"Виктор Левашов. Журналюга" - читать интересную книгу автора

- Ну, знаешь! Как сказала одна французская куртизанка епископу: "Если
вы, ваше преосвященство, этого не умеете, то я вас этому научить не могу!"
Все стало ясно. Взяток Лозовский никогда не брал, потому что не давали.
И не давал сам. Поэтому не умел. И учиться не собирался. Не потому, что
считал это безнравственным, а потому что знал, что у него не получится. Он
будет мямлить, смущаться, терять лицо. И взятка, которая должна
перепархивать из рук в руки, как весенний жаворонок, и радовать сердца,
превратится в нечто тяжелое и постыдное - и для него самого, и для того, кто
ее возьмет. Есть люди, которым умение давать взятки дано, а есть, кому не
дано. Лозовский знал, что ему не дано.
Но его отношения с документальным кино на этом, как ни странно, не
закончились, а приняли причудливо извращенную форму. В конце каждого
квартала раздавался телефонный звонок из Останкина:
- Не хотите поработать над документальным фильмом?
Он не хотел, но жить было надо, за комнату платить было надо, деньги на
сына давать было надо, чтобы сохранить хотя бы остатки самоуважения. Поэтому
он бодро отвечал:
- Жажду! Документальное кино - это моя страсть!
Повод для звонка был всегда одинаковый. В "Экране" или на какой-нибудь
периферийной студии, где ЦТ размещало заказы на документальные ленты,
случался прокол: фильм не вытанцовывался. После многочисленных приемок,
переделок и новых приемок его заворачивали. И наступал момент, когда ни
режиссер, ни сценарист уже не в состоянии были понять, что они наснимали и
чего от них требуют. А фильм стоял в плане, на него были затрачены немалые
деньги, поэтому его нужно было сдать любой ценой. Подключить к доработке
маститого сценариста не было никакой возможности, потому что ни один
уважающий себя профессионал пальцем не шевельнет за те копейки, которые
оставались в смете фильма. Вот тут о Лозовском и вспоминали. Он называл это:
работать пожарником.
Сама работа заключалась в том, что он приезжал на студию, незамыленным
глазом смотрел материал, потом изобретал какую-нибудь незамысловатую
сюжетную схему, монтажница склеивала, а он писал дикторский текст, за
который ему и платили. И шли на сдачу. Нет ничего приятней, чем сдавать
работу, в которой все изо всех сил стремятся увидеть достоинства и не
замечать никаких недостатков, ни Боже мой. Человеку, который не умеет и не
любит давать взятки, только так и можно было работать в документальном кино.
Так он и работал.

Звонок из "Экрана", предваривший знакомство Лозовского с кинорежиссером
Толкачевым, был необычным. Квартал только начался - нечему еще было гореть.
Звонила заведующая сценарным отделом "Экрана", женщина властная, лишенная
сантиментов, сухая, как вобла. В уходящей за облака, как Останкинская
телебашня, иерархии ЦТ она стояла на нижней ступеньке, но перед ней
заискивали даже самые известные сценаристы, потому что от нее зависело
распределение заказов, обойти ее было нельзя.
Берет ли она взятки, было доподлинно не известно, все были уверены, что
берет, только не знали, в какой форме. Лозовский склонен был думать, что
может и не брать, сознание собственной власти давало ей тот душевный
комфорт, который - для тех, кто понимает, - ничуть не менее ценен, чем
комфорт житейский.