"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

ловили запахи любви и, делая путаные наброды, стекались к таежным ручьям и
опушкам. На вырубках блуждал горностай, он всю ночь без устали сорил
двоеглазки следов и, оставив черное дульце норы, хитро ушел под снег, чтобы
затаиться и вздремнуть там. Прямо над речкой в чащиннике, забыв
осторожность, натропил заяц, наверное, готовясь к свадьбе и подбирая для той
поры светлую поляну, а потом сделал отчаянную скидку в сторону и уснул в
кусту, завалившись головою на ветер. Словно на ходулях, реку перешла лиса.
Глубокий неторопливый след ее был до краев налит синевой, и выбросы пороши
по краям словно бы еще таили запах зверя. Егарма сразу заскулила и
растерянно засуетилась, ожидая хозяйского слова.
Но Нюра уже не зажглась, как случалось это несколькими годами ранее,
вся путаница следов тускло скользила по ее сознанию, не оставляя в душе
четких законченных представлений и желаний. Охотница каменно молчала, и
льдистые глаза слепо затаились в морщинистых обвисших веках. Нюра слышала
скулящий шепот Егармы, понимала закипающее в страсти собачье сердце, но без
длинных раздумий и трезво она представляла свои силы и знала, что по свежему
наброду лису ей нынче не взять, не та сноровка и горячка, чтобы вот так,
безудержно ошалев, броситься в суземье по еще теплому следу и гнать зверя до
полного запала: было-было и такое на ее памяти, когда в охотничьем угаре
забывается время. "Ой, на охоту-то задор нужен. День пойдешь - ничего и
другим днем - ничего. А потом разом подвезет и за все вывезет".
Охотница просквозила просторный березнячок, перевалила через кряж,
обросший молодым зацветающим сосняком, и выкатилась на край безмерного
болота; а там, куда доставал глаз, лежала безмерная пустынная выпуклость
тундрового болота, полная пронзительного сияния, шорохов и легких воздушных
токов, которые, играя и сталкиваясь меж собой, рождали сотни прозрачных
тонкоголовых воздушных змеев и ставили их на зыбкие хвосты, натягивая в
небо. Здесь Нюрина лыжня как бы споткнулась, не кинулась наперерез, а круто
обогнула мысок чахлого ельника и скользнула в длинный распадок, окаймленный
жидким чернолесьем.
Охотник - торитель и сочинитель своей тропы. Он торит ее по своему
подобию и характеру.
Трудный, угрюмый человек торит тропу в мглистой чащобе, незаметную
постороннему глазу, а охотник, душою светлый, обязательно выведет свой след
в тихий сосновый бор, на игристую речку, около нее оставит
курилку-завалинку, у него и в избушке можно найти, пусть и колотое, но
зеркальце, чтобы не зачуметь совсем; печка-каменица сбита из валунов
аккуратно и чисто; деревянные нары заправлены одеялом, и под потолком в
любую проголодь хранится спасительный мешочек пшенки иль сухарей.
Только сверху тайга знобко-пустынна и в вечерней сумеречности, когда
тени скрыли неровности, кажется залитой весенним половодьем. Только
постороннему человеку тайга остужающе тиха: так тихо бывает лишь на
покинутом сельском кладбище, когда каждый шорох то ли еловой шишки,
катящейся по мохнатому склону дерева в снег, то ли резкий всплеск глухариных
крыл кажутся громоподобными, и этот шум сразу студит спину. Но Питерка
приходит в лес как на работу, вернее, охота - ее работа. Нюрина лыжня,
присыпанная ночной порошей, столь же обжита и постоянна, как и та тропинка,
что плетется в сугробной деревне от избы к избе. Нюрин лесовой путик столь
же длинен, как пугливый ход куницы, и столь же хитер, как след горностая. И
только в конце путика наткнется лыжня на избушку: срублены в Поморье они не