"Альберт Лиханов. Слетки" - читать интересную книгу автора

очнувшись, ощутил пакость во рту и неприятную головную боль. Во, зар-раза!
Умел к тем годам он уже и драться. И не то чтобы вражда какая, или
азарт, или норов дурной его к тому подвигали, а, можно сказать, простое
географическое положение. Домик их деревянный, одноэтажный, с
палисад-ничком, где росли золотые пушистые шары летом, сооружение вполне
деревенское, по правде-то сказать и было самым деревенским, а просто невелик
городок, коптивший по соседству, постепенно разрастаясь, постепенно же и
проглотил бывшую деревеньку с домом, где жили Горевы, а школа, где учился
Бориска, располагалась в старой городской черте. Деревенские, ходившие на
ученье в город, были когда-то людьми второго сорта; еще в далекие, отсюда
уже не видные времена деревенских поколачивали городские, и эта традиция,
продравшись через революции, войны, победы и обратно же всякие
контрреволюции, поразительно сохранилась, забыв первоначальные причины и
следствия, но сохранив в генах подрастающих новых сопливых поколений эту
дурацкую привычку - вдруг остановить ученика с дальней улицы и надавать ему
по первое число без всяких объяснений. Что, понятное дело, взывало к
ответным действиям.
Вот так и жили дети окраины захолустного, закоптелого, хорошенько
подзапущенного городка: обучаясь помаленьку пить пиво, пробовать водку,
получая двойки, превращаемые к концу учебного года - не без помощи самого же
учительства - в обоюдобезопасные трояки, поколачивая друг дружку, без
всякого, впрочем, зла и осатанения, достигая, наконец, радостного возраста
расставания со школой и с домом, которое одних одаривало крыла-ми - и,
растопырив их, молодняк улетал в дальние края. Другие так никуда и не
убирались, привязанные к дому теми самыми безопасными слабенькими троечками,
никому не нужными аттестатами без пристойных знаний, да еще помноженными на
доступное пиво и водочку, всегда находящуюся в любом ближнем магазине. Да
плюс к этому невнятное, смурное состояние пьющих мамань да папань, да
хроническое отсутствие денег, да еле живой, опустевший, жалкий заводишко,
когда-то опору всего городка, - этот завод особенно осаживал нерадивых:
если, мол, даже у нас тут все невпопад и неладно, дак кому мы нужны в
далекой, неведомой стороне?
Городишко бедствовал, помалу спивался, несмотря на отсутствие зарплат -
видать, за счет старух-пенсионерок, старики-то на улицах встречались все
реже, вымирали послушными рядами. Нигде в городе уж давно очередей не было -
ни за пивом, ни за водкой, ни за копченой колбасой, и только в одном месте
она, эта очередь, никак не кончалась.
Очередь эта единственная, правда, не на весь день, а по утрам, до
обеда, собиралась в городском морге на территории местной больнички - бывшей
при проклятом царизме барской конюшней. Но как же жаловал барин коней своих,
если одноэтажное сооружение с толстенными стенами, будучи переустроенным в
заведение для нездоровых людей, покрашенное, правда, неоднократно, но
капитально так ни разу и не отремонтированное, спокойно выдержало семьдесят
лет советской власти, да и еще готово, несмотря на крайнюю свою
обшарпанность, выстоять невесть сколько и при наступившем "капитализьме".
Так вот, при нищей больничке, где кони когда-то уступили место людям,
было отдельное, такое же нищее и убогое заведение, метров на пятьдесят
отстоящее, без окон, предназначенное в прошлом, наверное, для хранения
хомутов да сбруй, а потом преобразованное в морг.
Там по утрам каждоденно собирался люд, чаще всего потрепанный,