"Альберт Лиханов. Никто (Повесть)" - читать интересную книгу автора

видать, нежелательный интернатовец.
Они дошли до утла, и только тогда Топорик сладил с собой тоже. Он
волновался как никогда, долго готовился к этому вопросу и даже заучивал
слова, но вышло у него угловато и неточно. Он спросил:
- Тетя Даша, вы знаете, откуда я? Кто я такой? Она даже притормозила:
- Ишь, чо удумал?
- А чего? - не понял он.
Повариха сделала несколько медленных шагов, остановилась, разглядывая
его.
- Вы ведь чего-то знаете, - сказал он, в упор разглядывая ее, - вы же
мне давали добавку.
- Футы, Господи! - неуверенно улыбнулась тетя Даша. - Да разве же я
тебе одному добавку даю? Всем, кто не наелся. А тебе, - она замялась и
брякнула, - как ветерану.
- Ветерану?
- Ну да! Ты же в интернате нашем ветеран, вроде меня. Почти всю жизнь.
И ничего я про тебя не знаю. Привезли тебя из Дома ребенка, три годика тебе
было. Многих оттуда привозят.
Она двинулась дальше, придя, видать, в себя, поняв причину этих
странных ее проводов.
- Да ты у Георгия-то Ивановича спрашивал? Все документы у него.
Спрашивал ли он? Топорик усмехнулся, перехватывая тяжеленную сумку
поварихи. Да директор сам ему говорил. В начале восьмого класса позвал к
себе - пора было оформлять паспорт, его теперь в четырнадцать лет дают, а
для паспорта требуется метрика и все такое - и протянул ему тонюсенькую
папочку. На, дескать, посмотри свои дела. Когда Коля раскрыл корочку, слева
увидел бумажный кармашек и в нем большую цветную фотку, с которой пучеглазо
таращился незнакомый карапуз - это был он в три года, выпускная, так
сказать, фотография от Дома ребенка.
В кармашке на противоположной стороне лежало, сложенное вдвое,
свидетельство о рождении и его характеристика, опять же из Дома ребенка. Он
и характеристику, ясное дело, прочитал, какие-то непонятные диагнозы, а
потом в две строчки характеристика, из которой он запомнил слова "спокоен"
и "замкнут". В свидетельстве о рождении увидел запись про одну только мать:
Топорова Мария Ивановна. В строчке, которая отводилась под имя отца, был
чернильный прочерк: фиолетовая жирная черта.
Ничего другого Топорик и не ждал, но что надо спросить, не знал и
только вопросительно посмотрел на директора. Тот глядел в окно, постукивал
неслышно карандашиком по ладони и так вот, не глядя на Колю, но, видать,
точно зная, что требуется ответить на несказанный вопрос, ответил:
- Больше у нас ничего нет.
Странное дело, в ту ночь Топорика совсем не корежило, спал как убитый,
будто ненадолго успокоился, а потом все началось по новой. Слава Богу, в
паспорте с двуглавым золотым орлом про родителей ничего писать не
требовалось, и, получив его вместе с другими четырнадцатилетками из
интерната, полистав и порадовавшись, он сдал его директору, видать, все в
ту же папочку, до выхода, как им объяснили, из интерната.
И только тогда его осенило: если в строчке, где должен быть записан
отец, фиолетовая черта, откуда отчество-то? Оно же по отцовскому имени? А
отца нет. Но у самого Коли в метрике отчество уже есть: Иванович. Мать