"Дмитрий Липскеров. Осени не будет никогда" - читать интересную книгу автора

сил. Он вновь сел на лавку и опять задышал по-собачьи.
А проказник лист, словно сжалившись, покружил еще несколько и
спланировал прямо на колени Рыбакову.
Сие происшествие так обрадовало художника, как будто ему молодость
вернули на время.
Он осторожно погладил большой кленовый лист и вдруг разглядел на нем
что-то инородное. Самые кончики листа были окрашены в серый цвет, а на ощупь
отдавали мертвечиной.
"Неужели древесный рак?!." - перепугался Вова насмерть.
Он бросился к первому попавшемуся клену, но ничего на нем странного не
обнаружил... Решил не волноваться заранее, просто принести лист домой и
изучить его тщательнее.
Перед подъездом, в котором жил Вова, грелись на солнышке тетки
пенсионного возраста.
При его появлении они заговорщицки зашептались, а в спину Рыбакову была
произнесена фраза:
- Сильная у вас женщина, товарищ художник!
- Какая женщина? - оглянулся Вова с недоумением на лице.
- А сами знаете, какая! Грудастая! Ваши картины куда-то волокла!
- Ничего не понимаю, - пожал плечами Вова и шагнул в подъезд.
Какая-такая женщина, думал он, поднимаясь в лифте. И что за
непонятности тетки говорили про его картины?..
Вова хотел было вернуться да расспросить, но кленовый лист в руке
слегка нагрелся, словно напоминая о себе.
Картины, конечно, подождут! Он ласково погладил первенца осени и опять
ощутил под пальцами по краям листа бумажную фактуру.
- Ах, ты! - проговорил Вова.
Долго не мог открыть дверь, так как внезапно задрожали руки. С трудом
попал ключом в замок, покрутил и первым делом прошел на кухню, где, выудив
из принесенного пакета початую бутылку, глотнул из нее на два пальца.
Постоял немножечко, пока не прошла дрожь.
Оставил продукты на залитом солнцем подоконнике и пошел в комнату, где
вознамерился отыскать увеличительное стекло, которое когда-то имелось, но за
ненадобностью не использовалось.
На поиски ушло более часа, и стекло нашлось в единственном хрустальном
фужере с трещиной, одиноко стоявшем в буфете, напоминая об обстоятельной
молодости с достатком.
Вова приспособился возле окна и внимательно разглядел кленовый лист
сквозь увеличительное стекло.
Очень похоже на бумагу, думал он. Но пойди пойми, что это на самом
деле...
Рыбаков смотрел на лист до самого вечера, пока не решил съездить поутру
в Тимирязевскую академию на консультацию.
До самого утра Вова рисовал на ватмане найденный лист в несвойственной
ему фотографической манере, а наутро, прослушав из радио соседа сигналы
точного времени, долго чистил брюки от засохшей крови, справедливо полагая,
что в академии его тренировочных не поймут.
В академию его не пускали, несмотря на слезные увещевания. Охрана была
непреступна, а положение Вовы было отчаянным. Он просил допустить его хотя
бы в бюро пропусков, но только раздражал ребят из ЧОПа. Одному из охранников