"Виль Владимирович Липатов. Стрежень " - читать интересную книгу автора

бумагу!" - сказала она. Он увидел неровные, презабавно пляшущие буквы,
которыми было написано следующее: "Наша страна самая большая и хорошая во
всем мире, и я очень, очень люблю ее. Кто не верит, то пускай выходит на
перемене драться к уборной. Только за березы, чтобы не увидела Серафима
Иосифовна..." "Отличный молодой человек! Отличный! - сказала Серафима
Иосифовна. - Вы, конечно, понимаете, что Степану драться не пришлось. Не
правда ли?"
Григорий Иванович радушно встречает Степку. Почесывая веки, Григорий
Иванович говорит шутливо, понимающе:
- Разрешите пробить боевую тревогу? - И, не дождавшись разрешения
смущенного Степки, кричит: - Виктория! Покинь келью!
Виктория аккуратно причесана, свежая, сияющая, на бровях еще
поблескивают капельки воды; на ней замшевые домашние туфли, коричневое
шерстяное платье; она улыбается Степке, отцу. Пригласив Степку в свою
комнату, Виктория придвигает стул, садится рядом. У нее небольшая уютная
комната, тщательно убранная; много книг, которые не помещаются на стеллаже,
лежат на подоконнике, столе, даже на свободном стуле. На столе - раскрытый
учебник, по которому Виктория готовится к экзаменам.
- Эх! - вздыхает Степка, показывая на книги. - Мне бы столько накопить.
- Папино богатство! - говорит Виктория и добавляет, посмеиваясь: - Он
книгу из-под земли достанет!
Дома Виктория держится значительно проще, чем на работе, она
приветлива, кажется ниже ростом - наверное, оттого, что на ней мягкие
домашние туфли. И движения ее дома мягче, более плавные. Степка чувствует
себя непринужденно. Он спрашивает:
- Ты не сердишься на меня за вчерашнее? Ну, что уснул!
Она сердито сводит на лбу тонкие крутые брови, но отвечает миролюбиво:
- Трудно на тебя сердиться - ты как ребенок!
- Несерьезный, да? - огорчается Степка. - Ты думаешь, несерьезный?
- Серьезным тебя не назовешь, - отвечает она, незаметно для Степки
снимая под столом домашние туфли и вталкивая ноги в выходные, модельные.
Нога не попадает, и она поэтому заминается, говорит приглушенно: - Ты сам,
наверное, не считаешь себя серьезным.
- Не считаю, - сознается Степка.
Виктория сама не знает, что творится с ней, - собиралась встретить
Степку сухо, небрежно, говорить с ним нехотя, показывая, что не забыла
позорного случая, но вместо этого, увидев Степку, обрадовалась, с трудом
скрыла это, заговорила с ним радушно. Он сидит перед ней в коричневом,
хорошо сшитом костюме, ловко облегающем его крутые плечи, шея у него
по-юношески нежная, но загорелая, крепкая. Степкина рука лежит на столе
рядом с рукой Виктории. Он замечает это и осторожно убирает руку, сам не
зная почему, может быть потому, что ее рука маленькая, нежная, тонкая, а его
большая, грубая, с мозолями.
- Поехали кататься на мотоцикле, - предлагает Степка.
- Поехали, - тихо отвечает она.
Ей восемнадцать лет, она здоровая, сильная девушка, хорошо ест, хорошо
спит, дышит свежим обским воздухом. Степка первый парень, который входит в
маленькую девичью комнатку Виктории.
- Так поехали? - Он отводит взгляд, смущается.
Они выходят в гостиную. Григорий Иванович читает "Известия", но,