"Александр Липков. Толчок к размышлению (историческое исследование по сортиру) " - читать интересную книгу автора

ходит". Перед ним все равны. И никому ещё неведомый лицеист Кюхельбекер,
жаждущий увидеть великого поэта России Державина, и великий Державин,
спрашивающий у лакея: "Где тут, братец, нужник?" И генсек Хрущев, и
представители трудовой творческой интеллигенции, с которыми он хочет
поделиться соображениями о соцреализме в искусстве и с которыми же
по-свойски, по-товарищески пускает струю в нужнике Дома приемов на
Ленинских горах.
Сортир, а особливо сортир лагерный, солдатский, - место мужского
братства. Как там у них, у женщин, не знаю, но для солдата сказать о ком-то
"срать с ним рядом не сяду" (помните, в народном романсе: "Я срать бы с ним
рядом не стал, ведь я от Москвы до Берлина всю дорогу по трупам шагал"?) -
значит, выразить последнюю степень презрения. Точнее, предпоследнюю.
Последняя - не сесть на одном гектаре.
Опять же сортир - место, хотя и самое демократическое, но одновременно
и самое аристократическое. Где, как не здесь, блаженный покой, отдохновенье
души? Японский классик ХХ века Танидзаки Дзюнъитиро чуть ли не оду пропел
во славу сортира: "Для достижения удовольствия нет более подходящего места,
чем японская уборная: здесь человек, окруженный тихими стенами с
благородными пористыми деревянными панелями, может любоваться через окно
голубым небом и зеленой листвой... Поистине уборная хороша и для того,
чтобы слушать в ней стрекотанье насекомых и голоса птиц, и вместе с тем
самое подходящее место для того, чтобы любоваться луной". Где, как не здесь
паренье духа? Может быть, и Пушкин, Александр Сергеевич, свою "Деревню"
пописывал не иначе, как в туалете.
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Где, как не тут, с тобой спокойствие, труды и вдохновенье?!
Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединенье величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Ну где уединенье величавее?! Где глас оракулов слышней?!
Не настаивая на единственной верности предлагаемого прочтения,
оставляю дорогому читателю принять его как рабочую гипотезу. Тем более что
есть, есть у Александра Сергеевича поэтические строки, вне всяких сомнений,
рожденные уединеньем сельского сортира.
1825 год, деревня, письмо к другу Вяземскому:
В глуши, измучась жизнью постной,
Изнемогая животом,
Я не парю, сижу орлом
И болен праздностью поносной.
Решайте сами, о каком "животе" речь - о том, который приспело
опорожнить, или о том, который есть жизнь. Впрочем, как отделить один от
другого?
Но вот что точно: поэт Тимур Кибиров, вдохновлявшийся Пушкиным
(читавший его "Сортиры" в том не усомнится), струю поэтическую несомненно
ассоциирует со струей, так сказать, сугубо физиологического свойства:
Поэзия, струись! Прохладный бак фаянсовый уж полон. Графомана
расстройство не кончается никак.