"Альберт Анатольевич Лиханов. Детская библиотека " - читать интересную книгу автора

будто сквозь стекло проступает береза, только не ствол ее, а завитки,
узоры чудные, кружева. Это каповый нарост так древесную ткань свил. Из
капа шкатулки делают, табакерки там, пудреницы, например, для женщин,
мелкую, в общем, всячину, и никогда никто не знал, что можно из этих
дощечек целую комнату сделать. Целый магазин!
Когда мы первый раз туда вошли, я прямо на пороге замер. Магазин
небольшой был - комната средней величины, меньше школьного класса раз в
пять или в шесть - и стены как будто облиты прозрачным льдом, а за ним
кружатся, растекаются необыкновенные разводы - то цветы, то облака, то
просто неведомый, странный рисунок, и все это одного оттенка, коричневого
и оттого теплого. Холодное стекло, даже лед, и - теплый цвет. Да еще
прилавки точно такие же.
Что такое кап и капокорень, я, конечно, уж потом узнал, много лет
спустя, постарше или совсем взрослым, а тогда я стоял возле порога,
таращился во все глаза, и день был ясный, послеобеденное солнце
пробиралось по крышам, среди печных труб, заглядывало в оба магазинных
окна, отражалось в лаковых стенах, дробилось на зайчики, высвечивая
зеленые коробки папирос с непонятным, но таинственным названием
"Герцеговина Флор", силуэты всадников на коробках "Казбека", желтые
шкатулки табака для морских, наверное, капитанов, потому что назывался он
"Капитанский". Этот капитанский табак - одна коробка была распечатана -
медово светился под витринным стеклом в окружении веера черных и оттого
торжественно прекрасных трубок с матовыми боками, и я подумал: как было бы
здорово, если бы отец закурил трубку с таким табаком!
Вот выходим мы из магазинчика, он останавливается, не спеша
раскуривает трубку, и мы шагаем с ним рядом, и все прохожие
останавливаются: еще бы, в нашем городе никто не курит трубок. По крайней
мере, я ни разу не видел, чтобы по улице шел человек и курил себе трубку.
Наверное, это потому, что наш город сухопутный и морских капитанов здесь
не бывает.
Вот такие мысли пришли мне в голову, пока я стоял возле порога
табачного магазина необыкновенной красоты и вдыхал опасные и в то же время
прекрасные запахи, которые издавали все эти цветные коробки и пачки.
Конечно, пахло табаком, но, смешиваясь, все эти запахи образовывали
какую-то горьковатую, а оттого неприторную сладость.
Может, это была сладость взрослой мужской жизни? Не знаю, может быть.
Я не успел в этом разобраться. Ведь это было до войны.
Все, что было до войны, казалось мне освещенным ясным и мягким светом
незакатно-солнечного дня, того самого, когда мы с отцом зашли в табачный
магазин.
Солнце не стояло над головой, оно брело по крышам, тени становились
длиннее и чуточку темнее, и моя душа осязала прозрачность воздуха,
бордовый цвет кирпича, от которого отстала штукатурка, и даже, кажется,
невидимую дугу, след ласточки, размашистый ее полет в покое и
сладкозвучной тишине.
Такой мне казалась жизнь до войны.
Там, до войны, мы были с отцом в табачном магазине, он купил
"Беломор", три пачки с голубыми дугами над картой, и магазин сверкал
древесными льдинами, но потом началась война, табак стали давать по
карточкам, магазин закрылся, и вот туда переехала детская библиотека.