"Альберт Анатольевич Лиханов. Чистые камушки " - читать интересную книгу автора

палило и мешало смотреть, и говорить, и дышать.
Сквозь какую-то духоту и туман Михаська увидел маленькую Лизу,
прозрачную, как листок папиросной бумаги, и Ивановну. Лиза улыбалась, глядя
на Михаську, а у Ивановны катились белые горошинки по лицу и голова
вздрагивала крупнее и чаще.
Михаське вдруг стало стыдно чего-то, он отпустил шею человека в
голубой майке, встал с ним рядом и ткнулся ему лицом в живот. Они постояли
так немного. Человек гладил и ерошил серые Михаськины волосы, а Михаська
стоял и все не мог разжать свои губы, не мог открыть рта.
Потом он тяжело вздохнул.
Солнца не было перед глазами. Оно, как полагалось, жарило спину -
правда, на ресницах что-то такое дрожало, мешало глядеть. Но тут и это
исчезло, и Михаська увидел серые глаза, смотрящие на него сверху, и серые,
совсем как у него, волосы.
- Все? - выдохнул наконец Михаська. - Больше нe уедешь?
И отец кивнул ему и вдруг схватил его под мышки, и Михаська с хохотом
полетел в небо, вверх, и так взлетал в сильных отцовских руках, и хохотал,
и видел стрижей, падающих к земле, и желтую поленницу дров, и Лизу,
задравшую кверху лицо, и Ивановну. Он увидел сверху и мать, стоявшую у
калитки, белую как полотно, и, взлетая, видел, как она сделала шаг вперед и
медленно села на ступеньку дворовой лестницы.
Небо то поднималось, то летело ему навстречу, а отец в голубой майке с
маленькой дырочкой под самой лопаткой тоже хохотал, глядя на Михаську, и
ловил, и ловил, и ловил его...


6

Они ели потом завариху - муку, заваренную горячей водой. И Михаська
уплетал ее за обе щеки, а маме это объедение сегодня не нравилось, что
ли... Она брала ложку, глотала завариху и тут же клала ложку обратно, глядя
на отца. Она как только увидела его, не отрывала от него глаз, будто
боялась, что он исчезнет, растает, спрячется. Но отец не прятался никуда, а
с аппетитом ел завариху, все шутил, смеялся и говорил маме, чтоб она ела.
Время от времени он тоже становился задумчивым, смотрел на маму, потом
брал ее за плечи, поворачивал к себе и минуту глядел ей в глаза, ничего не
говоря.
Так смотрели они друг на друга, забыв, наверное, и о нем, и глаза их
становились необыкновенными. Михаська глядел на них и видел, как в глазах
матери отражается маленький отец, а в глазах отца - маленькая мать; и ему
казалось, что они уходят от него в какой-то волшебный мир, ему непонятный,
смутный взрослый мир, и там, в глазах друг у друга, уменьшившись совсем,
они и в самом деле одни, без него, Михаськи. И Михаське становилось
тоскливо. А отец и мать, будто почувствовав, что ему тоскливо одному, вдруг
поворачивались к Михаське и улыбались ему:
Но проходило немного времени, и они снова смотрели друг на друга, и
отец гладил мать, как маленькую, по голове. А мать снова смотрела на него,
смотрела и видела только его.
Она стала совсем молодой, мама. Пока отец плескался под рукомойником,
она открыла сундук и стала рыться в нем, а Михаську послала во двор махать