"Василий Логинов. Шаговая улица (триптих с прелюдиями, фугами и кодой) " - читать интересную книгу автора

странную объемность, и, казалось, ожили, стали самостоятельными настырными
существами, стремящимися вырваться наружу сквозь истонченную пленку плоти.
"Что это было? - в голове тукали бессмысленные слова, - почему я
провалилась в прошлое никуда?"
Отдельные быстрые волны холодящих мурашек собирались в полки, полки
объединялись в дивизии, дивизии в армии, и по-армейски четко и эффективно
озноб овладел всем ее телом. Она свернулась калачиком, подтянула со всех
сторон под себя плед, закрыла глаза и увидела множество спутанных светящихся
пружинок, выстраивавших какую-то сложную конструкцию. Постепенно конструкция
приобрела познаваемую осмысленность, сложился трехкамерный узор, оформился
трехламповый медицинский светильник, и Аида Николаевна оказалась в
операционной.
Ей сейчас будут делать аборт...
Какой аборт? Разве можно на таком сроке?
Ничего, ничего, мы заливочку, это дозволяется, хорошие результаты
дает...
Зачем аборт? Это противно, больно, мерзко.
Ничего, ничего, надо же как-то косточки освободить, заиндевели
совсем...
И уже змеится розовый казенный шланг с приделанной на одном конце
огромной пластмассовой воронкой, язвительно кокетничающей ушком круглой
ручки, а другой его конец, блестящий от смазки черный наконечник спринцовки,
но очень толстый, почти три сантиметра в диаметре, прицеливается гладким
круглым отверстием, как смрадным дулом, в нее; в огромном синеватом флаконе
булькает ошметками пены густая жидкость, стекая неровными потеками по
внутренним стенкам, и опять остервенело бросаясь в атаку на своды бутыли,
пытаясь добраться до горловых отверстий, сначала до ближайшего, первого по
ходу движения, остеклованного этой зловещей емкостью, а затем, вырвавшись на
свободу, посредством шланга, через низ напряженного человеческого тела,
потом выше, выше, обжигая холодом все внутренности, до второго, покрытого со
всех сторон исстрадавшейся мягкой плотью, до гортани Аиды Николаевны; яркая
лампа жадно лижет все вокруг своим трехпалым световым языком-жалом, иссушая
атмосферу вокруг, делая ее почти непригодной для дыхания, и такой своей
монотонной лучевой работой истончая снаружи единственную живую плоть в
операционной, и эта плоть Аиды...
Нельзя, нельзя, нельзя заливку, моя оболочечка тонка, тонюсенька, она
сразу лопнет после первого литра - куда я тогда денусь? я расплескаюсь с
этой маслянистой жидкостью, останусь ни с чем, пустая и опять тупая, тупая,
тупая...
А потом было пробуждение в грипп.
Потная капсула температуры, часто прошиваемая пулеметными очередями
озноба, удушающий насморк, склизкой ватой забивающий носовые ходы, и
песочный кашель, тупыми крупинками-стеклорезами раздирающий гортань до
хрящей; теплое питье и горькие витамины, почти две недели больничного листа.
И две недели денно и нощно схлестывающихся жгутов безответных вопросов,
задаваемых самой себе с упорством голодного паралитика.


7