"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

может, и вовсе не испытанное, разве вас упомнишь, но о чем втайне желала и
мечтала в те годы, когда была наполнена здоровьем ее плоть. И сейчас, боже
ты мой, восстав из ночи, Питерка мучилась и страдала, вспоминая в
подробностях дьявольские сны и не зная, бывало ли когда это в яви или нынче
блазнило лишь...
Где-то средь ночи вдруг снилось Нюре, будто она еще в той
наивно-любопытной поре, когда девки уже вкрутую дролятся с парнями, позволяя
на вечерке сидеть ухажеру на их коленях, жадно проверять, все ли у хваленки
на месте, и от этих скорых украдчивых объятий вместе сладко млеть. Вот будто
Нюра как раз в той поре, и у нее с ухажером сговор, будто ее замуж за
нелюбимого отдают, и хочет девка уйти из дома "самоходкой", без
родительского благословения, и обвенчаться в мегорской церкви у тамошнего
попа. И будто уж лопотина кое-какая спешно собрана в узел и на повети
припрятана, и лежит Нюрка в постели, едва притормаживая сердце, а подле
сестра Клавка пышет теплом, и Нюрка от сестры все подалее, все подалее
отваливается, чтобы только не слышать ее назревших грудей и горячих круглых
коленок. Давно ли будто жались - водой не разлить, обе на выданье, разом
поспели, секретов за вечер не высказать, а нынче вот, только за час жданки,
вдруг неприятной стала Клавка, вся неприятной - от рыжей, распущенной по
изголовью волосни до крутых бесцветных ресниц и литого плеча, выбившегося
из-под сорочки. Отворит Нюра глаза, свет в оконных стеколках зыбится,
дрожит, чуть разбавленный сиянием восходящей зари; скосит девка лицо набок,
и чудится, что ресницы у Клавки шмыг-шмыг: ведь не спит, ведьма, и душою
настороже.
А ждать невтерпеж более, до первых бы петухов скрыться надо, хоть бы за
деревенские поля перебежать до лесной тропы, а там уж сам черт не угонит. И,
не сводя сторожкого взгляда с сестреницы, Нюрка выстала из кровати и
попятилась за порог, боясь скрипнуть невзначай половицей, потом так же
воровски спустилась из горенки, страшась отцовского окрика. Пробежала
поветь, дверь будто сама отпахнулась бесшумно: ловит-ловит Нюрка
ускользающую щеколду, чтобы затворить за собой, и не может поймать чугунное
с насечкой кольцо, словно бы вот оно, и нет его, потому торопливо
отмахнулась, но сердце вздрогнуло. Ой, зачем отмахнулась, не надо бы так,
домовой-хозяинушко тебе не простит. Но и молодец-то жмется на задах избы, но
почему-то в броднях до рассох, словно в море собрался, на кудрявом пшеничном
волосе фуражечка набекрень, и лаковый козырек солнечно отблескивает, и
потому лица у миленка совсем не видать. Вроде бы и Семейко по обличью, по
всем статьям, а вроде бы опять же и не он. Спешит девка, а за спиной из
полых ночных ворот словно кто-то нашептывает: "Андели-андели, Нюрка-то
Питеркина самоходкой пошла. Не падет девке счастье, грех-то... грех-от ой".
"Ты почему тут? - вдруг спросила Нюрка, испугавшись во сне, что у нее
все сдвинулось в памяти. - Я ведь тебя куда после узнаю, уж когда вдоветь
буду. Ты пошто меня крадешь-то?"
И на душе стало так тяжко, не вздохнуть. Ой, что-то не то, что-то не
то.
"Ты что, Нюра, напутала все. Не с той ноги встала, не с той ноги
встала", - пришептывает парень, а сам влекет куда-то за руку. Вглядывается
Нюрка в своего дружка, а лица не признать, свет глаза застит.
"А может, так и было. Только Семеюшку и любила. С кем же еще бежать?
Только бы не застигли, а там все хорошо. И всё слава богу", - уговаривает