"Василий Ливанов. Мой любимый клоун" - читать интересную книгу автора

разъезды.
Сергей даже думать не думал, что такое для него Полина.
А тут приехал в Ленинград этот дрессировщик из ГДР Зигфрид Вольф со
смешанной группой хищников.
И потянулась сплетня, что Полина с этим немцем. Там-то их видели
вдвоем. И там-то.
Как он бесился, клоун! Предательница! Если б встретил тогда, отколотил
бы, как бубен.
А за что, собственно? Какие у него права на Полинину любовь? Никаких.
Ну и все, сестричка Челубеева. Кантуйся со своим белобрысым дружком, айн унд
цванцих, фир унд зибцих! Ауфидерзейн!!!
Он потом встретил Полину и не поздоровался. И она как будто перестала
его замечать. Значит, правду трепали про немца, правду!
А тут его замотало по Союзу, и он постарался забыть Полину. Отказался
от нее. Совсем забыл.
...Леся, любимая! За что такая беда? За что? Она захотела ребенка. Он
ликовал. Вечерами на маленькой кухне за чаем придумывали имя: какое, если
девочка, и какое, если мальчик. Спорили, смеялись, даже ссорились. Она
почему-то была уверена, что будет сын.
"Знаешь, щекастый такой и деловитый. И смешной, как ты. И умный, как я.
Ведь я умная, правда, Птица?" Она все чаще стала называть его Птицей по
наущению Романа. Про "Бутерброд" она не ведала. Ему до боли в груди хотелось
сына, Дементия Сергеевича, но он боялся спугнуть мечту и сворачивал разговор
на девочку. Поэтому и ссорились.
И вдруг... Вдруг открылось, что Леся не может родить. Почему?
Она объяснила ему, сыпля медицинскими терминами - девочка из
медицинской семьи, - а он ровно ничего не понимал и думал только одно:
"Почему? Почему? Не может быть".
Он так не хотел в это поверить, что вселил в Лесю надежду. Начались
хождения по крупным специалистам, которые становились особенно внимательны
при фамилии "Баттербардт" и, окончив консультацию, неизменно просили
"кланяться Владимиру Карловичу". Разговоры про детей прекратились. Леся
похудела, осунулась, раздражалась по пустякам. Когда он возвращался после
представления, она уже не открывала ему дверь, на кухне было темно, а Леся
лежала, свернувшись калачиком под одеялом, и спала.
Или делала вид, что спит.
Он по нескольку раз за ночь тихонько вылезал из постели и до головной
боли курил на кухне одну сигарету за другой, тупо следя, как кошачья морда
на ходиках водит глазами туда-сюда, туда-сюда.
И тут вмешался сам Баттербардт. Оказалось, что он с самого начала в
курсе дел, все специалисты считали долгом его уведомить.
Они - он и Мальва Николаевна - считают, что страшного ничего нет. Масса
семейств счастливо проживают всю жизнь без детей.
С Лесей случилась истерика. Синицын никогда не видел ее такой: с
красным лицом, растрепанная, брызжа слюной, она топотала ногами, с которых
слетели расшитые цветами шлепанцы (подарок Ромашки), и срывающимся визгливым
голосом сквозь рыдания кричала на отца:
- Мне нужен ребенок, понимаешь? Нужен! Нужен! Нужен! Свой ребенок,
понимаешь? Ребенок!
А когда Баттербардт, бледный, с трясущейся челюстью, пытался ее