"Борис Лисицын. Свиток Наафранха ("Возвращение Ктулху") " - читать интересную книгу автора

ей весьма повредить.
Зимой 1908-1909 годов состоялся наш въезд в роскошный особняк,
находящийся в самой шикарной (южной) части города на Беневолент-стрит. К
этому времени был отреставрирован прямоугольный фасад трехэтажного здания,
увенчанного башенкой. На его крыше можно было разглядеть позолоченную фигуру
Афины Паллады с мечом и книгой, имевшую, по-моему, вульгарный вид. Стены
музея, сложенные из кирпича, совсем недавно были покрыты новым слоем краски
светлого оттенка. Два длинных марша ступеней из красного песчаника,
окаймленных чугунными перилами с затейливым узором, вели к широкому крыльцу,
над которым нависал балкон с бронзовой баллюстрадой. В него были вплетены
цифры и буквы "16 К.М. 82" - должно быть, год постройки здания и инициалы
того, кому оно обязано своим существованием.
Несколько ящиков и коробок внушительных размеров под нашим бдительным
контролем проследовало на руках рабочих в нижнюю полуподвальную часть дома,
расцененную нами как оптимальное помещение для нашего собрания. Закипела
работа по обустройству предметов коллекции, и в скором времени наш зал
приобрел радующий мои глаза мрачный облик. Жена Адама Элен относилась к
нашей деятельности очень скептически, а ее младшая сестра Мэгги, с которой я
познакомился в гостях у супругов Мейнингеров, и вовсе обливала меня волной
холодного презрения при каждой встрече. Если она рассчитывала таким образом
пробудить к себе интерес, то это был тонкий и грамотный ход, хотя у меня и в
мыслях не было пытаться завести с ней отношения. Элен, по моему ироничному
выражению, из-за которого мы однажды едва не подрались с Адамом (вообще-то я
считаю себя тактичным и воспитанным человеком, но мы тогда слишком бурно
отмечали пополнение коллекции новым предметом, и меня потянуло на
откровения), еще как-то мирилась с необходимостью делить своего мужа с кучей
трупов, но от этой высокомерной особы такого ангельского терпения ожидать не
приходилось.
Буквально каждый свободный от педагогических и научных занятий день мы
использовали для пополнения набора музейных экспонатов, и нашими заботами
коллекция стремительно росла, как количественно, так и качественно. Чего тут
только не появилось! Специальные стеллажи покрылись еще не набившими к тому
времени оскомину древнеегипетскими мумиями, трупами древних германцев из
болот Ютландии, законсервированными торфяным дублением, а также прочими
телами, подвергшимися мумификации в результате удачного сочетания внешних и
внутренних условий (хорошая вентиляция, резкое прижизненное обезвоживание
организма, образование жировоска и так далее). Отдельную нишу занимали
останки первобытных людей и всевозможных палеоантропов, находящиеся в разной
стадии разрушения. Достойное место было отдано своеобразным предметам
воинской славы, жутким регалиям диких племен Азии, Африки, Америки и
Океании. Наконец, мы бережно оборудовали различные культовые экспонаты -
гробы и гробницы, урны для праха, памятные статуи, надгробные доски,
жертвенные алтари и многое, многое другое.
С моей точки зрения, наш зал заметно выделялся на фоне прочих
демонстрационных помещений музея, и, к моему радостному удивлению, он
пользовался большой популярностью. Постоянно находились спонсоры для новых
экспедиций, и за полтора года мы собрали колоссальное количество
великолепного материала.
Парадоксально, но со временем эти успехи стали вызывать у меня странное
чувство досады и пресыщения. К лету 1910 года я осознал, что мы дошли до той