"Астрид Линдгрен. Расмус, Понтус и Глупыш " - читать интересную книгу автора

взбитых сливок. Даже полицейский участок, который Расмус видел из окна,
по-домашнему уютно целиком зарос душистой жимолостью и, казалось, не так уж
сильно нагонял страх, как можно было ожидать от полицейского участка. Будь у
Расмуса с собой бинокль, он, пожалуй, увидел бы в кабинете дежурного и
своего отца. Но нет, такого мощного бинокля, наверное, и не существует. И
это хорошо, потому что в таком случае у папы был бы такой же, а именно
сейчас Расмус считал, что ему лучше находиться подальше от отцовских глаз.
Он посмотрел вниз на улицу. Вот бы туда сейчас! Сегодня весенняя
ярмарка, и толпы людей высыпали на улицу... Какая жалость, что приходится
сидеть тут зря, когда можно столько сделать, будь ты свободен! А в
довершение всего послышалась музыка - возле ярмарочной площади гремел
духовой оркестр. Празднично-торжественные звуки сделали солнечный свет еще
более ярким, а небо - еще более радостно-голубым. Все ребята на улице тотчас
кинулись бежать к площади, словно стадо телят с тормозом на хвосте.
Ну да, в Народной школе сегодня свободный день! Душа Расмуса
преисполнилась досады. Слишком поздно он понял, что следовало бы пойти
учиться в Народную школу, а не дать соблазнить себя гимназией. Он внезапно
почувствовал, что от всей души ненавидит эти высокопоставленные учебные
заведения и всех учителей. Они - просто надсмотрщики, всячески мешающие тебе
веселиться.
Но тут он допустил явную несправедливость. И среди учительского
сословия, оказывается, нашлись благородные люди. Старый кроткий ректор
Вестанвикской гимназии, вероятно, тоже обратил внимание на майское солнце,
светившее на редкость ярко, и на то, что в городе ярмарка. И поэтому ему
вдруг пришла в голову наисчастливейшая мысль. В ту самую минуту, когда
Расмус так несправедливо оценил всю учительскую корпорацию, он как раз
послал во все классы вестницу с коротенькой запиской, в которой своеобразным
почерком ректора были нацарапаны следующие удивительные слова: "По причине
перемены погоды два последних урока отменяются".
А принес эту весть в младшие классы не кто иной, как старшая сестра
Расмуса - Патриция, по прозвищу Крапинка. Ей было шестнадцать лет, она
училась в одном из старших классов гимназии, но, несмотря на это, промчалась
через коридор младших с такой быстротой, что лошадиный хвостик на ее
белокурой головке разлетелся во все стороны. Расмус понадеялся было, что
обознался. Старшие сестры - почти последние на свете, с кем хочешь
встречаться, когда тебя выгоняют из класса. Но Крапинка была самая что ни на
есть настоящая, и она уже обнаружила, что фигурка в синих брюках и клетчатой
рубашке, фигурка, сидевшая в оконной нише и пытавшаяся принять такой
непринужденный вид, - не кто иной, как ее ненаглядный младший брат, которого
она так любила и с которым так часто ссорилась.
- Что ты здесь делаешь? - строго спросила Крапинка.
- Гуляю на свежем воздухе и бреюсь, - ответил Расмус. - А ты?
- Не прикидывайся дурачком! Что ты здесь делаешь? Отвечай!
- Размышляю! - сказал Расмус. - Сижу и размышляю. Приказ магистра!
На лице Крапинки появилось удивленное выражение.
- Вот как? О чем же ты размышляешь, позволь спросить?
- Не твое дело! - ответил Расмус. - По крайней мере не об Йоакиме, о
котором некоторые думают утром, днем и вечером.
Крапинка фыркнула и исчезла в классной комнате первоклашек.
Вскоре оттуда послышался мощный грохот, крики величайшего ликования, и