"Альберт Анатольевич Лиханов. Чистые камушки " - читать интересную книгу автора

сторонам и расстегнул воротник, и Михаська все мучился и не знал, как
рассказать о марках.
Если всю правду - стыдно, что отдал альбом Савватею, даже не ударил
его. Если соврать что-нибудь... А отец вдруг рассмеялся и сказал Михаське,
что, когда был маленький и прочитал книжку про Маугли, он хотел убежать в
Африку. Да раздумал, потому что не знал, где Африка - за рекой или,
наоборот, в другой стороне.
Они засмеялись, Михаська покрепче сжал руку отца, и марки сразу ушли
куда-то в сторону. Эх, как здорово идти вдвоем! И хорошо, что мама не
пошла, осталась стирать. Вдвоем с отцом лучше. Идут двое мужчин и смеются -
вот и все.
Вдруг отец словно врос в землю.
На асфальте, под забором, на деревянной тележке с шарикоподшипниками
вместо колес сидел безногий инвалид.
Одет он был во все военное: офицерское галифе, подрезанное и ушитое на
обрубках ног, и гимнастерка без погон. На гимнастерке висели медаль "За
отвагу" и гвардейский знак.
Перед тележкой лежала перевернутая пилотка со звездочкой, а в ней
всегда были монеты и даже бумажные рубли - Михаська не раз видел тут этого
инвалида.
Однажды инвалид ехал на своей тележке пьяный. Когда пьяны обычные
люди, они шатаются на ногах, а этот мчался на своей тележке по улице,
подшипники жужжали, как самолеты, а он орал:
- Эх, раз-зойдись! Гвар-р-рдия едет!..
Улица шла под уклон, инвалид разогнался, отталкиваясь деревяшками с
ручками, его тележка неслась быстрее машин, а он все разгонялся и
разгонялся, орал и орал. Вдруг крик стих, и Михаська увидел, как тележка
зацепилась за что-то и инвалид рухнул на землю. Его протащило по инерции
еще несколько метров, какие-то люди бросились к нему, чтобы помочь, но он
заматерился и поднялся сам. Рукав гимнастерки был разодран. И вдруг инвалид
заплакал пьяным голосом, прямо заревел на всю улицу; и прохожие притихли,
остановились, молча смотрели на него. Даже грузовушка с дровами - мимо
ехала - затормозила и тетка-шофер высунулась из кабины. А инвалид медленно
поехал сквозь людской коридор к своему месту у забора...
Весь город, наверное, знал его. Один отец не знал. Но чего же стоять
как вкопанному? Михаська посмотрел на отца. Тот не отрываясь глядел на
инвалида. Потом переступил с ноги на ногу, сказал негромко:
- Вон оно как, значит... Не пожалела война Серегу...
Инвалид был выпивши. Он дремал, не обращая внимания на людей, иногда
вздрагивал всем телом, просыпался и кричал:
- Подайте гвардейцу на сто грамм!
Он обводил улицу мутным, тяжелым взглядом, будто дразнил всех: ну-ка,
мол, не подайте, хотя я и на водку прошу! Монеты глухо падали в пилотку, а
он снова вешал на грудь нечесаную голову и всхрапывал.
Звездочка на перевернутой пилотке была вниз головой, и Михаське
захотелось подбежать к инвалиду, отцепить побыстрей от пилотки звездочку,
чтобы не пылилась она здесь, не лежала у ног прохожих, не просила подаяния.
Он подумал нехорошо про инвалида; он подумал, что, наверное, безногий
нарочно не снимает звездочку, и медали не снимает, и гвардейский знак, и
нахально кричит так тоже не зря - хочет просто побольше получить... Но тут