"Альберт Лиханов. Собрание сочинений в 4-х томах Том 2" - читать интересную книгу автора

скопить денег на платье. Мама задумчиво качнула головой и сказала:
- Картошка все это, Витенька, все картошка. Кабы не она, что и было бы,
не знаю я.
И тут Михаська стал рассказывать отцу про их участок за рекой: как
ходили они туда, лишь только просохнет земля после разлива, потому что ведь
поля заливные; как сажали картошку; как окучивали ее, а потом убирали. Отец
смотрел на Михаську, слушал его внимательно, с интересом, как взрослого, и
кивал головой.
- Да, - сказала мама, когда Михаська умолк. - Картошка - она наша
спасительница, милая. Всю войну на ней; и вот Михасика вытянула - не
дистрофик, не больной. Была бы верующая, свечку в церкви ей поставила,
картошке нашей!
Отец затянулся самосадом, хмуря лоб.
Они помолчали, думая каждый об одном - о войне, и каждый по-своему.
Михаська почему-то снова вспомнил маленькую Лизу, которая еще в прошлом году
только пошла в школу, а всю войну ходила по двору тихой тенью, и о бабушке
Ивановне. О том, как стала трястись голова у Ивановны, когда умерла мама
Лизы и Катьки.
- На днях сходим, - помолчав, сказал отец, - к вашей кормилице.
- К нашей кормилице. Теперь - к нашей...
Потом они перебрались на сундук все втроем и долго сидели обнявшись; и
отец рассказывал, как его ранило осколком, и ведь это здорово, что прошел
всю войну, а ранило хоть тяжело, но один раз - не всем так везет. Мама
потребовала, чтобы он снял майку, и отец послушно ее снял. Михаська увидел
сине-фиолетовый рубец на отцовской спине и потрогал его пальцем. Кожа была
там гладкой и блестела.
Мама чуть-чуть дотронулась до рубца и вдруг, всхлипнув, заплакала. Отец
ничего ей не сказал, только опять обнял и снова погладил по голове. Мама
успокоилась и стала говорить, каких раненых видела за войну в своем
госпитале, как умирали люди; и наверное, им было страшнее умирать здесь, за
столько километров от фронта, потому что они почти все умирали тяжело... Но
она принимала все это как необходимое - война ведь, а сейчас вдруг, когда
отец показал свою рану, испугалась, что его могли убить, пройди осколок чуть
дальше, и отца бы теперь не было...
- Смерть будто холодом дохнула, - сказала она. - Вот, говорят, судьба -
не судьба. А кому судьба умирать? Нет такой судьбы, всем судьба жить, а вот
умирают. Бабы толкуют: а как же, мол, кто-то должен погибнуть... И как тут
быть - кто должен, кто не должен...
Уже смеркалось, и мама вдруг спохватилась, стала искать авоську и
складывать белье.
- Мужики, в баню! В баню, мужики! - кричала она. И почему-то было ей
приятно повторять это слово - "мужики".
Отец хотел было идти в простой рубашке, но Михаська заставил его надеть
гимнастерку с двумя медалями "За отвагу", и с орденом Красной Звезды, и с
другими медалями - за освобождение разных городов.
Эх, как жалел Михаська, что в сумерках плохо видны отцовские награды!
Да еще, как назло, никто не попадается из знакомых ребят.
В бане было полно народу, очередь в мужскую мойку извивалась как змея.
Они пристроились в хвосте, за каким-то стариком.
Михаська вспомнил, как он первый раз пришел сюда, в мужскую баню.