"Эдуард Лимонов. Лимонов против Жириновского " - читать интересную книгу автора

развороченной, чудовищные котлованы и траншеи обросли ледяными сталактитами
и сталагмитами, над всей этой территорией стоял адский пар, целое облако.
Пересекая по деревянным мосткам этот мерзкий холодный пейзаж, из котлована
из льда и глины выпирали какие-то немыслимой толщины трубы, я, помню,
подумал, что так же разворочена и брюхом кверху лежит во льду и грязи
Россия. На Сретенке оказалось, что я напрочь позабыл топографию этого района
Москвы. Между тем, я провел здесь часть жизни. Я обитал в свое время (два
раза) на Уланском переулке, тотчас после свадьбы жил я там с молодой женой
Еленой в мастерской художника Бачурина, а до этого обитал в 1968 году в
здании школы, в квартире бывшего директора. Где-то здесь же, на Луковом
переулке свил себе гнездо когда-то мой приятель художник Виталий Стесин,
полубезумный тип. В доме акционерного общества "Россия" жил и здесь же умер
художник Юло Соостер и нынешний гений (его и тогда уже считали гением) -
скушный, как сельский счетовод, художник Илья Кабаков. В дом этот ходил я
часто по воняющим кошачьей и человеческой мочой и содержимым мусорных ведер
черным лестницам "в гости" к сытым уже тогда художникам: стрельнуть трешник
или десятку.
Все эти мысли обуревали меня, когда я вышел на Сретенку. Нормальные,
впрочем, мысли, я впервые попал в эту часть города после 20 лет отсутствия,
и, разумеется, попал под влияние прошлого: все оно нахлынуло на меня и лишь
силою воли я заставил себя взглянуть на часы: было без семи минут два часа
дня. Потому я спросил о Рыбниковом переулке первую попавшуюся русскую бабку:
та не знала. Вторую, третью бабку, парня... все эти люди или не знали, или
тоже, как я, откуда-то приехали... Только четвертая старуха обстоятельно
объяснила мне, как туда попасть, и еще объясняла, а я уже бежал. Потому я
прибежал на свидание к Владимиру Вольфовичу.


Дальняя часть Рыбникова переулка терялась в развалинах. Ближняя была
заключена в дощатый забор. Из здания, облупленного и жалкого, вышла с ведром
грязной воды уборщица и выплеснула воду на тротуар. "Это дом один?" -
спросил я ее. "Один. А кого ищешь?" "Тут Либерально-демократическая партия
помещается..?" Краснощекая крестьянская физиономия, платок сбился, прядь
волос, ехидная улыбочка исказила лицо: "Партия... ха-ха, это эти-то
сумасшедшие? Партия... называется, ой умру... Чего ходят, чего шляются...
Третий этаж".
Из подъезда на меня дохнуло вонью старого жилья. Ступени, обглоданные
временем вели широко мимо клетки неработающего лифта. Мокро, холодно,
грязно, погано. На третьем я постучал в высокую металлическую дверь. Новая,
сварная, грубая дверь. Открыл мне худой, как-будто высосанный изнутри жизнью
тип. Такие "высосанные" странным образом встречаются в каждой партии на заре
каждого движения. "Лимонов. У меня интервью с Владимир Вольфовичем в два
часа". Впустили, повели мимо нескольких дверей, открытых и закрытых. Обои
клочками со стен, несколько стекол заменены кусками фанеры.
"Не раздевайтесь, холодно... Работаем в пальто".
Меня ввели в последнюю по коридору комнату. Количество "высосанных"
умножилось. Такие же постные все, как и первый. Один из постных усадил меня
напротив себя за старый стол (в комнате были еще шкафы и столы) и занял меня
показом достижений: статей о Владимире Вольфовиче в газетах. "Владимир
Вольфович принимает финнов. Скоро освободится". Постный был очень горд