"Юджин Линден. Обезьяны, человек и язык " - читать интересную книгу авторатом, - говорит он, - что смысл увиденного понят человеком, а он приписывает
эту способность обезьяне". Речь идет об интерпретации такого, например, "высказывания" шимпанзе, как "вода птица". Если наблюдатель хочет видеть здесь фразу "лебедь - водяная птица", то никто не может помешать ему в этом, но никто и не в состоянии доказать, что обезьяна имела в виду именно это. Сомнения Терраса разделяет и упоминавшийся мною Румбо из Университета штата Джорджия. В свете сказанного можно думать, что Линден несколько преувеличивает значимость экспериментов с "говорящими" шимпанзе, рассматривая их в качестве провозвестников грядущей "научной революции". В связи с этим необходимо упомянуть еще об одном важном источнике возможных недоразумений, которые сплошь и рядом возникают при обсуждении темы о так называемых "языках" животных и от которых, к сожалению, не вполне свободна книга Ю. Линдена. Как указывал известный советский лингвист В.А. Звегинцев, язык человека выполняет две тесно связанные, но не идентичные функции. Первая из них - мышление, вторая - коммуникация. Соответственно "язык" в общем, житейском смысле включает в себя собственно "язык", который есть не что иное, как система символического описания внешнего мира, и "речь", служащую для реализации языковых символов в акте общения. Это весьма принципиальное подразделение в той или иной степени подразумевается в главах 3, 4, 9, 10 и 11 этой книги, где говорится о сопряженной эволюции интеллекта и человеческого языка, но почти полностью теряется в главе 18, посвященной выступлениям участников симпозиума Общества по изучению поведения животных. В интервью, взятых у П. Марлера и X. Сарлза, автор книги попадает в ловушку самых поверхностных аналогий между языком человека и "языками" животных. Подчеркивая чисто внешнее сходство некоторых черт коммуникации у человека и принципиальной особенности речи, суть которой в том, что она есть внешняя проекция особых мыслительных возможностей и процессов, свойственных исключительно человеку. Перед нами весьма обычное заблуждение, в соответствии с которым несомненные способности ближайшего родича человека - шимпанзе к элементарному языковому поведению рассматриваются уже не только и не столько в качестве доказательства исключительных возможностей психики антропоидов, сколько для подтверждения никак не вытекающей отсюда мысли о реальности существования языков, в чем-то подобных человеческому, у животных, не родственных антропоидам и человеку (например, у дельфинов). Вот главный порок, столь характерный для многих попыток сопоставления языка человека и "языков" животных, когда такие попытки предпринимаются не биологами. При этом, как писал В.А. Звегинцев в книге "Теоретическая и прикладная лингвистика" (М.: Просвещение, 1968, с. 175), "..."языки" животных обычно выступают хаотически сваленными в одну кучу. Это молчаливо предполагает, что они не могут иметь качественных различий между собой и при противопоставлении человеческому языку выступают как однородная масса". Хотя Ю. Линден и упоминает о разнообразии способов общения у пчел, рыб, птиц и млекопитающих, эта мысль, как мне кажется, недостаточно развита в дальнейшем - в частности там, где автор, апеллируя к успехам Уошо, стремится "реабилитировать" умственные способности животных вообще, а не только человекообразных обезьян. Все сказанное, разумеется, ни в коей мере не перечеркивает того научного интереса, который вызывают у биологов, психологов и лингвистов |
|
|