"Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 1" - читать интересную книгу автора (Солженицын Александр Исаевич)2В петербургском обокраденном небе, клочках и дорожках его между нависами безрадостных фабричных крыш – пробилось солнце. Солнечный будет день! Гул голосов. = И даже тёплый. Платки с женских голов приоткинуты, руки без варежек, никто не жмётся, не горбится, свободно крутятся в хвосту, человек сорок, у мелочной лавки с одной дверкой, одним оконцем. Гудят свободно, язык не примерзает, но и разве ж это человеческое занятие, этак выстроиться столбяно, лицом в затылок, в затылок. А из дверки вытаскивается, кто уже купил. А несут и один, и другой – по две-по три буханки ржаного хлеба, большие, круглые, умешанные, упеченные, с мучным подсыпом по донцу, – ах, много уносят! Много уносят – так мало остаётся! И не втиснешься туда, так глазами через плечи, иль со стороны через окно: Загудели пуще бабы, злые голоса: Старик рассудительный, с пустым мешком под мышкой: А из дверки – баба. И руками развела на пороге: нету, мол. Сразу трое туда полезли очередных, да не вопрёшься. Закричала остроголосая: Платок сбился, а руки свободные. Глаза ищут: чего бы? чем бы? = Льда кусок, отколотый, глыбкой на краю мостовой. Примёрз? Да нет, берётся. Схватила и, по-бабьи через голову меча, руками обеими – швырь!! = И стекольце только – брызь! Звон. на кусочки! = Заревел приказчик как бугай, изнутри, через осколки, а по нему откуда-то-сь – второю глыбкой! Попало, не попало – а всё закрутилось! суета! Суются в двери туда, сколько влезти не может. Общий рёв и стук. А из битого окна – кидают, чего попало, прямо на улицу, нам ничего не нужно: булки белые! свечи! головки сырные красные! рыбу копчёную! синьку! щётки! мыло бельевое!… И – наземь это всё, на убитый снег, под ноги. Возбуждённый гул. = Валят рабочие размашистой гурьбой по бурому рабочему проспекту. К гурьбе ещё гурьба из переулка. Много баб, те посердитей. Валит толпа уже в сотен несколько, сама не зная, ничего не решено, мимо одноэтажного заводского цеха. Оттуда посматривают, через стёкла, через форточки. Им тогда: Хлеба!! Остановились вдоль, уговаривают: Чего-то снарядный не хочет, даже от окон отходит. Звон. Разбили. На ступеньки вышел плотный старый мастер, без шапки: А в него – ледяным куском: Схватился мастер за голову. Гогот. = А у снарядного-то и караул постаивает пехотный. Дюжина, с унтером. Не шевельнётся, хоть и бей друг друга, нам-то что? Мы снаряды охороняем. = Гурьба рабочих подростков. Побежали! как в наступление! И в широких раскрытых заводских воротах – что с этой оравой поделаешь? – сторожа обежали, закрутили его, полицейского – обежали – и-и-и! по заводскому двору! и-и-и! во все двери, по всем цехам! Голоса из детского хора: = Сторож схватился ворота заводить, высокие сильные полотнища ворот вместе свести, а уже и здоровых рабочих полсотни бежит снаружи – да с размаху! – скрежет, и одно полотнище сорвалось с петли, зачертило углом, перекособочилось, теперь все вали, кто хошь. Полицейский – руки наложил на одного, а его самого – палкой, палкой! Шапку сбили, отстал. = Разгорается солнышко. Переливается по снежинкам в сугробах. Валит толпа – буянить, не скрываясь. Гул голосов. = Большой проспект Петербургской стороны. Пятиэтажные дома как слитые, неуступные, подобранные по ранжиру. Стрельная прямизна. Дома все – не простые, но с балконами, выступами, украшенными плоскостями. И – ни единого дерева нигде. Каменное ущелье. А внизу – булочная Филиппова, роскошная. В трёх окнах – зеркальные двойные стёкла, за ними – пирожные, торты, крендели, ситники. Молодой мещанин ломком размахнулся, – от него отбежали, глаза защитили, – а вот так не хочешь? Брызь! – стекло зеркальное. И – ко второму. Брызь! – второе. И – повалила толпа в магазин. = А внутри – всё лакированное, да обставленное, не как в простых лавках. Чёрный хлебец? – тут утеснён. А буханки воздушные! А крендели! А белизна! А сладкого!… А вот так – не хочешь? – палкой по стеклянному прилавку! А вот так не хочешь? – палкой по вашим тортам! Отшарахнулась чистая публика, обомлелая. И продавцы – не нашлись, раззинулись. Бей по белому! бей по сладостям! Мы не жрём – и вы не жрите! Не доводите, дьяволы!!… Позванивая, = от Финляндского вокзала по переулку, через суету возбуждённого народа на мостовой, пробирается трамвай. Группка рабочих стоит, забиячный вид. Чертыхнулись: Вожатый трамвая стоит на передней площадке за стеклом, как идол, и длинной ручкой крутит в своём ящике. Догадка! Один рабочий вскочил к нему туда, на переднюю площадку – не понимаешь по-русски? Отпихнул его, сорвал с его ящика эту ручку – как длинный рычаг накладной, и с подножки народу показывая, над головой тряся длинную вагонную ручку! – соскочил весело. Видели! Поняли! Понравилось! Остановился трамвай, нет ему хода без той ручки. Глядит тремя окнами передними, и вагоновожатый посерёдке, лбом в стекло. = Хохочет вся толпа! = На Литейном мосту, перегораживая собою, и на набережной рядом стоят наряды полиции. Нет, толпу они не пропустят. А толпы – и нет. А просто: мастеровые, от смены свободные, в город идут, по делу или быстро гуляя, быстро гуляя, группами по пять, по нескольку человек, на ходу разговаривая. Косится полиция. А и нельзя ж людям ходить запретить. Косятся и на полицию из-под чёрных фуражек, треухов. Косятся, ничего не говорят. Вид у них мрачный. = А по тот край моста – за углами остаиваются, густеют, соединяются. И вот уже по проспекту – едва не толпой. А впереди – мальчишки, с весёлым приплясом, да как барабанят, и орут: = На зимнем небе – весенний весёлый свет. Растянутые облачка. = А на Невском – какое же гулянье, в легкоморозный солнечный денёк! Да какие же санки лихие проскакивают. С колокольчиками! Сколько публики на тротуарах, и самая чистая: дамы с покупками, с прислугой, офицеры с денщиками. Господа разные. Оживлённые разговоры, смех. Даже что-то слишком густо на тротуарах. На мостовой – всё прилично, никто не мешает извозчикам, трамваям, а на тротуарах – стиснулись, как не гуляют, а в демонстрацию прут. А-а, да тут и мещане, и мастеровые, и простые бабы, и всякая шерсть, втесались в барскую толпу, это среди рабочего-то дня, на Невском! Но и чистая публика ими не брезгует, а так вместе и к плывут, как слитное единое тело. И придумали такую забаву, сияют лица курсисток, студентов: толпа ничего не нарушает, слитно плывёт по тротуару, лица довольные и озорные, а голоса заунывные, будто хоронят, как подземный стон: Переняли у баб-работниц, переобразили в стон, и все теперь вместе, всё шире, кто ржаного и в рот не берёт, а стонут могильно: А глазами хихикают. Да открыто смеются, дразнят. Петербургские жители всегда сумрачные – и тем страннее овладевшая весёлость. А мальчишки, сбежав на край мостовой, там шагают- барабанят, балуются: = Там-сям наряды полиции вдоль Невского. Обеспокоенные городовые. Где и конные. А – ничего не поделаешь, не придерёшься. Это как будто и не нарушение. Глупое положение у полиции. А по Невскому, по сияющей в солнце стреле Невского, в веренице уходящих трамвайных столбов – этих трамваев, трамваев что-то слишком густо, там какая-то помеха, не проедешь: цепочкой стоят один за другим. Публика из окон выглядывает, как дура, не знает, что дальше будет. Передняя площадка одна пустая. Другая пустая, и переднее стекло выбито. А по мостовой идут пятеро молодцов, мастеровые или мещане, с пятью трамвайными ручками, длинными! и размахались ими, как оружием, под общий хохот. С тротуаров чистая публика – смеётся! Помощник пристава, это видя, деловито, быстро пробирается меж толпы – уверенно идёт, как власть, по сторонам не очень и смотрит, ничего дурного не ждёт, а если ждёт, так отважен, – протянулся ключ отобрать у одного – а сзади его по темени – другим ключом! да дважды! Крутанулся пристав, и свалился без сознания, вниз, туда, под ноги. Нету. = Хохочет, хохочет чистая невская публика! И курсистки. = Ребристый купол Казанского собора. Знаменитый сквер его между дугами античных аркад забит публикой, всё с тем же весёлым вызовом лиц и заунывным стоном: Понравилась игра. Барские меховые шапки, котелки, модные дамские шляпки, простые платки и чёрные картузы: = А по бокам собора стоят наряды драгун, на добрых крупных конях. И офицер их, спешенный, поговорив с высоким полицейским чином, вскакивает в седло, даёт команду не очень громко, толпе не слышно, – и драгуны по полудюжине разъезжаются крупным шагом, и так по полудюжине, в одном месте, в другом, наезжают на тротуары! прямо на публику! конскими головами и грудями, взнесенными как скалы! а сами ещё выше! – но не сердятся, не кричат, и никаких команд, – а сидят там, в небе, и наезжают на нас! = Деваться некуда, разбегается публика всех состояний, шарахается волной – прочь от сквера, в соседние проезды, в парадные, в подворотни. Кто в снежную кучу врюхнулся. Свист из толпы. И – гордо кони выступают по пустым местам. Но как съедут – на эти же места, и на тротуары – снова толпа. Правила игры! Никто ни на кого не сердится. Смеются. = А подле Екатерининского канала, по ту сторону Казанского моста – полусотня казаков-донцов, молодцов – с пиками. Высоко! Стройно! Страшно! Лихие, грозные казаки с коней косо посматривают. К офицеру подъехал в автомобиле большой чин: = Офицер – совсем молоденький, неопытный. Смущённо на градоначальника. Смущённо на свой отряд. И вяло, так вяло, не то что карьером – удивительно, что вообще-то подтянулись, с места стронулись шагом, а пики ровно кверху, шагом, кони скользят копытами по накатанной мостовой, через широкий мост и по Невскому. Градоначальник из автомобиля вылез – и рядом пошёл. Идёт рядом – и не выдерживает, сам командует: Да разве казаки чужую команду примут, да ещё от пешего? Ну, перевёл офицерик свою лошадь на трусцу. Ну, и казаки, так и быть. Но чем ближе к толпе – тем медленнее… Тем медленнее… Не этак пугают… Пики – все кверху, не берут наперевес. И, не доходя, совсем запнулись. И радостный тысячный рёв! заревела толпа от восторга: А казакам это внове, что им от городских – да "ура". А казакам это в честь. Засияли. И – мимо двух Конюшенных дальше проехали. = Но и толпа ничего не придумала: митинг – не начинается, ни одного вожака нет, – вдруг грозный цокот лица испуганные – в одну сторону: = с Казанской улицы, огибая по большой дуге собор и стоящие трамваи, громче цокот! разъезд конной полиции, человек с десяток – но галопом! но галопом!! рассыпаясь веером, а шашек не обнажая – га-лопом!!! = Страх перекошенный! и, не дожидаясь! кинулась толпа, рассыпались во все стороны, – как сдунуло! Чистый Невский перед думой. = И шашек не обнажали. |
||
|