"Шторм и штиль" - читать интересную книгу автора (Ткач Дмитро)

2

Новоселье и свадьбу Юрия и Поли отпраздновали довольно скромно. Приглашенных было немного, но все веселились от души, и время пролетело незаметно.

Когда стали расходиться, Семен Кулик и Ульяна, да Федор Запорожец с Мариной вместе отправились па Портовую улицу. Полины родители шли молча, притихшие после свадебного шума, а Марина то и дело заводила песни, которые пели на свадьбе.

Когда подошли к двум воротам, вправленным в одну сплошную каменную стену, соединявшую их дворы, остановились в нерешительности: к кому идти?

— Ну, ясное дело, к нам, — решил Семен Кулик. — Мы дочку замуж отдали, у нас и свадьбу заканчивать.

Вошли в хату. Стол был еще накрыт, ведь с него-то и началось торжество, так велит старый обычай…

Грустно. Не хватает одной живой души. Вот только что была, грела своим теплом эти стены, на всем еще осталось тепло ее рук, тут еще звенит ее голос, а ее самой нет… Если бы ушла лишь ненадолго, а то — навсегда. Ну, само собой, разумеется, будет приходить, но это уже не то…

Сели за стол. Семен Кулик налил всем по рюмке домашнего виноградного вина, еще раз пожелал молодым счастья — здоровья, и у него задрожали губы.

— Вот мы с тобой, Ульяна, и осиротели под старость.

И заплакал. Старался скрыть слезы, тер кулаком глаза так, словно пылинка в них попала, отворачивался, не хотел, чтобы видели его таким взволнованным и слабым.

— Сдуру плачешь, Семен, будто маленький, — накинулась на него Марина. — Радоваться надо. Такой зять! Сам же видел, что рано или поздно поженятся они. Да наш Юра, глядишь, и адмиралом станет! Будешь иметь своего адмирала в хате!

Семен еще раз вытер глаза костлявым кулаком. Взгляд у него потеплел, и, казалось, даже повеселел немного.

— Может, и станет. Только зачем ему теперь моя хата на Портовой улице? Ты же сама когда-то говорила: женим Юрку с Полей, да к свадьбе вот эту стенку и развалим, чтобы одной семьей жить… Говорила или нет?

— Говорила, ну и что?! Разве наперед знаешь, как получится?

— Забудут они нас, стариков.

— Чтобы Юра да Поля забыли?! — Марина даже руками всплеснула. — Пусть только попробуют! Я ее за косы, да сюда: кланяйся родителям в ноги, такая-сякая, они тебя в люди вывели! Вот наш Сашко уже десятый заканчивает, скоро в военно-морское пойдет, тоже в офицерское, так что же, по-твоему, забудет он, как я ему рубашки стирала да самый лучший кусок подкладывала? Или, случится, заболеет, так сидишь возле него всю ночь напролет и не дышишь, к его дыханию прислушиваешься… Разве такое можно забыть?

— Так Сашко же у вас родной, а Поля… сами знаете. Я ей не родной отец, а Ульяна — не родная мать…

Ульяна не в силах была спокойно все это слушать, ушла в другую комнату. Разговором завладел Федор Запорожец:

— Э-э, нет, Семен. Что-то у тебя язык заработал, как корабельный винт на холостом ходу. Это у тебя от сердечной тоски… Стыдно и думать, что Поля тебе не родная. Разве я забыл, как ходила она, маленькая, по развалинам Севастополя? Не просила хлеба, только голодными глазами на людей смотрела. Может, кто сухую горбушку даст, может, сырую картофелину — и ту сгрызла бы, немытую, сырую… А ты, Семен, взял ее за тоненькую ручку и повел к себе домой. Оно, дитя малое, к обоим вам душой прилепилось, к тебе и к Ульяне. Душой и телом прилепилось. И вы с Ульяной свои сердца ей отдали. Так родные вы с Полей или не родные? И как у тебя язык поворачивается.

— Опять ты, мой художник, разговорился? — подала голос почему-то долго молчавшая Марина.

Но Семен Кулик сердито махнул на нее рукой: — Не мешай! Пусть человек все скажет.

— Так вот я и говорю, — продолжал Федор, ободренный словами своего соседа, — что ты, что Ульяна — вы для нее самые родные из всех родных. А если бы и на самом деле ее родители нашлись, то были бы вы с ними одна семья. Как, Марина, точно я говорю?

— Точно, точно, Федя. Ну, вы тут посидите, а я к Ульяне загляну. Ушла на минутку — и запропастилась…

Уже гасли звезды на небе, когда Федор Запорожец с Мариной собрались домой. Да не со двора во двор. Молча, не сговариваясь, направились на крутой берег.

Долго стояли там. Она опиралась на его руку. И поэтому он чувствовал себя помолодевшим и сильным.

Внизу просыпалось, перекатывая спокойные волны, море. Над ним плыли утренние тучки. С каждой минутой они становились все тоньше, прозрачнее, легче.

— К погоде, — сказал Федор Запорожец.

— А ты нарисуй их, Федя, — мечтательно ответила Марина, думая о чем-то своем.