"Марио Варгас Льоса. Разговор в Соборе" - читать интересную книгу автора

оказались неправы, - так пахнет поражение. Люди входят, едят, смеются,
рычат, уходят, и только за стойкой - размытый сдвоенный силуэт китайцев.
Говорят, молчат, пьют, курят, а когда над ощетинившимся бутылками столом
нависает паренек в фартуке, оказывается, что соседние столики уже пусты,
радиола замолкла, не гудит плита, и только тявкает Батуке. Паренек считает,
загибая испачканные пальцы, и Сантьяго видит обеспокоенное лицо Амбросио,
склоненное к нему: вам нехорошо, ниньо? Да нет, голова побаливает, сейчас
пройдет. Слабый ты стал, думает он, много выпил, Хаксли, вот тебе твой
Батуке, целый и невредимый, приятеля встретил, потому и задержался. Милая,
думает он. Перестань, Савалита, хватит, думает он. Амбросио лезет в карман,
Сантьяго останавливает его: очумел, что ли, я заплачу. Он пошатывается,
Амбросио и паренек в фартуке поддерживают его; пустите, сам пойду, я ж в
полном порядке. Он медленно, нога за ногу, продвигается к двери между
пустыми столами, колченогими стульями "Собора", не отрывая глаз от
вспухающего нарывами пола: все уже, все прошло, оклемался. Голова
проясняется, рассеивается пелена перед глазами, ноги уже не такие ватные.
Однако видения не исчезли. Путаясь под ногами, нетерпеливо лает Батуке.

* Имеются в виду сторонники генерала Мануэля Одрии, удерживавшего
власть в Перу с 1948 по 1956 год, и сторонники АПРА (Американский
народно-революционный альянс).

- Хорошо, хоть денег хватило. Вам правда получше?
- Голова тяжелая, но я не пьян, на меня пиво не действует. От мыслей
голова идет кругом.
- Четыре часа просидели, я уж и не знаю, что буду врать в собачнике.
Могут ведь и вон выкинуть, как вы в толк не возьмете? Но все равно спасибо.
Спасибо за пиво, за обед, за разговор. Может, и я вам чем-нибудь пригожусь,
ниньо.
Они стоят на тротуаре, паренек в фартуке запер деревянную дверь,
загораживавший вход грузовик уже уехал, туман окутывает фасады, а в стальном
свете дня мчит через Пуэнте-дель-Эхерсито ровный давящий поток машин,
грузовиков, автобусов. Поблизости - никого, прохожие - где-то в отдалении,
фигурки без лиц скользят в клубящемся тумане. Сейчас простимся, думает
Сантьяго, и все, больше ты его не увидишь. А я его и не видел, думает
Сантьяго, я с ним не говорил, приму душ, лягу спать и не вспомню даже.
- Отошли, ниньо? Может, проводить?
- Это тебе, а не мне надо отходить, - не шевеля губами, говорит он. -
Все четыре часа тебе было ох как скверно.
- Да ну что вы, я знаете какой крепкий на это дело, - говорит Амбросио
и, выждав секунду, смеется. Он так и застывает с полуоткрытым ртом,
схватившись за подбородок, словно окаменел. Неподвижно стоит в шаге от
Сантьяго, воротник пиджака поднят, а Батуке навострил уши, ощерился,
поглядывает то на Сантьяго, то на Амбросио и беспокойно, настороженно,
испуганно скребет задними лапами землю. В "Соборе" грохочут стульями -
наверно, собрались мыть пол.
- Ты отлично понимаешь, о чем я, - говорит Сантьяго. - Хватит
придуриваться.
Он не хочет, не может тебя понять, Савалита, он по-прежнему неподвижен,
и глаза его все так же упрямо незрячи и налиты вязкой жестокой тьмой.