"Виль Липатов. Глухая Мята (повесть) " - читать интересную книгу автора

темная короткая юбка сидит на ней ловко, без складок, а кирзовые маленькие
сапоги, как влитые, обнимают выпуклые икры. Коленки у нее круглые, ровные и
нисколько не выдаются, а даже вдавлены в тонкий переход от бедра к голени.
Силантьев стоит неподвижно, приподнявшись на носки, острым кончиком
языка облизывает пересохшие губы, потом, видимо обдумав, делает шаг вперед.
- Ой, кто там! - резко оборачивается Дарья.
- Наше величество! - отвечает Силантьев, ничуть не смутившись.
- Ты чего вернулся, Миша? - вскидывает она ресницы и вдруг понимает
все - по фигуре Силантьева, по тому, как он стоит, как облизывает пересохшие
губы, - понимает Дарья причину, заставившую вернуться в барак Михаила.
Она замедленно поднимает руки к груди, стискивает пальцы, изогнувшись в
талии, садится на табуретку. Обреченный, грустный вид у женщины. Она
коротко, судорожно вздыхает, смотрит на пол, и кажется, что Дарья не в
состоянии ни пошевелиться, ни встать. Косичка за спиной жалобно торчит.
- Тепло в бараке! - небрежно замечает Силантьев и подходит к женщине.
Она поднимает голову, исподлобья смотрит на него, руки по-прежнему стиснуты
на груди. "Вот, опять! О господи, когда это все кончится!" - говорит поза
Дарьи. Но Силантьев вдруг стремительно наклоняется к ней, встает на колени,
чтобы лицо женщины было на уровне его лица, прижимает ее к себе. Она не
отбивается.
- Вот так-то! - удовлетворенно шепчет Силантьев и приникает к губам
Дарьи. Они сухи, растресканы.
- Вот так-то, в таком разрезе! - оторвавшись от ее губ, снова весело
говорит он.
Силантьев стоит на коленях, она сидит на табуретке, а их головы на
одном уровне - Дарья маленькая, сухонькая, тонкая в кости, как девчонка.
Рука Силантьева медленно скользит с плеча Дарьи, останавливается на груди, и
в это время их взгляды встречаются.
- Ты чего, Дарья? - недоуменно спрашивает он. Светлые, вблизи совсем
голубые глаза женщины смотрят на него обреченно, понимающе и в то же время
сочувственно, словно ей до боли жалко Михаила. Плещется через край ее глаз
бабья тоска, умудренность и еще что-то, непонятное ему, но тоже печальное,
кричащее.
- Ты чего это? - недовольно вскидывается Силантьев и невольно
расслабляет руки. Она как-то сжимается, увядает, морщинки на лице лежат
сеткой. Дарья даже постарела, ей можно дать за тридцать, хотя всего двадцать
четыре. Руки на груди стиснуты крестом.
- Ой, Миша, Миша! - еле слышно произносит женщина.
- Чего ты!
- Ой, Миша, Миша!
- Да брось ты! - Силантьев снова приклоняется к ней, обнимает рукой за
талию и хочет привлечь к себе, но чувствует, что от его прикосновения она
так сильно вздрагивает, точно его рука ледяная, а вздрогнув, съеживается в
комочек и с тем же обреченным видом, как и раньше, ждет дальнейшего -
маленькая, тоненькая, хрупкая.
- Вот черт! - сердится Силантьев, отшатываясь от нее: глаза Дарьи
по-прежнему жалеют, печалятся.
- Все вы, мужики, одинаковые! - кому-то, не Силантьеву, а другому
человеку, говорит Дарья. - Ах, Миша, Миша!
Он насмешливо хмыкает, но ничего не говорит: ему кажется, что взгляд