"Анатолий Петрович Левандовский. Дантон ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

тысяч солдат! Что они могли этому противопоставить? Вооруженные силы
дистрикта, этих буржуазных молодчиков, маменькиных сынков, которые сразу же
распустили нюни и устами своего начальника уже заявляют о нейтралитете? Или
же поднимать народ?.. Но, черт возьми, это ведь невозможно! Это бы значило
сойти с почвы законности, на которой он, Жорж, уже столько месяцев так
судорожно пытается удержаться и которая представляется ему единственным
ключом к победе! К победе?.. А может быть, во имя ее, победы, и не стоило бы
так церемониться со всеми этими мерзавцами, которые идут ва-банк?.. Может
быть, нужно действовать их же оружием?..
Дантон чувствовал, как его охватывает гнев, бешеный гнев, один из тех
припадков ярости, которые с ним случались не часто, но с которыми он ничего
не мог поделать...
Именно в эту минуту вошел начальник экспедиционного отряда в
сопровождении двух судебных чиновников...

Внешне Дантон казался спокойным. Только лицо его было багрово-красным
да дергалось левое веко. Он холодно ответил на приветствие вошедших.
Приказ? Пусть его предъявят. Ну, нет. Такому приказу кордельеры не
могут подчиниться. Приказ об аресте журналиста в свободной стране только за
то, что журналист прямо выражает свое мнение, - это абсурд. Это противоречит
законам о свободе слова и печати, изданным недавно Учредительным собранием.
Поддерживая престиж Собрания, уполномоченные вынуждены отказать агентам
Коммуны.
Офицер презрительно усмехнулся и что-то сказал на ухо одному из
судебных приставов. Пристав обратился к коллегам Дантона.
Пусть граждане уполномоченные как следует вдумаются в то, что вещает их
представитель. Неповиновение властям - это бунт. Ссылки на Учредительное
собрание ничего не меняют, ибо законодатели и Коммуна - это единое целое, и
невыполнение приказа Ратуши означает отказ в повиновении Ассамблее. А к тому
же - пристав указал рукой на окно - все улицы и площади заняты национальной
гвардией, и всякое сопротивление бесполезно. Если комитет заупрямится,
приказ будет выполнен с помощью силы.
Комиссары, взволнованные и негодующие, встали со своих мест. Лицо
Дантона побагровело еще больше. Он едва сдерживался. Его голос принял
зловещий оттенок.
- Ваши войска собрались здесь незаконно. На беззаконие мы можем
ответить беззаконием. Вы угрожаете силой? Но неизвестно, чьи силы больше.
Если кордельеры ударят в набат, нам на помощь придут предместья. Вы привели
сюда десять тысяч. солдат? Мы выставим, если потребуется, двадцать тысяч!..
Представители власти переглянулись. Толстый офицер больше не смеялся.
Вся его важность вдруг куда-то испарилась. Сняв белую перчатку, он вытер пот
со лба. Ла Вийет отчаянно делал предостерегающие знаки.
Дантон даже не взглянул на него. Теперь его голос был подобен грому.
- Жаль, что приходится иметь дело с трусами. Если бы батальон
кордельеров был так же мужествен, как я, всех вас давно бы вышвырнули
отсюда!
Ла Вийет подошел к Дантону, схватил его за руку и стал быстро шептать:
- Опомнись! Соображаешь ли ты, что несешь? Это же черт знает что
такое!..
Только тут Жорж понял, что хватил через край. Он добавил совершенно