"Михаил Литов. Улита " - читать интересную книгу автора

интеллигентные люди, коротающие вечера в уютном домике, способны подумать о
наших современниках, соплеменниках и единоверцах. Допустим, хорошие люди
всех мечтают сделать хорошими, но можно ли, позволь мне спросить, тупых
сделать умными? Улита, между нами, я не уверен, что тебя хоть
сколько-нибудь интересует, чем живет простой русский человек, ты, похоже,
стоишь вне этого. Но твой друг, твой покорный слуга трудится бок о бок с
ними, с этими простыми и глупыми человеками, у которых не получилось ни
диктатуры, ни завоевания мира, ни хотя бы удовлетворения первейших нужд, и
твоему другу нетерпится молвить о них словечко. Ну, физиономии там прямиком
с полотен Брейгеля, все сплошь пьяницы, самцы, тузящие своих самок в пьяных
драках и продающие их друг другу за бутылку водки.
- Тебе ничто не мешает не обращать на них внимания, держаться
особняком, - веско заметила Улита.
- Разумеется. Я и держусь особняком, помалкиваю, не вмешиваюсь, я не
собираюсь утверждать, будто меня волнует их судьба. Но в порядке анекдота,
Улита, выслушай... вот мы в обеденный перерыв собираемся в убогой
комнатенке, грязными руками суем некую пищу в рот, жуем, и коллеги мои
тараторят, а я слушаю глупые, пошлые шуточки да истории о том великом
пьянстве, что произошло вчера. Я и сам в недавнем прошлом питал известную
слабость к вину, для меня это предмет не чуждый, вполне объяснимый... но
скажи, как можно женщину, с которой делишь ложе, вдруг взять и продать за
бутылку водки? А они это делают и еще похваляются. У них на женщину свой
самобытный, очень специфический взгляд, видишь ли, вот толкуют они о
женщинах в самых разнузданный выражениях, а потом кто-нибудь из них со
вздохом и улыбкой говорит: да, как сказал Альфред Мюссе... и выдает
наизусть высказывание Альфреда Мюссе о слабом поле и находит у Альфреда
Мюссе достойное подкрепление собственным соображениям. После этого они все
пускаются вообще в литературную беседу, сравнивают Доде с Томасом Манном,
Бальзака с Толстым... пока опять не свернут на нужды обыденности. Такие
извивы, Улита, они все равно что абсурд или мистификация. Но как правда они
непостижимы.
Улита выслушала мою исповедь тяжкого труда и несоответствия житейской
грубости, но не смогла мне предложить ничего, что внедрило бы в меня
твердое мнение о народе, и принялась убирать посуду со стола. Но я так
взволновался своим терпеливым и сильным рассказом, что не сразу ушел из
гостиной, сидел за столом и думал, что теперь-то уж точно дорога ведет меня
в спальню Улиты. Как же иначе? после такого-то рассказа? после таких
трудов? после таких проявления с моей стороны мужества и усердия?
Потом был ужин. После ужина я попал на диван, Улита же какое-то время
возилась за стеной в кухне, затем ее шаги удалились вглубь дома, стройные
шаги поднялись на второй этаж, скрылись за дверью. Спустя несколько минут я
потрогал рукой эту дверь. Заперто. И что же? Я с удовольствием засмеялся
перед запертой дверью. Очень хорошо! Повоюем, поиграем.
- Улита, - произнес я, весьма уже охваченный нежной воинственностью, -
Улита, милая, открой. Я пришел. Жажду твоей близости, твоей пылкой
взаимности.
Открой, веселился я. Она интригующе так, притягательно пошевелилась, и
всего-то в нескольких неосуществимых шагах от меня.
- Кто там?
- Ну, не надо, тебе отлично известно, что это я.