"Александр Иванович Левитов. Расправа и другие рассказы " - читать интересную книгу автора

Вот я и поверил всему этому - и пошел. Приду, думаю, настрочу нечто, и
Москва заслушается моего козлогласования. Вы понимаете, что я хочу сказать
этим? Я хочу сказать, что, несмотря на мой аттестат с широкою печатью, я был
тогда необыкновенно туп, не сам по себе, но потому, что не научили меня
понять ту простую вещь, что кто намерен сунуться в воду, должен прежде
поискать броду. Бросая аллегорию, я разъясняю это правило таким образом:
зная крайнюю несостоятельность моих средств и благословляя меня на
дальнейшее развитие моей головы, начальство благословляло как будто тем
самым мои, хотя и косвенные, надежды на общественный карман. А другой
надежды избежать голодной смерти у меня и быть не могло. Я очень хорошо
помню, как пред моим походом в Москву в угорелой головенке моей роились
разные казенные вакансии, стипендии, субсидии и тому подобное. Тогда как
самый необходимый вопрос: откуда и за что мне все сие - никак не мог
влететь в эту головенку. Следовательно, я как будто рассчитывал, что Москва
просто-напросто для того, чтобы поощрить мои разнообразные таланты и
благородные стремления, должна содержать меня на общественный счет.
Претензия эта, признаюсь вам, мне тогда казалась безупречно законной.
Талантливый сын отечества, сознавая в себе многообразные способности,
говорит ему: "Поощри меня. Я, как даровитый человек, впоследствии принесу
тебе сторицею. Без твоей же помощи я пропаду". Но не виновнее будет и
отечество, когда спросит у даровитого человека: "Докажи-ка ты мне свою
даровитость! Покажи, скажет, изобретательность твоего ума и силу твоей воли,
хоть, например, в том разе, чтобы обойтись тебе своими средствами, не
пропасть без моей помощи". Такого рода испытанию и подвергла меня Москва, и,
конечно, пожив теперь в обеих столицах, я имел случай видеть, как один сын
отечества, по общему мнению далеко не даровитый, и без этого испытания был
поощрен даже не по заслугам; но ведь это доказывает только, что мне,
например, мать купила гостинец, а вам вихры надрала, и что, ежели вы
неудовольствие какое по этому поводу выразите, она вам их еще более может
надрать. Отдавая таким образом Москве должную благодарность, что она не
допустила мою гениальность разжиреть на ее счет, я желаю выразить тем, что
если она и на грядущее время будет так же исправно выдирать хохлы некоторым
ребятам с глупым и бесправным риском, отовсюду налетающим на нее, как она
мне их надрала, из этого выйдет одна очень хорошая вещь. Некоторый класс
людей, славящийся у нас прирожденною способностью жить на чужой счет, все
больше и больше извещаясь об этих, как говорится, всклочках и вздрючках, со
временем окончательно утратит эту способность, и будет от этого великое
благо как самому сословию, так и всей Руси.
Против воли, я готов был в это время говорить хоть целую неделю, потому
что припомнилось мне тогда очень много тех печальных вещей, которыми
обыкновенно встречает столица молодых плебеев, таскающихся туда пробовать
счастье. Разливаясь в этих фразах, я почти и забыл про Теокритова и отвечал
только одним своим воспоминаниям и впечатлениям.
- Вы, кажется, имеете в виду именно тот класс, к которому я
принадлежу? - как-то робко спросил мой спутник.
Я вдруг опомнился. Мне было очень жаль моих слов.
- Я разумею мой собственный класс, - отвечал я ему, - и, может быть,
он будет наш общий с вами. Вы, пожалуйста, извините меня, что я говорил с
вами несколько откровенно. Я потому дозволил себе это, что, по вашим словам,
вы сами откровенный человек. Хоть я и показался стариком на первый взгляд