"Виктор Сергеевич Липатов. Краски времени (сборник очерков о художниках) " - читать интересную книгу автора

во Францию. Последние годы жизни он проводит в эмиграции.

...И паяц смеялся. Странно, беззвучно и очень громко. Пелеле, тряпичная
кукла, обряженная в буроватые штанишки и зеленоватый камзол, раскрашенная и
подрисованная, взлетала, подброшенная на большом платке махами, простыми
испанскими женщинами. Наряды женщин сочны и неярки, скромны, позы полны
ожидания: вот-вот кукла упадет на платок и подпрыгнет вновь. Народная
испанская игра. Эль пелеле.
Картон для гобелена написан живописцем Франсиско Хосе де
Гойя-и-Лусиентес в конце XVIII века. "Картон" - определение условное, Гойя
писал маслом на холсте. "Картоны" Гойи - а он создал их около сорока - целое
событие. Ибо в "архаичной" стране того времени - Испании, где, по
свидетельству писателя и историка Лиона Фейхтвангера, "уклад застыл в
трагической неподвижности", царила феодальная монархия. А в живописи -
мифологические сюжеты. И вдруг в нее ворвалось дыхание испанской деревни и
города, а двери ему широко распахнул сын арагонского ремесленника - Гойя,
человек из народа, проходящий по улицам и знающий радость людского общения и
братства: он - свой.
Он - свой. И кому, как не ему, было всколыхнуть эту "трагическую
неподвижность", впрыснув в нее алый поток брызжущей вссзльем и жаром
народной жизни. Кому, как не ему - "Франсиско де лос Торес" - "Франсиско
бычьему", служившему тореро в бродячей корриде, человеку полнокровному,
любившему познавать жизнь на ощупь, плыть в самой ее быстрине, подчас не
знающему, куда истратить свою неуемную отчаянную энергию: драчуну,
фехтовальщику, певцу. В Риме, куда он едет учиться, а заодно и скрыться от
просыпающегося ока святой инквизиции, этот удалец пишет свое имя на куполе
собора Св. Петра и ходит по карнизу гробницы Цецилии Метеллы. Легенда
говорит и о похищенной монахине... Но суть не в том, что Гойя был одним из
язычков пламени темперамента своего народа. Он всегда оставался простым
ремесленником, уважал рабочий пот и мог, подобно "губернатору" Санчо Пан-се,
приспустить штаны и, ударив рукой по заду, показать свое презрение
бездельникам, знатным испанским грандам. В противовес академической прохладе
официальных полотен он пишет бурлящую улицу: "Мадридский рынок", "Офицер и
молодая женщина", "Продавец посуды", "Танец в Сан Антонио де ла Флорида"...
Проходит несколько лет, и мажорный тон "картонов" для гобеленов резко
меняется. О том свидетельствуют сами названия: "Раненый каменщик", "Зима.
Переход через перевал", "Осень. Сбор винограда"... Возникают и два варианта
картины "Эль Пелеле".
В первом, представленном в хаммеровской коллекции, еще сохраняется
характер естественной уличной сценки, более ярко выражено веселье игры,
контрастнее фон неба. Сам пелеле, несмотря на все ту же ироничную позу,
более похож на куклу, чем на паяца.
Во втором, написанном чуть позднее, уже ясно виден Гойя так называемого
"серебристо-серого периода" - краски смягчаются, господствуют полутона. Уже
явно не махи играют, а придворные дамы, переодетые в платья своих служанок
(в одной из играющих узнавали герцогиню Каэтану Альба). Исчезает
непринужденность веселья, ощущается подделка, жеманность. Естествен лишь
паяц, распластавшийся в воздухе. Но и он нелепый, изломанный, а потому и
более грустный.
У изнеможенных дам нет силы девушек из народа - подбросить куклу так,