"Э.Леви. Учение и ритуал высшей магии. Часть I" - читать интересную книгу автора

Об этой книге я буду говорить позже, и точное, и математическое ее
объяснение будет завершением и венцом моей добросовестной работы.

Первоначальный союз между христианством и наукой магов, если он будет
доказан, будет иметь громадное значение; и я не сомневаюсь, что серьезное
изучение магии и каббалы непременно заставит примириться, несмотря на то,
что до сих нор примирение это считается невозможным, науку и догму, разум
и веру.

Я говорил уже, что церковь, специальным атрибутом которой является склад
ключей, совершенно не претендует на понимание апокалипсиса и видений
Езекииля. Для христиан, по их собственному мнению, научные и магические
ключики Соломона потеряны. Однако, достоверно, что в области разума,
управляемого Словом, ничто написанное не потеряно. Только пещи, которые
люди перестают понимать, перестают для них существовать, во всяком
случае, как слово; они переходят тогда в область загадок и тайны.

Впрочем, антипатия и даже открытая война официальной церкви против всего
входящего и область магии, которая представляет собой род личного и
эмансипированного священства, - зависит от необходимых причин, па которых
основано социальное и иерархическое устройство христианского священства.
Церковь не признает магии, ибо она должна ее игнорировать или погибнуть,
как мы это

Позже и докажем; тем не менее, церковь признает, что ее таинственному
основателю поклонялись, когда он был еще в колыбели три мага, т. е.
священные посланники от трех частей известного в то время мира и от трех
аналогичных миров тайной философии.

В александрийской школе магия и христианство почти подают друг другу руку
под покровительством Аммония Сакка и Платона. Учение Гермеса почти
целиком находится в сочинениях, приписываемых Дионисию Ареопагиту.
Синезий намечает план трактата о снах, трактата, который позже был
комментирован Карданом, трактата, состоящего из гимнов, которые годились
бы для литургии церкви Сведенборга, если бы только церковь иллюминатов
могла иметь литургию. К той же эпохе пламенных абстракций и страстных
словопрений нужно отнести философское царствование Юлиана, называемого
отступником, за то, что в юности он, против своей воли, принял
христианство. Всему миру известно, что Юлиан был не прав, желая, не во
время, быть героем Плутарха, и, если можно так выразиться, был Донкихотом
римского рыцарства; по, вот, что далеко не все знают - Юлиан был
мечтателем и посвященным первой степени, он верил в единство Бога и
мировое ученье о Троице; словом, он сожалел только о величественных
символах древнего мира и слишком привлекательных его образах. Юлиан не
был язычником; это был гностик, набивший себе голову аллегориями
греческого политеизма и имевший несчастье находить имя Иисуса Христа
менее звучным, чем имя Орфея. В нем император заплатил за вкусы философа
и ритора; и после того, как он доставил самому себе зрелище и
удовольствие умереть как Эпаминонд, произнося фразы Катона, - он получил
от общественного мнения, в то время уже всецело христианского, проклятия