанна исчезли. Намшиэль протягивал руки в направлении дальней стороны каменного трона, и кричал с отчаянием в голосе, “Вернитесь!”

Потом он повернулся ко мне, услышав мои шаги, хрустящие через влажный снег. Он все еще держал корону зеленой молнии в своей колючей руке, и когда его глаза сосредоточились на мне, он обнажил свои зубы в клубке горькой ненависти и швырнул в меня потрескивающий изумрудный электрический шар.

Мой защитный браслет был уже готов, и было достаточно ужаса и гнева, чтобы обеспечить мою обороноспособность. Я отклонил сферу под углом и дал ей безопасно отскочить в небо.

– Щенок, – прорычал Намшиэль , и начал собирать светло-зеленую власть на кончиках пальцев. Он сделал странный небольшой жест, щелкнул пальцами, и внезапно пять крошечных нитей зеленого света понеслись ко мне по пяти отдельным, спиральным траекториям.

Я снова подготовил свой щит, чтобы отбить новое нападение – и сообразил в последнюю секунду, что каждая отдельная нить энергии, летящая в меня, имела немного разную длину волны спектра волшебной энергии, и разные частоты, поэтому мой щит не мог сразу приспособиться, чтобы прикрыть меня. Не все в одно и то же время, и на том спасибо. Я отбил три из них и почти поймал четвертую, но она скользнула возле меня, и даже близко не коснулся пятой.

Что-то, что ощущалось как холодная, сальная фортепьянная струна, обернулась вокруг моего горла, и я почуствовал, что не могу дышать.

– Несносная, наглая мелкая обезьяна, – зашипел Намшиэль. – Играющая с огнями создания. Связывать с ними свою душу, как будто ты один из нас. Как ты осмелился сделать такое?. Как ты смел применить огонь души против меня! Да я лично наблюдал, как твой жалкий вид был слеплен из навоза.

Если б он не придушил меня почти до смерти, я мог бы возразить что-то, или хотя бы прервать этот страдающий манией величия монолог. Мне только было жаль, что я не понимал, о чем, черт возьми, он говорит. Конечно, я хорошенько поддал ему той серебряной рукой, но он воспринимал это как-то чертовски близко к сердцу.

Я потерял нить того, о чем думал. Моя голова кружилась. Горло было перехвачено. Колючий Намшиэль еще о чем-то разглагольствовал. И тут Амораккиус сверкнул серебряным огнем, и голова Колючего Намшиэля отскочила от его плеч, дважды перекувыркнулась, и упала в снег.

Внезапно я смог глубоко вздохнуть, и мир снова начал налаживаться.

Майкл вышел вперед, бросил один взгляд на тело Намшиэля, и отрубил кисть его правой руки. Потом он поднял ее и бросил в мешочек, висящий на поясе с ножнами. Тем временем, Саня подхватил его винтовку и поднял меня на ноги.

– Идем, – я задыхался, с трудом выталкивая слова через свое полусокрушенное горло. Я поднялся на ноги и замахал рукой, показывая Сане, что нужно двигаться вперед. – На маяк. Скорее.

Саня перевел взгляд с меня на башню, быстро вложил в ножны свой Меч и снова поднял винтовку. Большой русский взбежал к башне с Калашниковым у плеча, и точными выстрелами начал всаживать пули в головы животных, что были прикованы цепями к стенам внутри, чтобы мучить Иву, которая все еще плавала связанная в пределах большего круга.

Я последовал за Саней так быстро, как только мог, пропуская хрипящее дыхание через мою больную шею. К тому времени, когда Майкл и я вошли в убежище главным образом закрытого кольца камней башни, стрельба со всех сторон стала точнее, поскольку вечернее видение бандитов возвратилось. Крошечный удобный момент, который создала вспышка файрболов, кончался.

– Откуда ты знал? – спросил Майкл, тяжело дыша. – Откуда ты знал, что они сломаются, если атаковать их?

– Нельзя прожить две тысячи лет, занимаясь такими делами, и не приобрести рефлексов хищника, – ответил я. – А любые хищники в мире одинаково реагируют на громкий шум, яркие вспышки, и шумные неожиданные нападения. Они сматываются. Не могут реально постоять за себя. Привычка, приобретенная за пару тысячелетий, их сломала.

Саня спокойно выстрелил еще в одно животное.

Я пожал плечами.

– Никодимус и компания думали, что они знают, как пойдут дела, и когда дела пошли не так, как они ожидали, они занервничали. Поэтому Никелевые головы смылись. – Я наморщил губы. – Конечно, они собираются вернуться через минуту. И будут очень расстроены. Эй, там, Марконе!

– Дрезден, – сказал Марконе таким тоном, будто мы встретили друг друга у кафе. Он казался немного усталым, но спокойным. Все это можно, вероятно, служить индикатором того, насколько храбр преступный лорд. – Ты можешь помочь ребенку?

Черт возьми. Это – вещь, за которую я больше всего ненавижу Марконе. Время от времени он говорит или делает что-то, что мешает отмаркировать его “подонок, преступник” и аккуратно зарегистрировать его раз и навсегда где-нибудь в дальнем ящике. Я впился взглядом в него. Он возвратил взгляд, слабо, понимающе улыбаясь. Я пробормотал нечто и повернулся, чтобы изучить искусно сделанный круг, в то время как Саня приканчивал последних животных.

– Я никогда не видел ничего подобного, – сказал Майкл спокойно, рассматривая круг.

Я не стал возражать. Даже для профессионала этот круг был внушителен. Здесь было множество люминесцентных, пылающих линий и водоворотов, а это всегда выглядит фантастически, особенно ночью. Золотые и серебряные и драгоценные камни тоже впечатления не портили. Свет и музыка, издаваемые колокольчиками и кристаллами, добавляли удивительное и немного жуткое обрамление ко всему этому, особенно учитывая искусство гротеска, которое базировалось на волшебной науке о символах.

– Это – работа высшего класса, – сказал я спокойно. – Нужно столетие, а может, и два, прежде, чем я смогу приблизиться к этому уровню работы. Это тонко. Одна единственная неточность, и все это пойдет насмарку. Это сильно. Когда это соединяли, если б любая из нескольких дюжин потоков силы промахнулся хотя бы на момента, все это могло выдти из-под контроля и рвануть так, что вершину этого склона просто бы сдуло. Нужен был чертов гений, чтобы соединить все это, Майкл.

Я поднял свой посох.

– К счастью, – сказал я, и двумя руками нанес удар по ближейшей грани тонкого, хрупкого кристалла. Она разлетелась с приятной легкостью, и свет вокруг большего круга начал дрожать и рассеиваться. – Достаточно обезьяны с большой дубинкой, чтобы сломать его.

И я пробиваться в круг, орудуя моим посохом. Это было здорово. Бог знает, сколько времени плохие парни разрушали тщательную работу чьих-то жизней, когда они отнимали у людей жилье, любимых, и сами жизни. И было ужасно приятно принести небольшую чашу Шивы в их жизни, просто для разнообразия. Я разрушил кристаллы, которые согнули свет в клетку, чтобы держать Архив в заключении. Я погнул и смял точно настроенные разветвления, которые сосредотачивали звук в цепи. Я сокрушил картину неволи и заключения, что ограничивала саму идею свободы, и оттуда я продолжал ломать прутья из слоновой кости, покрытые рунами, сокрушать драгоценные камни с нанесенными на них символами, сминать в бессмысленные комки золотые пластины с написанными на них символами заключения.

Я не помню, в какой момент я начал кричать от ярости. Настолько поражало меня, что эти люди взяли магию, силы жизни и созидания, силы, означавшие создание и защиту, изучение и сохранение, и они согнули и скрутили все это в богохульство и непотребство. Они использовали это, чтобы заключать в тюрьму и пытать, мучить и калечить в попытке поработить и разрушить. Хуже, они использовали магию против Архива, против гаранта самого знания непосредственно – и хуже того, против ребенка.

Я не останавливался, пока не разрушил их дорогую, сложную, изящную пыточную палату, пока я не смог протащить свой посох через последний, гладкий золотой круг в самой внутренней точке этого построения, разбивая последнюю оставшуюся структуру колдовства.

Энергии тюрьмы, высвободились с грубым завыванием, уплывая прямо в воздух наверху колонной неистового фиолетового света. Казалось, на мгновение я разглядел крутящиеся в нем лица, но тут свет исчез, и Ива безвольно упала на холодную землю, просто голая маленькая девочка, в синяках и царапинах и полубезсознательная от холода.

Майкл уже был рядом, снимая плащ. Я завернул в него Иву. Она издала хныкающие протестующие звуки, но на самом деле она не сознавала, что происходит. Я поднял ее и держал на руках, укрывая ее собственным плащом, насколько мог.

Я огляделся и увидел, что Марконе смотрит на меня. Саня освободил его и дал криминальному лорду свой плащ. Марконе ссутулившись стоял под мокрым снегом в белом плаще, держа в руках один из химических согревающих пакетов. Он был только немного выше среднего роста и среднего телосложения, так что санин плащ укрывал его как одеяло.

– С ней все будет в порядке? – спросил Марконе.

– Будет, – сказал я решительно, – будет, черт возьми.

– Вниз! – рявкнул Саня.

Во внутреннюю часть маяка начали залетать пули, они дико грохотали внутри. Все пригнулись. Я удостоверился, что прикрываю Иву своим телом и плащом от выстрелов. Саня высунулся на секунду, сделал несколько выстрелов, и быстро вернулся под прикрытие. Стрельба с внешней стороны становилась сильнее.

– Они поднимают подкрепление с низа холма, – сообщил Саня. – И более тяжелое оружие тоже.

Марконе оглядел невыразительный интерьер разрушенного маяка.

– Если у них есть гранаты, то операция по спасению довольно быстро закончится.

Саня высунулся, сделал еще пару выстрелов и вернулся прежде, чем ответный огонь начал клевать камень, где он только что был. Он что-то тихо пробормотал и сменил магазины на своей винтовке.

Тут вражеский огонь внезапно прекратился. Секунд двадцать или тридцать на вершине стояла тишина. Потом до нас донесся гневный голос Никодимуса.

– Дрезден!

– Что? – откликнулся я.

– Я намерен дать вам один шанс пережить это. Отдайте мне девочку. Отдайте монеты. Отдайте меч. Сделайте это, и я позволю вам уйти живыми.

– Ха! – сказал я. Надеюсь, что мой голос звучал увереннее, чем я себя чувствовал. – Или, возможно, я просто сам возьму и уйду.

– Уйдете в Небывальщину оттуда, где вы находитесь? – спросил Никодимус. – Лучше сразу попросите вашего русского пристрелить вас всех. Я знаю, что живет на той стороне.

Учитывая, что они выбрали это местоположение для большего круга, именно потому что здесь был сильный источник темной энергии, вполне можно было предположить, что это это место соединялось с некоторыми неприятными областями Небывальщины. Так что, по всей вероятности, Никодимус не врал.

– Откуда мне знать, что ты не убьешь меня, как только получишь, что хочешь? – откликнулся я.

– Гарри! – зашипел Майкл.

Я утихомирил его.

– Мы оба знаем, чего стоит мое слово, – сухо сказал Никодимус. – В самом деле, Дрезден. Если мы не доверяем друг другу, зачем вообще разговаривать?

Хе. Чтобы протянуть время и дождаться второй половины того, что нам должна, как предполагалось, обеспечить та пара файрболов.

Та пара двухсотпятидесятифутовых огней ненадолго ослепила наших врагов, это верно.

Но они сделали кое-что еще.

Марконе на мгновение наклонил голову в сторону, а затем пробормотал,

– Кто-нибудь еще слышит эти звуки?..

– А, – я сказал, и взмахнул кулаком в воздухе. – Ах-ха-ха-ха! Вы когда-либо слышали в своей жизни что-нибудь столь великолепное и торжественное?

Глубокий звон валторн присоединился к струнным, отзываясь эхом по вершине.

– Что это? – пробормотал Саня.

– Это, – крикнул я, – Вагнер, детка!

Никогда не говорите, что Та, Кто Выбирает Убитых [78], не сможет придти.

Мисс Гард вела переоборудованный Хью от восточной стороны острова, летя в четверти дюйма от верхушек деревьев, в звуках “Полета Валькирий” из громкоговорителей, установленных на нижней стороне вертолета. Ветер, дождь со снегом, и все такое, но тем не менее она безупречно долетела в ночное время, используя в качестве ориентира два файрбола, выпущенных вверх, их было очень далеко видно на фоне черного как смоль озера. Хью повернулся бортом к подъему на гору, музыка, ревела так громко, что стряхивала снег с верхушек дерева. Боковая дверь вертолета была открыта, откровенный мистер Хендрикс был занят пулеметом с вращающимися стволами, закрепленным на палубе вертолета, что, конечно, полностью незаконно.

Но в таком случае я считаю, что это – главное преимущество работы с преступниками. Они просто не заботятся о таких вещах.

Стволы завертелись, и язык пламени вырвался с конца оружия. Снег и земля взлетели в воздух в длинной траншее перед орудием. Я отважился на быстрый взгляд и увидел мужчин в темной униформе, прыгающих в укрытие, в то время как опустошительный вихрь вращался взад и вперед поперек вершины, и превращал насыпь камней в мелкий щебень.

– Это за нами! – сказал я. – Пошли!

Саня шел впереди, посылая более или менее случайные выстрелы в любого, кто уже не лежал на земле, чтобы избежать огня от оружия на вертолете. Некоторые из солдат Никодимуса были более сумасшедшими, чем другие. Некоторые из них вскакивали и пытались погнаться за нами. Но тот пулемет был разработан, чтобы стрелять по самолетам. Что оставалось от человеческих тел, вряд ли можно было опознать.

Здесь не было места для приземления вертолета, но с другой его стороны нам сбросили трос, который управлялся лебедкой, в то время как вертолет завис выше нас. Я смотрел ввверх, и видел, как Люччио управляет лебедкой, ее лицо было бледно, но глаза взволнованно блестели. Благодаря ей Гард знала, где искать сигнал, – я дал Анастасии немного своих волос, чтобы использовать их в колдовстве прослеживания, и она следовала за мной с тех пор, как я уехал, чтобы встретиться для обмена с Розанной.

Трос с ремнями безопасности на конце спустился,.

– Марконе, – крикнул я сквозь шум моторов и пулемета – который, надо сказать, все это время что-то подчеркнуто излагал. – Вы первый. Такой был договор.

Он покачал головой и указал пальцем на Иву.

Я рыкнул и уложил девочку ему на руки, а потом начал застегивать на нем ремни безопасности. Через пару секунд он вместе с полубессознательной Ивой на руках был полностью упакован. Я дал Люччио знак – большие пальцы наверх, и Марконе с Ивой пошли, изящно проносясь на тросе к вертолету, обернутые в белые плащи с алыми крестами на них, резко выделяясь в зимнем свете. Люччио помогла втянуть их, и секунду спустя пустой ремень безопасности снизился снова.

– Саня! – сказал я.

Русский передал мне Калашников, проскользнул в ремни безопасности и поднялся на борт. Снова пустой ремень безопасности прибыл вниз – но теперь с низа холма время от времени стали раздаваться выстрелы из оружия по-серъезней. Его можно было б подавить огнем нашего пулемета, но Гард не могла держать здесь вертолет долгое время.

– Гарри! – сказал Майкл, предлагая мне ремень безопасности.

Я собирался взять его, но случайно глянул вверх и увидел, что Гард смотрит вниз на нас через пузырь плексигласа вокруг пилота, смотрит на Майкла с абсолютно страшным выражением, которое я уже видел на ее лице однажды, и мое сердце заколотилось в ужасе.

Последний раз она так выглядела, когда я стоял в переулке у книжной лавки Бока в Чикаго, и некромант по имени Собиратель Трупов с вампиром по кличке Ли Хань собирались убить меня. Несколько минут спустя Гард сказала Марконе, что она видела мою судьбу, что судьба моя была умереть на на том самом месте. Единственная причина, что я пережил этот момент, заключалась в том, что вмешался Марконе. ^[79]

Но даже если я никогда не видел такого ее лица прежде, я думаю, что когда Валькирия, парящая над полем битвы внезапно возвращается к реальности, заинтересованная конкретным воином, это не хорошо.

А я дал кузнечику обещание. И если дело настолько дрянь, что кого-то зароют в землю, то пусть это не будет отец Молли.

– Сначала ты, – сказал я.

Он начал спорить.

Я толкнул ремни безопасности ему прямо на грудь.

– Черт возьми, Майкл!

Он поморщился, покачал головой, а затем вложил Амораккиус в ножны. Все еще держа Фиделаккиус в руке, он закрепил ремни. Я дал Люччио знак на подъем, и Майкл начал подниматься. Гард слабо хмурилась, и часть моей кричащей напряженности начала ослабляться.

Тесса и Розанна вынырнули из завес, которые были так же хороши, как те, что делала Молли, и не нужно быть Шерлоком, чтобы понять, кто проделал львиную долю работы над большим кругом, в котором содержали Архив. У меня было полсекунды, чтобы отреагировать, но я запутался в ремне саниного оружия, которое он вручил мне, чтобы я мог защититься в случае, если внезапно подвергнусь нападению. Спасибо, Саня.

Тесса ( у нее сейчас было прелестное человеческое лицо, а глаза сияли безумным весельем ) когтями богомола вцепилась в мою голову, и мне, по крайней мере, удалось загородиться винтовкой прежде, чем она оторвала мне голову. Но вместо того, чтобы разбить оружие, как я ожидал, она вырвала его из моей руки, так легко, как можно вырвать леденец у ребенка, и далеко от меня отскочила.

Потом она подмигнула мне, послала мне воздушный поцелуй, и открыла огонь в Майкла из Калашникова на полном автомате на расстоянии не больше десяти футов.

Мой друг не закричал, когда пули попали в него. Он только дернулся один раз в брызгах алого и обмяк.

Фиделаккиус выскользнул из его пальцев и упал на землю.

Искры полетели от Хью, когда пули попали в него, и взрыв дымного пламени появился от вентиля на одной стороне его фюзеляжа. Он резко опустился на одну сторону, и в течение секунды я думал, что он сейчас перевернется и упадет – но он выправился, пьяно шатаясь, и все еще таща неподвижное тело моего друга на тросе, как крючок с наживкой в конце лески, исчез в темноте.

Глава 44

В то время, когда какая-то часть меня наблюдала весь этот случай, остальная часть меня просто кричала в нерассуждающем гневе, в муке, в отрицании.

Я был почти уверен, что я догадался, кто забрал мой жезл. Я был почти уверен, что я знал, почему это было сделано. Я даже думал, что, глядя с определенной точки зрения, это, наверное, была не полностью глупая идея.

Но теперь меня это абсолютно не заботило.

У меня не было с собой жезла, и я не был уверен, что моей сырой власти, независимо от того насколько я разъярен, будет достаточно, чтобы причинить Тессе боль, пробить обороноспособность, которую ей дает Падший. Я никогда не мог достигнуть нужной точности без помощи жезла.

Но прямо сейчас меня это тоже совершенно не беспокоило.

Я сосредоточил свою ярость, сосредоточил мой гнев, сосредоточил мою ненависть, и мое неприятие свершившегося, и мою боль. Я выбросил все во всей вселенной очень далеко, кроме мысли об окровавленном теле моего друга, висящем на конце троса, и о пятне в два дюйма шириной в центре груди Тессы.

Потом я глубоко вдохнул, держа руку над головой, и проревел через свое сорванное горло, настолько громко, что почувствовал, что там что-то порвалось,

– Fuego, pyrofuego! – Я нанес удар двумя пальцами правой руки вперед, одновременно развязывая мою ярость и мою волю. – Гори!

Поток сине-белого огня, настолько плотного, что он был почти твердым объектом, стеганул через расстояние от меня до Тессы, и врезался в нее как огромное копье.

Динарианка-богомол откинула назад свое симпатичное лицо и закричала в муке, когда копье огня пробило ее насквозь, выплавив широкое отверстие, которое горело и еще расширялось. Она падала, воя и дергаясь, сожженная огнем, намного более смертельным и более разрушительным чем любой, какой я когда-либо вызывал прежде, с жезлом или без него.

Я ощутил, как что-то перемещается ко мне, и откатился в сторону как раз в тот момент, когда одно из раздвоенных копыт Розанны хлеснуло через воздух там, где мое бедро было моментом прежде. Если бы она попала, то достала бы до кости. Я двинул посохом ей в лицо, вынуждая ее отпрыгнуть, сопровождая удар волей и криком, “Forzare!” Это был не лучший мой кинетический удар, но это был удар, достаточно тяжелый, она пролетела дюжину футов по воздуху и упала на землю.

Я подхватил рукоятку Фиделаккиуса там, где Меч упал. Когда мои пальцы сомкнулись на рукояти оружия, я понял несколько пунктов холодной логики, как будто их объяснил мне спокойный, рациональный, мудрый старик, которого совершенно не волновал мой гнев.

Во-первых, я понял, что я теперь остался один на неотмеченном на карте острове в середине озера Мичиган, в компании с сумасшедшими и падшими ангелами.

Во-вторых, то, что у меня все еще были монеты и Меч, и Никодимусу они все также были нужны.

В-третьих, то, что Динарианцы были точно выведены из себя теперь, когда я нанес им реальный урон.

В-четвертых…

Земля задрожала, как будто под тяжелыми шагами.

В-четвертых, с тех пор, как я сбил с толку попытку Лета отследить меня через булавку в форме дубового листа, Самый Старший Брат Граффов, по всей вероятности, ждал, когда я использую боевую огненную магию, – то самое волшебство, которое я переплел с властью Летней Леди два года назад в Арктис Тор. Это была самая вероятная причина, почему Мэб (наиболее вероятный подозреваемый для того, чтобы влезть мне в голову) забрала мой жезл и мои воспоминания о том, как использовать боевую огненную магию – чтобы обезопасить меня от нечаянного раскрытия моего положения каждый раз, когда я влезаю в драку.

И теперь, когда я это все-таки сделал, Самый Старший Графф должен был, вероятно, меня посетить.

И пятое, и последнее, я понял, что у меня нет никакого способа выбраться с этого глупого и до дрожи знакомого острова – если я не смогу пробраться к докам, и сесть в лодку.

Я все еще горел потребностью нанести ответный удар людям, которые причинили боль моему другу, но суть вопроса была в том, что я не мог нанести им ответный удар и выжить, а если они прикончат меня, то я только вручу им оружие, чтобы продолжать войну, а Майкл потратил целую жизнь, чтобы эту войну закончить.

Надо было бежать – другого выбора не было. Рассуждая реалистично, спасение даже не выглядело вероятным, это просто был мой единственный шанс.

Поэтому я задвинул Меч назад в его ножны, сориентировался по захудалому небольшому городу, где мы высадились на берегу, и побежал. Быстро.

В самом деле, я не так силен, как такие действительно большие парни Майкл и Саня. Я не умею драться на мечах так, как Никодимус или Широ. У меня еще нет такого опыта в волшебстве и искусных ноу-хау, как у действительно опытных колдунов и волшебников, которые бродили вокруг в течение многих столетий, как Привратник или Колючий Намшиэль.

Но я сделаю любого из этих парней в состязании по бегу. Гарантирую. Я бегаю – и не для того, чтобы я быть худым и выглядеть хорошо. Я бегаю для того, чтобы можно было убежать, когда кто-то преследует меня, чтобы убить. И когда имеешь такие длинные ноги, как у меня, являешься худым, и в хорошем состоянии, тогда можно в самом деле хорошо передвигаться. Я несся через лес, как олень, придерживаясь пути, по которому мы шли раньше. Снег помогал не потерять тропу, и хотя через пару часов это все обледенеет, сейчас было совсем не скользко.

Я извлекал выгоду из хаоса, вызванного прибытием Гард. Я мог слышать все виды беспорядка, поскольку мужчины в лесу кричали и пытались выяснить то, что делается, заставить помогать раненым, и следовать за тем, что вероятно находилось в противоречии с порядком, благодаря отверстиям, которые проделал в их цепи команд Хендрикс со своим пулеметом. Радио щелкали, и голоса гудели по ним, функционируя ненадежно, поскольку находились области, богатой сконцентрированной волшебной энергией.

Факт, что большинству мужчин удалили свои языки вероятно, ничему не помогал. Нику следовало бы попросить моего совета и прочитать тот список злого повелителя [80]. Серьезно.

Кто-то в нескольких ярдах справа от меня кричал мне что-то. Получалась полная белиберда. Я ответил ему таким же бессловесным мусором, притворяясь, что у меня тоже нет языка, и добавил грубый жест к тираде. Я не знаю, получилось у меня очень загадочно, или это шокировало его, но в любом случае, он ошеломленно заткнулся. Я отправился дальше, без всякой дальнейшей реакции вообще.

Я думал, что я уже оторвался, когда достиг руин небольшого города и его главной улицы вдоль береговой линии.

А затем я услышал рев Магога, спускающегося с холма позади меня, очень быстро спускающегося, раза в два быстрее меня. Такое чертово преимущество имеют демонические типы. Даже при том, что они не тренируются и не практикуют, они все таки могут двигаться быстрее, чем те, кто посвятил этому занятию жизнь, кто в самом деле потел и напрягался, развивая свои способности буксировать задницу. Сволочи.

Казалось ясным, что Магог преследовал меня, или, по крайней мере, что он направлялся к доку и лодке, чтобы исключить для меня любой шанс спасения с острова. У меня было мало времени, чтобы привередничать, выбирая пути, как избежать встречи с ним, и я нырнул в длинную, темную пещеру здания, которое выглядело, как будто здесь когда-то был консервный завод.

Крыша провалилась в нескольких местах, и снег покрывал, наверно, треть пола, обеспечивая нечто, похожее на свет. В большинстве своем стены все еще стояли, но относительно пола у меня были очень серьезные сомнения. Здесь было много мест, где можно сломать ногу, провалившись на гнилых досках. Я старался двигаться вдоль стены и надеялся на лучшее.

На этот раз вражеские трудовые ресурсы сработали мне на пользу. Если бы Никодимус привел сюда только своих товарищей динарианцев, вокруг были бы только следы раздвоенных копыт, и гигантских богомолов, и обезьян, и такого прочего в снегу острова. Но он притащил сюда множество пехотинцев, и в результате всюду были человеческие старые следы. Так что мои из них, более или менее, не выделялись. Таким образом все, что мне нужно было сделать, это войти в здание, исчезнуть из поля зрения, и оставаться так, пока Магог не пройдет мимо.

Едва я присел и начал изображать мышь, как древнее, полугнившее дерево старого консервного завода задрожало подо мной, я ощутил вибрацию подошвами ног. Потом еще раз, и еще, ритмично, как медленные шаги.

Они сопровождались звуком движения Магога, такое тяжелое, кожистое шарканье по снегу, сопровождаемое равномерным сопением, как мехи кузнеца. Затем я услышал, как Магог внезапно остановился в снегу и удивленно фыркнул, а потом издал громкий рев вызова.

И голос, очень глубокий, звучный голос, сказал,

– Уйдите с этого места, существо. Моя ссора не с Вами.

Магог с завыванием ответил что-то на языке, которого я не понимал.

– Примите это, как есть, Старший, – сказал сильный голос, мягко и с уважением, – у меня тоже есть обязанность, от которой я не могу отклониться. Этой ночью мы не должны иметь разногласий. Отбудьте с миром, Старший, с Вашим вьючным животным.

Магог снова зарычал на том же иностранном языке.

Глубокий голос стал жестче.

– Я не ищу ссоры с Вами, Падший. Я прошу Вас, не принимайте миролюбивое намерение за слабость. Я не боюсь Вас. Прочь, или я Вас повергну.

Обезьяноподобный динарианец взвыл. Я услышал, как его когти шкрябнули, разрывая землю, и крупное тело помчалось вперед к источнику глубокого голоса.

Магогу, казалось, не хватило слов, чтобы дать достойный ответ.

Я не мог видеть то, что затем случилось. Была вспышка золотого и зеленого света, как солнечный свет, отраженный от новой весенней травы, и детонация в воздухе, звук, который был не то, что бы раскатом грома, не то, что бы взрывом огня. Это было даже не очень громко, но я ощутил это всей поверхностью моего тела так же, как и барабанными перепонками.

Стена консервного завода разрушилась внутрь, и Магог – точнее, то, что осталось от Магога, – влетел через нее. Он рухнул на пол приблизительно в двадцати футах от меня. Огромные куски отсутствовали спереди гориллоподобного тела, включая его бедра и большую часть передней половины его туловища. Но это не была рана. Пустые куски были как бы нарисованы нежным желто-зеленым жаром, который, казалось, запечатал кровь. Пока я таращился, Магог вздрогнул один раз, а затем обмяк. Крошечные ростки зелени в течение нескольких секунд распространились по трупу, развернулись листья, а затем в изобилии красок расцвели полевые цветы.

Покрытие цветущих растений, казалось, пожирало тело гориллы и проявлялось смертное тело, что было под ним, – мускулистый молодой человек, все еще скромно покрытый завесой цветов. Он был совсем мертв, его глаза были безжизненны и пусты, и цветы росли в отверстии, где было его сердце. На нем был кожаный воротник с висящей небольшой резиновой рамкой, вроде собачьей бирки, в которой чернел знак динария. Он был совсем мальчишкой, едва ли старше Молли.

Снаружи раздался глубокий, звучный вздох. Потом тяжелый удар, от которого задрожала земля. И еще один.

Он приближался.

Мое сердце подпрыгнуло прямо мне в зубы. Конечно, я понятия не имел, кто был там, но все признаки кричали, что это был один из Сидхе. Они в самом деле использовали архаичные обороты речи – или, возможно, было более справедливо сказать, что они только так и разговаривали. Так или иначе, все указывало на то, что это был Самый Старший Брат Граффов, прибывший, чтобы рассчитаться с чемпионом Зимы в этом деле, и способ, которым он только что поверг одного из динарианцев, как будто тот был нахальным эльфом, не предвещал ничего для меня хорошего.

Я попятился назад, поскольку тот ужасный звук раздался снова, и половица под моей ногой сомнительно заскрипела.

Тут у меня возникла идея. Каждый следующий еще больше, и так далее. Если Самый Старший Графф был еще больше, чем последний, то возможно я мог бы использовать хрупкий настил против него – достаточно долго, чтобы добраться до лодку и отчалить от острова, в любом случае. Открытая вода была другим фантастическим нейтрализатором огромного несоответствия размеров. Устанавливание реалистических целей всегда было моим ключом к успеху. Я не мог выиграть борьбу с этим существом. Я только должен был прожить достаточно долго, чтобы убежать.

Я рискнул, выбрал самую твердо-выглядящую половицу, которую мог увидеть, и двинулся через комнату к дальней стороне здания, той, что ближе к воде, и повернулся, чтобы стоять лицом к отверстию в стене, через которое тело Магога влетело сюда.

Бум. Бум. Бум.

Я подготовил свое волю и вытащил мой защитный браслет, на случай, если он будет нужен. Я поднял свой посох и направил его туда, где, как я думал, окажется голова Самого Старшего Граффа, когда он войдет, чтобы он сразу понял, что я серьезен.

Бум. Бум. Бум.

Я прицелился посохом немного выше.

Бум. Бум.

Пот просачивался сквозь мои брови.

Бум. Бум.

Сколько еще этот парень будет идти?

Бум. Бум.

Это уже становится смешным.

Бум. Бум.

И Самый Старший Графф появился в отверстии.

Он был пять футов высотой. Пять и два, максимум.

Он носил одежду с капюшоном, откинутым так, что я мог ясно видеть его завитые, как у барана, рожки, разные козлиные особенности, длинную белую бороду, желтые глаза со зрачками в форме песочных часов.

В правой руке у него был деревянный посох, покрытый рунами, который выглядел почти точно, как мой собственный.

Он сделал хромающий шаг вперед, опираясь на свой посох, и когда он опускал его на землю, посох мерцал зеленым светом, который проходил через землю и выплескивался наружу звуковой волной. Бум.

Половицы заскрипели под ним, он осторожно остановился и спокойно встал передо мной, положив обе руки на посох. Его одежда была опоясана старым куском простой веревки. Через него было перекинуто три мантии, – фиолетовые, полинялые и изношенные от времени.

Это были мантии, которые носят члены Старшего Совета, лидеры Белого Совета Волшебников. То есть, вообще говоря, самые старые и самые сильные волшебники на планете.

И Самый Старший Брат Граффов, очевидно, убил троих из них в поединках.

– Да, – сказал я, – сегодня точно не мой день.

Графф обратился ко мне торжественно.

– Приветствую тебя, молодой волшебник. – У него был глубокий, звучный голос, слишком огромный и богатый для тела, из которого он исходил. – Вы, конечно, знаете, почему я приехал.

– Чтобы убить меня, по всей вероятности, – сказал я.

– Да, – сказал графф. – По приказу моей Королевы и в защиту чести Лета.

– Почему? – спросил я его. – Почему Лето хотело, чтобы динарианцы захватили Марконе? Почему Лето хотело, чтобы они контролировали Архив?

Графф смотрел на меня довольно долго, и когда он заговорил, я мог поклясться, что его голос был задумчивым. Возможно, даже обеспокоенным.

– Не мое это дело, знать такие вещи – или спрашивать.

– Граффы – чемпионы Лета в этом вопросе, не так ли? – потребовал я. – Если не Вы, тогда кто?

– А что насчет Вас, волшебник? – возразил графф. – Вы спросили, почему злая Королева Зимы пожелала, чтобы Вы препятствовали тому, чтобы Марконе был взят теми слугами самой темной тени? Почему она, кто воплощает разрушение и смерть, желала бы защитить и сохранить Архив?

– Ну, фактически я спросил, – сказал я.

– И какой ответ Вы получили?

– Графф, – сказал я, – я обычно не в силах понять, почему смертные женщины делают то, что они делают. Нужен куда более мудрый человек, чем я, чтобы понять, что на уме у женщины-фэйри.

Мгновение самый старший Графф безучастно смотрел на меня. Тогда он откинул назад свою голову и издал звук… хорошо, больше всего это походило на ослиный крик. И-и-а-а. И-и-а-а. И-и-а-а.

Он смеялся.

Я тоже засмеялся. Просто не мог удержаться. Впечатлений сегодняшнего дня было слишком много, и смех ощущался просто отлично. Я смеялся, пока у меня живот не заболел, и когда графф увидел, что я смеюсь, он расхохотался еще сильнее – еще больше похоже на осла – и это заставило меня расхохотаться в свою очередь.

Это было две или три хорошие минуты до того, как мы успокоились.

– У нас рассказывают детям истории о Ваших парнях, Вы знаете? – сказал я.

– До сих пор? – удивился он.

Я кивнул.

– Истории о маленьких умных козлах, которые водили за нос больших жадных троллей до тех пор, пока не пришли их большие, более сильные братья и поставили троллей на место.

Графф поворчал. А потом сказал,

– А у нас рассказывают о Вас, молодой волшебник.

Я заморгал.

– Вы, мм?

– Нам также нравятся истории о… – Его глаза, казалось, мгновение искали слово в памяти прежде, чем он улыбнулся, довольный. Жест выглядел приятно ненасильственным на его лице. – неудачниках…

Я фыркнул.

– Хорошо. Я думаю, что это будет еще одна.

Улыбка граффа исчезла.

– Я не люблю бросаться, как тролль.

– Так измените эту роль, – сказал я.

Графф покачал головой.

– Я не могу этого сделать. Я служу Лету. Я служу своей Королеве.

– Но дело сделано, – сказал я. – Марконе уже свободен. И Ива тоже.

– Но Вы все еще здесь, в области конфликта, – мягко сказал графф. – Как и я. И таким образом вопрос не закрыт. И таким образом я должен выполнить свои обязательства, к моему большому сожалению, волшебник. Лично я просто восхищаюсь Вами.

Я наклонил свою голову и твердо посмотрел на него.

– Вы говорите, что Вы служите Лету и Королеве. В этом порядке?

Граф тоже наклонил голову, в его глазах отразился вопрос.

Я повозился в своем кармане и достал другую вещь, которую я захватил в моей квартире – небольшую серебряную булавку в форме дубового листа, которую Мистер гонял на всем протяжении Маленького Чикаго. Я полагал, что они прекратили использовать ее для преследования, когда как следует устали от Мистера.

Глаза граффа расширились.

– Сбивающая с толку магия, которую Вы наложили на наше колдовство прослеживания, была очень эффективна. Я хотел спросить Вас, как это было сделано.

– Секрет фирмы, – сказал я. – Но Вы знаете, что это не просто булавка.

– В самом деле, – сказал он. – Вы были пожалованы Эсквайром Лета, и Вам даровано Благо, но… – он покачал своей головой. – Благо – это важный вопрос, но не в данном случае. Вы не можете просить, чтобы я уступил Вам в конфликте между обоими Дворами.

– Я не буду, – сказал я. – Но давайте проясним это дело. Как только мы оба уйдем с этого острова, вопрос будет закрыт?

– Если бы Вы снова оказались в безопасности в Чикаго, да, это так.

– Тогда я взываю к Лету, что надо уважать его поручительство ко мне, и вернуть то, что оно задолжало мне, когда я нападал на сердце Зимы от своего лица.

Уши граффа встали торчком, он слушал меня.

– Да?

– Я хочу, – сказал я, – получить пончик. Настоящий, подлинный, Чикагский пончик. Не какой-то гламурный пончик. Правдашний. Недавно сделанный.

Тут снова показались зубы граффа, это он улыбнулся.

– Конечно, – сказал я, – Вы могли бы отказать мне в благе, которое я законно заработал в крови и огне и убить меня вместо этого, таким образом Лето изменило бы своему слову долга и никогда не могло бы это компенсировать. Но я не думаю, что было бы очень хорошо для Лета и его чести. А Вы?

– В самом деле, волшебник, – сказал графф. – Действительно это не было бы хорошо. – Он наклонил свою голову ко мне. – А в вашем пончике должно быть желе?

– Нет, но, пожалуйста, пусть вместо этого он будет обрызган белой сахарной глазурью, – сказал я торжественно.

– Понадобится время, чтобы найти такую выпечку, – серьезно сказал графф.

Я склонил к нему свою голову.

– Я полагаю, к чести чемпионов Лета, что он прибудет вовремя.

Он склонил свою голову в ответ.

– Поймите, молодой волшебник, я не смогу помочь Вам далее.

– Вы отстаиваете принцип, этого уже достаточно, – сказал я сухо. – Поверьте мне. Я знаю, как это.

Золотые глаза Самого Старшего Граффа заблестели. Потом он поднял посох и бесшумно ударил им по половице. Опять возникла вспышка зеленого света и волна нежного грома – и он просто исчез.

Так же, как и серебряный лист дуба. Он пропал из моих пальцев, его больше не было. Надо отдать фэйри должное; они могут провести исчезновение, как никто другой.

Возможно, мне следовало взять несколько уроков. Это, возможно, помогло бы мне выйти из этого беспорядка живым.

Я тщательно пробрался назад по скрипящему полу к телу молодого человека. Он выглядел смягченным в смерти, мирным. Что бы ни сделал ему Самый Старший Графф, это было безболезненно, во всяком случае, у меня было такое впечатление. Это походило на те вещи, которые делают старые фэйри. Я наклонился и одетой в перчатку левой рукой схватил штучку, содержащую почерневший динарий Магога. Я резко дернул его, отделяя от воротника, и осторожно сунул в карман, не касаясь кожи. Я, кажется, стал несколько равнодушен при обработке этих монет, но трудно пугаться столько раз подряд, особенно учитывая обстоятельства. Риск еще раз подставить под удар мою бессмертную душу некоему жестокому присутствию казался довольно умеренной опасностью, по сравнению с тем, что все еще подкрадывалось в ночи вне старого здания.

Разговор с одним из… Я глубоко вздохнул и бесшумно выбрался на улицу. Я все еще слышал крики дальше по склону. Я услышал звук двигателя лодки на дальней стороне острова. Должно быть, были другие суда, пришвартованные где-то вдоль берега.

Хорошо, я знаю только об одном, и оно уже близко. Я выскользнул из консервного завода и, спеша, спустился по улице так быстро и бесшумно, как только мог.

Внизу, у основания грубой каменной лестницы все еще плавала лодка, привязанная к сломанному остатку старой деревянной колонны. Я подавил желание издать возглас, и спустился вниз по промерзшим камням так быстро, как только мог, не ломая себе шею. Вода была злобно холодной, но я почти не чувствовал этого – что, вероятно, не было хорошо. Когда это закончится, за это придется заплатить чертовски сильной болью. Но по сравнению с теми проблемами, что я недавно имел, эта была радостью.

Я добрался до лодки, забросил в нее посох и вскарабкался на борт. Я услышал крик на склоне и замер. Прожектор пробежался взад-вперед по деревьям, и удалился в другом направлении. Меня не заметили. Я усмехнулся, как дурак, и дополз до места водителя. Как только я начну двигаться, я привлеку внимание, но все, что мне нужно делать, это двигаться на запад так быстро, как только можно, пока не достигну земли. Вся западная береговая линия поблизости очень плотно заселена, и я без проблем найду место, где будет достаточно народа, чтобы избежать дальнейшей назойливости.

Я упал в место водителя и потянулся к ключу зажигания.

А его не было.

Я огляделся вокруг. Розанна оставила ключ в зажигании. Я определенно помнил, что она сделала именно так.

Тени, колеблясь, отодвинулись от пассажирского места напротив места водителя, раскрывая Никодимуса. Он спокойно сидел в его черной шелковой рубашке и темных брюках, с серой петлей, которую он носил, как галстук, вокруг горла, обнаженный меч на коленях, левым локтем опершись на левое колено. В кончиках пальцев левой руки он держал кольцо для ключей, с которого свисал ключ зажигания лодки.

– Добрый вечер, Дрезден, – сказал он. – Это ищете?

Глава 45

Дождь со снегом превратился в большие, влажные снежинки. Лодка мягко качалась на неспокойных водах озера. Вода хлопала о борта и булькала, огибая корпус. По сторонам и переду лодки начал формироваться лед. Я знаю, что есть слова для всех частей лодки, такие, как нос и планшир, но у меня это как-то не запоминается.

– Безмолвный Гарри Дрезден, – сказал Никодимус. – Предполагаю, такое случается не каждый день.

Я смотрел на него.

– Если Вы сами не догадались,- сказал Никодимус, – это – эндшпиль, Дрезден. – Пальцы его правой руки погладили рукоятку его меча. – Вы можете догадаться, что дальше, или я должен объяснить это Вам?

– Ты хочешь монеты, меч, девочку, деньги, и ключи к Монте Карло, – сказал я. – Или ты выстрелишь в меня и уложишь здесь.

– Что-то в этом духе, – сказал он. – Монеты, Дрезден.

Я залез в карман плаща и …

– Что за черт, – сказал я.

Мешочка от Королевской Короны не было.

Я проверил другие карманы, осторожно, чтоб не коснуться монеты, которую я взял у Магога, и осторожно, чтобы не показать ее присутствие Никодимусу. Ничего.

– Их нет.

– Дрезден, даже не пробуйте такое жалкое вранье.

– Их нет! – сказал я ему с жаром, ни капли не притворяясь. Одиннадцать монет. Одиннадцать чертовых проклятых монет. Последнее, что я о них точно помнил, это как я звенел ими для Никодимуса.

Мгновение он разглядывал меня, затем его глаза задвигались, и он начал бормотать что-то одним дыханием. Шепоты послышались от теней вокруг него. Я не узнавал язык, но я действительно узнавал интонации. Я задался вопросом, то ли это клятвы на ангельском языке, то ли слова, произнесенные задом наперед или что-то еще. Doog! Teews doog!

Меч Никодимуса рванулся стремительно, как трепещущий язык змеи и остановился отдохнуть у самого моего горла. Я не вздрогнул; это случилось слишком быстро. Я просто дышал и держался очень, очень тихо.

– Эти метки, – пробормотал он. – Душащее колдовство от Колючего Намшиэля. – Его глаза прочертили линию от последней очевидной метки на моей шее вниз к карману плаща, в котором был мешочек с монетами.

– А! Удушение было отвлечением. Так или иначе он выпотрошил Ваш карман прежде, чем его самого убили. Он проделывал такую штуку с Сент- …кем-то там, в Глазго в тринадцатом веке.

Нет ничего такого в том, чтобы попасться на старую уловку, я думаю. Но это означает, что Намшиэль сотрудничал с кем-то еще – кем-то, кто, должно быть, бродил вокруг, чтобы забрать монеты после того, как он взял их от моего кармана, и быстренько смотаться в общем беспорядке.

– Тесса и Розанна, – сказал я спокойно. – Они вернули свою коллекцию головорезов. Они выбрали правильный момент, чтобы разрушить Ваш план, также.

– Лживые суки, – пробормотал Никодимус. – Одна из них – наша собственная Иуда; я уверен в этом.

Я поднял брови.

– Что?

– Именно поэтому я доверил им, скажем так, незабываемые аспекты инициирования Архива к нашему миру, – сказал Никодимус. – Я предполагаю, что теперь, когда ребенок свободен, у нее будут некоторые довольно неприятные ассоциации с этими двумя.

– Зачем ты мне это говоришь?

Он пожал плечом.

– Ирония судьбы в том, Дрезден, что я только с Вами могу поговорить об этом специфическом аспекте семейного бизнеса. Вы – единственный, в ком я могу быть уверен, что он не перешел к этой новой силе – Черному Совету, как Вы его назвали.

– Что это ты так уверен во мне? – спросил я его.

– Пожалуйста. Не знаю больше никого, столь же беспокойного и не испорченного ничем, кроме своего собственного ослиного упрямства. – Никодимус покачал головой, не отводя взгляда от меня. – И еще. Мое время здесь не было потрачено впустую. Рыцари унесли монету Намшиэля, таким образом Тесса потеряла своего учителя колдовства. Я слышал, как какое-то время назад оборвался рев Магога, как раз перед тем, как Вы вышли из того же самого здания, таким образом самый сильный хулиган Тессы тоже оказался вне игры на какое-то время, а? – Никодимус радостно улыбнулся мне. – Возможно, его ошейник находится в одном из Ваших карманов. И у меня есть Фиделаккиус. Даже одно из этих Трех – прибыль, достаточная для одной операции, пусть я действительно потерял шанс получить контроль над Архивом.

– Почему ты думаешь, – спросил я, – что у тебя есть Фиделаккиус?

– Я сказал Вам, – сказал Никодимус. – Это – эндшпиль. Больше никаких игр. – Манера и интонация его голоса изменились, и хотя он все еще говорил в мою сторону, было ясно, что он говорит уже не со мной. – Тень, будь так любезна, отключи Дрездена. Мы поговорим с ним позже, в более тихом месте.

Он говорил с тенью Ласкиэли .

Черт, монополия на высокомерие была вовсе не у волшебников.

И не у Рыцарей Креста.

Я застыл на месте с полуоткрытым ртом. Потом я упал на бок, тело лежало напротив руля лодки, спина была прямой. Я не двигался, никаких, даже маленьких подергиваний.

Никодимус вздохнул и покачал своей головой.

– Дрезден, я в самом деле сожалею, что пришлось так сделать, но время дорого. Нужно действовать, и твои таланты могут оказаться полезными. Ты увидишь. Как только мы убрали некоторых из этих полных благих намерений идиотов с нашего пути… – он дотянулся до Фиделаккиуса.

И я ударил его кулаком в шею.

Потом я ухватил петлю и затянул ее. Я вцепился в нее, затягивая ее все туже. Петля, остаток от веревки Иуды, сделала Никодимуса более или менее неуязвимым ото всего, что могло бы ему повредить – ото всего, но не от себя. Никодимус носил эту штуку в течение многих столетий. Видимо, я был единственным, кто понял, как причинить ему боль. Я был единственным, кто действительно испугал его.

Мгновение он испуганно смотрел мне в глаза.

– Тень Ласкиэли, – сказал я ему, – здесь больше не живет. У Падших нет никакой власти надо мной. И у тебя тоже.

Я дернул петлю, затягивая ее сильнее.

Никодимус закричал бы, если бы мог. Он бесполезно бился, пытаясь дотянуться до своего меча. Я пинком выкинул меч за пределы досягаемости. Он пытался вцепиться мне в глаза, но я отклонил голову и держал ее на расстоянии, а его движения были скорее испуганы, чем практичны. Его тень поднялась на волне темноты и ярости – но когда она опускалась вниз, чтобы схватить меня, белый свет засиял из прорезей в деревянных ножнах святого меча на моей спине, и тень, издав шипящий, жесткий крик, отдернулась далеко от света.

Я не Рыцарь, но меч сделал для меня то, что он всегда делал для них – он выровнял поле, снимая все сверхъествественные атрибуты и оставляя только борьбу ума против ума, и воли против воли, одного человека против другого. Никодимус и я боролись за меч и наши жизни.

Он дико пинал меня в раненую ногу, и даже через блоки, которые Лэш научила меня ставить, я чувствовал боль. У меня был отличный упор в его шею, так что в ответ я двинул своим лбом по носу Никодимуса. Он сломался с по-настоящему удовлетворяющим хрустящим звуком. Он наносил удары в мои короткие ребра, и он знал, как повредить их.

К сожалению для него, я знал, как терпеть боль. Я знал, как терпеть боль с лучшими из них. Я мог выдержать чертовски больше боли, чем этот неудачник мог нанести за то время, которое он имел в запасе, чтобы подавить меня, и я знал это. Я знал это. Я усилил свою хватку, древняя веревка и я держались.

Я получил множество ударов по телу, пока его лицо покраснело. Он нанес мне ужасный пинок в колено, когда его лицо стало фиолетовым. Я закричал от боли, когда фиолетовый стал переходить в черный – и он отключился, его тело ослабло, и затем стало полностью мягким.

Множество людей расслабляется, когда это случается, когда их противник теряет сознание. Но это могла быть уловка.

Но даже если и нет, я не собирался его отпускать.

Я не Рыцарь.

Фактически, я нажал еще сильнее.

Я не уверен, сколько времени я держал его. Возможно, секунд тридцать. Возможно, полторы минуты. Но тут я увидел вспышку яростного зеленого света и посмотрев вверх, увидел, что Дейдра бежит вниз по склону ко мне, опираясь на волосы, две руки и одну ногу, на второй ее ноге была повязка. С ней было двадцать или тридцать безъязыких солдат, и ее глаза пылали зеленой яростью, как пара прожекторов. Она смотрела на меня, шипела как разъяренная бездомная кошка, и кричала, “Отец!”

Дерьмо.

Я схватил Никодимуса за рубашку и перекинул его через борт, в черные воды озера. Он упал с тихим всплеском, его темная одежда сделала его почти невидимым сразу же после того, как он погрузился в воду.

Я отчаянно рассматривал пол лодки. Вот он, ключ. Я выкопал его и запихнул в гнездо.

– Не стреляйте! – кричала Дейдра. – Вы можете попасть в моего отца! – Она подпрыгнула в воздух, все свои извивающиеся волосы сложила в единственный, похожий на акулий хвост и нырнула, войдя в воду с небольшим всплеском.

Я повернул ключ. Двигатель старой лодки закашлял и захрипел.

– Давай, – выдохнул я. – Давай.

Если я не заставлю эту лодку двигаться прежде, чем Дейдра найдет своего папу, игра закончена. Она прикажет, чтобы ее солдаты открыли огонь. Я должен буду поднять щит, чтобы остановить пули, и как только я это сделаю, ненадежный двигатель, можно быть уверенным, никогда не запустится. Я застряну, и дальше уже будет вопрос времени, когда сочетание усталости, усиливающейся боли, числа нападающих и гневной дочери подомнет меня.

Дейдра вынырнула, бросила взгляд вокруг, чтобы сориентироваться, и снова ушла в темноту.

Лодка завелась и задергалась, как пьяная.

– Бу-я! – рявкнул я.

И тут же вспомнил, что не отвязал лодку.

Я неловко дотянулся до носа и развязал веревку, все время помня об оружии, направленном на меня. Лодка освободилась. Я оттолкнулся шестом, и она начала вяло поворачиваться. Я прохромал назад к рулю, провернул его, и дал немного газа. Лодка вздрогнула, заревела и начала собирать скорость.

Дейдра возникла в двадцати футах передо мной, неся своего отца. Даже не успев оглядеться, она закричала,

– Убейте его, стреляйте в него, стреляйте в него!

Я с удовольствием направил лодку прямо на нее. Что-то тяжело ударилось о корпус. Я надеялся сработать, как газонокосилка, но, судя по звукам, как от пропеллеров, это не получилось.

Тем временем от берега по мне начали стрелять, и они не были ослеплены ярким светом, не торопились и не пугались. Осколки полетели от лодки. Я прокричал слова проклятия и присел вниз. Пули били в мой плащ. Несколько секунд дистанция была достаточно маленькая, по крайней мере для военного оружия, которое они использовали, в то время как плащ предразначался все-таки для обычного, он остановил выстрелы, но было это совсем не забавно. Моя спина была поражена с полдюжиной выстрелов за следующие несколько секунд.

И холодная вода хлынула мне на ноги.

И полминуты спустя уже дошла до лодыжек.

Двойное дерьмо.

Двигатель начал издавать странные шумы. Моя спина запротестовала, когда я повернулся, чтобы посмотреть. Было чертовски темно вокруг на озере, поскольку я все дальше и дальше отходил от берега, но исчезающие очертания острова затемнялись большим количеством черного дыма, выходящего из двигателя лодки.

Блокировка боли закончилась. Я был сильно измотан. Вода на дне лодки уже доходила до основания моих икр, и …

И три прожектора направились на меня со стороны острова.

Они выслали лодки в погоню.

– Это просто несправедливо, – пробормотал я себе. Я перевел двигатель на всю мощность, но по тому, как все это грохотало, было понятно, что это не более, чем формальность. Это не могло продлиться долго, и скорость снижалась.

Я знал, что, если бы я погружусь в воду, у меня для жизни останется приблизительно четыре или пять минут, учитывая температуру. Я также знал, что надо обойти каменные рифы вокруг острова, те, для прохода через которые, Розанне нужен был сигнальный огонь.

У меня ничего для этого не было, но я продолжал движение.

Я был поражен внезапной мыслью: Боб-череп все сокрушался, что он хочет настоящее пиратское приключение. Я начал тихонько петь что-то пиратское.

Потом был ужасный шум, и лодка остановилась. Руль сильно ударил меня в грудь, и затем я пришел в себя на месте водителя.

Вода начала быстро прибывать.

– Эй, на палубе! – позвал я нечленораздельно. – Риф!

Я удостоверился, что монета и меч все еще со мной. Я схватил свой посох и вынул амулет, висящий у меня на шее. Огни погони приближались. Скоро они будут совсем рядом.

Старая лодка буквально ломалась вокруг меня, ее нос чуть левее центра был разрушен толстым каменным шипом, на который я наехал. Старый каменный горный хребет, который выступал из вод озера, находился в пределах нескольких футов от меня. Это было место, где можно было сделать что-то, кроме того, чтобы немедленно погрузиться в холодную воду и впасть в гипотермию.

А это была твердая скала, где можно встать и сконцентрировать силу. Вода озера, конечно, смоет часть ее – но не столько, сколько бы смыла вода, касающаяся меня, – так что я все еще буду в состоянии сделать что-то, чтобы защититься.

И прежде, чем лодка смогла опрокинуться и свалить меня в воду, я решительно стиснул зубы и выпрыгнул.

Мое тело немедленно сообщило мне, что я принял безумное решение.

Вы понятия не имеете, что такое настоящий холод, пока не попадете в почти замерзающую воду.

Я кричал всю дорогу, выбирая места, куда можно поставить мои замороженные ноги, особенно осторожно следя за ногой, в которую меня пнул Никодимус. Потом я поднял амулет своей матери правой рукой и сосредоточился на нем, вызывая энергию в него тщательно и медленно. Это получалось медленно, как все, что случается в усиливающемся холоде, но я смог призвать силу через камень под моими ногами, и вызвать серебряно-синий волшебный свет от амулета, все более и более яркий, легкий, он распространялся по воде буквальным сигналом, которые читался ясно, как день: «Я здесь!»

– T-T-Tомас, – бормотал я про себя, дрожа так сильно, что еле мог стоять. – Л-л-лучше б-бы т-т-тебе п-п-поспешить.

Поскольку мужчины Дейдры были совсем рядом.

Прожекторы ориентировались на меня немедленно, и лодки, нет, прорезиненные плоты, которые могли скользить прямо по рифам – подошли ко мне, подпрыгивая на волнах.

Я, в принципе, мог утопить один из плотов. Но это убило бы людей на нем. А это были не люди, сотрудничающие с демонами за свою собственную темную выгоду. Они были просто людьми, большинство которых было воспитано с детства, чтобы служить Никодимусу и компании, и они, вероятно, искренне думали, что они делают правильные вещи. Я мог убить кого-то вроде Никодимуса и спокойно спать дальше. Но я не был уверен, что я смогу жить в согласии с собой, если утоплю эти плоты в озере, осудив мужчин в них умереть. Магия не для этого.

Более того, убийство их не спасло бы меня. Даже если бы мне удалось утопить любой плот, послать каждого человека в них в воду, это не помешало бы мне замерзнуть до смерти и утонуть. Это только означало бы, что у меня была бы многочисленная компания.

Я не Рыцарь. Но это не означает, что я не думаю об этом.

Они начали стрелять приблизительно на расстоянии в сто ярдов, и я поднял щит. Это было трудно в ледяных водах, но я поднял и держал его, мерцающую четверть купола серебряного света. Пули ударялись о купол и отскакивали от него, а по куполу разбегались небольшие концентрические кольца распространившейся энергии. Большинство же выстрелов даже близко не прошли. Стрельба с движущегося резинового плота на расстоянии в сто ярдов особой меткостью не страдает.

Они приближались, а я замерзал.

Я держал свет и щит.

Пожалуйста, брат. Не подведи меня.

Я совсем ничего не слышал, когда волна холодной воды двинула мне в лопатки и чуть не свалила меня. Когда тяжелое чух-чух-чух двигателей Водного Жука встряхнуло воду вокруг меня, и побитое жизнью старое судно моего брата опасно приблизилось к рифу, и я повернулся, чтобы увидеть судно, нависающее бортом надо мной.

Мне нравилось издеваться над Томасом насчет Водного Жука, дразня его, что он украл его из комнаты экспонатов Челюстей. Но на самом деле я совсем не разбирался в лодках, и был тайно впечатлен, что он мог беспечно пересечь озеро под парусом.

– Гарри! – позвала Мёрфи. Она быстро спускалась по обледеневшей палубе, скользя тут и там на участках льда. Она схватила трос с ремнями безопасности, один конец его был закреплен за перила судна, и бросила другой конец ко мне. – Давай!

– Самое время выбираться с этого рифа, – недовольно заявил Томас с вершины рулевой рубки. Поскольку я пялился, он поднял своего тяжелого Орла Пустыни, прицелился и выстрелил. Темная фигура на одном из надвигающихся плотов издала крик и со всплеском упала в воду.

Я нахмурился на Томаса. Он даже не практиковался.

Я качнулся вперед и схватил трос, обертывая его вокруг моей правой руки. Это было в значительной степени все, на что у меня хватило энергии. Мёрфи начала втягивать меня, и закричала Томасу, чтобы он помог ей.

– Прикрой меня! – крикнул Томас.

Он спустился с рулевой рубки в пиратском стиле, просто спрыгнул, весь изящный и элегантный, несмотря на наклон судна, несмотря на лед и холод. Мёрфи расставила ноги, оперлась на перила и достала небольшой автомат, который был у нее на ремне за спиной, P-90, подарок Кинкейда. Она подняла его к плечу, глянула в прицел на надвигающийся плот, и начала спокойно посылать выстрелы, по одному или два за раз. Фам. Фамфам. Фам. Фамфам. Фам. Фам.

Один из плотов пошел ко дну. Возможно она попала в того, кто управлял плотом и он ошибся. Возможно, их просто захлестнуло волной. Я не знаю. Но второй плот немедленно повернулся и начал подбирать мужчин, которые свалились в воду. Мёрфи целилась в оставшийся плот.

Томас начал вытаскивать меня из воды за трос, обернутый вокруг моей руки, просто тащил меня руками, как будто я был ребенком, а не взрослым парнем, на сто фунтов более тяжелым, чем он сам. Ему не надо тренироваться.

Я устал настолько, что только позволял ему делать это. В результате у меня было достаточное запасное внимание, чтобы заметить, что когда мои ноги показались над водой, из черноты вынырнула Дейдра и схватила меня за лодыжки.

– Убью тебя! – рычала она. – Убью за то, что ты сделал ему!

– Святое дерьмо! – заорал Томас.

– Это точно! – согласился я.

Большинство смертельных прядей ее волос толкались в каменный риф, удерживая ее, но некоторые, которые были свободны, дико хлестнули в сторону Томасе. Он нырнул в сторону с воплем, едва удерживая трос.

Я чувствовал, как она тащит меня за ноги. Я кричал и пинал ее, насколько мог, но мои ноги были такими оцепенелыми, что я мог только двигать их, это было мало, чтобы избавиться от нее. Все, что сейчас мог сделать Томас, это просто держаться за трос и препятствовать тому, чтобы ее пряди перерезали его.

– Кэррин! – крикнул он.

Мёрфи перекинула ноги через перила судна, ее ремень безопасности был закреплен тросом за перила. Потом она спрыгнула и повисла в воздухе рядом со мной.

Тогда она нацелила P-90 вниз на Дейдру и щелкнула переключателем на полный автомат.

Но прежде, чем она потянула спусковой механизм, Дейдра зашипела, и мерцающее лезвие метнулось и поразило Мёрфи в лицо. Она вскрикнула и отдернулась, и поскольку лезвие продолжалось, изгибаясь, как буква S, оно пропустило горло Мёрфи на расстоянии в ширину пальца и разрезало ремень, на котором держался P-90 на ее теле. Оружие упало в воду.

– Сука! – зарычала Мёрфи, одна сторона ее лица покрылась кровью. Она пыталась достать пистолет – а он был в плечевой кобуре, под ее снаряжением, под пальто. Все равно, что на луне.

– Мёрф! – сказал я. Я извернулся и толкнул конец Фиделаккиуса в пределы досягаемости ее руки.

Пальцы Мёрфи сомкнулись на рукоятке святого лезвия.

Она вытянула его из ножен, наверное, на дюйм.

Белый свет о слепил меня. Ослепил Дейдру. Ослепил Мёрфи. Ослепил Томаса. Ослепил всех.

– Нет! – закричала Дейдра, в ее голосе были отчаяние и ужас. – Нет, нет, нет!

Давление на мои лодыжки исчезло, и я услышал всплеск падения динарианки в воду.

Мёрфи выпустила рукоятку меча. Свет угас. Потребовалась, возможно, половина минуты прежде, чем я смог увидеть что-нибудь еще. Томас, конечно, пришел в себя быстрее и к тому времени мы оба были уже на палубе Водного Жука. Не было никакого свидетельства присутствия Дейдры где-либо, а две полных лодки солдат улепетывали с такой скоростью, с какой только могли.

У Мёрфи лилась кровь из пореза, идущего параллельно ее правой брови и уходящего в волосы, она смотрела в шоке на меня и на меч.

– Что, такую мать, это было?

Я засунул меч за плечо. Я чувствовал себя действительно уставшим. Все болело.

– Экспромт, – пробормотал я, – скажем так, это было предложение работы.

– Нам надо двигаться прежде, чем нас нанесет на риф, – пробормотал Томас. Он быстро вышел, полностью в пиратском стиле. Он хорошо смотрелся за этим делом. Конечно. Он даже не вспотел.

Какое-то время Мёрфи пристально смотрела на меч. Потом перевела взгляд на меня, и на ее окровавленном лице выразилось беспокойство.

– Иисусе, Гарри. – Она встала со стороны моей пострадавшей ноги и поддерживала меня, пока я хромал в каюту. – Двигайся. Надо тебя согреть.

– Ну так что? – спросил я ее, пока она помогала мне. – Как насчет этого? Я должен отдать этот меч кому-то, кому он нужен для дела.

Она усадила меня на одно из многоместных нераздельных сидений в каюте судна. Потом серьезно и быстро глянула на меч. Потом покачала головой и сказала спокойно:

– У меня есть работа.

Я слабо улыбнулся и закрыл глаза.

– Я знал, что ты скажешь так.

– Заткнись, Гарри.

– Хорошо, – сказал я.

И так и сделал. В течение многих часов. Это было великолепно.

Глава 46

Я проснулся утром, накрытый двумя стегаными одеялами и кучей каких-то попон. Задняя скамья на Водомерке раскладывалась в относительно удобную койку. Керосиновый обогреватель, на другой стороне каюты, был включен. Грел он не очень сильно, но достаточно, чтобы окна запотели.

Болело все тело. Отходняк после отключения боли был таким же тяжелым, как я и предполагал. Я попытался успокоить себя тем, что, по сравнению с остальным, это было скорее развлечением, чем проблемой. Похоже, у меня не очень получилось. Я зарычал, выругался, и, наконец, набрался достаточно храбрости, чтобы встать и выбраться из-под одеял. Я пошел в ванную – хотя на лодке, я думаю, ее называют «гальюн» по какой-то дурацкой причине – и к тому времени, когда я, как зомби, выбрался оттуда, Томас уже ждал меня в каюте. Он засунул сотовый в карман, вид его был очень серьезным.

– Гарри, – спросил он, – Как ты?

Я предложил ему отправиться в эротическое путешествие.

– Лучше, чем я ожидал, – сказал он, удивленно приподняв бровь.

Я хмыкнул и добавил:

– Спасибо.

Он хрюкнул. На том и закончили.

– Пошли. В машине тебя кофе ждет.

– Доверяю себя в твои руки, – сказал я.

– Отлично. В следующий раз я тебя в воде оставлю.

Я со стоном натянул свой плащ.

– Я уже почти желаю, чтоб ты так и сделал. Монета? Меч?

– Внизу, в безопасности. Тебе они нужны?

Я мотнул головой.

– Пусть пока там полежат.

Я пошел за ним к грузовику, хромая на поврежденное колено. По пути я понял, что кто-то, видимо еще вечером, слегка почистил меня и наложил новые повязки на ногу и на множество царапин и синяков, которые я даже не заметил. Одежда на мне тоже была чистой. Томас. Он ничего не сказал об этом, а я не спрашивал. Мы – братья.

Мы залезли в видавший виды хаммер, и я увидел бумажный стаканчик с кофе, лежащий рядом с коричневой бумажной коробкой. Я взял кофе, кинул сахара и сливок, размешал и начал пить. Затем заглянул в коробку. Пончик. Я ухватил его.

Томас начал заводить машину, но замер, увидев пончик.

– Эй, – удивился он, – это, к черту, откуда?

Я откусил еще раз. Пончик. В белой глазури. Еще теплый. С горячим кофе. Настоящий рай. Я загадочно взглянул на брата и снова откусил.

– Боже, – вздохнул он, заводя грузовик, – ты даже мелочи не хочешь объяснять, да?

– Это как наркотик, – сказал я с набитым ртом.

Я полностью сосредоточился на поглощении пончика, пока было время. Когда он закончился, и кофе тоже, я понял, почему так потакал себе. Похоже, это было единственное удовольствие, на которое я мог рассчитывать в ближайшее время.

Томас не сказал ничего о том, куда мы направлялись, или о том, как после прошлой ночи были дела у остальных.

Здание Строджера, новый госпиталь, заменивший комплекс Кук Каунти в качестве центра медицины Чикаго, стоял всего в нескольких метрах от старых зданий. Выглядел он как замок. Если закрыть глаза, то можно представить его стоящим, как какой-нибудь древний горный бастион, на защите граждан Чикаго от болезней и зла мира.

Если, конечно, у них достаточно большая страховка.

Закончив с кофе, я решил, что слишком пессимистично смотрю на вещи.

Мы с Томасом прошли к отделению интенсивной терапии. Он остановился в холле.

– Люччио согласовывает информацию, а я немного что знаю. Но там Молли внутри. Она тебе расскажет остальное.

– Что тебе известно? – спросил я.

– Майкл плох, – ответил он, – последнее, что я слышал, что он все еще на операции. Они там дожидаются результатов. Я думаю, что пули прошли снизу, и одна из них попала внутрь бронежилета. Рикошетила там, как пуля со смещенным центром внутри оловянной банки.

Я содрогнулся.

– Говорят, что в него попало только две или три пули, – продолжал Томас, – Но это чудо, что он вообще выжил. И они понятия не имеют, сможет ли он выздороветь. Саня особо не вдавался в подробности.

Я закрыл глаза.

– Слушай, – сказал Томас, – Мне тут не особо рады. Но если тебе нужно, я останусь.

Томас умалчивал об истинной причине. Моему брату было неуютно в больницах, и я был уверен, что выяснил почему: там было полно больных, раненых и просто стариков – т.е. тех животных, о которых инстинкты хищника говорили, что они самые слабые и, поэтому, самая простая добыча. Мой брат не любил напоминаний об этой стороне его личности. Он, возможно, ненавидел, что это происходит, но его инстинкты проявляли себя независимо от его желаний. Было бы пыткой держать его здесь.

– Не нужно, – сказал я. – Со мной все будет в порядке.

Он взглянул на меня исподлобья.

– Ладно, – сказал он через мгновение, – Мой номер ты знаешь. Звони; подброшу до дома.

– Спасибо.

На мгновение он положил руку на мою, затем повернулся, ссутулился, наклонил голову, чтобы волосы закрыли большую часть лица, и быстро пошел на выход.

Я прошел в отделение интенсивной терапии и отыскал зал ожиданий.

Молли сидела внутри вместе с Чэрити. Мать и дочь сидели рядом, держась за руки. Выглядели они напряженно и утомленно. На Чэрити были джинсы и одна из фланелевых рубашек Майкла. Ее волосы были собраны в хвост на затылке, и на ней совсем не было макияжа. Звонок из госпиталя вытащил ее из постели посреди ночи. Ее глаза смотрели вдаль, взгляд был отстраненным.

Ничего удивительного. Самый страшный кошмар ее жизни становился явью.

Они обернулись, когда я вошел, и выражения на их лицах были совершенно одинаковые: нейтральные, отстраненные, беспомощные.

– Гарри, – сказала Молли отсутствующим голосом.

– Привет, малыш, – ответил я.

Черити потребовалось время, чтобы обратить на меня внимание. Она посмотрела на стену, пару раз моргнула, и затем посмотрела на меня. Кивнула и промолчала.

– Я, ммм, – тихо пробормотал я.

Молли подняла руку, чтобы я перестал говорить. Я заткнулся.

– Так, – сказала она, – Дай мне собраться с мыслями. – Она закрыла глаза, нахмурилась, сосредотачиваясь и начала загибать пальцы с каждым предложением. -Люччио говорит, что Архив стабильна, но без сознания. Она дома у Мерфи и хочет поговорить с тобой. Мерфи просила передать, что с ее лицом все будет в порядке. Саня хочет поговорить с тобой наедине и как можно скорее, он в церкви Святой Марии.

Я махнул на все это рукой.

– Я займусь этим позже. Как твой отец?

– Тяжелая травма печени, – начала перечислять Черити невыразительным голосом, – Одна из почек повреждена, нужно удалять. Разрушено одно легкое. Позвоночник цел. Одно ребро раскололось на несколько частей. Таз сломан в двух местах. Повреждена нижняя челюсть. Субдуральная гематома. Повреждено одно глазное яблоко. Они еще не уверены – удастся ли спасти глаз. Говорят, поврежден мозг. Хотя они еще не уверены. -Она подняла глаза и снова начала смотреть вдаль, – Также повреждено сердце. Фрагментами сломанной кости. От ребра. – Она вздрогнула и закрыла глаза: – Его сердце. Повреждено его сердце.

Молли села рядом с матерью и обняла ее за плечи. Черити оперлась на нее, беззвучно плача.

Я не Рыцарь.

И не герой.

Герои держат свое слово.

– Молли, – сказал я тихо, – Прости.

Она посмотрела на меня и ее губы задрожали. Она тряхнула головой.

– О, Гарри.

– Я пойду, – сказал я.

Черити подняла голову и неожиданно сказала чистым и разборчивым голосом:

– Нет.

Молли удивленно посмотрела на мать.

Черити встала, ее лицо, сморщенное от напряжения, было мокрым от слез, ее глаза были полны усталостью и беспокойством. Она взглянула на меня и сказала:

– Родные ждут, Гарри. – Она расправила грудь, и неожиданная яростная гордость на короткий миг изгнала печаль из ее глаз, – Он бы ради тебя остался.

У меня перед глазами все как-то немного расплылось, и я сел в ближайшее кресло. Видимо, это было реакцией на напряжение последних дней.

– Да, – сказал я сдавленным голосом, – Он бы остался.

Я позвонил всем, кого назвала Молли, и сказал, что если они хотят меня видеть, им придется подождать, пока мы не узнаем как Майкл. Все, кроме Мерфи, были недовольны. Я говорил, что они могут идти в ад, и вешал трубку.

Затем я сел рядом с Молли и Черити и стал ждать.

Ожидание в больнице – самое тягостное. Тот факт, что рано или поздно мы все через это проходим, не делает его менее тягостным. Там всегда прохладнее, чем нужно. Запахи острее и чище, чем следовало бы. Всегда тихо, так тихо, что можно услышать, как гудят лампы дневного света. Все, кто сидит там с вами, примерно в таком же состоянии, как и вы, что конечно не располагает к дружественной беседе.

И всегда на виду висят часы. Суперчасы. Всегда кажется, что они идут слишком медленно. Взгляни на них и увидишь, сколько сейчас времени. Посмотри на них снова через полтора часа и увидишь, что прошло всего лишь две минуты. В тоже время они могут напомнить тебе о том, как коротка жизнь, дать понять, как мало времени осталось у того, кого ты любишь.

День медленно тянулся. Дважды к Черити приходил доктор, в первый раз, чтобы сказать, что пока ситуация остается критической и что они еще работают. Второй визит был ближе к обеду, доктор предложил Черити сходить что-нибудь съесть, если она, конечно, в состоянии, и сказал, что что-то конкретное они смогут сказать только после следующей операции, это займет три или четыре часа.

Также он спросил, не знает ли Черити о том, давал ли Майкл согласие на донорство органов. Так, на всякий случай, сказал он. Они не могли найти его водительские права. Я видел, что Черити хотела сказать доктору, куда он может засунуть свой вопрос, и как далеко пойти, но вместо этого она сказала, что Майкл на это согласие давал. Доктор поблагодарил ее и ушел.

Я пошел в столовую с Черити и Молли, но есть я не хотел, и заставлять себя не стал. Кажется, в Черити говорил материнский инстинкт, который в отсутствие детей направлялся куда попало. Поэтому я сказал, что мне нужно размять ноги, что, впрочем, было правдой. Иногда, когда в голову лезет много всякого, простая прогулка помогает разобраться.

Так что я пошел вниз по коридору, без какой-либо цели, стараясь обходить оборудование, от которого могла зависеть чья-то жизнь.

Так я очутился в больничной часовне.

Она была обычной; тихая, приглушенные цвета и светильники, скамья с приделом посередине и подиум напротив нее – обычная обстановка для службы любой из вер. Возможно более приближенная к католической, но это было бы естественно. Священник иезуитов обычно проводил здесь службы.

Тут, что самое важное, – было тихо. Я, кряхтя, сел на скамью и закрыл глаза.

Множество вещей крутилось у меня в голове. Майкл с пулевыми ранениями. Копы, задающие вопросы по этому поводу. В зависимости от условий возвращения вертолета в Чикаго это все могло бы стать очень быстро запутанным. С другой стороны, учитывая степень причастности Маркони, эта проблема могла быть очень просто улажена. Он держал руку на пульсе такого количества членов мэрии Чикаго, что мог прекратить любое дело, если бы действительно захотел.

А вспоминая то, от чего его спасли, Маркони наверняка постарается достойно отплатить тем людям, кто вытащил его из лап смерти. Правда, меня раздражало именно то, что Маркони мог оказать довольно существенную помощь Майклу, несмотря на то, что помощь таки была нужна.

Но, прежде всего, Майкл должен был выжить.

Я снова вернулся к началу.

Был бы он сейчас при смерти, если бы я не настоял на том, чтобы он одел бронежилет? Если бы я не пропустил его вперед к той веревке, лежал бы он сейчас при смерти на операционном столе? Был ли я настолько невежественным, чтобы полагать, основываясь на мимолетном взгляде в лицо Гард, что я не только знаю будущее, но и обладаю мудростью и правом определять каким оно будет?

Возможно, на его месте должен был быть я. Все-таки у меня нет жены и детей, ждущих, когда я вернусь домой.

Я ждал, когда Черити закричит и швырнет в меня чем-нибудь. Возможно, я даже хотел, чтобы она так поступила. Наверно потому, что хотя я и понимал, что не мог предвидеть будущее и только пытался защитить своего друга, большая часть меня чувствовала, что я заслужил ярость Черити. Основным аргументом было, что я подставил ее мужа под пули – это ведь все равно, что убить его собственноручно.

За исключением того, что он еще был жив – и думать так было похоже на потерю надежды. Я не мог решиться на это.

Я взглянул на подиум, где кто-то мог бы стоять во время службы.

– Знаю, мы мало разговариваем, – громко сказал я пустой комнате, – и я не ищу, кому бы поплакаться в жилетку. Но я думаю, ты должен знать, что Майкл представляет тебя в лучшем виде. И если после всего, что он сделал, все так для него закончится, я в тебе разочаруюсь. Он заслуживает большего. И я думаю, ты должен убедиться, что он это получит. Если хочешь выставить счет мне – давай. Это не проблема.

Никто мне не ответил.

– И, пока мы еще не отошли от темы, – продолжил я, – Я думаю, что правила установленные тобой, полная лажа. Ты не участвуешь в мирских делах, как раньше. И твоим ангелам нельзя вмешиваться, пока падшие не сделают свой ход. Но я вот тут подумал, и когда динарианцы поднимали те огромные пентаграммы, им нужно было много энергии для них. Очень много. Больше, чем я когда-либо смог накопить, даже с Ласкиэлью. Это сила Архангела. И мне на ум приходит только один из тех, кто мог бы помогать этой компании.

Я встал, направил палец на подиум и с неожиданной яростью заорал:

– Князь гребаной тьмы мухлюет и использует свою силу на земле – дважды! А ТЫ просто сидишь на небесах, весь такой святой, в то время как мой друг, сражавшийся за Тебя всю свою жизнь, умирает! Что, черт возьми, с Тобой не так?

– Похоже, я не вовремя – раздался голос позади меня.

Я обернулся и обнаружил за своей спиной маленького старика в черно-синей робе с бейджиком, на котором красным было написано имя «ДЖЕЙК». За ним стояла тележка уборщика с мусорным ведром и обычным набором щеток, метелок и чистящих средств. У него был округлый живот, и вьющиеся седые волосы, сочетающиеся с его бородой и контрастирующих со смуглой кожей.

– Я зайду попозже.

Я почувствовал себя идиотом.

– Нет, нет. Я ничего не делаю. То есть, вы мне не мешаете. Не буду вам мешать.

– Вы мне не мешаете, молодой человек, – сказал Джейк. – Совсем наоборот. Вы не первый, кого я вижу расстроенным в больничной часовне. И, надо думать, не последний. Вы уверены, что я не помешаю?

– Уверен, – ответил я. – Заходите.

Он зашел, затаскивая за собой тележку, и пошел к мусорной корзине в углу. Вытащил старый пакет.

– У вас тут друг, да?

– Да, – сказал я, присаживаясь.

– Нет греха сердиться на Бога за произошедшее. В том, что случилось, нет Его вины, но Он понимает.

– Может, Он и понимает, – сказал я с содроганием, – но Ему все равно. Не знаю, почему все думают наоборот. Что Ему не все равно?

Джейк остановился и взглянул на меня.

– Ну да, вся эта вселенная, ведь так? Все эти звезды и планеты, – продолжал я, и, возможно это звучало более едко, чем я хотел, – возможно, там так много разных народов, что он даже не может их всех сосчитать. Как может Бога заботить то, что происходит с один человечком, на одной планетке, среди бесчисленного множества других?

Джейк завязал мусорный мешок и бросил в корзину. Он вставил новый с задумчивым выражением.

– Ну, – сказал он, – понимаешь, я особо не ходил в школу. Но думается мне, что ты рассуждаешь о том, чего не понимаешь.

– То есть? – спросил я.

– Ты считаешь, что Бог видит мир, как ты. Все по порядку. С одного места. По-моему, он должен быть вездесущ и всеведущ. – Он закрыл мусорную корзину, – Подумай об этом. Он знает, что ты чувствуешь, чувствует твою боль. Чувствует мою и твою боль, как Свою собственную. – Джейк покачал головой, – Черт, сынок. Вопрос не в том, может ли Господь заботиться об одном человеке. Вопрос в том, как Он может не делать этого.

Я фыркнул и покачал головой.

– Слишком много оптимизма для тебя сейчас, – сказал Джейк, – Я понимаю тебя, сынок, – он повернулся и начал толкать тележку к двери, – О, – сказал он, – Может старик подкинуть тебе мыслишку?

– Конечно, – ответил я, не оборачиваясь.

– Подумай, может, тут замешан баланс, – сказал он, – Может, один архангел использовал свою силу в этой ситуации открыто и сразу. Может, другой просто выжидал. В расчете на будущее. Может, Он уже подал тебе руку.

Мою правую руку снова будто бы пронзили иголками.

Я втянул воздух и вскочил, поворачиваясь.

Джейка не было.

Тележка уборщика все еще была на месте. Полотно, закрывающее низ, все еще покачивалось. Заложенная газетой книга лежала на тележке. Я подошел к ней и посмотрел вверх и вниз по коридору.

Никого не было и не было укрытия, куда бы он мог незаметно спрятаться.

Я взял книгу. Это был старый истрепанный томик «Двух башен». Одна страница была заложена и часть диалога подчеркнута.

– Горящая рука – лучший учитель, – прочитал я вслух. Я сел обратно на скамью и потряс головой: – И что бы это должно значить?

– Что твое противостояние с тенью Падшего привлекло внимание Стражника мой Эмиссар, – раздался мяукающий голос со скамьи позади меня.

Подпрыгнув от неожиданности и со стоном сев назад, я отодвинулся к дальнему концу скамьи. Хотя это было недалеко, дюйма два-три. Потом я повернулся лицом к Мэб.

Она спокойно сидела, одетая в обычный темно-синий деловой костюм, на ней были элегантные украшения с маленькими бриллиантами. Ее белые волосы были заплетены в косы и собраны в пучок, удерживаемый заколками из слоновой кости, украшенной лазуритом. Она держала Грималкина на коленях, как домашнего любимца, хотя только лунатик мог бы назвать малка домашней кошечкой. Я впервые увидел его так ясно и близко. Он был неестественно большим и мускулистым, даже для малка – а по сравнению с ними обычная рысь казалась тощей. Грималкин весил, должно быть, шестьдесят или семьдесят фунтов ^[81] чистых мускулов и кости. Мех у него был темно-серым с черными отметинами, больше похожими на мокрую шерсть. Его глаза были желто-зеленые, очень большие и слишком умные для любого животного.

– Стражника? – переспросил я заикаясь.

Голова Мэб, медленно двигалась в такт словам, но произносил их кошачий голос Грималкина.

– Князь воинства [82] любит помпезность и церемонии, и является он в громе крыльев армии серафимов, грохоте барабанов и звоне рогов. Трубач [83] никогда не приходит тихо, если может явиться в столбе света. Повергающий Демонов [84] предпочитает сам решать свои проблемы. А вот Стражник… – Мэб улыбнулась, – Он мне нравится больше всех архангелов. Он самый тихий. Самый проворный. Наименее известный. И наиболее опасный.

Мои знания об архангелах были относительно небольшими, но его имя я знал.

– Уриил [85], – прошептал я.

Мэб подняла палец и продолжила говорить через малка:

– Осторожно, мой Эмиссар. На твоем месте я бы произносила это имя раздельно. Если вообще бы рискнула.

– Что он со мной сделал? – спросил я ее.

Мэб уставилась на меня своими радужными глазами.

– На этот вопрос можешь дать ответ только ты сам. Единственное, что я могу сказать, – это то, что он дал тебе возможность стать большим, чем ты был.

– Чего?

Она улыбнулась, и протянула мне мой жезл.

– Возвращаю тебе твою собственность, – сказал малк, – Надобность прятать ее от тебя прошла.

– Значит, все-таки я был прав, – сказал я, принимая его, – Это Вы взяли его. И заставили меня забыть об этом.

– Верно.

– Зачем?

– Потому что я посчитала, что так надо, – ответила она так, как будто разговаривала со слабоумным ребенком, – Ты бы рисковал своей жизнью, – и моей целью! – чтобы защитить своих драгоценных смертных. Если бы я не забрала твой огонь, Лето выследило и убило бы тебя еще два дня назад.

– Отсутствие его тоже могло меня убить, – сказал я, – И значит, Вы зря потратили бы то время, когда пытались сделать меня своим Зимним Рыцарем.

– Чепуха, – сказала Мэб, – Если бы ты умер, я просто наняла бы твоего брата. У него была бы прекрасная мотивация – месть твоим убийцам.

Меня пронзил озноб. Я не знал, что Мэб известно о моем брате. Но, впрочем, что тут сложного. Моя крестная, Леанансидхе, была довольно тесно связана с моей матерью. Если Леа знала, то, само собой, и Мэб знала.

– Он не смертный, – тихо сказал я, – Я думал, только смертный может стать Рыцарем.

– Он любит, – промяукал Грималкин за Мэб. – Для меня это еще лучше, чем смертность. – Она наклонила голову. – Хотя я думаю, что я могла бы сделать ему предложение и сейчас, пока ты жив. Он ведь много бы отдал, чтобы снова держать свою любовь в руках, разве нет?

Я твердо и пристально глянул на нее и сказал:

– Держитесь от него подальше.

– Я сделаю, что мне заблагорассудится, – сказала она. – и с ним – и с тобой.

Я нахмурился на нее.

– Нет, не сделаете. Я не принадлежу ни…

Следующее, что я осознал, это что я стою на коленях в центральном проходе, а Мэб направляется к двери.

– О, но ты принадлежишь, смертный. Пока ты не отделался от своего долга мне, ты – мой. Ты должен мне еще одну услугу.

Я попытался встать, но не мог. Мои колени просто не двигались. Сердце тяжело колотилось, и я был в бешенстве, что так напуган.

– Почему? – потребовал я. – Почему Вы хотели остановить Динарианцев? Почему посылали полков, чтобы убить Архив? Почему, когда полки потерпели неудачу, привлекли меня, чтобы спасти Архив и Марконе?

Мэб остановилась, повернулась, небрежно демонстрируя великолепные изгибы своих ног, и наклонила голову ко мне.

– Никодимус и его род, несомненно, уже нарушили Соглашение, и очевидно планировали злоупотреблять им и далее для удовлетворения своих амбиций. Это уже достаточная причина, чтобы видеть его проекты разрушенными. И среди Падших был один, кто должен был лично ответить мне за его нападение на мой дом.

– Нападение Черного Совета на Арктис Тор, – сказал я. – Один из них использовал Адский огонь.

Мэб показала мне свои белоснежные зубы.

– Мы со Стражником, – промяукал Грималкин за нее, – в этот день имели общего врага. Нельзя было разрешить врагу получить власть, предоставляемую Архивом-ребенком.

Я нахмурился и подумал о серебряной руке, которая избивала падшего ангела, невзирая на его неслабое колдовство, как будто он был тряпичной куклой.

– Колючий Намшиэль.

Глаза Мэб вспыхнули внезапной, холодной яростью, и мороз буквально сковал каждую поверхность в часовне, включая мои собственные ресницы.

– Есть и другие, которые еще заплатят за то, что они сделали, – зарычала Мэб своим собственным голосом. Ощущалось это отвратительно – хотя голос был мелодичен, глубок и музыкален, как всегда. Но он был заполнен таким гневом, такой яростью, такой болью и ненавистью, что каждый гласный цеплялся за мою кожу, и каждый согласный вонзался в мои уши, как оружие.

– Я – Сидхе, – прошипела она. – Я – Королева Воздуха и Тьмы. Я – Мэб. – Ее подбородок вздернулся, глаза расширились, и белки слегка колебались вокруг безумных цветов радужки. – И я возмещаю свои долги, смертный. Все долги.

Послышался звук, как будто треснул толстый лед на поверхности озера, и Мэб со своим переводчиком ушли.

Я стоял на коленях, меня била дрожь от звука ее голоса. Спустя минуту я понял, что у меня течет кровь из носа. Еще спустя минуту я понял, что струйки крови выходят и из моих ушей. Глаза болели от напряжения, как будто я слишком долго пробыл на ярком солнечном свете.

Мне потребовалась еще минута, чтобы заставить ноги двигаться. После этого я дотащился до ближайшей ванной и умылся. Потом я потратил некоторое время, тыкая наугад в моей памяти и пытаясь понять, есть ли в ней какие-нибудь отверстия, которых не было прежде. Черт, вот будет удивительно, если я буду в состоянии сказать, взяла ли она что-то еще.

– Иисус Христос, – выдохнул я, дрожа.

В самом деле, хотя я не участвовал в нападении на башню Мэб, а когда явился туда, я невольно послужил интересам Мэб, но факт оставался фактом, я действительно нанес ей то же самое оскорбление, что и Колючий Намшиэль. Раздирающая ярость, которая превратила ее голос в лезвия, вполне могла быть направлена на меня в ближайшем будущем.

Я вышел из часовни и спустился в кафетерий.

Заставлять себя поесть было все-таки намного более приятно, чем то, что происходило несколько минут назад.

Доктор вошел в комнату ожидания в десять семнадцать той же ночью.

Черити вскочила на ноги. Она провела большую часть дня со склоненной головой, тихо молясь. Она не плакала, по крайней мере сейчас, но она обняла свою дочь, тесно прижимая ее к себе.

– Он восстанавливается, – сказал доктор. – Операция прошла… – он вздохнул. Он выглядел таким же усталым, как любая из женщин Карпентеров, – как ожидалось. Даже лучше, на самом деле. Я не хочу делать никаких заявлений по этому поводу, но, кажется, он стабилен, и, предполагая, что не будет никаких осложнений в следующие часа два, я думаю, что он выкарабкается.

Черити закусила губу. Молли обняла мать.

– Спасибо, Доктор, – прошептала Черити.

Доктор устало улыбнулся.

– Вы должны понять, что … раны были весьма обширны. Маловероятно, что он будет в состоянии полностью выздороветь от них. Возможно повреждение головного мозга, мы не знаем этого, пока он не проснется. Но даже если это не проблема, другие травмы очень серьезны. Он будет нуждаться в помощи, возможно, на всю оставшуюся жизнь.

Черити спокойно кивнула.

– У него будет помощь.

– Да, верно, – сказала Молли.

– Когда я смогу увидеть его? – спросила Черити.

– Мы поднимем его часа через два, – сказал доктор.

Я откашлялся.

– Извините меня, Доктор. Он будет на искусственном дыхании?

– В настоящее время, да, – сказал доктор.

Я кивнул.

– Спасибо.

Доктор кивнул нам, и Черити снова поблагодарила его. Он ушел.

– Хорошо, кузнечик, – сказал я. – У нас есть время, чтобы убраться.

– Но они собираются поднимать его… О! – сказала Молли удрученно. – Искусственное дыхание.

– Ну, это лучше, чем никаких шансов, а? – спросил я ее.

– Все в порядке, ребенок, – сказала Черити спокойно. – Я позвоню домой, как только он проснется.

Они крепко обнялись. И мы с Молли пошли.

– Да, – сказала Молли очень усталым голосом. – Я сделала ту домашнюю работу.

Я тоже чувствовал себя усталым.

– И?

Она кивнула и утомленно улыбнулась мне.

– Карл Великий.

В небольшой жилой комнате было четверо Стражей, все седые ветераны, двое молодых участников на кухне, и я был уверен, что есть еще по крайней мере двое на улице, несущие охрану под завесой. Когда я вошел в кухонную дверь, один из молодых Стражей удивленным тоном спросил у меня пароль. Я вежливо сказал ему, что он должен делать, и спросил его, где может быть Люччио.

– Это анатомически маловероятно, – ответил молодой человек с британским акцентом. Он налил вторую чашку дымящегося чая и сказал, – Пейте. Я сообщу ей, что Вы здесь.

– Спасибо.

Люччио появилась через несколько минут. Я потягивал чай, сидя за столом Мёрфи.

– Освободите комнату, пожалуйста, Чендлер, Костикос.

Молодые мужчины вымелись в жилую комнату, вежливая иллюзия, на самом деле. Дом был слишком маленьким, чтобы хоть как-то обеспечить приватность.

Люччио налила себе чашку чая и села напротив меня.

Я почувствовал, что мои плечи немного напряглись. Я вынудил себя сидеть тихо и отхлебнул глоток чая.

– Нам нужно поговорить, – сказала Люччио спокойно, – об Архиве.

– Ее зовут Ива, – сказал я.

Она нахмурилась.

– Я очень беспокоюсь, Гарри. Из-за твоей личной близости с нею. Это опасно.

Я поднял брови.

– Опасно? Я в опасности, потому что воспринимаю ее, как реального человека?

Люччио скривилась, как будто попробовала что-то горькое.

– Откровенно? Да.

Я подумал о том, что надо бы быть дипломатическим и вежливым. Честно, я в самом деле так подумал. Но в то время, как я думал об этом, я случайно задел кнопку, которая переводит мой язык в режим автопилота, потому что он сказал:

– Это – куча дерьма, Капитан, и Вы знаете это.

Выражение ее лица осталось тем же, но все ее внимание сосредоточилось на мне.

– Что – это?

– Да. Она – ребенок. Она одинока. Она не какая-то компьютерная база данных, и это жестоко – рассматривать ее так.

– Да, – сказала Люччио прямо. – Жестоко. И это – самый безопасный способ иметь с нею дело.

– Самый безопасный для кого? – потребовал я.

Люччио сделала глоток чая.

– Для всех.

Я хмуро уставился в свою чашку.

– Объясни мне.

– Архив … существовал в течение долгого времени. И всегда передавался по семейной линии, от матери к дочери. Обычно Архив наследуется женщиной, когда она находится в возрасте лет тридцати с чем-то, когда ее умирает мать, и после того, как она родила свою собственную дочь. Несчастные случаи редки. Часть природы Архива – стремление защитить себя, потребность избегать людей, контакты с которыми связаны с риском. И учитывая имеющиеся у нее обширные знания, Архив очень хорошо приспособлена для ухода от опасных ситуаций. И, если они все-таки возникают, сила, доступная Архиву, гарантирует ее выживание. Чрезвычайно редко хозяин Архива умирает молодым.

– Продолжай, – проворчал я.

– Когда Архив передают … Гарри, попытайся представить, вот ты живешь своей жизнью, со всеми ее триумфами и трагедиями – и внезапно оказываешься со вторым набором воспоминаний, каждым кусочком столь же реальных для тебя, как и твои собственные. Второй набор страданий, любовей, триумфов, потерь. И все они реальны, как твои собственные. А потом такие же третьи. И четвертые. И пятые. И еще и еще. Прекрасная память, абсолютные воспоминания каждого Архива, которые были до тебя. Пять тысяч лет памяти.

Я аж прикрыл глаза.

– Адские колокола. Это было бы …

– Путь в безумие, – сказала Люччио. – Да. И это обычно так. Есть причина, что рассказы о многих предсказателях и оракулах представляют их как бы сумасшедшими. Пифия, например, как и многие, многие другие, просто была Архивом, она использовала свои обширные знания прошлого, чтобы построить модели, по которым можно предсказать самое вероятное будущее. Она была сумасшедшей – но также она была Архивом.

– В виде защиты, Архивы начали эмоционально дистанцироваться от других людей,. Они рассуждали так: если они могли бы прекратить добавлять вес новых сроков опыта и горя к уже огромному бремени такого большого знания, это могло бы позволить им лучше функционировать. И это правда так. Есть причины, почему хозяин Архива держится эмоционально отдаленным, – потому что иначе страсти, предубеждения, ненависть и ревность предыдущих тысячелетий просто захлестнули бы единственное существо.

– Обычно, у Архива бывает своя собственная жизнь, опыт которой можно использовать, чтобы изолировать ее от всех этих других эмоций и воспоминаний, основание, которое можно противопоставить им.

Я внезапно сообразил.

– Но у Ивы не было этого.

– У Ивы не было, – согласилась Люччио. – Ее бабушка погибла в результате несчастного случая, автомобильная катастрофа, насколько мне известно. Ее мать была семнадцатилетней девочкой, которая любила, и была беременна. Она ненавидела свою мать за то, что та умерла и передала ей это проклятие нести Архив, в то время, как она хотела жить своей собственной жизнью – и она ненавидела дочь за то, что у той впереди целая свободная жизнь. Мать Ивы убила себя, чтобы не нести Архив.

Мне стало плохо.

– И Ива знает это.

– Да. Знает это, чувствует это. Она родилась, точно зная, что ее мать думала и чувствовала о ней.

– Как Вы можете знать это о ней… – я нахмурился, размышляя. Потом сказал, – Кинкейд. Девочка любила Кинкейда.

– Нет, – сказал Люччио. – Но Кинкейд в это время работал на бабушку Ивы, и девочка доверяла ему.

– Черт, ну и закручено, – сказал я.

– Ива оставалась отстраненной всю свою жизнь, – сказала Люччио. – Если она начинает привлекать эмоции в свои обязанности, как Архива, или в свою жизнь вообще, она рискует, что не сможет справиться с эмоциями и страстями, к которым просто психологически не готова.

– Ты боишься, что она может выйти из-под контроля.

– Архив был создан, чтобы быть нейтральной силой. Склад знания. Но что, если уникальные обстоятельства Ивы позволят ей игнорировать эти ограничения? Вообразите результаты гнева, горечи и желания мести всех прежних Архивов, объединенные с властью Архива и несдержанностью двенадцатилетнего ребенка.

– Я бы не хотел, – сказал я спокойно.

– И я бы не хотела, – сказала Люччио. – Это могло бы стать истинным кошмаром. Полное знание без совести, чтобы направить его. У некроманта Кеммлера был такой дух во власти, своего рода миниатюрная версия Архива. Далеко не такой сильный, но он учился и практиковался рядом с волшебниками в течение нескольких поколений, и вещи, на которые он оказался способен, были просто ужасны. – она покачала головой.

Я отхлебнул немного чая, помня, что большой глоток может показаться подозрительным. Она говорила о Бобе. И она была права в том, что Боб был способен на многое. Когда я разблокировал индивидуальность, которую он взял у некоторых из его прежних владельцев, он почти убил меня.

– Стражи разрушили его, конечно, – сказала она.

Нет, не разрушили. Джастин Дюморн, бывший Страж, не разрушил череп. Он увез его контрабандой из лаборатории Кеммлера и удерживал его в собственности до тех пор, пока я не убил его, и в свою очередь забрал Боба у него.

– Это была слишком большая власть, почти ничем не сдерживаемая. И вполне возможно, что Архив мог бы стать подобной угрозой в намного большем масштабе. Я знаю, что Вы заботитесь о ребенке, Гарри. Но я должна была Вас предупредить. Не нужно делать ей никаких одолжений, действуя как ее друг.

– Кто действует? – сказал я. – А где она?

– Мы держим ее спящей, – сказала Люччио, – до тех пор, пока Вы или Кинкейд не появятся здесь.

– Понятно, – сказал я. – Вы не думаете, что я должен быть рядом с нею. Но Вы волнуетесь по поводу того, что может случиться, когда Вы разбудите ее, а она действительно напугана и смущена.

Щеки Люччио вспыхнули, и она отвела взгляд.

– У меня нет всех ответов, Дрезден. У меня есть только проблемы.

Я вздохнул.

– В любом случае, – сказал я. – Дайте мне увидеть ее.

Люччио привела меня в гостевую спальню Мёрфи. Ива выглядела совсем крошечной в двуспальной кровати. Я сел около нее, а Люччио наклонилась и мягко положила руку на голову Ивы. Пробормотала что-то и убрала руку.

Ива издала маленькое хныканье, а затем распахнула глаза, начав дышать быстро и часто. Она дико озиралась, широко раскрыв глаза, и вскрикивала.

– Тихо, тихо, – сказал я мягко. – Ива, все в порядке. Ты в безопасности.

Она зарыдала и бросилась ко мне.

Я обнял ее. И потом тихонько качал ее и обнимал, а она все плакала и плакала.

Люччио не сводила с меня сострадательных и грустных глаз.

Через какое-то время Ива прошептала:

– Я получила твое письмо. Спасибо.

Я немного сильнее прижал ее.

– Они делали со мной такое, – сказала она.

– Я знаю, – сказал я спокойно. – Со мной тоже такое было. Но через некоторое время я был в порядке. И ты тоже будешь. Это все закончилось.

Она еще какое-то время обнимала меня и плакала, а потом уснула.

Я посмотрел вверх на Люччио и сказал:

– Вы все еще хотите, чтобы я оттолкнул ее? Вы хотите, чтобы ее стандартным понятием было то, что ей пришлось испытать с теми животными?

Люччио нахмурилась.

– Старший Совет…

– Не смог бы найти свое сердце, даже если бы у него был Анатомический Атлас Грея, рентген-аппарат, и стетоскоп, – сказал я. – Нет. Они могут установить закон о волшебстве. Но они не будут диктовать мне, кому я могу оказать поддержку.

Она долгосмотрела на меня, и затем медленно улыбнулась одной стороной рта.

– Морган сказал им, что Вы так и скажете. И МакКой и Слушающий-Ветер согласились. А Мерлин не стал слушать.

– Мерлину не нравится слышать что-нибудь, что не вписывается в его картину мира, – сказал я. – Японский.

– Что, простите?

– Японский. Есть такой японский ресторанчик, куда я иногда хожу, чтобы отпраздновать что-нибудь. То, что мы выжили в этой каше, вполне подойдет. Давайте завтра туда сходим. Терияки ^[86] там – умереть не встать.

Она улыбнулась более широко и наклонила голову.

Дверь открылась, и прибыли Мёрфи и Кинкейд. Кинкейд двигался самостоятельно, хотя очень осторожно, и с помощью трости. Я отодвинулся, и дал ему место, чтобы он удобно расположился рядом с Ивой. Она проснулась чуть-чуть, и пробормотала что-то о печенье и Счастливой Еде [87]. Он устроился на кровати около нее, а она сжала его руку, успокаиваясь, и уснула снова. Кинкейд, очевидно здорово утомленный, вытащил пистолет, снял с предохранителя, пристроил его на груди, и тоже заснул.

– Как симпатично, – прошептал я Мёрфи. – У него есть Тэдди Глок.

Она смотрела на Кинкейда с Ивой со странным выражением. Потом слегка качнув головой, подмигнула мне, и сказала:

– Хм. Да, очень забавно. Мы вырыли твой автомобиль из снега, между прочим.

Я прикрыл глаза.

– Спасибо.

– Отдать тебе ключи?

– Да.

– Давай я тебя туда отвезу, – сказала она.

– Хорошо.

И мы отправились.

Когда мы уже ехали, Мёрфи сказала:

– Мне нравится Люччио.

– Да?

– Но она – совсем не подходит для тебя.

– Угу, – сказал я.

– Вы совсем из разных миров. И она – твой командир. И есть тайны, которые ты должен хранить от нее. Все это создает дополнительные трудности. И другие проблемы могут возникнуть.

– Подожди, – сказал я. Потом сымитировал, что вычищаю свои уши. – Хорошо, валяй дальше. Ты знаешь, на какую-то секунду мне показалось, что ты давала мне совет, как строить отношения.

Мёрфи кинула на меня взгляд искоса.

– Никаких обид, Дрезден. Но если ты захочешь сравнить количество часов хороших отношений и плохих, я тебя обставлю в обеих категориях.

– Touche, – сказал я. Неприятно. – Кинкейд выглядел ужасно по-отечески там, верно?

– Прекрати, – сказала Мёрфи, хмурясь. – Как Майкл?

– Выкарабкивается, – сказал я. – Но, конечно, тяжело. Неизвестно, сможет ли он ходить после этого.

Мёрфи прикусила нижнюю губу.

– Что, он не сможет… продолжать дело Рыцаря?

Я покачал головой.

– Понятия не имею.

– Я только …, я не думаю, что предложение принять один из мечей – это предложение, от которого можно отказаться.

Я прикрыл глаза.

– Нет, Мёрф. Нет никакого принудительного вовлечения в мученичество. У тебя есть выбор. Всегда есть выбор. Это – … специальное положение веры, насколько я понимаю.

Она молча обдумывала это какое-то время. Потом сказала:

– Это не получится, потому что я не верю.

– Я знаю, – сказал я.

Она кивнула.

– Это не для меня, Гарри. Я уже выбрала свое дело. Я дала клятву. Это означает для меня больше, чем просто работа.

– Я знаю, – сказал я. – Если бы ты не была такой, какая ты есть, Мёрф, Святой Меч не среагировал бы на тебя так сильно. Если даже такое толстокожее существо, как я, понимает это, думаю, что Всемогущий тоже вероятно может понять.

Она фыркнула, слабо улыбнулась, и остальную часть пути к моему автомобилю мы ехали молча.

Когда мы добрались, она остановилась рядом с Синим Жуком.

– Гарри, – сказала она, – Тебе никогда не казалось, что мы завершим свой путь старыми и одинокими? Что мы… я не знаю … обречены никогда не иметь чего-то?.. Чего-нибудь долговременного?

Я сгибал пальцы своей все еще травмированной левой руки и мягко покалывающей правой.

– Я больше волнуюсь по поводу тех вещей, от которых я никогда не смогу избавиться, – я внимательно смотрел на нее. – А что навлекло тебя на эту веселую тему?

Она слабо улыбнулась.

– Ну просто… рушится какой-то центр, Гарри. Я чувствую, что все начинает разваливаться. Я не могу это видеть, и не могу доказать, но я это знаю. – Она покачала головой. – Возможно, я просто схожу с ума.

Я пристально посмотрел на нее, морщась.

– Нет, Мёрф. Не сходишь.

– Здесь все время случается что-то плохое, – сказала она.

– Да. Я не могу соединить много кусочков в общую картину. И все же. Мы вчера обломили кой-каких плохих парней. Они использовали Динарианцев, чтобы добраться до Архива.

– Чего они хотят?

– Не знаю, – сказал я. – Но это будет что-то очень плохое.

– Я хочу участвовать в этой борьбе, Гарри, – сказала она.

– Хорошо.

– На всю катушку. Обещай мне.

– Заметано, – Я протянул ей свою руку.

Она пожала ее.

Когда я наконец добрался до Пресвятой Девы Марии, Отец Фортхилл уже спал, и дверь открыл Саня,. Он был взъерошен и выглядел усталым, но улыбался.

– Майкл просыпался и говорил.

– Отлично, – сказал я, улыбаясь. – Что он говорил?

– Ну, это было не очень разборчиво. Потом он снова уснул.

Я рассмеялся, и мы с Саней обменялись крепким мужским объятием, а потом Саня по российской традиции расцеловал меня в обе щеки.

– Входи, входи, – сказал он. – Прошу прощения для того, чтобы пытаться срочно отправить Вас ранее. Мы хотели убедиться, что собрали монеты и сохранили их благополучно как можно скорее.

– У меня их нет. – выдохнул я.

Его улыбка исчезла.

– Что?

Я рассказал ему о Колючем Намшиэле.

Саня выругался и сильно потер лицо. Потом он сказал:

– Пошли.

Я следовал за ним через залы позади огромной церкви, пока мы не добрались до кухни персонала. Он открыл холодильник, и достал бутылку бурбона. Он налил его в кофейную чашку, залпом выпил, и еще налил. Потом предложил мне бутылку.

– Нет, спасибо. А разве ты не должен пить водку?

– А разве ты не должен носить заостренную шляпу и летать на метле?

– Touche, – сказал я.

Саня покачал головой и начал загибать пальцы на правой руке.

– Одиннадцать. Плюс шесть. Семнадцать. Могло быть хуже.

– Но мы убили Колючего Намшиэля, – сказал я. – И Самый Старший Графф свалил Магога, как мешок картофеля. Я отдам Вам его монету завтра.

Вспышка удовлетворения прошла по глазам Сани.

– Магог? Хорошо. Но монеты Намшиэля нет.

– Как нет? Я видел, что Майкл отсек его руку и положил ее в свой мешочек.

– Да, – сказал Саня, – и монета была под кожей его правой руки. Но ее не было в мешочке, когда его привезли в больницу.

– Что?

Саня кивнул.

– Мы сняли его броню в вертолете, чтобы остановить кровотечение. Возможно, она выпала в озеро.

Я фыркнул.

Он скривился и кивнул.

– Да, я знаю. Это сомнительно.

Я вздохнул.

– Марконе. Я выясню это дело.

– Ты думаешь?

– Да. Это такой народ. Я пойду туда прямо сейчас. Хотя собирался идти домой. – Я поднялся. – Хорошо, теперь еще одна вещь, верно?

– Еще две вещи, – сказал Саня. Он исчез и возвратился мгновение спустя.

Он нес Амораккиус в ножнах. И подал его мне.

Я поднял обе брови.

– Инструкция, – сказал Саня. – Я должен отдать его тебе, а ты будешь зн…

– …знать, кому отдать его, – пробормотал я. И возвел глаза к потолку. – Кто-то смеется надо мной. – Я заговорил громче. – Я не должен этого делать, знаешь ли! У меня есть добрая воля! Я тоже могу сказать тебе пойти и прыгнуть в озеро!

Саня молча стоял, предлагая мне меч.

Я выхватил его из Саниных рук и с ворчанием проследовал к моему Фольксвагену. Я бросил меч на заднее сиденье.

– Как будто мне мало своих проблем, – бормотал я, хлопая пассажирской дверью и обходя вокруг к боковой двери водителя. – Нет. Теперь я еще должен таскать этот чертов Экскалибур ^[88]. И до каких пор, никто знает. – Я хлопнул дверцей водителя, и старая книжка в мягкой обложке «Две твердыни», которую Уриэль оставил мне, и которую я засунул в карман плаща, вылетела.

Я нахмурился и поднял ее. Она упала, раскрывшись на внутренней части обложки, где было написано красивым почерком: «Наградой за хорошо сделанную работу является большее количество работы».

– Это не может быть правдой, – пробормотал я. Потом засунул книжку в карман и снова отправился в путь.

Я сделал телефонный звонок, чтобы назначить встречу, но Марконе сразу принял меня в своем офисе над «Превыше всего». Я вошел, таща за собой меч, и нашел Марконе и Хендрикса в его офисе – простое, можно даже сказать, спартанское место. Он только недавно переехал туда, и это место, функциональное и целесообразное, больше походило на кабинет активного профессора колледжа, чем на кабинет преступного тайного лидера.

Я не стал долго рассусоливать.

– Кто-то предал людей, которые спасали твою жизнь, и мне нужно знать, кто.

Марконе поднял брови.

– Пожалуйста, объясни.

Я рассказал ему о Колючем Намшиэле и монете.

– Я ее не брал, – сказал Марконе.

– А кто-то из твоих людей? – спросил я.

Он нахмурился на такой вопрос. Потом он откинулся назад на своем кресле и, поставив свои локти на подлокотники, свел кончики пальцев вместе.

– Где Гард? – спросил я.

– Сообщила, что в ее домашнем офисе, – пробормотал он. – Я наведу справки.

Я задался вопросом, не лгал ли мне Марконе. Это не было характерно для его, это просто означало, что, если он действительно лгал, значит, это было наиболее эффективно. Я задался вопросом, говорил ли он правду. Если так, тогда возможно Монок Секьюрити только что приобрели своего собственного Падшего ангела и эксперта в практической и теоретической магии.

– Ребенок, – сказал Марконе. – Она в порядке?

– Она в безопасности, – сказал я. – Она с людьми, которые заботятся о ней.

Он кивнул.

– Хорошо. У тебя есть что-то еще?

– Нет, – сказал я.

– Тогда тебе нужно немного отдохнуть, – сказал Марконе. – Ты похож, – уголок его рта дернулся, – на енота. Которого переехал локомотив.

– Следующий раз я оставлю твою мудрую задницу на острове, – сказал я, хмурясь, и ушел.

Я уже выходил из здания, когда решил сделать еще одну остановку.

Госпожа Деметра была в своем офисе и выглядела, как всегда, очень элегантно.

– Здравствуйте, мистер Дрезден, – сказала она, отодвигая несколько папок и аккуратно, точно выравнивая их. – Я очень занята. Надеюсь, что Вы ненадолго.

– Ненадолго, – сказал я. – Я только хотел поделиться с Вами одной теорией.

– Теорией?

– Да. Вот смотрите, во всем этом волнении, взрывах и демонической шумихе, все позабыли о маленьких деталях.

Ее пальцы остановились.

– Кто-то выдал динарианцам местоположение панической комнаты Марконе. Кто-то близкий к нему. Кто-то, кто знал многие из его тайн. Кто-то, у кого были серьезные основания, чтобы хотеть причинить ему боль.

Деметра повернула голову и пристально смотрела на меня суженными глазами.

– Многие мужчины разговаривают с женщинами, с которыми они спят, – сказал я. – Так было всегда. И это было бы действительно серьезное основание, чтобы быть рядом с ним.

– Да, он похож на этих многих мужчин, – спокойно сказала Деметра.

– Я знаю, что у Вас есть оружие в том ящике, – сказал я ей. – Даже не пробуйте.

– Почему? – сказала она.

– Потому, что я не собираюсь выдавать Вас Марконе.

– Чего же Вы хотите от меня? – спросила она.

Я пожал плечами.

– Я мог бы иногда запросить у Вас информацию. Если бы Вы могли бы помочь мне без того, чтобы подвергать себя опасности, я оценил бы это. В любом случае, от этого не будет зависеть, скажу ли я что-то Марконе.

Ее глаза опять сузились.

– Почему нет?

– Возможно, я хочу увидеть его падение, – сказал я. – Но главным образом потому, что это не входит в мой проклятый бизнес. Я просто хотел, чтобы Вы знали, что я видел Вас. На сей раз, возможно, он не догадается. У него есть более вероятные подозреваемые, чем Вы, в его организации – и я был бы удивлен, если Вы не знаете уже, что собирается делать великий козел отпущения Торелли.

Деметра подарила мне холодную улыбку.

– Но не станьте самонадеянной. Если Вы сделаете неосторожное движение, он поймет. И Вы исчезнете.

Деметра хохотнула и закрыла картотеку.

– Я исчезла несколько лет назад. – Она прямо посмотрела на меня. – Не хотите у нас позаниматься, мистер Дрезден?

В самом деле, это было здание, полное очень… подходящих девочек, которые были бы счастливы, ах, поработать над моим тонусом. И мой тонус сообщил мне, что он будет счастлив, чтоб над ним поработали. Остальная часть моего тела, однако, думала, что как следует поесть и поспать около двух недель будет намного лучшей идеей. Когда эти раздумья добрались до шеи, оставшаяся часть меня подумала, что каждый раз, когда я посещаю это место, оно выглядит все симпатичнее и лживее.

– Это всё, – сказал я, и уехал.

А дома я не мог уснуть.

Наконец у меня оказалось достаточно свободного времени, чтобы поволноваться о том, что, черт возьми, не так с моей правой рукой.

Я спустился в лабораторию, где до сих пор висел пакет несвежей кошачьей мяты для Мистера и посвятил Боба в события нескольких прошлых дней.

– Ничего себе, – сказал Боб. – Огонь души. Ты в самом деле уверен, что он сказал «огонь души»?

– Да, – сказал я устало. – И что?

– Ну, – сказал череп, – огонь души… хорошо. Это – Адский огонь, по существу. Только из другого места.

– Небесный огонь?

– Ну… – Боб сказал, – да. И нет. Адский огонь – это что-то, что используют, чтобы разрушать. Огонь души используют в противоположных целях – чтобы создать что-то. Слушай, в основном, все, что нужно сделать, это взять часть своей души и использовать ее, как матрицу, для твоей магии.

Я заморгал.

– Что?

– Это – вроде как каркас формы для заливки бетона, – сказал Боб. – ставят каркас, затем льют бетон вокруг него, и вместе это получается гораздо прочнее, чем любое из них по отдельности. Ты можешь делать таким способом разные вещи, которые не могли бы получиться с одним каркасом или с одним бетоном.

– Но я делаю это из своей души? – потребовал я.

– Да ну тебя, Гарри. Все вы, смертные, жутко носитесь со своими драгоценными душами. Ты никогда не видел свою душу, никогда не касался ее, никогда ничего с ней не делал. Что такого, что из нее?

– То есть, ты говоришь, что та большущая серебряная рука была сделана из моей души, – сказал я.

– Да, твоя душа и твоя магия соединились вместе, – сказал Боб. – Твоя душа преобразовалась в энергию. Огонь души. В этом случае, энергия духа была оттянута из ауры вокруг твоей правой руки, и возникла соответствующая конструкция, такая увеличенная версия твоей правой руки, вот и все. Твое стандартное колдовство силы сформировалось вокруг матрицы огня души, и то, что раньше было мгновенным применением силы, стало долгосрочным явлением, способным к манипуляции и применению. Не то, чтобы на это потребовалось больше силы, нет, оно просто само больше.

Я пошевелил своими покалывающими пальцами.

– О. Но моя душа потом поправится, восстановится?

– Да, конечно, – сказал Боб. – Несколько дней, неделя или две самое большее, и она вырастет снова. Иди и хорошо проведи время, наслаждайся, сделай какие-то вещи, которые поднимают человеческий дух или что-нибудь другое, и она восстановится еще быстрее.

– Таким образом, ты говоришь, что огонь души не позволяет создавать что-нибудь новое. Только делает больше то, что уже есть.

– Но намного больше, – сказал Боб, бодро кивая со своей полки. – Это – как ангелы делают все из своего материала. Хотя надо сказать, у них его намного больше, чем у тебя.

– А я думал, что у ангелов нет души, – сказал я.

– Как я и сказал, люди становятся взволнованными и раздражительными, когда речь идет об этом слове, – сказал Боб. – У ангелов нет ничего, кроме этого.

– О. А что случается, если я, мм, ну знаешь… использую слишком много этого?

– Сколько будет пять минус пять, Гарри?

– Ноль.

– Верно. Подумай об этом минуту. Я уверен, что ты придешь к правильному заключению.

– Это плохо?

– Видишь? Ты не полностью безнадежен, – сказал Боб. – И слушай, у тебя опять новый волшебный меч? Мерлин! Ты всегда найдешь себе приключения! И этот случай с Уриилом! Офигеть, Гарри!

– Я действительно не много что слышал об Урииле, – сказал я. – Я хочу сказать, я знаю, что он – архангел, но …

– Он – … из Ветхого Завета, – сказал Боб. – Ты помнишь парня, который убил всех только что родившихся первенцев в Египте? Это он. Ну ладно, ладно. Это только подозрения. А он не тот, кто будет хвастать. Они вообще довольно молчаливы, знаешь ли.

– У небес есть секретный агент, – сказал я. – И Мэб нравится его стиль.

– И он оказал тебе услугу! – сказал Боб звонко. – А ты ведь знаешь, что это не очень хорошо!

Я положил голову на стол и вздохнул.

Впрочем, после этого я уже был в состоянии пойти наверх и наконец-то на самом деле поспать.

Мне ужасно нравятся штуки, которые в японских ресторанах называют «луковый вулкан». Мы с другими ребятишками расположились за столом. Я рванулся, чтобы поймать креветку ртом, когда повар выщелкнул ее по высокой дуге от его ножа. И поймал. Повар направил в мою сторону вторую из другой руки, и я ее тоже поймал, заслужив взрыв аплодисментов от стола и искренний смех от Анастасии.

У нас была восхитительная еда, и мы задержались после того, как все остальные уже ушли от нашего маленького гриль-стола.

– Я могу спросить тебя кое-о-чем? – спросил я ее.

– Конечно.

Я рассказал ей о моих приключениях на острове, и жутком чувстве осведомленности, которое я там ощутил.

– О, это, – сказала Анастасия. – Это твое Зрение прибывает. Вот и все.

Я захлопал глазами.

– Мм. Что?

– Зрение, – ответила она спокойно. – У каждого волшебника развивается некоторая мера предзнания, когда он достигает определенного уровня. Это ощущается, как будто что-то в тебе узнает место, которое может иметь значение для тебя в будущем.

– Это случается со всеми? – спросил я недоверчиво.

– С каждым волшебником, – сказала она, улыбаясь. – Да.

– Тогда почему я никогда не слышал об этом? – потребовал я.

– Потому что у молодых волшебников, которые еще ожидают прибытия их Зрения, есть ужасная тенденция игнорировать неудобные истины, обращая внимание на более привлекательные фантазии, связанные со Зрением. То, о чем они заботятся, превращается в пророчество. Это ужасно раздражает, и лучший способ избежать таких сложностей – держать это в секрете, пока молодой волшебник сам об этом не узнает.

Я немножко обдумал эту идею.

– Важные для моего будущего, а?

– Потенциально, – спокойно ответила она, кивая. – Конечно, опираясь на любой вид предосведомленной информации, нужно действовать чрезвычайно осторожно. А в этом случае, совершенно ясно, что на том острове есть больше сущностей, чем можно увидеть глазами. Если бы это касалось меня, то я изучала бы это очень осторожно.

– Спасибо, – сказал я серьезно. – За совет, я хочу сказать.

– Ну, мне это ничего не стоило, – сказала она, улыбаясь. – А я могу спросить тебя кое о чем?

– Это будет только справедливо.

– Я удивлена, Гарри. Я всегда думала, что ты интересуешься Кэррин.

Я пожал плечами.

– Время пришло, наверное. Для нас с Кэррин никогда не выдавалось правильного времени.

– Но ты действительно заботишься о ней, – сказала она.

– Конечно, – сказал я. – Она была со мной во стольких плохих местах, как же иначе.

– Это, – сказала Анастасия, внимательно вглядываясь, – я могу понять.

Я наклонил голову, изучая ее лицо.

– А почему ты спрашиваешь о другой женщине?

Она улыбнулась.

– Я хочу понять, почему ты здесь.

Я наклонился к ней, слегка касаясь ее подбородка кончиками пальцев, и очень нежно поцеловал ее. Она возвратила поцелуй медленно и явно наслаждаясь.

Я прервал поцелуй спустя несколько мгновений после того, как это стало несоответствующим для общественного места, и сказал:

– Потому, что это хорошо для души.

– Превосходный ответ, – пробормотала она, ее темные глаза были огромными. – Наверное, это дело должно быть исследовано далее.

Я поднялся, подвинул стул для нее, и помог ей надеть пальто.

И оказалось, что остальная часть ночи тоже была очень хороша для души.

[1] Обстоятельства этого дела изложены в восьмой книге серии о Дрездене «Доказательства вины».

[2] Знаменитая воздухо-влагонепроницаемая посуда Tupperware, сохраняет свежесть продуктов и создаёт непревзойдённое удобство при транспортировке продуктов. (С сайта компании)

[3] Gruff – по английски «грубый».

[4]Чупакабра (El Chupacabra)или "козий вампир" – феномен, появившийся в середине 1995 года в горах Пуэрто-Рико. Что-то странное убивало весь скот внутри и вокруг города Канованаса, выпивая всю их кровь. Когда были обнаружены трупы, кровь оказалась высосанной через одну или две маленьких раны-отверстия (как укол иглой). "Ранки обычно диаметром примерно с соломинку и от трех до четырех дюймов длиной" – рассказывал местный ветеринар, который осмотрел несколько трупов жертв.

Домохозяйка, увидевшая нападение чупакабры, описала зверя как клыкастое, кенгуруподобное существо со злыми красными глазами. Другой свидетель сказал, что существо было "около трех или четырех футов высотой (90-120 см) с кожей как у динозавра. У него были яркие красные глаза размером с куриные яйца, длинные клыки и шипы, расположенные сзади на голове и далее вниз по спине".

По словам пастухов, на животных и птиц нападает загадочный зверь высотой 1 – 1,2 метра. Многие отмечают, что передние конечности у него маленькие, некоторые видят еще и крылья. Или гребень на спине. Туловище у чупакабры то ли как у рептилии, то ли как у собаки, голова продолговатая, лапы – с перепонками между пальцами, мягкая шерсть, как у летучей мыши.

Достоверность существования чупакабры пока не доказана. Но у криптозоологов она уже стала таким же нарицательным персонажем, как, например, "снежный человек".

[5] В этом месте я хочу попросить помощи. На самом деле Гарри говорит «Hell's bells», то есть очень коротко, и даже в рифму. Буквальный перевод – «Адские колокола», но мне кажется, это слишком длинно. Можно использовать «проклятье» или «черт возьми», по смыслу подходит, но как-то очень уж затерто, скучно. Может, кто-то предложит более интересный вариант?

[6] Touche (франц.) – задел, фехтовальный термин, обозначающий, что удар достиг цели

[7] Лучше бы разрушенную, но тут мне вспомнилось «Простите, часовню тоже я развалил?», и я оставила это слово.

[8] А – высшая оценка в американской школе, эквивалент нашей пятерки.

[9] История с Харли Макфинном описана во второй книге «Файлов Дрездена» «Луна светит безумцам».

[10] TНT – Тринитротолуол – взрывчатое вещество.

[11] То есть, как видите, Гарри винит себя в том, что Марконе вообще узнал о существовании Небывальщины.

[12] Гранола-бар – продукт, популярный в Соединенных Штатах, продвигаемый по линии здорового питания, представляет собой нечто вроде мюслей (то есть хлопьев овсяных и других злаков, орехов и сухофруктов), спрессованных в плитку.

[13] Это событие описано в небольшом рассказе «Вера возвращается». Он мало известен, но в Интернете можно найти любительский перевод. В этом рассказе Гарри впервые встречает Мерфи, (то есть по времени действия рассказ располагается перед первой книгой «Файлов Дрездена») и она помогает ему справиться с троллем.

[14] Пепто-Бисмол – лекарство от расстройства желудка, густая жидкость в (очевидно) какой-то бутылочке.

[15] «Цельнометаллическая оболочка» – фильм Стэнли Кубрика о войне во Вьетнаме. Сержант-инструктор – в высшей степени колоритная личность, особенно в переводе Гоблина. Сам Гоблин, впрочем, настаивает, что его перевод полностью адекватен. Фильм из разряда «Обязателен к просмотру».

[16] Это событие случилось в книге «Белая ночь». Бледные охотники – вампиры, они держали эльфов в клетках (в декоративных целях). После разгрома вампирского гнезда по требованию Гарри эльфы были освобождены.

[17] Ца-Лорд – сокращение от полного титула «Пицца Лорд».

[18] Моццарелла – вид сыра.

[19] Это произошло в четвертой книге «Файлов Дрездена» «Летний рыцарь». Когда Мэб появилась в офисе Гарри, как он потом объяснил, что «Редкая женщина выходит в костюме за три тысячи баксов, но без сумочки.» Поэтому Гарри заподозрил маскарад, и провел тест, в результате чего понял, что перед ним не человек, конкретнее, он покатил по столу в сторону посетительницы гвоздик, а железо, как отмечалось выше, – яд для фэйри.

[20] Около полуметра

[21] Кадья?к – подвид бурых медведей, обитающий на острове Кадьяк и других островах Кадьякского архипелага у южного побережья Аляски. Относится к самым крупным хищникам в мире, живущим на суше. Кадьяки достигают длины до 2,8 метров и высоту в холке до 1,5 метра. Вес самых массивных экземпляров насчитывает почти 800 кг, однако средний вес у самцов составляет около 400 кг, у самок примерно 210 кг.

[22] M1 Abrams, – основной боевой танк США. Серийно выпускается с 1979 года. Стоит на вооружении армии и морской пехоты США, Египта, Саудовской Аравии, Кувейта и Австралии. Назван в честь генерала Крейтона Абрамса.

[23] Та, Кто Выбирает – прозвище Гард.

[24] TiVo – продукт одноименной комании, видеомагнитофон нового поколения. Ориентируясь на то, что Вы смотрите по телевизору, составляет список Ваших предпочтений, и потом можно сказать самостоятельно записывает на свой жесткий диск всяческие передачи на интересующие Вас темы. Для этих целей регулярно скачивает с соответствующего сайта телепрограмму, а в Америке, говорят, передачи идут точно в назначенное время. Есть там и специальные кнопочки, чтобы отметить, что вот эта передача интересна, а вот этого мне больше не надо. И т.д.

[25] Их первая встреча произошла в четвертой книге цикла «Летний рыцарь». Тогда Хват еще был просто человеком.

[26] Touche (франц.) – задел, фехтовальный термин, обозначающий, что удар достиг цели

[27] Кукри- национальная форма ножа, используемого непальскими гуркхами. Клинок кукри имеет характерный профиль «крыла сокола» с заточкой по вогнутой грани (то есть это нож с так называемым «обратным изгибом»). Разящую силу этого загнутого стального клинка испытали на себе англичане, когда пытались – безуспешно – поработить Непал. Мудрые властелины полумира предпочли пригласить гуркхов в свою армию, чем бесконечно воевать с ними. В британской армии они служат уже более 150 лет.

[28] Нужен совет. В оригинале – глагол loom – принимать преувеличенные, угрожающие размеры. Как это по-русски сказать? Раздуваться – в этой фразе как-то не звучит, не чувствуется угроза.

[29]Пустынный орёл (англ.Desert Eagle, зачастую упоминается как «Израильский пустынный орёл») -полуавтоматический пистолет большого калибра (до 12,7 мм). Позиционируется как охотничье оружие для гражданских лиц. Был разработан в 1983 году в США компанией Magnum Research с последующей доработкой израильской компанией Israel Military Industries; производится в Израиле компанией Israel Military Industries. Благодаря своей величине и устрашающему виду часто используется в фильмах, в телевизионных постановках и в компьютерных играх

[30] Гард является членом Монок Секьюрити, у Марконе работает по договору. Она светловолоса, более чем шесть футов высотой, и показала мастерство с топорами, мечами, цепами, и другим средневековым вооружением. Монок Секьюрити базируются в Норвегии; название компании является ссылкой на Одина (Мон (mono) означает на латыни один, ок (ocular) – глаз, а у Одина только один глаз). В книге «Барабаны зомби» Гард называет Гарри и Марконе "смертные", там же она демонстрирует знание рун. Все это, (и ее внешность и боевое мастерство) подразумевает, что она – одна из Валькирий. Это подтверждено в рассказе "Heorot", изданном в сборнике «My Big Fat Supernatural Honeymoon (Мой Большой Полный Сверхъестественный Медовый месяц)», где госпожа Гард признает, что она – Валькирия Сигран, отмечая, что некоторые из легенд по существу точны. "Heorot"(2007) – входит в серию "Досье Дрездена", действие происходит между событиями книг "Белая ночь" и "Маленькая польза". У нас не переводился.

[31] Надеюсь, все помнят, что в настоящем доме порог защищает хозяев. Но это же не в таком новострое.

[32] Хочу напомнить, что сам Джим Батчер много лет увлекается всяческими боевыми искусствами вообще и фехтованием в частности.

[33] монета в 5 центов, изготавливается из никелевого сплава.

[34] В оригинале написано – Da. Русское слово латинскими буквами. В дальнейшем этот факт я буду выделять курсивом. Он не всегда так говорит.

[35] Не знаю, кто это. Кто-нибудь объяснит? Там еще что-то про пинание задницы в почтовом ящике. В каком-то старом мультике про Багз Банни был такой маленький сердитый с топором, но как его звали? Помогите, плиз!

[36] Гамби – персонаж американского мультсериала. Вот его фото – любуйтесь.

[37] Явно намек на кого-то, но я не знаю, на кого.

[38] MC Hammer (от англ. hammer – молоток), настоящее имя Стэнли Кёрк Бёрел (англ. Stanley Kirk Burrell, 30 марта1962, Окленд (Калифорния), США) – в 80-х и 90-х американский рэпер, позже проповедник. Ныне – телевизионный ведущий. Живет в Трейси (Калифорния). Наибольшей популярности MC Hammer достиг в 1990 году вместе с альбомом Please Hammer Don’t Hurt 'Em, включишим сингл U Can’t Touch This. Этот альбом продался более десяти миллионов раз и предположительно является самым продаваемым альбомом в истории хип-хопа. Фраза из песни U Can’t Touch This «Stop!… Hammertime!» (Стоп! Время Хаммера.) стала очень знаменита среди молодёжи 90-х. В спортивных гимнах, в компьютерных играх (Half-Life: The Specialists, Super Mario RPG: Legend of the Seven Stars, Warcraft III: Reign of Chaos, Guild Wars и многих других), в фильмах и на телевидении, авторы начали использовать её в качестве намёка на всеизвестную песню MC Hammer. «Странный Эл» Янкович и Эминем обыгрывают эту фразу в своих песнях.

В процессорах фирмы AMD, таких как Athlon64 и Opteron, функция Cpuid 0x8FFFFFFF возвращает в регистрах EAX, EBX, ECX и EDX строку «IT’S HAMMER TIME». Для браузера Firefox существует расширение «Stop! Hammertime», проигрывающее эту фразу каждый раз, когда пользователь нажимает на кнопку прерывания загрузки страницы. До сих пор в магазинах безделушек в Америке можно купить красные восьмиугольные наклейки с легендарной фразой.

[39]Теодор Сьюз Гейзель (Доктор Сьюз) – Американский детский (для маленьких) писатель и мультипликатор. Черепаший король Ертель-Тертель – герой одной из его книг. В России переводился очень мало.

[40] Этот гангстерский фильм (1987 г.) – одна из лучших работ мастера жанра Брайана Де Пальма. В основе увлекательного напряженного сюжета – борьба полиции с королём преступного мира, знаменитым гангстером Аль Капоне (Роберт Де Ниро), которого, как известно, удалось засадить за решётку лишь как лицо, уклоняющееся от уплаты налогов. В Чикаго1931 года криминальная жизнь бьёт ключом. Для того, чтобы остановить хладнокровного и неуязвимого Аль Капоне, правительством создана специальная команда «Неприкасаемых». Рассказывая о времени сухого закона в Америке, фильм представляет собой историю юриста Элиота Несса (Кевин Костнер) и его попыток очистить Чикаго от гангстеров. Его команда полицейских не принимала взяточничество и двурушничество, которые стали нормой для многих их коллег; они назывались «Неприкасаемые». Их главным врагом был Аль Капоне, король преступного мира Америки, колосс, у ног которого лежал весь Чикаго… Это в фильме играет Шон О'Коннери, который за эту роль получил Оскар.

[41] Шотландская овчарка по кличке Лэсси, известно миллионам зрителей по девяти полнометражным картинам и множеству телефильмов. Последний фильм вышел в 2005 г.

[42] Хэн Со?ло (англ. Han Solo) – один из главных персонажей фильма-сагиДжорджа Лукаса «Звёздные войны». Он фигурирует в эпизодах «Новая надежда», «Империя наносит ответный удар» и «Возвращение джедая». Во всех этих эпизодах его играет Харрисон Форд.

[43] Хочу обратиться к народу. Я что-то совершенно не помню предысторию меча. Кто этот Бородавка? Почему о нем надо было упомянуть? Кто-нибудь объяснит? По-английски это – Wart. Еще есть варианты перевода – салага, или то, что является проблемой, или даже порок.

[44] Здесь и далее Майкл читает на латыни молитву к святому духу. Если кого интересует, могу прислать текст, как на латыни, так и перевод. А я считаю, что переводить это не нужно, на латыни звучит очень внушительно, в частности потому, что непонятно. Тем более, что и у самого Гарри с латынью не очень.

[45] Вообще-то, на мой взгляд, речь идет о причастиях, но вмешиваться не буду.

[46] General Education Development test – Общий тест образования и развития. Эквивалентен аттестату за среднюю школу, хотя, говорят, разница все-таки есть. Вот и Гарри тоже об этом. Тест состоит из пяти частей, при сдаче занимает 7.5 часов, видимо, полтора часа на каждую. Это науки (физика, химия, биология), общественные науки (история, география, экономика), математика, литература и язык. Английский, само собой. Нужно выбрать правильные ответы на вопросы, и выполнить некоторые задания.

[47] «Roadkill» (Убийственная дорога) – серия из сериала «Сверхъестественное»

[48] Не за что (исп.)

[49] Помните, в «Аладдине»: – Погоди, Абу, еще рано паниковать. А вот теперь самое время.

[50] Я так понимаю, это ответ на «спасибо», которое Гарри не сказал.

[51] Вильям Херст – американский газетный магнат (1863-1951). Получил известность как отец так называемой «жёлтой прессы», то есть прессы, основанной на сенсации. Он покупал свои истории по любой цене, и если подходящих зверских убийств и громких дел не случалось, журналистам и фотографам следовало их сфабриковать. Что и составляет отличительную черту «жёлтой прессы»: ложь и сфабрикованные сенсации представлены в ней, как правда.

Вымыслы Херста сделали его миллионером и очень влиятельной личностью в газетном мире. В 1935 году он был одним из самых богатых людей в мире, его состояние оценивалось в 200 млн. долларов. После покупки Morning Journal Херст продолжал скупать и учреждать ежедневные и еженедельные газеты по всем Соединенным Штатам. В 1940 г. В. Херст был владельцем 25 ежедневных газет, 24 еженедельных газет, 12 радиостанций, 2 мировых агенств новостей, одного предприятия по производству новых тем для кинофильмов, киностудии Cosmopolitan и многого другого. В 1948 году он приобрёл одну из первых американских телевизионных станций, BWAL-TV в Балтиморе. Газеты Херста продавались в количестве 13 млн. экземпляров ежедневно и имели около 40 млн. читателей. Почти треть взрослого населения США ежедневно читала газеты Херста. Кроме того, миллионы людей по всему миру получали информацию из прессы Херста через сообщения информационных агенств, фильмов и газет, которые переводились и печатались в огромных количествах по всему миру. Цифры, представленные выше, показывают, в какой мере империя Херста могла влиять на американскую политику, а точнее, на политику в мире. И это влияние было направленно на недопущение вступления США во Вторую мировую войну на стороне Советского Союза и на поддержку начатой в 1950 г. Маккарти антикоммунистической «охоты на ведьм».

[52] Война кубинских повстанцев за независимость от испанской короны (1898г.) давно уже приелась читателям. "Journal" продолжала разрабатывать эту тему лишь постольку, поскольку других военных конфликтов в Западном полушарии не наблюдалось. Херстовские корреспонденты Гардинг и Ремингтон маялись от скуки в Гаване, ежедневно телеграфируя в Нью-Йорк: «Ничего не происходит. Можем ли мы возвращаться в США?» Херст отвечал: «Оставайтесь на Кубе, вы обеспечиваете иллюстрации, а я постараюсь обеспечить войну».

Среди сообщений, пришедших в тот год из Гаваны, была информация о досмотре личных вещей пассажиров американского парохода Olivett испанскими таможенными властями. "Journal" сумела превратить этот рядовой факт в сверхсенсацию: в газете утверждалось, что пассажиров, среди которых были женщины, испанцы заставили раздеться и подвергли унижениям и издевательствам. Читателей эта история зацепила – конгрессмены получали мешки писем от избирателей с требованием «защитить честь американских женщин». "Journal" продолжала нагнетать страсти: на ее страницах красочно описывались истории о зверских убийствах и пытках кубинских повстанцев. Дело дошло даже до историй о миссионерах, зажаренных живьем и съеденных испанскими солдатами. Придуманная от первого до последнего слова история похищения Еванхелины Санейрос – 17-летней девушки, обвиненной испанцами в причастности в повстанческом движении, – позволила "Journal" собрать 200 000 подписей под своей петицией протеста в адрес испанской королевы.

Настоящим подарком Шефу стал взрыв американского крейсера "Мэн", направленного в Гавану, после того как президенту США Уильяму Маккинли удалось дипломатическими методами убедить Испанию предоставить Кубе независимость. Хотя причины взрыва крейсера точно не установлены до наших дней, "Journal" немедленно обвинила Испанию в диверсии, а президента – в трусости и коррумпированности. «США придется стерпеть и эту пощечину от Испании, – писал Херст в своей колонке. – Ведь объявление войны приведет к биржевому спаду, а для Маккинли и его друзей из Standard Oil и других трестов падение курса акций на 1% – куда большая трагедия, чем смерть 250 военных моряков, погибших при взрыве флагмана нашего флота».

После того как госдепартамент под давлением общественности все же объявил войну Испании, Шеф приказал своим лондонским корреспондентам купить самый большой корабль, который продается в Англии, привести его в Суэцкий канал и там затопить, чтобы затруднить проход испанской эскадры в Индийский океан, а через него – в Тихий океан, где флот Соединенных Штатов захватывал бывшие испанские колонии. Столкновение Америки с Испанией на страницах изданий Херста именовался не иначе как «война Journal».

Ходили даже слухи о том, что крейсер "Мэн" был потоплен людьми Херста с целью спровоцировать войну и увеличить свои тиражи. "Journal" действительно превратилась благодаря «кубинской истории» в крупнейшую газету страны с тиражом, достигавшим 3 млн экземпляров, которые продавались по $0,6. Но, вероятнее всего, Херст в этой кампании лишь обеспечивал паблисити секретной правительственной программе, направленной на расширение внешнеполитического влияния США в Западном полушарии. Ее авторство приписывается адмиралу ВМФ Дьюи, и, как считается, она обслуживала интересы финансово-промышленных групп Моргана, Карнеги и Дюпона, участвовавших в создании нового американского флота.

[53] Аквариум Шедда представляет собой морской музей, один из самых старых и больших в мире. Он выходит прямо в подводный мир озера Мичиган – это самый большой крытый водный парк на планете. Со времени основания (1929 год) здесь собиралась коллекция видов морской флоры и фауны – редких, исчезающих с планеты и просто интересных. Рыбы, в том числе морские коньки и морские драконы, таинственные обитатели коралловых рифов, глубоководные чудовища – все это результаты длительной работы профессиональных биологов и любителей-энтузиастов.

^[54] В Музее естественной истории им. Филда собрана величайшая зоологическая и антропологическая коллекция – около 20 миллионов образцов.

[55] "Солджер-филд" – стадион в Чикаго, один из крупнейших в стране.

[56] Фольксваген Кэдди – это новый надежный и экономичный автомобиль для работы и отдыха. Кэдди чрезвычайно функционален и легко трансформируется в машину для большой семьи и компании или в автомобиль для перевозки грузов (информация с сайта фирмы).

[57] Вроде как есть такой американский сериал. Может, кто-нибудь в курсе?

[58] морское ушко – съедобный моллюск

[59] Тут я не уверена, видимо, это латынь. «Леоне» – это точно лев, а если предположить, что «арх» – это тот же корень, что и в слове «археология», по смыслу выходит – «древний». Но это чисто мои предположения. Кто-нибудь здесь говорит на латыни? Что же касается цитат из священного писания – тут я вообще пас.

[60] Файлы Дрездена-5, Лики смерти. Бедному Кассиусу, конечно, хорошо попало, но следует отметить, что он сам нарвался. Впрочем, даже Майкл сказал, что не ему судить Гарри, он не бог. Давайте не будем считать себя праведнее Майкла.

[61] время летит (лат.)

[62] Выражение, имеющее значения «сложное положение» или «сложный механизм» или «игра интересов». Может, кто-нибудь подскажет, как это сказать по-русски, чтобы это таки была метафора. У меня мозги отключаются.

[63] Кто-нибудь в состоянии это зарифмовать? Потому что в оригинале рифма, то есть в голове у Гарри крутится какой-то дурацкий стишок. Wait, wait, this isn’t right. Может, другой стишок подобрать? Help!

[64] Еще одно Гаррино интересное и, видимо, непереводимое выражение. По-английски – Holy moly.

[65] Так звали большого пса в одноименном романе Стивена Кинга.

[66] «Секретный агент Макгайвер» – популярный американский сериал (1985-1992)

МакГайвер – талантливый ученый, тонкий психолог, пацифист. Ненавидит огнестрельное оружие. Его оружие – это смекалка и знания (из области физики, химии и психологии). Единственный его верный "напарник" – швейцарский армейский ножик.

МакГайвер использует подручные средства, чтобы выбираться из экстремальных ситуаций: может обезвредить скрепкой ракету "земля-воздух", приготовить взрывчатку из садовых удобрений, сделать скафандр из расплавленного садового шланга, смастерить детектор лжи из будильника и прибора для измерения давления. Однако (помимо этого неординарного таланта) МакГайвер привлекает своей человечностью и стремлением помочь едва знакомым людям.

МакГайвер оказывается втянутым в водоворот опасных событий из благих побуждений. Каждый эпизод – это отдельная история. МакГайвер – человек с уникальными способностями, без определенной профессии, который путешествует по миру, бескорыстно помогая людям и попадая в экстремальные ситуации. И чем сложнее эта экстремальная ситуация, тем интереснее и достойней будет выход из нее.

[67] «Рип Ван Винкль» (англ. Rip van Winkle) – новелла (1819) и легендарный персонаж американского писателя Вашингтона Ирвинга.

Рип Ван Винкль – ленивый житель деревушки близ Нью-Йорка, проспавший 20 лет в американских горах и спустившийся оттуда, когда все его знакомые умерли. Персонаж стал символом человека, полностью отставшего от времени и даром пропустившего свою жизнь.

[68] Встреча Гарри с Расмуссеном произошла в пятой книге «Лики смерти». Там, заглянув в глаза демона, Гарри увидел человека, который был распят на скале и не мог действовать самостоятельно. На Гарри это произвело очень тяжелое впечатление.

[69] Сьюзен – любимая девушка Гарри. Журналистка. Отправившись за материалом в гнездо вампиров, была ими схвачена и инициирована. Вампиром, однако, не стала, потому что, невзирая на вампирский голод, который ее мучает, не желает пить кровь, и уже несколько лет балансирует на этой грани. Отношения с Гарри она прервала, опасаясь, что потеряв контроль над собой в его присутствии, может нечаянно убить его и стать настоящим вампиром. Вступила в какую-то организацию, которая борется с вампирами, и уехала из города.

[70] Речь идет о Широ, рыцаре Креста, прежнем владельце Фиделаккиуса.

[71] Эта история изложена в восьмой книге «Доказательства вины». Случилось так, что Молли почти в одно и то же время обнаружила два важных обстоятельства в своей жизни. Первое – что у нее есть волшебные способности, и второе – что двое ее любимых друзей принимают наркотики. И попыталась с помощью своих способностей заставить их этого не делать. То есть вмешалась в их психику. А это очень опасно. И противозаконно, с точки зрения Белого Совета. Совет стопроцентно приговорил бы ее к смерти, если бы Гарри не взял ее на поруки и не стал бы ее учителем. Теперь их судьбы связаны. Если Молли еще раз вытворит что-то, что можно квалифицировать, как черную магию, казнят их обоих.

[72] Имеется в виду доктор МакКой – персонаж «Стар Трека». Цитата с сайта http://lurkmore.ru/Star_Trek :

«Леонард «Боунз» МакКой – штатный Айболит. Главный моралофаг в сериале (ибо врач). Люто, бешено накидывается на любого, кто нарушает права кусков инопланетной слизи. Безуспешно пытается троллить Спока (старпома), чем порождает добрую половину приколов сериала. Коронные фразы: «He's dead, Jim», «I'm a doctor, not a X» », где Х, как понимаете, что угодно.

[73] Речь идет о событиях третьей книги Файлов Дрездена «Могила в подарок»

[74] Мороженое такое.

[75] Surcoat – "сюркот", "котта" (истор.) – тканевое покрытие доспеха для защиты его от дождя и солнца. Могло нести герб или цвета владельца. Появляется в XIII веке и, постепенно укорачиваясь, к середине XIV века превращается в jupon. Самой поздней формой сюркота является табард, появившийся в XV-XVI веке; короткая накидка с короткими рукавами открытая с боков, но тоже с цветами и гербом владельца. Вот что на мушкетерах-то было надето!

[76] Это случилось в первой серии «Чужих».

[77] Хотелось бы знать, о ком это он? Но может, это неважно?

[78] Надо полагать, это полный титул дамы, известной нам под именем мисс Гард.

[79] Седьмая книга «Файлов Дрездена» «Барабаны зомби».

[80] О ком речь, не знаю.

[81] 24-28 кг.

[82] Архангел Михаил, первый из архангелов восстал против сатаны. Имеет прозвище Князь Света, в отличие от Князя Тьмы.

[83] Архангел Гавриил, звук его трубы будет означать конец всего сущего.

[84] Предположительно, Рафаил, По преданию, именно Рафаил принёс царю Соломону волшебное кольцо с вырезанной на нём могущественной шестиконечной звездой, а Соломон пользовался этим кольцом и символом, чтобы подчинять демонов.

[85] Архангел Уриил поставлен охранять Рай после грехопадения и изгнания Адама

[86] терияки (кушанье: кусочки мяса, рыбы или съедобные моллюски маринуются в специальном соусе, а затем жарятся на гриле)

[87] "Счастливая Еда" (Happy Meal) – блюда, специально приготовленные для детей, продаваемые в сети быстрого питания МакДональдс с июня 1979. В маленькой коробке или бумажном пакете с эмблемой МакДональдс обычно содержится, как пища, так и игрушка.

[88] По преданию, так назывался легендарный меч короля Артура.