"Марио Варгас Льоса. Разговор в Соборе" - читать интересную книгу автора

волнения или от испуга? - А сеньор Чиспас? - и снова шарят по спине и плечам
Сантьяго, и взгляд становится нежным, припоминающим, и он очень старается,
чтобы голос звучал естественно. - Вот ведь как бывает! Вот где довелось
встретиться! А сколько лет прошло, так их!
- От этих передряг в горле пересохло, - говорит Сантьяго. - Пойдем
выпьем чего-нибудь. Есть тут поблизости где посидеть?
- Есть, - говорит Амбросио, - есть забегаловка, мы там обедаем, "Собор"
называется, но, боюсь, вам не понравится: больно убогая.
- Если пиво холодное, понравится, - говорит Сантьяго. - Пойдем,
Амбросио.
Вот ведь как: уже пиво пьете, смеется Амбросио, показывая
зеленовато-желтые зубы, как время летит, чтоб его. Они поднимаются по
лестнице. За складами, тянущимися вдоль первого квартала проспекта Альфонса
Угарте - белые автомастерские "Форда", а от поворота налево громоздятся
выцветшие, посеревшие от неумолимой грязи пакгаузы Центральной
железнодорожной станции. Там, внутри, под цинковой крышей теснится за
колченогими столиками горластая и прожорливая орава посетителей. Двое
китайцев из-за стойки зорко всматриваются в медные лица, в разбойничьи
острые черты тех, кто жует и глотает; паренек в драном фартуке разносит
тарелки дымящегося супа, бутылки, блюда с рисом. Разноцветная радиола
надрывается о любви, поцелуе и ласке, а в глубине, за пеленой табачного
дыма, пропитанного запахами еды и винными парами, за стеной шума и гама, за
танцующими в воздухе роями мух видно окошечко, а в нем - камни, лачуги,
полоска реки, свинцовое небо, и ширококостная женщина, оплывая потом, шурует
котелками и кастрюлями у разбрасывающей искры плиты. Свободный столик - у
самой радиолы, на изрезанной ножами столешнице можно различить пробитое
стрелой сердце, можно прочесть женское имя - Сатурнина.
- Я уже пообедал, заказывай себе, - говорит Сантьяго.
- Два "кристаля" похолодней, - сложив руки рупором, кричит Амбросио. -
Порцию рыбного супа, хлеб и менестру* с рисом.

* Менестра - тушеные овощи с ветчиной.

Не надо было с ним идти, Савалита, не надо было заговаривать, ты ж не
совсем еще спятил. Опять начнется этот кошмар, думает он. И виноват будешь
ты, Савалита. Бедный отец, бедный старик.
- Тут шоферы собираются, работяги с окрестных заводиков. - Амбросио
словно извиняется. - Приходят даже с проспекта Аргентины: кормят здесь
сносно, а главное - дешево.
Паренек приносит пиво, Сантьяго наполняет стаканы - за ваше здоровье,
ниньо, за твое, Амбросио! - и какой-то сильный нераспознанный запах
ослабляет волю, кружит голову, тащит наружу воспоминания.
- Что же это за работенку ты себе отыскал, Амбросио? Давно ты на
живодерне?
- Месяц. И то, спасибо бешенству, мест-то нет. Да уж, работенка аховая,
на износ. Только когда на ловлю едешь, можно дух перевести.
Здесь пахнет потом, луком и едким перцем, мочой и плотно слежавшимися
отбросами, и знакомая музыка, пробившись сквозь гул голосов, рычание моторов
и вой автомобильных гудков, становится неузнаваемой, вязко забивает уши.
Бродят между столами, облепляют стойку, толпятся у входа остроскулые,