"Борис Левин. Голубые конверты (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

- Смотри, Дима, какие я еще письма получаю, а ты говоришь, что я
старуха.
Дмитрий Павлович внимательно прочел письмо и спросил!
- Напишешь ему?
- Нет, - ответила Софья Яковлевна, - терпеть не могу переписываться.
Потом все это было так давно, и я так мало знаю его, что мне абсолютно
неинтересно.
Писать письма Софья Яковлевна действительно не любила.
И, главным образом, потому, что она писала безграмотно, хотя в свое
время и прошла курс гимназических наук. Всякий раз, когда ей приходилось с
кем-нибудь переписываться, она просила мужа, чтоб он выправил ошибки.
- А то напиши, - предложил Дмитрий Павлович, - я исправлю.
- Нет. Не буду. Неинтересно, - категорически сказала Софья Яковлевна.
- Кто он такой?
- Это Боря Гурьин. Один из товарищей моего брата Вити.
Он учился вместе с Витей в реальном и был в меня влюблен.
Раз он из-за меня даже выпил десять стаканов воды.
- Что за чепуха! Зачем? - недоумевая, спросил Дмитрий Павлович.
- Как зачем? Ведь я же тебе говорю, что он был в меня влюблен. И вот
однажды он пришел - брата дома не было, я ему открыла дверь, а он попросил
стакан воды. Я принесла, он попросил второй. Я ему второй, третий,
четвертый. Так он выпил десять стаканов у меня на глазах. Потом уж Витя
мне рассказал, что это он нарочно, чтобы дольше на меня смотреть...
Вот мальчишка! - заметила кокетливо Софья Яковлевна и продолжала: - Я
его терпеть не могла. Во-первых, он некрасивый, всегда краснеет, губы
толстые и уши торчат, как у зайца. Потом меня домашние им дразнили.
Особенно Витя изводил: "Мадам Гурьина", "гурьина каша". А, во-вторых, я
была старше его и по возрасту и по классу, и за мной уже тогда ухаживали
студенты.
Слово "студенты" прозвенело синим колокольчиком из далекого прошлого.
- А то, может быть, Сонечка, все-таки напишешь? - спросил Дмитрий
Павлович. - Жалко его. Человек на стройке, много работает, одинок, сын
умер. Я знаю, ему будет очень приятно получить от тебя письмо. Напиши, -
уговаривал муж. - Давай вместе сейчас сядем и накатаем. Жалко же, надо его
поддержать.
- Глупости, - сказала Софья Яковлевна. - Я и не знаю, что ему писать.
Потом, какое мне дело до него. Нет. Не буду. Ну его! Если тебе жалко, то
пиши сам, я ни за что не стану, - и Сонечка резко закачала головой.
Письмо осталось на столе у Дмитрия Павловича. Он еще раз прочел его, и
ему больше стало жаль Бориса Гурьина. Он увидел стройку, залитую светом.
Он услыхал грохот железа и тревожный свист паровоза. Он увидел, как
некрасивый, но энергичный инженер носится мимо ям и балок. Руки у него в
мазуте, лицо в копоти, измазался, лазая под машины.
А ночью ходит инженер один по темной комнате и курит.
Ему грустно. Одинок. Он вспоминает Соню. Он помнит ее семнадцатилетней
девушкой, когда у нее были длинные косы и синие глаза. Глупый, влюбленный
инженер - он не знает, что она сейчас толстая старая баба, у которой
осыпается пудра с обвисших щек, и что она весит пять с лишним пудов. Ну
да, ничего этого он не знает.
Он влюблен. Он, усталый, не раздеваясь прилег на кровать, и ему