"Василий Логинов. Шаговая улица (триптих с прелюдиями, фугами и кодой) " - читать интересную книгу автора

рептилии - сидит Аида Николаевна без очков. Черты ее лица приобретают
отчетливость, то опускается боковое стекло - медленно уплывает под скуловой
костный нарост влажная пленка. Ее близорукие глаза окружены полувидимыми
кружевами морщинок, и брови, ведь у нее есть акварельные брови в отсутствие
лаковых экранов очков, немного подняты вверх; на границе резкости и
размытости пробивается линия рта, и эта неопределенность сгущена на
полуконтрастной пухлой нижней губе и четкой изящной выемке на бугорке
верхней; овал лица тройственен: мягкий подбородок и щеки дают три
независимых полукружия, такое триединство придает сходство с семейкой
лепестков, выпавшей из укрытия крупного цветоложа голландской розы и
потерявшейся на нежданной свободе, но не распавшейся на отдельные
составляющие, одинокие растительные пластинки без роду и племени, а так и
оставшейся лежать триединым конгломератом перехлестывающихся заполненных
цветочных окружностей, сохранившим тем самым память о своем элитном
происхождении; и нет никакой видимой дисгармонии в этих наполненных смыслом
линиях, проявленных высокой фотографической печатью сна и отчеркнутых
настоятельно ждущими штрихами аккуратного носа, переходящего в слегка
притушенную носогубною складку, так плавно по периметру составного овала
лица опять возвращается взгляд к чуть удивленным бровям. Это Аида
Николаевна, и она в первый раз улыбается, глядя на Игоря-Егора.
Между тем он уже достаточно вкопался в землю. Лишь голова торчит на
уровне перечеркнутой редким травяным париком поверхности, и он опускает ее
вниз: здесь большое помещение в земле, твердые глиняные стенки окружают
пространство, здесь пусто, сыро и сумерки, но он знает, что необходимо опять
начать копать в левом дальнем углу. Оттуда надо попасть во второй подземный
этаж, где будет нечто очень важное. И он идет туда, и с силой опускает
лопату, и еще, еще, и так много раз - это совсем не трудно, надо лишь
синхронизовать свое дыхание со взмахами рук. Вот уже готова лесенка, плотные
складки-ступеньки которой составляют единое целое со светло-коричневыми
глиняными стенками, он спускается вниз, здесь светлая комната, а посередине
нее, под яркой до рези хирургической лампой, стоит странный белый
эмалированный сундук с верхней крышкой в виде медицинской ванночки, где,
чуть прикрытые киселеобразной зеленоватой влагой, распластали
разнокалиберные щупальца сгустки темной крови; с трудом откинув от себя
ванночку-крышку и расплескав на земляной пол эту кровавую давленую вишню, он
открывает сундук, но там лишь листок бумаги с написанным фиолетовыми
чернилами текстом. Игорь-Егор пытается вникнуть в текст, однако, буквы в
этом тексте вроде бы и русские, но и не русские, и совсем не понятные,
ногастые своенравные жучки, никак не складывающиеся в слова. Он берет этот
лист, опять тепло, суховатое тепло кожи, и поднимается наверх.
Аида Николаевна все еще сидит в автомобиле, и мощные фары линкольна
светящиеся узкие ноздри варана - начинают включаться и выключаться в такт
какому-то пока неведомому мотиву, а Игорь-Егор понимает, что сейчас тот
единственный миг, когда он сможет разобрать фиолетовую вязь букв, и лист у
глаз, быстрей, быстрей... и слова подгоняются неназойливым световым ритмом,
и они, как и ее вечная улыбка, бликуют на желтоватой бумаге, состоящей из
причудливо переплетенных и спрессованных лепестков чайных роз: "Весь
сентябрь я стою на опушке, - подарил рак деревьям свой цвет. Взрывы хохота:
лешие гложат лещину, раздавая орехи медведям на сон. Но до чичера дело еще
не дошло... Весь октябрь я стою на мосту над потоком, где весною играют