"Владимир Личутин. Вознесение ("Раскол" #3) " - читать интересную книгу автора

давала обители одну пятую всех доходов, то и оброчные деньги, земная дань с
монастырских угодий - мельниц, варочных цренов, рыбных и звериных ловищ,
слюдяных ломок - изрядно пополняли казну. А куда деть многие щедроты в дом
Спаса Преображения от царского Двора и боярских вотчин? А вклады на случай
житейских превратностей и деньги на помин родителей и своей грешной души? А
дачи от черного люда, от деревенского бобыля, ютящегося в своей похиленной
хиже, до казачка, бродящего по найму меж дворов, что последний грошик с
чистым сердцем посылали на остров с попутьем? А молебные и кружечные деньги
богомольцев, увозивших с монастыря во все уголки Руси "промененные" образа,
"чудотворцевы жития", и свечи, и освященную воду бочонками?..
Щедрою рукою вроде бы раскидывала обитель милостивую гобину, но и
неслышимо, с чувством скупца-крохобора собирала пчелиную взятку со всякого
скромного цветка на необозримом лугу, ибо крепость молитвенного Дома стоит
не только слезными стенаниями за всех страждущих, но и той деньгою, грошом и
алтыном, что, не гния, укладывается в могущественные скопы по каменным
чуланам, погребам, сундукам и скрыням. Ведь не только слабая душа требует
постоянной укрепы словом и подмогою, но и самый возвышенный цветущий храм,
чтобы не обрушиться до времени, любит хозяйский глаз и сметку. С богатством
же, братцы, приходит однажды и свобода, и смелость в чувствах, и
решительность в делах, и милость к падшим, и щедрость к нищим; в стенах
такого дома (пусть и не всегда) заселяется та полнокровная жизнь, с которою
ой как трудно распрощаться его хозяину...
И когда русский окоем охмарило внезапной непогодою, когда новины на
православную землю полились не ложкою или чаркою, но ведром и четвертью,
когда все моления к государю соловецких старцев остались тщетны, когда
царские поползновения протянулись не только на сундуки с монетою, но и на
сам монастырский устав, когда еретики-чужеземцы и клирики-латиняне, одевшись
в православное платье, окружили престол, а свет-царь не захотел увидеть всей
беды, приступившей к родному порогу, - тогда-то соловецкие монахи и решились
на отчаянный шаг: они закрылись в монастыре. Но все еще оставалась надежда,
что одумается батюшко под присмотром чудотворцев Зосимы и Савватия, протрет
опойные вежды, стряхнет с себя дурь и враждебные невидимые путы; но... пошли
отовсюду вести: де, круто государь взялся за искренних богомольщиков, жжет
их в струбах, повсюдно сует в петлю, режет носы, и уши, и языки, ломает
страдальцам кости, пятнает чело, яко скотине, и вкидывает в темницы; и тюрем
тех стало недоставать на Руси. Хотя и много кровищи пролил Грозный царь, но
и тот до черносошного народу так круто не домогался, блюл кормильца, не
отбирал воли, не приступал к праотеческой вере и чтил стародавний обычай.
Ибо верностью преданиям крепится всякая держава. Но печальные слова
митрополита Филиппа, воскликнутые прилюдно век тому в защиту боярам, вдруг
вытаились из нетей, обрели ныне вещий суровый смысл и стали понятны самому
убогому человечишке, ибо тучи ныне сгустились и над ним: "У татар и
язычников есть закон и правда, а в России нет правды; везде славится
милосердие, а в России нет сострадания даже к невинным и правым. Сколько
невинных людей страдает. Мы здесь приносим бескровную жертву, а за алтарем
льется невинная кровь христианская. Грабежи и убийства совершаются именем
царя..."
Но не гадал митрополит, что наступят грешные времена, когда и Грозный
покажется за праведника. Исказя веру, последней свободы лишил Алексей
Михайлович свой народ; заповеданное и нетленное православное слово, данное