"Джонатан Летем. Бастион одиночества" - читать интересную книгу автора

в двадцать пять центов перекладывает в карман куртки, чтобы сразу предъявить
в случае нападения хулиганов. По этим улицам, не имея при себе ни гроша,
ходят только идиоты.
Мальчик-крот, исполненный страха, раскачивающейся походкой направляется
обратно, не слишком быстро, чтобы не выронить комиксы.
И ощущает себя в безопасности лишь на своем крыльце. "Мстителей" и
"Команду" он откладывает в сторону, оставляя наименее интересное на потом.
Два экземпляра "Омеги" кладет в полиэтиленовый пакет и убирает на верхнюю
полку, в архив, а третий раскрывает и начинает читать.
Что в Омеге такого особенного? Это оказывается немой супергерой с
другой планеты, подобие Черного Грома и Супермена. Комикс разочаровывает, не
оправдывает ожиданий. Выясняется, что сам Омега играет в нем второстепенную
роль на фоне другого персонажа, двенадцатилетнего мальчика, который каким-то
необъяснимым образом делит с Омегой собственное сознание. Этот мальчик -
несчастный сирота, учится в муниципальной средней школе в Адовой Кухне.
Быть может, гении в "Марвел Комикс" знали о том, что ты живешь в аду?
Хотя не все ли равно? Ты и сам не отдавал себе в этом отчет. И не делил с
бедным беспомощным мальчиком из "Омеги" собственное сознание - или просто не
знал об этом.
Что тебе вообще до того мальчика? На улице его ведь никогда не били.

Шестой класс. Это был год подзатыльников, притеснений, постоянных
тычков в бок и по лицу, летящего к сточной канаве рюкзака с учебниками,
нескончаемых обшариваний карманов в поисках денег и проездного билета. Это
случалось на Хойт-стрит, на Берген и в Уикофф, если Дилан по глупости туда
забредал. И даже на Дин-стрит, совсем рядом с домом, на глазах у других
безучастных домов из бурого песчаника, в тени равнодушной школы. Взрослые,
учителя казались такими же далекими, как Манхэттен, слепыми, безразличными
башнями. Дилан был крошечным жучком в лабиринте асфальтовых дорожек, белым
мальчиком, неизвестно как сюда попавшим.
- Наподдай ему, эй, - слышалось откуда-то со стороны. Дилан был
неодушевленным предметом, удобным для развлечения. - Наподдай этому белому.
Его прижимали к земле или к чьей-то ноге, потом пинками гнали прочь. Он
шел дальше на подкашивающихся, заплетающихся ногах. Иногда к нему незаметно
подходили сзади и давали подзатыльник, мгновение спустя он оказывался в
кольце из трех-четырех парней - они пялились на него с пренебрежением и
качали головами, молча презирая за его белую убогость. Все происходило
неожиданно, как забава, развлечение.
Его отпускали, точно сыгравшего свою роль актера из уличного театра.
- Только не дуйся, парень. Мы просто пошутили. Ты ведь понимаешь, что
никто не собирается тебя обижать, верно?
Они уходили - не уличные хулиганы, а довольные зрители, - оставляя его
дрожать и задыхаться от боли в полном одиночестве. Если в присутствии
обидчиков у Дилана начинали дрожать губы или на глаза наворачивались слезы,
они словно разочаровывались, не ожидая от него такой слабонервности. Дилан
не понимал, как должен играть отведенную ему роль. В таких случаях хулиганы
поднимали его рюкзак с книжками или шапку и тыкали вещами ему в грудь,
стараясь успокоить. В жестоких насмешках жил дух нежности. Оскорбитель и
оскорбленный как будто состояли в тайном сговоре.
Тебе приходилось вновь и вновь признаваться врагам, что случившееся -