"Владимир Личутин. Крестный путь ("Раскол" #2) " - читать интересную книгу автора

Как задумал Никон, так и состроил ему палаты мастер-немчин, учтя всякую
малость, похожую на каприз. Вот любит Никон тепло, и под брусяными келеицами
в нижнем жиле, рядом с приказами, уряжена огромная кухня с печью, и тепло от
нее по продухам в стенах пронизывает весь патриарший Дворец. Сейчас там
затеяна челядинниками стряпня, в Крестовой палате ладят кривой стол, после
литургии звано к святительской естве много гостей. Будет и государь с
синклитом. Коли ты на экой вышине числишься, то невольно, порою позабудя
монаший чин, станешь терпеливым, уживчивым многопировником, ибо гостеванье в
праздничный день не только угодно Спасителю, не только ублажает утробу, но и
мирит людей, устраивает средь знатных богомольников общий лад: и кубок со
стоялым медом, поднесенный из патриаршьей руки, и самого недовольного
заставит умилиться и вспомнить близость первосвятителя к Господу.
Ествяный дух проник и в новые покои, и от сытного запаха, от теплых
волн ожил патриарх и каким-то ублаженным, светлым взглядом обвел Комнату, в
коей предстояло отныне жить, и не душою, но тайным, в глубине плоти
сохраненным чувством вдруг понял, что этот Дом его, и ничей более. Скитник,
келейник, пустынножитель, он, оказывается, мечтал все эти годы о своем Доме:
и морошечного цвета скобленые стены с полицами, уставленными образами, и
скользкая перламутровая столешня, выложенная в шахмат, кою он задумчиво
оглаживал ладонью, отвлекли от смутных предчувствий. Уже как хозяин, он
ступисто миновал кельи, строго проглядывая весь чин, проверяя, так ли ладно,
как замыслил хозяин, уставлено житье. Вдоль стен придвинуты широкие дубовые
лавки под суконными полавошниками, в углах поставцы с дорогою посудою,
уборами и разной ларечной кузнею, крестами и с судовой казною; были шафы с
полками и выдвижными ящиками, где хранилось белье, помещалась бумага, писчий
снаряд, рукописные и печатные сокровища, кои сразу отделяют человека
высокого полета от человека среднего толка не по знатности рода и не по
богатству, но по досужести. Досужий, - говорят про иных, - многомысленный
человек, он сполна окунулся в реки, напояющие вселенную... Книга уже сама по
себе, лишь присутствуя в хоромах, одним своим видом, благоговейным чувством,
исходящим от нее, выделяет владельца из прочего люда. А если это воистину
книгочей? Да ежели он познал неоцененность этих сокровищ, как кладезь
премудрости, коей не заместить ничем?
А Никону было чем похвалиться: множество псалтирей, часовников, миней,
священных хартий, доставленных для справки Арсением Сухановым с Афона,
стояли на полицах; были тут и веницейского, и римского, и греческого
печатания книги, польские и парижские ведомости, древние риторики и
филозопии, и богословские поучения восточных златоустов, куранты и сказки из
мировой жизни, а всего с любовью и ухожестью хранилось в шафах и на вислых
полках более тыщи книг в столбцах и свитках, в телячьей коже и деревянных
досках, битых от старости жучком и тленом, со страницами, тронутыми по
кромке шафранно-желтым пожаром, ссохшихся пожухлых пергаментов и берестяных
грамот.
А еще заполняли собою Комнату резные шкатуны из слоновой и рыбьей кости
и дубовые кованые подголовники с тайными замками, полные золотой монеты,
ларцы и пульпеты для богатых даров от архиреев, и знати, и прихожан. Жизнь
вроде бы проходит быстро, но течет медленно, чтобы успел устать, и даже за
столь короткие годы патриаршества, оказывается, собралось истиха столько
вещей, что, привыкнувши к ним, после и вовсе забыл о многих, не подозревая
их присутствие возле себя. И только переезд или смерть обнаруживают весь