"Андрей Левкин. Цыганский роман (повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

как таковая не воспринималась никем из современников. Быть бесстрашным
рубакой и неутомимым воином - эти качества ГО не воспринимались окружающими
как положительные, не вызывали, как правило, даже оттенка удивления или
восхищения, воспринимались исключительно на уровне "порядка вещей" (как
исключение отметим свидетельство человека особо внимательного: "Мы уселись.
Спереди шофер... Позади я, со вчерашним латышом, который был свеж, чист и
весь подтянут ремнями, как будто бы только сию минуту выскочил из
специальной фабрики". - А.Куприн. Шестое чувство. "Юность", 1988, #3, стр.
39). Как правило, интерес окружающих находил зацепку - если говорить о
вышеупомянутых качествах ГО - лишь в случае, когда их поведение входило в
явное противоречие с нравами средней человеческой психики (напр.,
моментальная боеготовность). В случае Чапаева достаточно сослаться на книгу
Фурманова, в качестве примера подобного рода из жизни стрелков может быть
указана история эсеровского мятежа 6 июля 1918 года, когда для подавления
оного были среди ночи вызваны стрелки, располагавшиеся в летних лагерях,
где, по стечению обстоятельств, которые оказались бы в любом другом случае
роковыми, те отмечали латышский праздник "Лиго" (день летнего солнцестояния;
мероприятия проводятся на открытом воздухе и состоят в пении народных песен
возле костра, питье пива, сжигании бочек со смолой, установленных на шестах,
в прыганье через костер и постепенном уходе попарно с девушками в лес
"искать цветок папоротника"). Стрелки тут же прекратили праздник и
направились в столицу, мятеж был подавлен. Кроме самого факта их быстрого
реагирования, эсеровская история дает еще один повод для раздумий: речь ведь
идет о дне летнего солнцестояния, празднуемого в настоящее время 23 июня. Но
переход на грегорианский календарь в России был осуществлен 14 февраля 1918
года, таким образом, этот день уже должен был быть отмечен стрелками за две
недели до мятежа. Эта календарная путаница может объясняться единственно
тем, что Гурджиев не мог предвидеть будущие изменения при программировании
ГО.
Рассмотрим вопросы внешности и национальности ГО. Внешность ГО была,
скорее всего, устроена Гурджиевым по своему образу и подобию: "Я увидел
человека восточного типа, немолодого, с черными усами и с проницательными
глазами, который удивил меня прежде всего тем, что он казался переодетым и
совершенно не гармонировал с местом и атмосферой" (Успенский, "В поисках
чудесного", Нью-Йорк, 1940). Отметим - не гармонировал с обстановкой
небольшого кафе в цивилизованном городе. Вопрос же о национальности по
отношению к ГО кажется абсурдным лишь на первый взгляд. По всей видимости,
Чапаев был устроен Г.И. русским (то есть, владеющим русским языком) с целью
получения от ГО объяснения тех или иных внутренних состояний, обеспечивая
возможность обратной связи для экспериментатора. Но, по-видимому, Чапаев
сведений подобного рода дать был не в состоянии, и, кроме того, владение им
русским языком открывало возможность к вступлению его в неконтролируемые
контакты, что Гурджиева вряд ли устраивало, - поэтому следующая группа ГО
была устроена "латышами", то есть с вложением в ГО распространенного в Риге
языка (что удобно с точки зрения речевой практики). Несанкционированных
контактов в этом случае опасаться не приходилось, в силу наличия
внутригрупповых конфидентов и собеседников, и, кроме того, сама группа в
Латвии практически не находилась: фронты Первой мировой войны, затем
установление и охрана революции в России. (Здесь следует развеять иллюзию
"добровольного ухода стрелков из Латвии", мотивируемого обычно принятым