"Андрей Левкин. Голем, русская версия (Роман)" - читать интересную книгу автора

не знает.
Я, в общем, в этом сомневался, но дискутировать уж не стал. И чтобы не
расстроить мальчонку, и, вдобавок, что-то тут все же было не совпадающее с
действительностью. Я начал думать о том, что - а ну как из Симпсона в этой
квартире по известному рецепту сделали человека... Но чтобы человек,
получившийся из собаки, через полчаса-час после операции читал вслух
Тютчева, да еще столь вдумчиво, - это, пожалуй, навряд ли.
На улице посвежело, вдалеке погромыхивала гроза, и по дороге к дому эти
мучительные заморочки рассеялись. Мальчонка, отчасти успокоившийся - от
усталости что ли, - пошел через улицу в свои 46-17, а я домой - и только
возле дверей квартиры вспомнил, что было у меня желание зайти в ларек за
едой, но теперь возвращаться уже лень, да и гроза, похоже, раздвигалась.


Дом № 39, кафе

Наутро очень хотелось еды. Тарахтел мусоровоз, облагораживая
прохладное, даже сумеречное утро. Дома из еды не было ничего, оставалось
идти в люди. По диагонали, в первом этаже дома № 39, имелось примерно кафе-
этакий чулан со стойкой и боковым залом.
Я сидел возле окна, ел омлет, который тут летом для красоты покрывали
нарубленными кусочками помидора, пил чай, потому что кофе тут был совсем уже
невыносим, и глядел в окно. Накрапывал дождь. Несущественный, но хмурый,
вовсе не летний, хотя духота сохранялась.
Туг дверь открылась и, как было видно в проеме, появился Башилов.
Просыпался он, поди, в семь утра - если уж в десять выглядел совершенно
бодрым, отчего и приветствовал меня громким голосом.

- П-п-п-ривет, - вскричал он (он несколько заикался). Я давно
подозревал, что заикался он исключительно для художественного эффекта, к
которому примешивалась хитрость - растягивая фразы, он заставлял в них
вслушиваться, запоминать. И его заодно. Позиционировался он как художник,
точнее его род жизни определить было трудно, поскольку он вроде бы занимался
всеми видами отрасли. Итак, он сказал:
- П-п-п-ривет. А у меня холодно, страсть. Согреться выскочил.

Он жил в сквоте, в двух домах отсюда. Там была небольшая арт-колония,
постепенно усыхающая, но пока еще живая. Чуть ли не последний, наверное,
сквот на свете.
- Б-б-б-лин, - добавил он, принеся за мой столик свой чай. - И еще
такая напасть, не понимаю почему... вот указательный палец болит, левой
руки, - который мне и продемонстрировал, совершенно нетронутый и гладкий. -
Ничего не понимаю, такое ощущение, как будто из него кровь на анализ брали.
Знаешь, такой трубочкой-пистолетиком - тюк и он тебя дырявит, отсасывают. А
потом такая боль внутренняя. А ты все куришь и это вредно.
- А что это у вас холодно? Летом-то?
- В-в-в-от, понимаешь, в том и история. Тебе как историографу этой
местности это точно будет интересно.
- С чего это я историограф? - я опешил, потому что почти поверил в то,
что меня им кто-то назначил, а я и не знал. Провел он меня, да.