"Россия и Китай в XX веке: граница" - читать интересную книгу автора (Галенович Юрий Михайлович)

Часть III ВОКРУГ ДАМАНСКОГО, ИЛИ КАК НАЧАЛИСЬ И КАК ЗАКОНЧИЛИСЬ СОБЫТИЯ 1969 ГОДА НА НАШЕЙ ГРАНИЦЕ С КИТАЕМ

Тридцать лет тому назад мне довелось оказаться в курсе дел, происходивших тогда на советско-китайской границе. Конечно, в ограниченных пределах. Я не был на границе, но имел возможность знакомиться в Москве с разного рода материалами об этих событиях.

За прошедшие десятилетия сменились поколения. Кому-то прошлое кажется далеким и не заслуживающим внимания. Кто-то продолжает остро переживать случившееся тогда. Ради будущего, ради того, чтобы прошлое послужило надлежащим уроком, надо извлечь из памяти то, что мне известно о тех событиях. То, чему пришлось так или иначе быть свидетелем, что довелось услышать или прочитать в свое время, о чем, наконец, я могу поразмышлять. Главное, по-моему, в том, чтобы никогда не повторилась ситуация, при которой на границе звучали выстрелы, чтобы никогда больше не было военных действий между нашими странами, чтобы в наших отношениях царил вечный мир. Этого требуют коренные национальные интересы обеих наших стран.

С чего же начались события 1969 г. на советско-китайской границе?

В глазах людей, находившихся по советскую сторону границы, это выглядело следующим образом. В начале марта 1969 г., а точнее, 2 марта, на острове Даманском, что на реке Уссури, произошла встреча. Группа наших пограничников вышла на остров со стороны своего берега реки, а группа пограничников КНР — со своего берега. Старший группы наших пограничников, начальник погранзаставы капитан Иван Стрельников в сопровождении еще одного пограничника старшего лейтенанта Николая Буйневича, оба без оружия, направился к группе китайцев для обмена мнениями о правомерности нахождения соседей на острове. Остававшиеся позади Стрельникова и Буйневича наши пограничники имели приказ держать оружие, свои автоматы, незаряженными. Рожки с патронами им было велено не примыкать. Таким образом, вперед пошли двое безоружных, а их товарищи фактически были временно и сознательно разоружены.

С нашей стороны, как это вполне очевидно, не допускалась не только мысль о вооруженном столкновении или тем более о применении первыми огнестрельного оружия, но даже было сделано все, чтобы исключить саму возможность вооруженного столкновения или применения с нашей стороны оружия, исключалась даже вероятность случайного несанкционированного применения оружия, ибо ни у кого из пограничников не было в руках заряженного автомата или другого оружия.

Когда Иван Стрельников и Николай Буйневич подошли к своим собеседникам, неожиданно из засады, где в укрытии расположилась часть китайской группы, раздались выстрелы. Стрельников и Буйневич были убиты сразу.

Так были сделаны первые выстрелы на поражение по людям в ходе событий 1969 г. на советско-китайской границе. Это был вообще первый выстрел на границе, а также оказавшийся первым выстрел по нашим пограничникам военнослужащих армии КНР за все два, к тому времени, десятилетия между СССР и Китайской Народной Республикой, т. е. с 1949 г.

Так началась череда столкновений на границе с применением огнестрельного оружия, которая продолжалась с марта по август 1969 г. Во время боев на острове Даманском в марте 1969 г. (2 и 15 марта) с нашей стороны погибли 58 человек.

Участник этих событий подполковник Александр Константинов вспоминал о них:

Выступая на похоронах погибших, подполковник Константинов называл имена полковника Леонова и старшего лейтенанта Маньковского. Говоря о потерях китайцев, Константинов сказал, что у них был приказ не оставлять убитых. Они их вытаскивали.

Обо всем этом подполковник Константинов рассказывал в передаче московского телевидения в 2000 г[126]. Эти события вызвали возмущение и гнев людей в нашей стране. Национальные чувства до сих пор не успокоены.

Мне приходилось слышать китайскую версию начала этих событий. Она состоит в следующем.

За несколько дней до 2 марта 1969 г. на одном из островов на реке Уссури, но не на острове Даманском, произошло столкновение. Советские пограничники стали вытеснять китайцев с острова. Сначала толкаясь, но не применяя оружие. Затем начала медленно двигаться вперед бронемашина. При этом двое китайцев, которые, как считают в КНР, не верили, что машина пойдет прямо на них, не ушли с ее пути и были задавлены насмерть.

Это вызвало гнев и возмущение в КНР, и, как следствие этого, был отдан приказ: в случае, если с советской стороны будет применено огнестрельное оружие, отвечать огнем.

2 марта на острове Даманском находились две группы китайских и две группы советских пограничников. Причем они расположились одна против другой на северной и южной оконечностях острова. Группы китайских и советских пограничников, находившиеся на северной оконечности острова, вошли в соприкосновение и стали толкать одни других, стремясь вытеснить соперников с острова. При этом случайно самопроизвольно выстрелила винтовка одного из советских пограничников. Пуля никого не задела.

Однако один из китайских пограничников, находившийся в составе южной группы, услышав выстрел, решил, что с советской стороны был открыт огонь. Поэтому он и начал вести прицельную стрельбу, убив «семь-восемь» советских пограничников…

Такова версия, услышанная мной в КНР.

По этому поводу можно высказать некоторые соображения. Прежде всего, вполне очевидно, что и китайская сторона признает, что первый выстрел на поражение, выстрел в наших пограничников, был сделан именно военнослужащим КНР. Далее, в этой версии признается также, что китайские военнослужащие получили приказ открывать огонь, применять оружие в ответ на стрельбу с нашей стороны. Наконец, у военнослужащих КНР оружие было заряженным. По сути дела, приказ, который получили военнослужащие КНР, давал им возможность, а в определенных ситуациях просто поощрял или провоцировал их на то, чтобы по своему усмотрению, т. е. не обращаясь за дополнительным разрешением к непосредственному начальнику, открывать огонь. Это был фактический переход от мира к войне, перевод хотя и напряженной, но мирной ситуации в ситуацию войны, когда стрельба рядовых солдат по противнику считается естественной и отвечающей планам и приказам высшего руковод-ства страны.

Добавим к этому, что часть военнослужащих КНР уже находилась в засаде еще до начала открытия огня. Кстати сказать, наши пограничники, находившиеся вместе с И. Стрельниковым, до того, как прозвучал первый выстрел, никуда не прятались и не сидели в засаде.

Никто из участников событий с нашей стороны не упоминал о том, что тогда же на острове Даманский было еще одно столкновение и что кто-то из наших пограничников произвел непроизвольный выстрел. Звук выстрела и мог послышаться находившемуся в нервном напряжении, сидевшему в засаде и настроенному соответствующим образом китайскому снайперу.

Из китайской версии следует также, что, начав стрелять «в ответ на одиночный выстрел», военнослужащий КНР произвел выстрелы по безоружным погранпредставителям, а китайской стороне было хорошо известно, что на такого рода переговоры наши люди всегда выходили безоружными. И далее этот китаец продолжал вести огонь из засады на поражение по другим советским пограничникам. Наши военные не могли мгновенно ответить на эту стрельбу, так как им нужно было, по крайней мере, зарядить автоматы и изготовиться к стрельбе. Нужно также подчеркнуть, что наши пограничники были захвачены врасплох и не были готовы к тому, что им придется заряжать оружие и вести огонь. Ситуация осложнялась еще и тем, что старший группы наших пограничников, начальник погранзаставы И. Стрельников пал первым от выстрела из засады. После этого кто-то из оставшихся должен был взять командование на себя и решиться отдать приказ об открытии огня.

В целом вполне очевидно, что с нашей стороны имелось совершенно определенное намерение не переводить столкновения пограничников на границе на новую стадию. Пограничники руководствовались приказом сверху продолжать переговоры погранпредставителей и в случае вынужденной необходимости ограничиваться исключительно применением мускульной силы, но никак не огнестрельного оружия. Более того, с нашей стороны никогда не отдавался приказ залечь в засаду и быть готовыми вести огонь на поражение по военнослужащим КНР на границе.

В связи с событиями на острове Даманском в марте 1969 г. необходимо высказать и некоторые соображения общего характера.

Граница между двумя странами была определена двусторонними договорами, причем на речном участке границы на карте, являвшейся приложением к соответствующему договору, красная линия, обозначавшая прохождение линии границы, была проведена по китайскому берегу. Следовательно, строго в соответствии с двусторонним договором о границе, все острова на пограничных реках, в том числе и остров Даманский, юридически являлись территорией нашей страны.

В 1964 г. во время консультаций между обеими сторонами по соответствующим вопросам (наша сторона полагала, что это «консультации по пограничным вопросам», а представители КНР считали их «консультациями по проблемам границ и территорий») советская сторона, выполняя решение, принятое лично Н. С. Хрущевым, согласилась с предложением китайской делегации во главе с заместителем министра иностранных дел Цзэн Юнцюанем о том, чтобы граница проходила, во изменение договорных документов, не по китайскому берегу пограничных рек, а по середине главного фарватера на судоходных реках и по середине реки на несудоходных реках.

Тогда же, в мае — июне 1964 г., обе делегации в Пекине на картах определили прохождение почти всей линии границы на ее восточной части, исключая участки, где мнения сторон относительно прохождения линии границы не совпадали (в частности, линию границы в районе города Хабаровска), и подготовили к подписанию соответствующие соглашения. Кстати, именно принципы, на которых они были составлены, и стали фундаментом тех соглашений о прохождении линии границы, которые были подписаны сторонами лишь почти тридцать лет спустя — в 1991 и 1994 гг.

К сожалению, в июле 1964 г. Мао Цзэдун в беседе с делегацией из Японии заявил на весь мир о том, что у Китая есть свой территориальный счет к СССР, который еще не предъявлен, причем это счет на полтора миллиона квадратных километров. Об этих полутора миллионах квадратных километров говорил и глава делегации КНР в начале упомянутых консультаций в Пекине в 1964 г.

Вследствие заявления Мао Цзэдуна вся работа по подготовке к подписанию документов и соглашений о прохождении линии границы была тогда, в 1964 г., свернута и прервана. Именно позиция Мао Цзэдуна не позволила уже тогда решить вопрос о прохождении всей линии границы за исключением участков, по которым стороны могли либо продолжать обмен мнениями, либо отложить решение до более благоприятной ситуации. Во всяком случае, тогда была упущена возможность сделать границу в основном спокойной; мало того, снизить остроту связанных с границей вопросов и, по сути дела, на неопределенно долгое время освободить наши двусторонние отношения от непомерно осложнявших их проблем границ и территорий.

Возникает предположение о том, что лидеры КПК-КНР пошли в 1964 г. на консультации с нашей страной, но в то же время между ними существовали разногласия по важным вопросам.

Общим в позициях двух главных в то время руководителей в Пекине, председателя ЦК КПК Мао Цзэдуна и председателя КНР Лю Шаоци, было согласие (для Мао Цзэдуна вынужденное, а для Лю Шаоци осознанное) с необходимостью проведения консультаций в сложившейся тогда обстановке. Общим для них в принципе был и теоретический взгляд на вопрос о границах и территориях применительно к нашей стране. Оба они полагали, что граница между нашими странами была определена «неравноправными» договорами.

Однако далее взгляды Мао Цзэдуна и Лю Шаоци, как мне представляется, существенно расходились. Мао Цзэдун полагал использовать консультации с СССР для того, чтобы сделать очередные шаги по пути фактического углубления противоречий между сторонами. Причем сделать это на официальном уровне, впервые после превозносившейся в течение 20 лет советско-китайской дружбы, поставить вопрос таким образом, чтобы в Москве поняли: несмотря на то что оба государства заявляют, что каждое из них является социалистической страной, однако одно из них, КНР, имеет и намерено в будущем при благоприятных для себя условиях предъявить исторический счет, территориальные претензии к другой социалистической стране — к СССР. Счет на полтора миллиона квадратных километров…

Иначе говоря, позиция Мао Цзэдуна состояла в том, чтобы, используя и такую возможность, пусть появившуюся в определенном смысле вынужденно, как консультации на границе, еще более углубить не только идеологические, но и межгосударственные противоречия. Сделать упор в отношениях между нашими народами и странами на проблему границ и территорий, оставив ее в подвешенном состоянии «на вечные времена» (или до того времени, пока Китай не накопит достаточно сил и не использует сложившуюся в мире ситуацию для того, чтобы пересмотреть «неравноправные» договоры с нашей страной о границе, «исправить несправедливость», «рационально» решить проблему возвращения в состав Китая земель, якобы «отторгнутых» у него нашей стороной, в том числе в годы существования СССР).

Позиция Лю Шаоци была иной. Лю Шаоци полагал необходимым одновременно с провозглашением ряда политических и идеологических установок, совпадавших с оценками Мао Цзэдуна, все же разделить такого рода принципиальные вопросы и практические вопросы. Лю Шаоци, очевидно, стремился к тому, чтобы, сделав соответствующие заявления, подтвердив принципиальную позицию, отложить эти принципиальные разногласия в сторону, возможно, на очень длительное время.

Одновременно Лю Шаоци стремился найти решение практических вопросов, пусть в первую очередь только вопросов, касавшихся прохождения линии границы. По этим вопросам, в случае согласия нашей стороны с предложенным китайской стороной в ходе этих консультаций принципом проведения линии границы по главному фарватеру на судоходных реках и по середине несудоходных рек, Лю Шаоци был готов подписать соответствующие соглашения. Таким образом, вопрос о территориях оставался бы в подвешенном состоянии, но это никак не сказывалось бы на практике двусторонних отношений, так как на местности обе стороны придерживались бы согласованной линии границы.

Позиция Лю Шаоци исключала из двусторонних отношений вопрос о возможности столкновений, тем более вооруженных столкновений, между нашими странами на границе. В Китае такая позиция удовлетворила бы очень многих людей, ибо при этом китайская сторона получала бы большую часть островов на пограничных реках и в отношениях между нами сохранялся бы мир.

Одним словом, Мао Цзэдун вел линию на обострение двусторонних отношений и на доведение спора из-за границ и территорий до любого накала, вплоть до вооруженных действий, а Лю Шаоци был за сохранение мира в наших двусторонних отношениях, за практическое снятие напряженности в связи с нерешенностью проблем границ и территорий.

Что же касается Н. С. Хрущева, то он тогда занял мудрую позицию, приняв предложение китайской стороны, благодаря чему оказалось возможным решить вопросы почти по всей границе, особенно в ее речной части. Н. С. Хрущев тогда удивил Мао Цзэдуна, который, вероятно, никак не рассчитывал, что Н. С. Хрущев пойдет на принятие предложения о проведении границы по главному фарватеру судоходных и по середине несудоходных рек, т. е. согласится на передачу КНР многочисленных островов, находящихся по китайскую сторону от фарватера и середины рек.

Но напоминаю, что Н. С. Хрущев и начинал и закончил свою политику в отношениях с континентальным Китаем, исходя из подхода, в соответствии с которым он снимал проблемы в наших отношениях. Можно вспомнить, что еще в 1954 г. при первой встрече с Мао Цзэдуном в Пекине Н. С. Хрущев согласился с решением в пользу китайской стороны вопросов, связанных с КВЖД, с Порт-Артуром и Дальним, а в 1964 г. он же принял китайские предложения о размежевании на пограничных реках, согласившись с тем, чтобы часть островов, ранее принадлежавших нашей стране, стали китайскими.

В годы «культурной революции» в КНР появились сообщения, судя по которым можно полагать, что предложение о проведении линии границы по главному фарватеру судоходных и по середине несудоходных рек были внесены делегацией КНР во главе с Цзэн Юнцюанем именно по указанию председателя КНР Лю Шаоци. Так Лю Шаоци чуть было не сорвал осуществление стратегических расчетов Мао Цзэдуна на то, чтобы обострить отношения с СССР до такой степени, чтобы в Вашингтоне приняли наконец решение об установлении отношений с Пекином.

Ситуация в ходе пограничных консультаций в результате инициативы Лю Шаоци и принятия ее Н. С. Хрущевым сложилась таким образом, что в мае-июне 1964 г. дело двинулось к подписанию соответствующих документов о прохождении линии границы. В перспективе могла быть заложена основа для подписания нового договора о границе между нашими странами, благодаря чему можно было бы вообще снять вопрос о границе и о территориальных претензиях с повестки дня и устранить эту проблему, угрожавшую нормальному состоянию наших двусторонних межгосударственных отношений.

Итак, Н. С. Хрущев занял тогда, вероятно, неожиданно для Мао Цзэдуна, мудрую позицию, сумел принять предложение китайской стороны, благодаря чему оказалось возможным решить вопросы почти по всей линии прохождения границы, особенно в ее речной части.

Мао Цзэдуна это не устраивало: вопрос о границе и о «территориальной задолженности» нашей страны Китаю он хотел оставить в «подвешенном состоянии». Ведь решение вопроса о прохождении линии границы снимало, по сути дела, весь вопрос о территориальных претензиях к СССР. Нас уже нельзя было бы трактовать как извечного «северного врага» Китая.

Как бы там ни было, а после некоторой паузы, вызванной временным замешательством Мао Цзэдуна, летом 1964 г. он практически прекратил консультации — после того как открыто, в заявлении, предназначенном для мировых средств массовой информации, заговорил о «территориальных претензиях» к нашей стране. По вине Мао Цзэдуна возможность мирного развития наших отношений и существенного продвижения на пути решения вопросов о границе была упущена.

К 1969 г. обстановка на границе становилась все более тревожной. Инциденты происходили все чаще, правда, при этом еще не применялось оружие. Если бы были подписаны соглашения, подготовленные в ходе консультаций 1964 г., тогда к 1969 г. не было бы и вопроса об островах на реках, в том числе и вопроса об острове Даманском. Он, кстати, отошел бы к Китайской Народной Республике.

Мина конфликта на Даманском, возможность возникновения вооруженного столкновения там была заложена именно заявлением Мао Цзэдуна о территориальном счете к нашей стране в 1964 г.

В отношениях между сторонами, каждая из которых обладает самоуважением и чувством собственного достоинства, строго относится к вопросу о своем суверенитете, изменения границы могут происходить не путем давления, применения силы или фактического изменения ситуации на местности, но только на основании юридических документов, при согласии с ними обеих сторон. Поэтому наша сторона была готова в любой момент вернуться за стол пограничных переговоров и вести их на основе уже согласованных принципов, в частности, принципа проведения линии границы по главному фарватеру на судоходных и по середине несудоходных рек. Но естественно, продолжала охранять существовавшие в то время в соответствии с двусторонними договорами границы.

Именно на этом основании наши пограничники делали устные представления своим коллегам из КНР, когда речь шла о появлении пограндозоров соседей на острове Даманском. Во время очередной встречи таких пограндозоров и произошли трагические события, описанные выше.

Необходимо также сказать, что никто в Москве, ни высший руководитель, в то время Л. И. Брежнев, ни другие лидеры, не исходили из того, что на советско-китайской границе возможно применение оружия; во всяком случае, они полностью исключали применение оружия с нашей стороны. В соответствии с указаниями из Москвы политическая работа с пограничниками проводилась в том духе, что, несмотря на обострение двусторонних отношений, особенно в сфере идеологии, армия КНР, ее погранвойска, это все-таки рабоче-крестьянская армия, которая никогда не будет стрелять в своих братьев по классу — наших рабочих и крестьян, одетых в военную форму.

В Москве, в ЦК партии, никто не желал ни слышать, ни верить в то, что со стороны КНР может быть применено оружие, начата стрельба. Поэтому события 2 марта 1969 г. прозвучали как гром среди ясного неба, потрясли наших руководителей. Я вспоминаю, как один из опытных специалистов по Китаю, работавший в ЦК партии, чуть ли не на следующий день в разговоре со мной говорил, что до 2 марта он никогда не поверил бы, что китайцы будут стрелять в нас на границе.

Эти события потрясли не только руководителей, но и весь народ. Этот факт еще и сегодня не до конца учитывается и в нашей стране и за ее пределами.

В нашем сознании должен был произойти подлинный переворот. Ведь и в обыденном сознании, и в рассуждениях руководителей страны (к тому времени Н. С. Хрущева уже не было в их числе пять лет) не подвергалась сомнению мысль о том, что существует коренное различие в отношениях между социалистическими странами и в отношениях между социалистическими и капиталистическими странами. Война представлялась возможной для социалистических стран только со странами капиталистическими, но никак не между социалистическими странами. Сама мысль об этом просто не существовала в сознании людей в СССР. Все у нас полагали, что в отношениях двух социалистических государств немыслима не только война, но даже недопустима сама мысль о применении оружия друг против друга. Оружие можно было применять, как тогда полагали в нашей стране на уровне обыденного сознания, только против внешнего врага, которым никак не могла быть социалистическая страна. А внешними врагами могли быть только капиталистические государства. Поэтому применение оружия — это то, что никак не соотносилось в нашей стране с разногласиями между нашей страной и КНР.

Свою роль играла также мысль о том, что тогдашний руководитель КПК-КНР Мао Цзэдун — это человек хотя и «с загибами», но одной с нами идеологии, марксист, коммунист, а следовательно, все отношения с ним большинство людей в нашей стране видели до 2 марта 1969 г. как отношения в семье, где возможны ссоры, но никак не возможна и немыслима война.

События 2 марта разрушили в СССР, в нашем народе прежнее представление о Мао Цзэдуне и его приверженцах, о характере наших двусторонних отношений. Вот тут-то и возникло ощущение, что со стороны Мао Цзэдуна и его последователей нам может грозить опасность войны. До этого таких мыслей в нашем сознании просто не было. Эти мысли усиливались при воспоминании о заявлении того же Мао Цзэдуна, сделанном еще в 1964 г.: Китай, дескать, еще не предъявлял нашей стране «счет» в полтора миллиона квадратных километров территории. Эти слова Мао Цзэдуна стали по-иному восприниматься после событий на острове Даманском в 1969 г.

Так Мао Цзэдун сделал два шага, которые нанесли огромный урон нашим двусторонним отношениям и создали такое недоверие к Мао Цзэдуну и его последователям, которое до сих пор сохраняется в сознании людей в нашей стране.

Необходимо повторить, что до событий на острове Даманском в марте 1969 г. народ нашей страны воспитывался в том духе, что с точки зрения марксизма-ленинизма война между социалистическими странами недопустима, немыслима, исключается. Мало того, война с Китаем, применение оружия в отношениях с Китаем исключались из ментальности нашего населения полностью, ибо к таким выводам нас тогда подводило наше видение истории отношений с Китаем. У нас господствовало представление, что мы до той поры никогда не воевали с Китаем. Напротив, мы вместе сражались с ним против агрессоров, особенно японских. Люди в нашей стране не допускали и мысли о том, что возможна стрельба на китайской границе.

Своими действиями в марте 1969 г. Мао Цзэдун вызвал и у нас мысль о возможности войны между нашими странами. И не случайно сразу же после начала стрельбы на границе 2 марта 1969 г. Л. И. Брежнев спросил у начальника пограничных войск (в то время В. А. Матросова), не означает ли это, что возможна война. В. А. Матросов ответил, что, судя по имеющимся у пограничников данным, война невозможна. Л. И. Брежнев мог вздохнуть спокойно и ориентироваться пока на вооруженные провокации со стороны КНР на границе, но не более того. Однако сама постановка Л. И. Брежневым такого вопроса свидетельствовала о том, что в его сознании происходил переворот; ему тоже пришлось задумываться об опасности и возможности нападения на нас, войны против нас со стороны Мао Цзэдуна.

Думаю, что после этих событий Л. И. Брежнев еще больше укрепился в своей мысли о том, что с Мао Цзэдуном нужно ухо держать востро, что Мао Цзэдун — это маньяк. Иначе говоря, его действия могут быть иррациональными даже тогда, когда речь идет о самых серьезных проблемах международных отношений, мировой политики. Возможно, что именно эта акция и подвигла Л. И. Брежнева на то, чтобы взять курс на разрядку в отношениях с США и на достижение согласия с президентом США по вопросу о том, что главная задача двух мировых лидеров, руководителей СССР и США, состояла в то время в том, чтобы не допустить мировой войны. С Мао Цзэдуном, как верно почувствовал Л. И. Брежнев, о такой договоренности не могло быть и речи.

Возвращаясь к событиям 60-х гг., нужно также сказать, что некоторые китаеведы предупреждали руководителей СССР о возможности открытия со стороны КНР огня на границе, а потому думали о необходимости проведения загодя переговоров с Пекином, с тем чтобы довести до сведения китайских руководителей, что мы предвидим возможные их действия и поэтому предлагаем обеим сторонам еще раз задуматься и предпринять меры для того, чтобы, несмотря на разногласия по вопросам, касающимся границ и территорий, несмотря на идейные и политические разногласия иного толка, ни та, ни другая сторона не применяла оружие, чтобы война между нами исключалась на вечные времена. К сожалению, в высшем руководстве в Москве не нашлось людей, которые прислушались бы к такого рода предупреждениям.

Осенью 1967 г. и в январе 1969 г. я дважды пытался предупредить о возможном применении оружия с китайской стороны на нашей границе. К несчастью, эти предупреждения вязли в бюрократическом песке.

И наши руководители, и наше население, за исключением немногих людей, понимавших грозившую опасность, исходили из того, что ничего делать в этом отношении не нужно, что все равно стрельбы на границе не будет.

После того как в марте 1969 г. произошли вооруженные столкновения на острове Даманском, картина событий представлялась следующим образом.

Мао Цзэдун, обладавший абсолютной властью в КНР и в КПК (напомним, что это был самый разгар «культурной революции» в Китае), санкционировал применение огнестрельного оружия на границе. Он взял курс на то, чтобы пролитой кровью разделить два наших народа. За Мао Цзэдуном следовал Чжоу Эньлай. В листовках, распространявшихся в то время в Пекине, приводилось его высказывание о том, что «пограничная война» с СССР возникнет раньше, чем война КНР с США. Так Чжоу Эньлай, с одной стороны, готовил почву для перемен в отношениях Пекина и Вашингтона и, с другой стороны, делал как бы обычной мысль о войне между нашими двумя странами.

В Москве общепринятой была мысль о том, что в стране, где у власти находится коммунистическая партия, только ее высший руководитель может принять решение о применении огнестрельного оружия на границе, о начале «пограничной войны». В нашей стране не было сомнений в том, что начало стрельбы на границе было санкционировано Мао Цзэдуном. Следовательно, только он и мог отдать приказ о ее прекращении.

Прямой путь к Мао Цзэдуну был невозможен, но, с точки зрения части руководителей в Москве, существовала возможность обратиться к его ближайшему помощнику в международных делах, к главе правительства КНР Чжоу Эньлаю.

В то время первым лицом в Москве был Л. И. Брежнев, который, очевидно с умыслом, отдавал как бы на откуп Председателю Совета Министров СССР А. Н. Косыгину реализацию очередных шагов в отношениях с КНР. Вероятно, А. Н. Косыгин думал, что возможность встречи и переговоров с Чжоу Эньлаем остается. При этом А. Н. Косыгин считал главной целью немедленное прекращение стрельбы на границе с обеих сторон.

Столкновения с применением оружия в районе острова Даманский имели место 2 и 15 марта 1969 г., а во второй половине марта А. Н. Косыгин вызвал в свой рабочий кабинет в Кремле одного из сотрудников аппарата ЦК КПСС, который хорошо владел китайским языком, и велел ему позвонить по еще формально сохранявшейся «горячей линии» телефонной связи с Пекином. Алексей Николаевич Косыгин сказал, что он хотел бы поговорить с главой правительства КНР Чжоу Эньлаем.

Это означает, помимо всего остального, что после осмысления произошедших событий руководители в Москве первыми показали, что они хотели бы прекращения стрельбы на границе и начала переговоров. Они сделали этот шаг, несмотря на уверенность в том, что вина за начало применения огнестрельного оружия лежит на Мао Цзэдуне.

Когда прозвучал звонок из Москвы, дежурный, находившийся у телефонного аппарата в Пекине, выслушал изложение слов А. Н. Косыгина. После паузы прозвучал ответ, что «с советскими ревизионистами нам не о чем разговаривать».

А. Н. Косыгин, которому были переведены эти слова, велел повторить его запрос о разговоре с Чжоу Эньлаем, подчеркнув, что Председатель Совета Министров СССР хотел бы поговорить с Премьером Госсовета КНР. Из Пекина прозвучал тот же ответ.

Так попытка Москвы вступить в переговоры была отвергнута Пекином.

Прошло немного дней после этой неудачной попытки, и несколько человек в Москве (в том числе и автор) обратили внимание на то, что Линь Бяо, единственный в то время заместитель председателя ЦК КПК Мао Цзэдуна, выступая с докладом на IX съезде КПК в начале апреля 1969 г., сделал совершенно неожиданный шаг. Он раскрыл и перед всем миром, и перед населением Китая, и перед партией, не говоря уже о руководителях КПК-КНР на всех уровнях, тот факт, что после вооруженных столкновений на советско-китайской границе в марте 1969 г. Москва — в лице второго человека в государстве, главы правительства! — обратилась в Пекин с предложением обменяться мнениями по линии «горячей связи». Иначе говоря, Линь Бяо оповещал, что Москва хочет прекращения огня на границе.

Из этого можно было сделать вывод о том, что Линь Бяо не только сам не отдавал приказа о начале стрельбы на границе, но и был заинтересован в том, чтобы снять с себя всякую возможную ответственность и за начало, и за продолжение такого рода инцидентов. Более того, Линь Бяо проявил заинтересованность в том, чтобы предать гласности тот факт, что, несмотря на предложение Москвы, стрельба не прекратилась и переговоры между сторонами не начались.

По сути дела, Линь Бяо показывал, что он бы предпочел переговоры с Москвой продолжению вооруженных столкновений на границе. Он как бы выгораживал Мао Цзэдуна и прозрачно намекал, что ответственность за доведение отношений до такого уровня и за отказ от переговоров с Москвой ложится на Чжоу Эньлая. Хотя в КПК для всех ее руководителей было очевидно, что Линь Бяо в данном случае осуждает действия не только и не столько Чжоу Эньлая, сколько Мао Цзэдуна, без санкции которого Чжоу Эньлай не делал ни одного шага.

Кстати сказать, в то время некоторым китаеведам в Москве, и мне в том числе, представлялось, что некоторые военачальники в КНР — маршалы Чжу Дэй и Пэн Дэхуай, которые всегда выступали за исключительно мирные отношения, прочные отношения военного сотрудничества, не допускали и мысли о возможности военного столкновения между нашими странами и тем более были против войны между Китаем и СССР.

Выступление Линь Бяо также показывало, что в руководстве КПК-КНР в то время шла серьезная борьба по вопросу о том, как строить отношения с нашей страной и с США. И если Мао Цзэдун и его внешнеполитическая тень Чжоу Эньлай полагали, что главная цель состояла тогда в изменении характера отношений между Пекином и Вашингтоном, в нормализации и налаживании этих отношений, причем в случае необходимости и за счет пролития крови на советско-китайской границе, то Линь Бяо полагал, и это следовало, в частности, из его доклада на IX съезде КПК, что спор с Москвой — это ссора в своей социалистической семье, пусть серьезная, но среди своих. Тогда как с США у КНР, у социалистического государства, существуют несомненно более серьезные противоречия, чем с СССР. Линь Бяо мог соглашаться и на нормализацию отношений с США, но при известных условиях.

Таковы были в то время позиции Линь Бяо и Чжоу Эньлая, их взгляды на отношения с нашей страной.

В связи с этим можно вспомнить о случае, свидетелем которого я был в 1965 г. во время визита А. Н. Косыгина в Пекин. Разговаривая на аэродроме с встречавшим его Чжоу Эньлаем, А. Н. Косыгин, в частности, спросил: «Мы, в Москве, знаем вас; знаем товарища Мао Цзэдуна. А кто такой этот Линь Бяо?» Тогда этот вопрос остался практически без ответа. И вот спустя четыре года А. Н. Косыгин, после неудачной попытки поговорить с Чжоу Эньлаем и спустя короткое время после появления доклада Линь Бяо, мог попытаться по-новому ответить на свой же вопрос.

До событий на Даманском граница с Китаем не была укреплена. В наших газетах того времени приводился характернейший факт: во время мартовского боя ящики с патронами подвозили к заставе у острова Даманский окрестные крестьяне на дровнях.

После 2 марта 1969 г. перестрелки и бои местного значения на границе продолжались. При этом применение оружия на границе с нашей стороны было поставлено в Москве под строжайший контроль. Было дано распоряжение открывать огонь, причем из специально и точно оговоренных огневых средств, только после получения разрешения на это от имени руководства ЦК КПСС. Поэтому перед началом ответной стрельбы с нашей стороны всегда была некоторая «пауза»… В Пекине, очевидно, прекрасно понимали, каков механизм принятия решений в Москве и как это связано с применением оружия нашей стороной.

Огонь на острове Даманском прекратился 15 марта 1969 г., сразу же после того, как с нашей стороны впервые была применена система залпового огня «Град». При этом китайская сторона понесла большие потери. Очевидно, что после этого из Пекина поступил приказ больше не открывать стрельбу в районе острова Даманский.

Мне представляется, что Мао Цзэдун сначала теоретически открыл путь к применению оружия против нашей страны, ввел в теоретический и идеологический арсенал своей партии мысль о допустимости войны против СССР. Затем он санкционировал применение огня на границе. Мао Цзэдун взял курс на подготовку к войне.

В Пекине в 1966–1967 гг. на стенах домов можно было прочитать призывы типа: «СССР — наш враг!» В непосредственной близости от посольства СССР в КНР вывешивались многочисленные лозунги воинственного националистического содержания. В типичной дацзыбао будущие врачи, студенты Пекинского института китайской медицины писали:

Это плоды воспитания в духе идеи Мао Цзэдуна о допустимости войны против нашей страны, о подготовке к ней. Мао Цзэдун полагал, что нужно пролитой кровью разделить наши народы и нации. Он во всем этом виноват. Он виновен и в начале стрельбы, и в том, что допустил войну в теории, и в подготовке населения Китая к войне. Все, что толкуется как усиление наращивания вооруженных сил нашей страны на границах с КНР, что происходило после событий на острове Даманском, — это реакция на поворот в наших отношениях, это сугубо оборонительные меры. С нашей стороны никогда не допускалась мысль о возможности первого удара по китайским позициям и вообще о широкомасштабных наступательных действиях.

В КНР на ситуацию смотрели, конечно же, по-иному. Прежде всего там исходили из того, что существуют противоречия между национальными интересами наших стран, противоречия по вопросу о границе, о территориях и их принадлежности, в частности, по вопросу договоров о границе. За исключением Нерчинского договора 1689 г., в Пекине договоры о границе считали «неравноправными»; хотя именно Нерчинский договор был подписан представителями нашей страны под военным давлением; тогда русские были вынуждены поступиться своей территорией.

В Пекине полагали, что «воля народа» — это выше «несправедливых» и «неравноправных» договоров. Себя же Мао Цзэдун и его коллеги по руководству считали единственными выразителями воли китайского народа. На самом деле это была позиция прежде всего самого Мао Цзэдуна, так как народ при нем своего слова сказать не мог, не имел такой возможности. Во всяком случае, мне представляется, что китайский народ, если бы ему дали возможность подумать, разобраться в ситуации и верно понять свои коренные интересы, безусловно, выступил бы за мир, против применения оружия в отношениях с нашей страной.

Мао Цзэдун внедрил у себя в окружении, в руководстве партии, затем в самой партии и в стране мысль о допустимости применения оружия в отношениях с СССР, мысль о допустимости войны против нашей страны. В этом его отличие от руководителей нашей страны, которые, при всех прочих равных условиях и их недостатках, такой мысли не допускали.

Мао Цзэдун хотел доказать и себе, и своей партии, и своему народу, и окружающему миру, в первую очередь США, что он и его государство полностью свободны и независимы от отношений с Москвой; более того, что в Пекине видят в Москве врага, военного противника. Мао Цзэдун считал необходимым сделать это в связи с тем, что главной задачей внешней политики в то время он полагал изменение характера отношений с Вашингтоном, вывод КНР в число собеседников США на межгосударственном уровне, выход Пекина на мировую арену как совершенно самостоятельной силы, которая играла бы там свою роль, имея продвинутые межгосударственные отношения с Вашингтоном и — новые, отстраненные отношения с Москвой.

Мао Цзэдуну нужен был неопровержимый аргумент, который стал бы последней гирей на той чаше весов, которая склонила бы руководителей и общественное мнение США в пользу отказа от взгляда на КНР как на марионетку Москвы и в пользу установления контактов и связей между Вашингтоном и Пекином.

Мао Цзэдун держал все нити руководства партией и государством в своих руках. Никто, в том числе и Линь Бяо, не мог отдавать приказы по таким вопросам, как применение оружия на границе, не получив санкции Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун одобрил все то, что произошло на острове Даманском в марте 1969 г. Более того, на уже упоминавшемся IX съезде КПК, где выступал с докладом Линь Бяо, Мао Цзэдун единственный раз за все время съезда встал и начал аплодировать после выступления делегата, которого тогда называли «героем боев» на острове Даманском, — военнослужащего Сунь Юйго. Мао Цзэдун демонстративно, на глазах у всего съезда партии, пожал руку Сунь Юйго.

Мао Цзэдун полагал, что главной цели он уже достиг.

Действительно, трудно переоценить значение того факта, что Мао Цзэдун разделил пролитой кровью себя и Москву. Именно после этого произошло изменение настроений и в США. Начиная с этого времени в США уже не смотрели на Пекин как на открытого или тайного, но союзника Москвы. Именно с этого момента в США полагали возможным начать новые отношения с Пекином, новые отношения двух мировых держав.

Тем не менее события развивались, жизнь не останавливается… После событий на острове Даманском Мао Цзэдуну представлялось необходимым воздействовать на Вашингтон уже и с помощью такого рычага, как демонстрация возможности или даже начала новых переговоров с Москвой по вопросу о границе и территориях или по вопросам о прекращении огня на границе и сохранении на ней статус-кво. Ведь Мао Цзэдун не мог не учитывать подспудного отрицательного отношения к стрельбе на границе с СССР, которое существовало среди части руководителей КПК-КНР и среди китайского населения, хотя и не могло тогда прорываться наружу. Были сделаны кое-какие шаги в направлении начала переговоров, которые предварялись встречей А. Н. Косыгина и Чжоу Эньлая в октябре 1969 г. в пекинском аэропорту.

Но и сама эта встреча, и переговоры — особая тема, которую мы детально рассмотрели выше, во второй части книги.

Здесь же представляется необходимым и логичным предложить мою версию завершения событий 1969 г. на советско-китайской границе.

Это произошло в августе 1969 г.

На западном участке тогдашней советско-китайской границы, в районе Жаланашколь, за тысячи километров от острова Даманский, имелся участок земли, на принадлежность которого взгляды сторон расходились. С точки зрения нашей стороны, китайцы претендовали там на часть нашей территории с небольшой возвышенностью в центре. С точки зрения китайцев, это был участок территории, который они считали своим.

15 августа 1969 г. военнослужащие КНР перешли линию границы и заняли этот участок. Очевидно, основываясь на предыдущем опыте, т. е. полагая, что наша сторона будет предпринимать действия только после доклада в Москву и получения соответствующей санкции, китайцы начали рыть окопы на упомянутой возвышенности, а затем заняли там огневые позиции.

Неподалеку от границы стоял регулярный полк нашей армии. Командир полка, не запрашивая указаний из Москвы и не дожидаясь их, хотя и доложив соответственно по команде о том, что произошло нарушение границы, приказал немедленно пустить в ход бронемашины и взять в кольцо упомянутую возвышенность с отрытыми на ней окопами. Это было выполнено. В результате боя и применения оружия погибли десятки военнослужащих КНР.

Представляется, что быстрота, с которой в данном случае действовала наша сторона, произвела должное впечатление в Пекине. Инцидент очень быстро «закрыли»; стремление сделать это ощущалось даже при передаче гробов с трупами погибших китайской стороне; это было сделано максимально корректно в сложившейся ситуации.

После этого случая стрельбы на границе больше не было.

Собственно говоря, так и закончились события на советско-китайской границе в марте-августе 1969 г. Вполне очевидно, что тут совпало многое; в частности, все возрастающее намерение и заинтересованность обеих сторон перевести ситуацию на новые рельсы, завершить этап применения оружия на границе.

Из того, как начались и как закончились события 1969 г. на советско-китайской границе, можно сделать некоторые выводы.

Прежде всего хотелось бы, чтобы обе стороны пришли к твердому и неизменному убеждению: никогда в будущем нельзя допускать применения оружия одной стороной против другой стороны на нашей границе. В наших двусторонних отношениях должен царить вечный мир, как бы ни складывались наши политические, идеологические, межгосударственные отношения. Мир в отношениях России и Китая — это главный принцип в двусторонних отношениях. Это — первое требование национальных интересов России и Китая. Оно выше любых возможных расчетов, связанных с «территориальными претензиями и притязаниями».

Далее, всегда должна существовать линия связи между нашими столицами, между нашими руководителями, которая позволяла бы в любых условиях вести переговоры и обмениваться мнениями; нельзя допускать разрыва в связях между лидерами и столицами обеих стран.

Очевидно, что должна существовать также договоренность или общее понимание того, что пограничники обеих сторон в самой сложной ситуации должны быть уверены в том, что ни та, ни другая сторона не применит оружие, а доложит в столицу и будет ждать решения от переговоров между правительствами обеих стран.

Еще один вывод, по моему мнению, состоит в том, что обеим сторонам необходимо, в конце концов, решить вопрос о границах и территориях. Необходим юридический документ — Договор о границе между нашими странами, который был бы всеобъемлющим, закрепил бы не только линию прохождения границы, но и общее понимание обеих сторон, состоящее в том, что в отношениях между нами больше нет и никогда не будет вопроса о несправедливых или неравноправных договорах, что этот вопрос стороны решили окончательно, что с точки зрения международного права стороны не имеют и не будут иметь одна к другой никаких территориальных претензий.

Только при этих условиях отношения между нашими странами могут обрести надежную основу, только в этом случае вопрос о характере договоров, подписанных в прошлом, отошел бы в историю в связи с подписанием нового договора о государственной границе, заменяющего все ныне существующие договоры. Только тогда этот вопрос действительно перейдет в категорию историко-теоретических проблем и не будет мешать нашим двусторонним отношениям, а главное, не будет представлять собой, как это есть до сих пор, вечную занозу в наших отношениях, не будет вызывать чувств взаимного недоверия в наших двусторонних отношениях.

Возможен вариант: если стороны не готовы подписать упомянутый договор, можно было бы пока ограничиться торжественным заявлением каждой из сторон перед ООН об упомянутой договоренности или об упомянутых принципах.

В 1999 г. в России, довольно неожиданно для многих, широко отмечалось 30-летие событий 1969 г. на советско-китайской границе, особенно событий на острове Даманском. Этому посвятили свои передачи и телевизионные каналы, и радио, и газеты.

На границе, на заставе имени Ивана Стрельникова, состоялась памятная церемония. К памятнику Ивану Стрельникову были возложены венки. Приезжали участники событий, родственники погибших. Демонстрировалась кинохроника тех лет.

Один из участников боев на острове Даманском, ныне генерал Бабанский подчеркивал, в частности, что он и его товарищи были недовольны действиями нашего министерства иностранных дел в связи с событиями на границе.

Пограничник, один из тех, что служат сегодня на заставе имени Стрельникова, с горечью говорил, что он и его товарищи предпочли бы, чтобы остров Даманский в результате пограничных переговоров остался бы нашей территорией. Хотя бы потому, что он — символ событий, во время которых погибли наши пограничники и был дан отпор посягательствам на нашу землю.

Представитель МИД РФ в заявлении перед представителями средств массовой информации, отвечая на вопрос об отношении к тем событиям, сказал, что наши пограничники защищали рубежи нашей родины и что лучшей памятью об этих событиях будет укрепление и дальнейшее развитие хороших отношений между нашими странами.

Почему отмечалась 30-я годовщина этих событий в России?

Прежде всего потому, что еще живы участники тех событий, родные и близкие погибших в тех боях, живы люди поколения, которое само пережило это время.

Но обстановка на границе и в настоящее время требует большого внимания; приходится тщательно следить за ее нарушителями со стороны соседнего государства; при этом и в 90-х гг. были случаи применения нарушителями границы оружия против наших пограничников, в том числе со смертельным исходом.

Кроме того, население приграничных районов нашей страны особенно недовольно поведением граждан КНР на нашей территории, даже тем, что в некоторых приграничных районах по нашу сторону границы их находится, по мнению нашего населения, слишком много.

Очевидно, что здесь сказывается и вполне естественное обострение национальных чувств в России в нынешние годы, когда наша страна ослаблена. Население беспокоится под напором реалий сегодняшней жизни и характера наших двусторонних отношений на том уровне, на котором рядовым гражданам России, в том числе пограничникам, работникам других силовых структур, правоохранительных органов и т. д., особенно в приграничных районах, приходится с этим сталкиваться.

Наши люди беспокоятся и в связи с тем, что в соответствии с соглашениями, навязанными нам китайской стороной и принятыми ответственными руководителями России, в стокилометровой полосе по нашу сторону границы наша оборонная мощь ослабляется, военные городки опустели, стоят разрушенные и разграбленные. А по ту сторону границы, в Китае, продолжается укрепление военных сил, прокладываются шоссе, строятся армейские сооружения.

Нам нужен договор о границе. Нам нужна уверенность в том, что Пекин не будет предъявлять территориальных претензий к нам. Нам нужно юридическое закрепление отказа соседей от их территориальных претензий. Это было бы реальным вкладом в укрепление столь необходимого людям международного порядка. Это составило бы новую прочную основу наших двусторонних отношений.

Пока же, с точки зрения международного права, такой основы наши отношения еще не имеют, что и порождает опасения и неуверенность у людей в нашей стране.

Необходимость создания прочной, вечной юридической основы наших двусторонних отношений — подписание нового договора о границе между Россией и Китаем, диктуется в значительной степени и тем глубоким поворотом в сознании наших людей, который произошел в связи с событиями 1969 г. на острове Даманском.

Речь идет о поисках путей к осознанию коренных и первостепенных национальных интересов, их примирению и нахождению взаимопонимания между нашими двумя странами.