"Андрей Анатольевич Ломачинский. Газогенератор (роман о жизни военных учёных) " - читать интересную книгу автора

определялась эта неформальная встреча с шефом. Только на сколько он сможет,
да и захочет ли вообще, приоткрыть эту завесу перед ним, салагой... За
разглашение сведений, содержащих хоть крупицы государственной тайны, в СССР
сажали безжалостно. Такими делами никто по-пусту не рисковал.
От осознания подобных вещей у Феликса аж легко закружилась голова. Если
Гурьев его, первокурсника со скромной планочкой нарукавной нашивки-годички
"минус-тире", соблаговолил позвать для приватного разговора домой, значит он
того заслужил. Значит вошёл в доверие. А такими вещами Фил не
разбрасывается - если потащат в Особый или Секретный Отделы, он будет всё
отрицать. Гурьева он не сдаст ни при каких условиях - главную догму
советского карьеризма он уже усвоил: "свои тащат своих". "Своими" были не
столько свои дети, тут особстатья, своими считались надежные кандидаты на
подчинённые должности, которые будут преданно пахать на шефа, а не копать
под него. Похоже с переводом у самого шефа зародились наполеоновские планы,
и он начал подбирать своих, а такое дело надежней всего делать так сказать с
пелёнок - с самого первого курса! Без каких-либо деталей общая картина Филу
стала ясна, а его собственная будущая судьба стала наливаться некой
значимостью - за грифами секретности и кухонными разговорами забрезжили
диссертации "по-лёгкому", по закрытым спецтемам, где вместо научных
оппонентов сидят военпреды - военные представители, где дают спецпайки,
госпремии и звёздочки досрочно. Ради этого стоило жить по-монашески и
пахать, как волу.
Другой непосредственный командир Фила, начальник его первого курса
майор Коклюн, всех курсантов публично заклинал на ежедневных общих
построениях: "ребята, живите по принципу здорового карьеризма! Труд и ум
дадут вам много больше возможностей, чем блат и деньги, если вы сумеете
правильно воспользоваться ими - предложить их кому надо. Себя отдать в
услужение мастеру не зазорно, ибо это вернейший путь самому стать мастером".
Сейчас, с аппетитом жуя печенку, Фил вспоминал эти слова, "политически
корявые", как говорил факультетский замполит, но "верные по жизни", как
неофициально говорило всё остальное командование. Подвигом от такого не
пахло, пахло сподвижничеством во имя собственной карьеры. Чем не здоров
такой карьеризм? Вполне нормальмая мотивация.
Наконец распахнулась дверь ванной и оттуда в домашнем махровом халате
вышел Гурьев. Фил подскочил и с набитым ртом несколько излишне
подобострастно и официально поприветствовал его, поздравил с новым званием,
по старой традиции русской армии опустив приставку "под-":
- Здравия желаю товариш полковник, разрешите поздравить с присвоением
внеочередного воинского звания!
Гурьев усмехнулся и ответил, сразу намекая, что приход к нему в дом
исключительно Филова собственная инициатива:
- Вот это да, кто к нам пришел! Совершенно не ожидал, что мой ученик
заявится в такой поздний час меня поздравить. Ну спасибо, спасибо.
Фил такой намёк понял и недвусмыссленно покрутил пальцем вокруг себя,
как бы показывая на возможную прослушку. Гурьев утвердитвельно кивнул
головой и в ответ прижал палец к губам. Поговорили об ничего не значашей
рутине, об учёбе, об успехах на курсах иностранных языков. Гурьев достал
бутылку коньяка и два малюсеньких стаканчика-клоповничка, молча налил,
видимо считая, что факт совместного распития спиртного офицером с курсантом
не такая уж серьезная вещь, которой следует бояться на собственной кухне: