"Михаил Левитин. Еврейский Бог в Париже (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Всеми несчастьями ты обязан себе.
И показав своим предкам шиш
Мудрый еврей удирает в Париж
(Перевод мой.)
- Ну, и при чем тут гусиная печенка? - спрашивает Шинкиле.
- Шинкиле, знаешь что, Шинкиле, не морочь мне голову.
Я сидел в цирке, и меня тащили на арену, как когда-то моего отца. Отец
умер через тридцать лет после того, как клоун вытащил его из первого ряда на
арену. Какой был успех! Человек с солнечной прической. Сердце отца не
выдержало тридцати лет успеха. Сколько выдержит мое?
Лобастый маленький клоун тащил его из первого ряда, отец упирался, мама
хохотала, я подталкивал отца в спину и умолял:
"Иди, иди".
Как он беспомощно оглядывался на меня, сердечный, ему совсем не
улыбалось фотографироваться вместе с клоуном, он вообще не любил
фотографироваться, но снимок-то был сделан заранее, из кулис, заготовлен,
клоуну некуда было отступать, и он тащил отца на арену, тут все решалось,
кто сильней, в остальном они не отличались друг от друга, маленькие и лысые.
- Пойдем, пойдем,- умолял клоун.- Взгляни на себя, мы оба лысые.
Нам уже нечего терять.
Впервые я видел отца таким разъяренным, он не любил публичности, не
искал славы, любил меня и маму, а славы он не искал. До сих пор не пойму -
за что клоун выбрал именно его, в тот вечер в цирке было много лысых, но нас
угораздило сесть в первом ряду, я сам рад бы был облысеть уже тогда, видя,
как страдает отец, сопротивляясь, я был готов стать самым лысым на свете.
- Поздравляю тебя, человек с солнечной прической,- сказал клоун, вручая
отцу фотографию под звуки оркестра.
Мы ушли, не дождавшись финала, на улице отец достал из кармана
фотографию, оторвал свою половину и бросил в урну, но попал рядом, в лужу,
наверное, там она до сих пор плавает.
Эсмеральде не пришлось меня упрашивать, весь день я чувствовал, что-то
такое должно произойти, я жаждал деятельности, причем деятельности
публичной, навзрыд, чтобы люди смеялись надо мной открыто, а не тайно, чтобы
не думали: он все потерял, а у нас все при себе, хи-хи-хи.
Они и смеялись, когда он закутал меня в свой серый пиджак, и мы
оказались безумно похожи, просто двойники. Тогда он стал обращаться ко мне,
шевеля губами, и я все пытался угадать, что он там говорит, и сообщить
публике, а он сердился, что я его не понимаю, и мотал головой, потому что
ошибался я постоянно: откуда мне знать, о чем шепчет Эсмеральда да еще
по-французски?
В пиджаке, несмотря на размер, было тепло и почему-то пахло хлебом, это
я потом узнал, что у Эсмеральды от волнения была привычка держать мякиш
хлеба в кармане и отщипывать кусочки во время представления.
Потом он выходил из шапито, выворачивал карманы и скармливал крошки
птицам.
Участь моя в тот вечер была решена, я оказался идеальным
"подставным", у меня было такое выражение лица, что в подвохе трудно
было заподозрить.
Иногда мне кажется, что я - конфуз природы, не казус, а конфуз, природа
оконфузилась, и я родился.