"Анатолий Петрович Левандовский. Дантон ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

кровинки. Голос его тих и тонок. Не в пример Мирабо или Дантону, арасский
депутат никогда не импровизирует - он читает свои речи и часто запинается.
Но о чем он говорит!..
Он один, иногда при поддержке двух-трех попутчиков, отваживается
спорить с этой Ассамблеей, отваживается не соглашаться ни с правыми, ни с
левыми.
Он говорит "нет", когда все говорят "да".
Он один последовательно и стойко защищает права народа. Он называет
народ "добродетельным" и "великим", он протестует и против королевского
"вето", и против "военного закона", и против деления граждан на "активных" и
"пассивных".
И его тихий голос становится подобным металлу, когда он предупреждает:
- ...Говорят о мятеже. Но этот мятеж - свобода. Не обманывайте себя:
борьба еще не закончена. Завтра, быть может, возобновятся гибельные попытки,
и кто отразит их, если мы заранее объявим бунтовщиками тех, кто вооружился
для нашего спасения?..
Ай да Робеспьер! Такого, пожалуй, в карман не спрячешь!
Сейчас Ассамблея третирует его изо всех сил. Его освистывают,
стаскивают с трибуны, коверкают его имя, над ним издеваются в глаза и за
глаза, устно и в печати.
Но Мирабо, сам проницательный Мирабо, уже больше не зубоскалит, а с
вниманием присматривается к своему маленькому врагу. Мирабо видит то, чего
не видят другие.
Видит это и Жорж Дантон.
И потому он не складывает оружия, а тщательно готовит его для новых
сражений.

Дело Марата

Господин Байи сидел в одиночестве. Советники Коммуны давно покинули
большой зал Ратуши.
Пора бы и ему отправляться спать: завтра с утра предстоит масса дел. Но
мэр не мог думать о сне. Сегодняшнее совещание снова разбередило рану,
которая вот уже два месяца, как жжет ему грудь.
Узкое, сухое лицо господина Байи за эти месяцы высохло еще больше.
Складки у щек повисли пергаментными мешками. Нос заострился, как у мертвеца.
Да, черт возьми, он явно влип не в свое дело. Зачем было ему,
академику, уважаемому и почтенному человеку в летах, отказываться от науки,
от астрономии и погружаться по уши в эти дрязги?..
Честолюбивые замыслы? Деньги? Почет? Чепуха! Просто, что называется,
влопался, влопался по чувству долга. В старое время говорили: "Благородство
обязывает". Его выдвинули достойные люди, и он не мог отказаться, не мог
подвести своих.
В глубине души, правда, Байи чувствовал, что слегка лжет самому себе.
Строго рассуждая, все было не совсем-то уж так. Вначале перспективы казались
вполне ясными. Его носили на руках. Его боготворили. И кого бы в то время не
прельстила должность мэра столицы, в особенности если знаешь, что твоей
правой рукой будет сам господин Лафайет?
Всеобщее преклонение, любовь народа, роскошный особняк в Париже,
огромные средства, предоставленные в полное распоряжение, почти