"Яков Липкович. Хлеб и камень (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

- Кулак?
- Ну этого я не знаю, - отвечает мама. - Но ты лучше никому не говори,
что он приходил. Слышишь?
- Слышу, - говорю я, досасывая третью ириску...


5

Давно уже пора прийти очередной хлебной посылке из Ленинграда, а ее все
нет и нет. Столько же дней не высовываю я нос на улицу. Зато одна за другой
открываются мне тайны нашего двора, который я излазил вдоль и поперек.
Кстати, под нашим двором я понимаю нечто большее, чем сам двор. В него
входят и сад, и оба дома - наш и хозяйки, и два чердака, и три сарая, и
многое-многое другое, что находится по эту сторону забора. Чего только я не
нахожу во время моих лазаний. Тут и старая икона с тусклым изображением
какого-то изможденного святого, и побитая молью фуражка, которую, как
объяснила мне мама, до революции носили студенты, и лото со всего тремя
недостающими фишками, и почти исправные ходики...
Но наибольшую радость мне доставляют четыре неописуемо прекрасных
антоновских яблока, которые я случайно обнаружил в сене, на чердаке нашего
флигелька. Написал "случайно" и заухмылялся. Не такой уж я простак, чтобы не
знать, что каждый год хозяйка закладывает здесь перезимовать сотни яблок
твердых сортов. Отсюда берет их и продает на базаре. В сущности, наш чердак
только называется так - "наш". Мы даже не заглядываем сюда. А мне, кроме
того, строго-настрого запрещено мамой брать яблоки. Я и не беру. Правда,
сама хозяйка иногда угощает меня, сунет одно-два яблочка, и на этом надолго
успокаивается.
К лету яблок на чердаке не остается. Но случается, что не всегда
удается выбрать подчистую. Вот и сейчас, на мое счастье, я нахожу в сене
четыре громадных яблока урожая прошлого года, каким-то образом не замеченных
хозяйкой. Я думаю, для мамы и Луши не стояло бы вопроса, что делать с ними,
брать или не брать. "Пусть хоть золото лежит!" - говорит мама. Я же
рассматриваю яблоки как свой законный трофей. И тут же на чердаке воровато
съедаю их. Боюсь одного - как бы кто не увидел. Объясняй потом...
На шестой день моего добровольного заточения происходит одна
неприятная, можно даже сказать, прискорбная история. Дело в том, что по
забавному стечению обстоятельств на противоположной стороне нашей улицы
живут со своими семьями столяр Троцкий, бухгалтер Плеханов и возчик
Зиновьев. Все они, как я понимаю, несут на себе груз своих фамилий. Троцкий,
например, всегда ходит с поникшей головой, как будто его, а не того,
другого, выслали за границу. Плеханов нередко останавливается на ходу и
задумывается над тем, что, возможно, не додумал первый русский марксист.
Зиновьев же развозит ситро в бутылках по торговым точкам и, словно
предчувствуя судьбу своего однофамильца, с виноватым видом здоровается с
каждым встречным.
Но вернусь к основному рассказу. Все начинается с того, что в нашем
почтовом ящике мы обнаруживаем письмо, адресованное Троцкому. Обычная ошибка
почтальона, исправить которую не составляет труда - всего-то добежать до
угла и отдать письмо. Естественно, кроме меня, больше некому поручить такое
ответственное дело. Но, к Лушиному удивлению, я, вместо того чтобы