"Сэм Льювеллин. Расчёт вслепую " - читать интересную книгу автора

будет в порядке. В зеркале я увидел худое лицо, светлые волосы, торчащие
спутанными прядями над узкими скулами, впалые щеки и глубоко провалившиеся
глаза, под которыми набрякли мешки. Это было лицо не олимпийского чемпиона,
а человека, ставшего причиной смерти своего брата, некой личности, чья
профессиональная пригодность теперь находилась под сомнением.
- Да! - сказал я. Отражение в зеркале нисколько не походило на Чарли
Эгаттера, каким его знали читатели "Яхтсмена" или зрители программ
Би-би-си, посвященных парусному спорту. Тот Эгаттер - и так было на самом
деле - выглядел загорелым подтянутым оптимистом. А серые пессимисты,
подобные тому, сегодняшнему, в зеркале, не могут рассчитывать на успешную
карьеру.
- Да! - сказал я снова. Я выключил стереопроигрыватель, вылил остатки
виски в раковину и принял душ. Затем вывел "БМВ" из гаража и поехал прочь
от побережья, оставляя за собой ржавую пыль.
До дороги А303 двенадцать миль, а там недалеко окраины Лондона.
По пути я позвонил в госпиталь. Мне сказали, что Генри в сознании и
способен разговаривать. Пока я пробивался на "БМВ" сквозь поток машин, я
старался не думать о том, что он может сказать. Я знал, что Генри меня не
любит, и, признаться, он мне тоже не слишком нравился. Он всегда стремился
создать впечатление, будто мир построен исключительно для его нужд, а
окружающие существуют только для того, чтобы выполнять его распоряжения или
оказываться побежденными в конкуренции с ним. Я не встречал другого такого
человека, который бы так отчаянно нуждался в победах, как Генри. Он был то
груб, то покровительственен по отношению к Чифи, а к Хьюго относился так,
будто тот был его изобретением.
Ровно в два часа я прибыл в госпиталь "Стоук-Мандевиль". С тревогой
шел я за бойкой сестрой по солнечным коридорам, покрытым зеленым
линолеумом.
- Думаю, он будет рад увидеть вас, - сказала она. - Но даю вам на
свидание не больше пяти минут.
Генри лежал в отдельной палате. Лицо выглядело крупным и красным на
фоне подушки и гипсовой повязки, покрывавшей верх туловища. Мои глаза
скользнули по возвышающейся под одеялом нижней части тела. Обычно в теле
чувствуется какое-то напряжение. У Генри оно отсутствовало. Только глаза
двигались, затуманенные и налитые кровью.
- Генри, я пришел, чтобы сказать, как я сожалею...
- Благодарю, - произнес он невнятно.
- Что произошло?
- Я стукнулся головой. Не мог пошевелиться. - Он явно был одурманен
лекарствами. Видимо, в госпитале ему не рассказали всего.
- Гонки, - сказал я. - Можешь ты говорить об этом?
- Кто победил? - спросил Генри.
- Бистон.
- Проклятье! - сказал он. На миг его глаза прояснились. - А что ты тут
делаешь?
- Я хотел бы узнать, как... что случилось, - начал я медленно. Не
имело смысла притворяться перед Генри, будто мы испытываем симпатию друг к
другу.
- Что же, я скажу тебе. Зубья были с подветренной стороны. Шли хорошо,
держали на створ причального маяка. - Он нахмурился. - Управление отказало.