"Олаф Бьорн Локнит. Полуночная гроза (Часть 2) " - читать интересную книгу автора

наоборот - вещь стоит перед глазами, а назвать ее никак. Уже и голова
начинает раскалываться, а слово не дается. Вертится на языке, дразнит и не
выговаривается.
Еще я думаю о другом: со мной что-то неправильно. Человек может быть
либо живым, либо мертвым. А я не то, и не другое. Если я на самом деле умер
- оказался бы на Серых Равнинах. Там бог мертвых решает, чего достоин
пришедший к нему человек - наказания или вознаграждения и новой жизни. А
может, я бы попал в дом снежного великана Имира, которому поклонялся мой
прадед...
Как звали моего прадеда? И кто он был? Не помню, хоть убей...
Если я живой - то почему не могу встать и пойти? Почему не могу
припомнить собственного имени, данного родителями? Почему все время сплю? И
почему мне всегда снится что-то страшное? Я начинаю кричать и просыпаюсь.
То есть думаю, что просыпаюсь, потому что не могу наверняка сказать,
открыты у меня глаза или нет. Я всегда вижу перед собой только темноту.
Непроглядную черную пропасть, на дне которой порой мелькают огоньки.
Холодные такие огоньки, мрачные. Мертвые. Огонь - это жизнь. Но здешнее
пламя давно погасло. От него остались только зола и поблескивающие угольки.
Если долго смотреть в кромешную тьму и не бояться того, что она такая
пустая и бесконечная, то начинают появляться странные картинки. Они плывут
у меня перед глазам, словно я сижу под водой и смотрю наверх. Я понимаю,
что там ходят люди, их очертания изгибаются, дробятся, и я редко могу
достоверно определить, что именно вижу. Мне кажется, это мое прошлое. Мне
очень хотелось бы верить, что у меня есть хоть какое-то прошлое. А может, я
и в самом деле умер, и мне выпала такая судьба - до скончания веков
болтаться в темноте между сном и явью? Что же я такое совершил? Не помню...
Чаще всего среди снов повторяется один - о пещере. Я привык к нему,
как привыкают к боли в застарелой ране, но все одно не хочу видеть его
снова и снова. Сон, будто нарочно, тянется долго-долго. Все движения в этом
сне медленные и тягучие. И я никак не могу поступить по-иному. Словно
кто-то заставляет меня совершать раз и навсегда определенные поступки.
Начинается сон всегда одинаково. Я стою в каком-то подземелье. Оно
довольно обширное - когда я поднимаю голову, ровно отесанный купол потолка
нависает надо мной локтях в десяти. В кольце на стене висит плюющийся
искрами факел, и в его свете на потолке различимы черные пятна - семь
проржавевших дверей. Такого, конечно, не бывает - чтобы двери были
прорублены в потолке, но здесь они есть. Под дверями - каменные чаны
высотой в рост человека или поболе. На полу, рядом со мной - два больших
деревянных ворота, окованных тоже ржавым железом. От воротов тянутся наверх
толстенные цепи. Они раскачиваются и надрывно скрипят. Наверное, это
рудник. Брошенный рудник. Или каменоломни. Не знаю почему, но мне кажется
именно так.
Камень под моими ногами мелко дрожит. Я уверен, что нахожусь в этой
пещере не один. И что второй человек, пришедший со мной, окажется в большой
опасности, если я что-то вовремя не сделаю с этими деревянными
крестовинами. Их нужно повернуть. Не помню, для чего, но это обязательно
надо сделать. Вороты тяжелые и, когда я налегаю на них, почти не шевелятся.
Мне приходится раскачивать их изо всех сил, пока один не начинает с жутким
скрипом вращаться. Я проворачиваю его на два оборота, затем делаю то же
самое с другим. Ничего не происходит, только земля начинает трястись куда