"Михаил Литов. Угличское дело " - читать интересную книгу автора

заблаговременно и как бы втайне от них исполнив их заветное желание,
воодушевляло его и кружило ему голову. Пожалуй, пьянило его ощущение
бескрайности открывшихся перед ним горизонтов, бесформенной огромности
окружающего мира, которую больше не заслоняла от него какая-нибудь
деятельная и слишком привычная фигура и которая, однако, не могла ни
поглотить, ни преодолеть его собственную крепость. Именно он и
почувствовал, что крепко стоит на ногах. При этом голова все-таки шла
кругом, наполняясь хмелем новой жизни, свежим воздухом, ветром странствий,
и случилось так, что Павел решил выйти из дому и идти, сколько хватит сил.
Он многое знал о мире из книжек, а теперь желал кое-что повидать и
собственными глазами.
В свое паломничество Павел вышел ранним летним утром, с первыми лучами
солнца. Родной Углич вскоре остался за спиной. В Улейме ему приходилось
бывать прежде, и потому он миновал ее без остановки, не сочтя это место
святыней, которой следует поклониться. Уже лишь достигнув Борисоглебского,
он сделал серьезную остановку и перевел дух. Напившись воды, он на площади
перед входом в монастырь зашел в тень каких-то смешных лавчонок, зевнул и,
легши на траву, безмятежно уснул. Ничто не тревожило его покой. Место, где
он очутился, казалось случайно обнаружившимся изображением каких-то иных
эпох, и Павел оставался свободен, крепок, неподатлив на излишние
соприкосновения и тем более трения с миром. У него не было веры, в которой
его тоже наставлял отец в своем последнем слове, зато была любовь к
созданиям творческого духа, и, проснувшись, он взглянул на могучие
монастырские стены с благоговением. Не мог он думать, что евангельская
история имеет для него какое-либо большее значение, чем возвышенная
нравственная проповедь, а вот что твердая громада монастыря творит гармонию
посреди хаоса, которого еще слишком много остается в жизни, в этом он не
сомневался.
Он низко поклонился ростовскому творчеству, мощно вздымавшемуся ввысь
твердыней надвратной Сретенской церкви. Когда же ступил за ограду
монастыря, из его груди вырвался возглас изумления, ибо не ожидал он всех
этих тенистых рощ и таинственных аллей. Некогда виденная в Ипатьевском
звонница, легкая и изящная, уже определенно нравилась ему больше здешней,
грузно севшей на земле, сработанной под новгородские примеры. В
Борисоглебском соборе одиноко вычитывал молитвы маленький седой священник.
Из недр белых сооружений поодаль доносились неясный ропот множества
голосов, сдавленные крики.
- Попы с музейщиками грызутся, - разъяснил, коварно ухмыляясь и играя
глазками, проходивший мимо человек. - Попы требуют убрать отсюда всякое
краеведение, мол, мешает их уединению. А люди культуры, те стоят за музей и
уходить не хотят. Конфликт!
Павел пожал плечами. Он преклонялся перед достижениями творческого
духа, человеческого гения, и ему было все равно, кто дальше будет сохранять
и блюсти монастырь. Лишь бы этот последний стоял, внося дух гармонии в
царящий повсюду хаос. Величие творческого духа, талант, гений - вот в чем
Бог.
Вздернув нос от удовольствия и гордости за себя - ведь поклонился
такому чуду гармонии и был красив в поклоне, в благоговении, Павел зашагал
дальше по дороге на Ростов. Ему воображалось, что когда возьмет свое
усталость, он вооружится посохом, и тогда каждый поймет и одобрит в нем