"Альберт Анатольевич Лиханов. Чистые камушки " - читать интересную книгу автора

чугунным утюгом, раздувать угли. Михаська раскалил утюг, и мама что-то
гладила; но он не обращал внимания на эту возню матери, пока они не стали
садиться за стол и мать не вышла из-за занавески в нарядном голубом платье
с белыми горошками.
Михаська ахнул, а отец подхватил маму на руки и закружил ее. Но разве
можно крутиться в их комнатушке! Отец тут же смахнул со стола фарфоровую
чашку, на которой были нарисованы китайцы, гуляющие с зонтами. Чашку
подарила маме ее мама, Михаськина бабушка, и мама очень берегла ее. Но тут
она только рассмеялась и сказала, что посуда бьется к счастью, но все-таки
отец отпустил ее и стал разглядывать и расхваливать вместе с Михаськой ее
платье.
А когда наконец сели за стол и Михаська взглянул на мать, оказалось,
что она очень похожа на девчонок из десятого класса женской школы, мимо
которой ходил Михаська в свою начальную.
Мамины глаза сияли и были как небо и как платье, а волосы стали
пушистыми, будто кудель, из которой Ивановна вечерами, когда Лиза читает ей
по слогам вслух, вьет нить.
За столом отец похвалил маму за то, что она не продала свое довоенное
платье, но мама ответила, что нет, это он ошибается - то платье она продала
еще в сорок втором, а это купила на барахолке совсем недавно, к его
приезду. И отец похвалил ее еще раз, уже за то, что какая она хозяйственная
и сумела скопить денег на платье. Мама задумчиво качнула головой и сказала:
- Картошка все это, Витенька, все картошка. Кабы не она, что и было
бы, не знаю я.
И тут Михаська стал рассказывать отцу про их участок за рекой: как
ходили они туда, лишь только просохнет земля после разлива, потому что ведь
поля заливные; как сажали картошку; как окучивали ее, а потом убирали. Отец
смотрел на Михаську, слушал его внимательно, с интересом, как взрослого, и
кивал головой.
- Да, - сказала мама, когда Михаська умолк. - Картошка - она наша
спасительница, милая. Всю войну на ней; и вот Михасика вытянула - не
дистрофик, не больной. Была бы верующая, свечку в церкви ей поставила,
картошке нашей!
Отец затянулся самосадом, хмуря лоб.
Они помолчали, думая каждый об одном - о войне, и каждый по-своему.
Михаська почему-то снова вспомнил маленькую Лизу, которая еще в прошлом
году только пошла в школу, а всю войну ходила по двору тихой тенью, и о
бабушке Ивановне. О том, как стала трястись голова у Ивановны, когда умерла
мама Лизы и Катьки.
- На днях сходим, - помолчав, сказал отец, - к вашей кормилице.
- К нашей кормилице. Теперь - к нашей...
Потом они перебрались на сундук все втроем и долго сидели обнявшись; и
отец рассказывал, как его ранило осколком, и ведь это здорово, что прошел
всю войну, а ранило хоть тяжело, но один раз - не всем так везет. Мама
потребовала, чтобы он снял майку, и отец послушно ее снял. Михаська увидел
сине-фиолетовый рубец на отцовской спине и потрогал его пальцем. Кожа была
там гладкой и блестела.
Мама чуть-чуть дотронулась до рубца и вдруг, всхлипнув, заплакала.
Отец ничего ей не сказал, только опять обнял и снова погладил по голове.
Мама успокоилась и стала говорить, каких раненых видела за войну в своем