"Ахто Леви. Бежать от тени своей" - читать интересную книгу автора

покрытые снегом. Я приехала сюда по совету одного хорошего знакомого
родителей мужа - он организовал мне вызов. Меня приняли на строительство
пансионата газоэлектросварщицеи: я уже квалифицированный сварщик. На первых
порах меня поселили здесь, на туристической базе, дали крохотный деревянный
домик, точно теремок.
Не знаю, надолго ли удержат меня море и солнце, но пока хочу здесь
пожить. Впрочем, все равно, где жить, когда ты одна. И от этого никуда не
уйти...
Твоя Лючия".

Глава 2

Да, с этого письма все и началось...
Мой герой Феликс Кент вел в то время мучительную для себя борьбу с
человеком, считавшим себя его воспитателем. Этот воспитатель в течение
нескольких лет стремился доказать Кенту справедливость того, что он, Кент,
находится в неволе.
- Что тебя посадили, - объяснял он Кенту, - не исправляет тобою
содеянного. Общество изолировало тебя не только для наказания, а чтоб впредь
оградить себя от твоих возможных деяний. Для тебя это, конечно, зло со
стороны общества, но для общества... добро!
Кенту, наверное, не было еще и тридцати, воспитателю Плюшкину - под
пятьдесят. Он беседовал с Кентом, ссылаясь на разных философов, которых он
будто бы изучал. Кент опровергал его, ссылаясь на собственную философию, по
которой выходило, что нет учения, пригодного для всех. А тот факт, что он,
Кент, сидит, зависит просто от феноменального невезения.
Плюшкин, возможно, и в самом деле понимал жизнь несколько односторонне,
потому что ему, не исключено, так же не повезло в жизни: в отличие от Кента,
который повидал жизнь широко хотя бы географически, Плюшкин последние
двадцать лет провел в тайге, убеждая кентов и ландышей в справедливости
сказанного: "Кто не работает, тот не ест". Кент, конечно, работал - куда
деваться! - относительно же еды...
В колонии особого режима у него был друг по кличке Ландыш, неизвестно
за что пользовавшийся здесь всеобщим уважением.
От кого и как Кент получил адрес Лючии, он уже не помнил.
Ландыш, прочитав ее письмо, коротко проанализировал содержащуюся в нем
информацию:
- Сроду не слыхивал, чтоб тюремная бандерша вдруг училась на каком-то
там факультете... Башковитая баба!
Ландыш рекомендовал Кенту обратить внимание на тот факт, что девочка
"одна... и от этого никуда не уйти", очевидно, потому, что нет поблизости
родственной души; а какова конструктивная сторона письма: начинается с "Вы",
кончается на "ты", причем самое восхитительное в нем подпись: "твоя
Лючия..."
С тех пор Кенту по ночам снилась златокудрая, зеленоглазая, изящная
богиня со сварочным аппаратом в беленьких ручках - символ трудовой поэзии.
"Что ж, моя, так моя", - решил он не без удовольствия, думая о ней днем
и ночью: ведь легче жить, когда есть о ком думать, а насчет ее судьбы Ландыш
верно сказал: трагическая судьба, но выдержала, не сдалась, вкалывает на
сварке, тоскует... Прекрасно, черт возьми! Нет уж, извините, но ждать