"Альберт Лиханов. Крутые горы " - читать интересную книгу автора

ударить перед отцом лицом в грязь, как бы не осрамиться, хоть я и лучший
лыженист оврага, но ведь бывает всякое, особенно в такой ответственный
момент.
Мы вышли - я в леопардовой американской шубе, отец в шинели с красными
лычками на воротнике. Я нацепил лыжи и для начала прыгнул с нырка, однако не
просто прыгнул, а удивительно далеко и, тормозя, развернулся на полный круг.
- Ого! - сказал отец, когда я к нему подъехал, и эта оценка вскружила
мне голову.
Я забрался на длинную и пологую горку и, вихляя, подпрыгивая, делая
веера и разные повороты, изобразил на снегу настоящие кружева.
Отец засмеялся, помотал головой, восхищаясь, и показал мне на гору - на
ту самую злосчастную гору, которая начиналась от забора и которую я -
единственную во всем овраге - не мог одолеть.
- А с той можешь? - спросил он, явно задираясь.
- Не! - признался я честно.
Но отец не поверил.
- Это же простая горка! - сказал он. - Только крутая, и все! Не
побоишься - и проедешь шутя. Ну! - подзадоривал меня отец. - А так хорошо
катаешься!
Я мотнул головой и нехотя стал взбираться на гору.
С высоты, от забора, отец показался совсем маленьким, и сердце у меня
заколотилось часто-часто. Пока я взбирался сюда, честолюбивый план съехать с
этой горы овладевал мною. Мне казалось, что кто-то неизвестный поможет мне
одолеть высоту, одолеть, чтобы отец убедился до конца в моем лыжном
совершенстве, но сейчас страх снова вполз в меня. Я глубоко вздохнул,
пытаясь успокоить себя и освободиться от страха и от волнения. Как будто
помогло. Я взглянул в последний раз на маленькую фигурку отца и шагнул вниз.
Сначала я ехал хорошо - пригнувшись, как всегда, согнув колени и
выставив для устойчивости одну ногу вперед. Примерно на середине горы лишь
на мгновение я возликовал: все в порядке, я съехал-таки с этой горы! - и тут
же струя снега ворвалась мне за шиворот.
Отплевываясь, проклиная себя за преждевременную уверенность, я медленно
подъезжал к отцу. Он притопывал сапогами, незло смеялся и, когда я подъехал
к нему, неожиданно сказал:
- А ну-ка, дай я!
Улыбаясь, я снял лыжи, представляя себе, как неуклюжий отец на моих
отпиленных лыжах поднимет вихрь снежной пыли, воткнувшись в сугроб, и
попытался сказать об этом отцу, но он лишь улыбнулся, прицепил "коньки" к
сапогам и уверенно полез на горку.
К этой высоте я подбирался, переступая лесенкой - гора была крутая, - а
отец поднимался, переступая елочкой, и лишь последние метры, там, где было
совсем круто, почти отвесно, шел лесенкой, врубая лыжи в плотный снег.
У забора, обернувшись ко мне, он снял шапку. Звездочка сверкнула на
солнце, и неожиданно - вот так, с шапкой, зажатой в раненой руке, - отец
полетел вниз. Руку с шапкой он отставил в сторону, как бы оберегая ее на
всякий случай.
Это видение всегда со мной, я на всю жизнь запомнил, как мчался отец
вниз - эти две или три секунды. Его высокое тело согнулось, полы шинели
раздвинулись на ветру, освобождая острые колени, - он стал похож на
натянутую тетиву лука. Все эти секунды, пока отец мчался вниз с отвесной