"Владимир Личутин. Венчание на царство ("Раскол" #1) " - читать интересную книгу автора Казалось бы, чему же тут удивляться? А удивляться почти приходится, ибо
у нас едва ли не в моду вошло проклинать несчастную русскую жизнь да жестоковыйную русскую историю. Одни де бессмысленные страдания и реки бессмысленно пролитой крови. Забывают близорукие о том, что эти реки полились лишь в XX веке - когда в русской истории перестали определяюще действовать одни русские силы, когда Россия очутилась в плену чужебесия. А прежние-то века? Ведь даже опричнина Грозного бледнеет перед инквизицией, как и петровские казни - перед якобинской резней. Не говоря уже о том, что скучный шкурный интерес редко пробивался в России, в отличие от Европы, в двигатели событий, зато какое кипение идейных страстей! (Что и представляется рыцарям кошелька "русской дурью"). Какие трогательные Жития князей - Владимира Святого и Ярослава, Андрея Боголюбского и Александра Невского. Какие необъятные, весь горизонт застилающие фигуры царей - Иоанна Грозного или Петра. А Александр I, победитель гордеца Наполеона, смиренно растворившийся в народной молве под видом Федора Кузьмича? А Александр III, один могучей дланью своей удерживавший распад целого мира, как - вот сцена-символ - обрушившийся однажды на его плечи железнодорожный вагон... То-то был заворожен нашей историей умница Пушкин. Как, впрочем, и наиболее чуткие духовно интеллектуалы на том же Западе. "Россия - единственная страна, которая соседствует с самим Богом", - писал крупнейший европейский поэт XX века Райнер Мария Рильке. И он, безусловно, прав: богоискательство и есть скрытая пружина нашей истории. В неуемных поисках Бога (чего-то иного, чем проза текущей жизни, обе стороны света. И созидали ее в первую голову те, кого томила духовная жажда. Поэтому Никон и Аввакум значат в нашей истории не меньше, чем Иван Грозный и Петр, Ленин и Сталин. Митрополит Антоний (Храповицкий) полагал даже, что Никон выше всех стоит в списке деятелей, определивших ход русской истории. Эта мысль прочитавшим "Раскол" станет более внятной. Никон словно выступает из тени (даже из скрещенья теней: тень, которую отбрасывает впереди себя Грозный, и тень, стелющаяся за Петром). В споре Аввакума с Никоном Личутин-мыслитель скорее на стороне Аввакума. Но в самом-то романе, в его живой плоти все выглядит сложнее, "диалогичнее". "Полифоничность" в той или иной степени - общее свойство реализма. Разве что в лубочно-сатирических жанрах наивного классицизма возможна черно-белая "монологичность". В полнокровном реализме никакой персонаж не станет убедительным, если не понять и его логику-правду, то есть, если его хотя бы частично не оправдать. А Никон в романе во всех его взлетах и падениях куда как полнокровен. И нагляден так, что можно залюбоваться. И трагичен, конечно, - в контрастах дара и блажи, благодати и упрямства, рачения и "возгоржения". Великую душу подстерегают великие же опасности, и автор, не спеша и не комкая |
|
|