"Дмитрий Липскеров. Русское стаккато - британской матери" - читать интересную книгу автора

Отец Гедеон единственный, кто не присутствовал на службе, и по
наиважнейшей причине: присматривал за свиньями, коровой по имени Михал
Сергеич и курами, которые обеспечили сегодня пекарню яйцами. А может быть,
это и не кур заслуга, а петуха Мокия Второго, старого, как Вселенная, но
топтуна редкого. И мыло хозяйственное жрет кусками - хоть бы хны!..
Присутствовал на службе и Николай Писарев. Его в подписанты не брали,
поскольку не в постриге, да и вообще не информировали, по какой такой
надобности на Коловец прибыло начальство. Послушник со счастливым
простодушием молился и в конце службы целовался с братией троекратно. Он
вовсе не чувствовал напряжения монахов, был смиренен и счастлив лицезреть
Владыку.
Далее последовала трапеза, в которой принимала участие браконьерская
рыба, выступая как в супе и во втором блюде, так и костями в густой бороде
приезжего.
- Вкусна рыбка! - нахваливал митрополит, а отец Иеремия сидел гордый и
красный от счастья.
По случаю праздника имелся и десерт - творог со сметаной.
- От Михал Сергеича, - прокомментировал Владыке настоятель.
- От какого Михал Сергеича? - вздрогнул бородой митрополит. Мелкие
рыбные косточки посыпались вместе с булочной крошкой на пол.
- От нашей коровы. Ее зовут так - Михал Сергеич. У нее пятна на лбу,
как... Хи-хи!
- Она же женского роду! - поморщился Владыка... Бывшего президента он
уважал.
- Отец Гедеон! - позвал настоятель, учуявший недовольство. - Корову
нареките женским именем! - и подложил митрополиту сметанки.
"А он дурак", - подумал Владыка, облизывая ложечку.
То же самое подумал об Иеремии и отец Гедеон, подписант письма. Корова
не монах, чтобы ей другое имя выдавать.
- Сметанка тридцатипроцентная! - ластился настоятель.
У митрополита был очень высокий холестерин, и от слова
"тридцатипроцентная" аппетит пропал. Потом пили чай, и ему напиток показался
вонючим. Может, они воду прямо из Ладоги берут?
Обед закончился, и Владыку повели отдохнуть в настоятельские покои.
Кстати было улечься на свежую постель и слушать завывание печки.
Отдыхая, митрополит вдруг вспомнил, как мальчишкой забрался на сосну и
весь перемазался в ее смоле. Одежда так и не отстиралась... А еще он смолу
жевал... Зубы вязли в ней, с трудом разжимались и были белыми, сахарными. А
сейчас зубы не те, сейчас фарфоровые, подаренные американским Владыкой,
когда с визитом были. Тоже белые, как сахар... Чего про смолу вспомнилось?..
Может, потому что на острове столько сосен?.. А может быть, по матери
заскучалось, по ее рукам, красным, без конца стирающим и таким мягким, как
тесто. Или смолы захотелось пожевать?
Смиренный не заметил, как задремал, а проснулся от сочного храпа
архимандрита, почивающего за стеной. Зевнул, пошамкав губами, глубоко
вдохнул, наслаждаясь запахом умирающей печки: вероятно, с шишечками...
Бурлит смола на шишечках в печке, как янтарь цветом... Вспомнилось, как был
простым монахом... Еще раз зевнул и подумал, что как ни неохота, но дело
надо делать. Не ночевать же на острове! И бухнул локтем в стену, прерывая
архимандритский храп.